"Очарованная горцем" - читать интересную книгу автора (Куин Пола)

Глава 26

Король Яков сидел в своих покоях, тупо уставившись на пляшущий в камине огонь, и задумчиво вертел в руках серебряный кубок с вином. Из пиршественного зала доносились слабые звуки музыки, но король не слышал ее. На его коронацию в замок Уайтхолл съехалась знать со всех концов Англии и Шотландии, даже вожди могущественных кланов явились в Лондон, дабы преданно облобызать королевскую длань. Но кому из них можно доверять? Никому! Король был уверен, что кое-кто из тех, кто накануне клялся ему в верности, виновны в трагедии, из-за которой он сейчас и сидел тут, погрузившись в свое горе.

Она мертва.

Вскоре после коронации пришло письмо, из которого он узнал, что аббатство Святого Христофора сгорело дотла. Из всех, кто там жил, не спасся никто.

Давина.

Свидетелей не осталось. А это значит, не осталось и надежды когда-нибудь узнать, кто виновен в этом преступлении.

Всю неделю после коронации, переехав со всем двором из Вестминстера в свой новый дворец в Уайтхолле, Яков старательно делал вид, что пребывает в хорошем настроении. Он радушно приветствовал своих гостей, пил, ел и улыбался, когда этого требовали правила приличия, но мыслями он был далеко. А по вечерам, вот как сейчас, он запирался в своих покоях — гнев, горе и боль, обуревавшие его, требовали выхода, и король не хотел, чтобы его видели в такие минуты. Яков глушил свое горе вином. У него было много врагов, но ни одному из них не было известно, что Мария — не старшая из его дочерей. Не наследница трона.

Чарлз,[5] конечно, знал. Яков сам рассказал ему о рождении дочери. Первым делом старший брат позаботился, чтобы его маленькая племянница воспитывалась в католической вере. Но вскоре потерял к девочке всякий интерес и уже не вмешивался в ее воспитание — король слишком хорошо знал и о мятежных настроениях брата, и о том, что Яков умеет хранить свои тайны. Собственно говоря, Яков даже женился тайно — на Анне Хайд, простолюдинке. Отрекшись от протестантской веры, он много лет скрывал, что стал католиком — эта тайна была ему особенно ненавистна, но Яков прекрасно понимал, что этого требуют интересы трона. Наследницу пришлось бы воспитывать в протестантской вере — он не мог смириться с этим, а потому сделал все, чтобы удалить Давину от двора. Возможно, поначалу это был просто акт своеобразного протеста, но шли годы, Чарлз, как ни силился, так и не смог произвести на свет наследника мужского пола. Возмущение королем-католиком с годами все крепло, и Яков постепенно понял, что будет лучше, если о существовании его старшей дочери никто не будет знать.

Монахини аббатства Святого Христофора знали, кто она такая. Знал об этом и охранявший девочку капитан Джеффрис, и сменивший его капитан Эшер со своими людьми. Яков тяжело вздохнул. Умирая, его дорогая Анна звала их дочь. Кто же был у ее смертного ложа, когда она испустила последний вздох, спохватился король. Мария и его младшая дочь Анна… а еще епископ и лорды Ковингтон и Аллен, члены парламента. Яков даже представить не мог, кто еще, кроме них, мог подозревать, что дочь, которую оплакивала его несчастная жена, не умерла через несколько часов после рождения.

Отпив глоток, король разжал пальцы, и тяжелый серебряный кубок покатился по ковру. Малышка Давина. Он видел ее всего лишь дважды… Первый раз, когда ей исполнилось два года, и второй, когда ей стукнуло одиннадцать — это было вскоре после того, как ее мать покинула этот мир. Конечно, рискованно было появляться в аббатстве, но он поговорил с аббатисой, и та устроила так, Что девочку отправили играть во двор, когда он с отрядом заехал в аббатство на пути в Эдинбург. Яков собирался отправить ее в Испанию или даже во Францию — туда, где он сам прожил много лет до Реставрации и где он когда-то принял католическую веру. Но Анна, упокой ее душу, воспротивилась этому. Они оставили ее в Шотландии. Анна так больше никогда не увидела дочери.

Давина стала еще одной тайной, а их у короля было немало. И вот теперь она мертва… и он горевал — и даже не как король, чьи надежды на наследницу, исповедующую одну с ним веру, пошли прахом, а просто как отец, которому никогда уже больше не суждено обнять нежно любимую дочь.

Стук в дверь прервал горестные размышления короля. Он негромко буркнул: «Войдите!» — и на пороге появилась его молоденькая жена Мэри, за спиной которой маячило трое вооруженных воинов.

— Милорд. — Мэри грациозно присела, почтительно склонив голову перед королем и супругом, и пышный, кружевной воротник слегка затрепетал. — Один из ваших капитанов вернулся из Шотландии. Он просит ваше величество принять его. Угодно ли вам дать ему аудиенцию?

Яков отвел взгляд в сторону. Он не мог ей сказать… не мог объяснить никому, даже жене, почему каждый вечер он, запершись в своих покоях, напивается до бесчувствия.

Конечно, Давина могла появиться на свет мертворожденной или умереть через несколько дней, как четверо ее младших братьев и сестер, которых Господь послал им с Анной. Жена со слезами твердила, что Господь отнял их в наказание за их с Яковом поступок. Она до сих пор стояла у него перед глазами — крохотная, невинная, улыбавшаяся капитану Джеффрису так, словно это он был ее отцом, а не тот, кто галопом скакал прочь от аббатства, чувствуя, как сердце его обливается кровью. Да, Бог не простил ему этот грех, думал Яков, и вряд ли когда-нибудь простит.

— Вели ему убираться, — зарычал Яков, махнув жене рукой, чтобы она уходила.

— Ваши дочери, Мария и Анна, спрашивают о вас… и их мужья тоже. — Знаком велев охранникам оставаться за дверью, Мэри бросилась к нему и упала на колени перед креслом Якова. — Ваше величество, умоляю вас спуститься в зал, иначе ваше отсутствие сочтут признаком малодушия. Все подумают, что вы просто опасаетесь своих врагов, — добавила она.

Ах да, принц Оранский, его зять, спохватился Яков, уж он-то спит и видит, как бы занять английский трон! Кажется, теперь он знает, кто мог отдать приказ убить Давину! В отличие от герцога Монмута, другого его родственника и заклятого врага, не раз и не два открыто поднимавшего мятеж, Вильгельм Оранский льстиво улыбался, низко кланяясь королю, а сам между тем держал за спиной кинжал. Он, не задумываясь, пускал его в ход — однако, даже стоя над телом жертвы, всякий раз с пеной у рта отрицал, что кинжал принадлежит ему.

— Супруг мой, — Мэри потянула его за руку, — не знаю, что тревожит вас, но, что бы это ни было, вы должны хотя бы на время забыть о своих печалях. У вас немало друзей, и в числе их — я, ваше величество!

Яков заглянул в умоляющие глаза жены. Он не думал, что сможет полюбить кого-нибудь после того, как лишился своей дорогой Анны, но Мария Моденская доказала, что даже короли могут ошибаться. Мэри оказалась превосходной женой — на людях она неизменно держалась в тени, зато по вечерам, когда супруги оставались одни, Мэри не только щедро дарила мужу ласки, но, случалось, даже давала королю советы. Что она подумает о нем, если узнает, что много лет назад он бросил свою дочь?

— Я должен кое о чем рассказать тебе, жена…

— Позже. — Мэри порывисто поцеловала руку мужа. — Сначала поговорите с капитаном, ваше величество. Он говорит, что дело не терпит отлагательства. А потом спуститесь в зал, чтобы заставить злые языки замолчать.

Она по-прежнему верит ему. Яков улыбнулся жене:

— Хорошо, Мэри. Проводи его сюда, а после спустись вниз и объяви моим гостям, что я вскоре присоединюсь к ним.

Он проводил жену взглядом до самых дверей — трое гвардейцев, отсалютовав королю, вышли следом. Дождавшись, когда двери закроются, король закрыл глаза, и перед его внутренним взором вновь встало лицо дочери. В младенчестве она была похожа на ангелочка — очаровательная крошка, которой мог бы гордиться любой отец. Девять лет спустя он смог увидеть дочь лишь издали, когда она, подпрыгивая, бежала через двор, направляясь в часовню. Внезапно сердце его дрогнуло — резко остановившись, девочка бросила настороженный взгляд в сторону ворот, словно почувствовав, что он издалека любуется ею.

Он позаботился обо всем, твердил себе Яков. Он был уверен, что ни одна живая душа не знает о ее рождении… но все-таки на всякий случай оставил, в аббатстве целый гарнизон. Как оказалось, этого было недостаточно.

Негромкий стук в дверь прервал невеселые воспоминания. Яков крикнул, чтобы входили. Подняв голову, он смерил недовольным взглядом двоих мужчин, переступивших порог его комнаты. В первом из них он узнал капитана Коннора Гранта, племянника верховного адмирала Стюарта. Рядом с капитаном Грантом стоял молодой человек в одежде шотландских горцев. Юноша смело посмотрел в глаза королю, потом его взгляд упал на откатившийся в угол серебряный кубок.

— Ваше величество, — опустившись на одно колено, почтительно пробормотал Грант.

Его спутник не шелохнулся.

— Как твое имя, юноша? — осведомился Яков.

Впервые за последние две недели королю вдруг стало смешно. У него возникло чувство, что происходит нечто необычное. И, глядя на этого странного юношу в килте, король не знал, гневаться ему или смеяться.

— Я Колин Макгрегор, ваше величество.

— Макгрегор…

Можно было догадаться, подумал про себя король, внимательно разглядывая юношу, от заляпанных грязью кожаных башмаков до ясных глаз, в которых не было ни капли страха — лишь спокойная уверенность в себе.

— Ты из Ранноха?

Юный Макгрегор отрицательно покачал головой.

— Нет. Со Ская, — ответил он, с интересом оглядывая королевские покои.

— Ах да… вождь вашего клана — один из моих гостей, — вспомнил король.

— Это мой отец, ваше величество.

Гордость в его голосе понравилась королю. После коронации, во время аудиенции он встретился с печально знаменитым Дьяволом Макгрегором и его семьей и пригласил их в Уайтхолл. Предводитель клана оказался человеком, которого он, Яков, предпочел бы иметь в числе своих друзей. Макгрегор предпочитал помалкивать о том, где обитает его клан. Впрочем, выяснить это не составит большого труда, подумал Яков. Ведь его кузина, Клер, в свое время — с благословения ныне покойного Чарлза — вышла замуж за одного из родственников Макгрегора, за отца этого самого Коннора Гранта, одного из его капитанов. Однако Яков предпочел воздержаться от расспросов. К чему ему их тайны? Поскольку Макгрегоры отныне не нарушают границ, пусть оставят их при себе. Ведь некоторые просто жить без них не могут.

— Почему ты не приехал с ним?

— Именно из-за этого я и просил ваше величество уделить мне немного времени, — вмешался Коннор Грант, поднимаясь с колен.

Смерив непочтительного юнца тяжелым взглядом, ясно говорившим о том, что выволочки ему не миновать.

— Садись, — махнул рукой Яков. — Так что это за срочное известие, которое ты мне привез?

— Речь идет о нападении на аббатство Святого Христофора.

На мгновение Якову почудилось, что у него остановилось сердце. Одному Богу известно, каких усилий ему стоило усидеть в кресле. Помолчав немного, он кашлянул, чтобы убедиться, что голос звучит ровно, и устремил на капитана сверкающий взгляд. И только потом осведомился', что ему известно об этом деле.

— Я знаю, кто за этим стоит.

— Кто?! — прорычал Яков.

Сведенные судорогой пальцы с такой силой сжали подлокотники кресла, что даже костяшки пальцев побелели.

— Ну же… имя, — взмолился он. — Скажи мне имя!

— Адмирал Питер Джиллс, сир. Правая рука герцога Монмута.

Король вскочил. Бешеная ярость, день за днем, ночь за ночью глодавшая его изнутри, наконец нашла выход.

— Если то, что ты сказал, правда, они заплатят за свое преступление! Клянусь, я прикажу колесовать обоих! Но это нешуточное обвинение, капитан. Есть ли у тебя доказательства?

Грант опустил глаза. Когда он снова заговорил, в голосе его чувствовалось напряжение, но звучал он так же твердо, как и прежде.

— Колин был там, когда все это случилось…

Яков повернулся к юному шотландцу. Лицо его было искажено горем, в глазах стоял тот же самый вопрос. Видел ли он ее? Видел ли этот мальчик, как умирала его дочь?

— Расскажи мне все, Макгрегор. Без утайки.

Король, склонив голову, молча слушал. Колин рассказал ему, зачем он и его брат завернули в аббатство Святого Христофора, и о том, что они там увидели — охваченное огнем аббатство и жалкую горстку королевских солдат, которые с трудом отбивались от наседавших на них голландцев. Старший брат Колина и двое его спутников кинулись на подмогу англичанам, но с трудом унесли ноги. Брат при этом был ранен стрелой и, вместо того чтобы отправиться в Англию, был вынужден вернуться домой.

— В Инверэри судьба свела нас с капитаном Грантом, — продолжал Колин. — Мы рассказали ему обо всем, что видели.

— А Джиллс? Надеюсь, он убит?

— Его самого там не было, — с непроницаемым видом ответил Макгрегор. — Один из ваших людей перед смертью сказал моему брату, кто командовал солдатами, устроившими эту резню.

— Сир… — вмешался капитан Грант, — герцог Монмут повинен в смерти ваших людей, моих товарищей по оружию. Не знаю, замешан ли тут граф Аргайл, но я возьму на себя смелость напомнить вашему величеству, что мой дядя в свое время питал подозрения относительно Вильгельма Оранского и даже поделился ими с покойным королем, вашим братом.

— Да, помню. Коннор Стюарт был ближайшим другом и самым преданным слугой моего брата. Он пользуется моим полным доверием, ведь в наших жилах течет та же кровь. Он будет счастлив узнать о той услуге, которую вы оказали трону. Что же до Вильгельма… Мне известно о его ненависти к католической монархии, но я бессилен что-либо сделать, пока у меня не будет доказательств.

Капитан молча кивнул. Король направился к двери.

— Ну а теперь, если у вас все, вы свободны. Мне нужно подумать о том, что вы мне рассказали, прежде чем я присоединюсь к гостям.

Яков махнул рукой, и капитан, отвесив королю почтительный поклон, направился к выходу. Молодой шотландец последовал за ним.

— Макгрегор. — Яков схватил юношу за плечо. — Скажи, ты не видел там… девушку… послушницу…

О Господи, с тех пор как умерла бедная Анна, он не говорил о ней ни с кем! Но разве теперь так уж важно, что о ней будет знать кто-то еще? Если Колин Макгрегор видел Давину незадолго до ее гибели, он должен знать. Должен убедиться, что его дочь действительно мертва.

— У нее… — Яков умолк, пытаясь справиться с волнением, — волосы как солнечный свет и глаза цвета летнего неба.

Что-то вдруг промелькнуло в глазах этого мальчишки… то ли жалость, то ли просто обычное любопытство. Но что бы это ни было, оно исчезло прежде, чем Яков успел удивиться.

— Не-а… никто не уцелел.

— Ну а тело? — не успокаивался король, преградив юноше дорогу, когда тот, решив, что разговор окончен, снова двинулся к двери. — Может, хоть кто-нибудь из погибших подходил под это описание? Я должен знать!

— Почему?

Яков даже слегка попятился. Такая прямота ошеломила его… не говоря уже о дерзости, с которой этот шотландец смотрел ему в глаза. Должно быть, у мальчишки нервы как корабельные канаты. Лицо у Колина было каменное, только огонь, вспыхнувший в его темных глазах, до странности не соответствовал невозмутимости юного горца.

— Не сочтите мой вопрос за дерзость, ваше величество, — продолжал юный шотландец. — Я вас совсем не знаю, но… почему вас так волнует судьба какой-то послушницы, которую вы в глаза не видели?

Яков уже совсем было собрался одернуть юного наглеца — напомнить ему, с кем он говорит и что с ним могут сделать, стоит королю только глазом мигнуть. Но, едва открыв рот, тут же захлопнул его. Опять забота о королевском величии… Яков поморщился. Убитому горем отцу все это вдруг показалось таким мелким…

— Это была моя дочь, — глухо признался он. Скрывать эту тайну больше не имело смысла… впрочем, легче от этого признания ему не стало. — Я пожертвовал ею ради своей веры… — С губ короля сорвался горький смешок. — Не знаю, зачем я тебе это рассказываю. Теперь это уже не важно.

Он тяжело опустился в кресло и невидящим взглядом уставился в угол.

— Это из-за этого вы сидите тут один-одинешенек и пьете, ваше величество?

Король с трудом поднял отяжелевшую голову. Прямота этого мальчишки внезапно пришлась ему по душе.

— Ты либо очень храбр, юноша, либо очень глуп, — проворчал Яков.

— И то и другое, ваше величество, — с дружеской фамильярностью ухмыльнулся Колин. — Нет, я храбр, но не глуп. — Не дожидаясь приглашения, он уселся на стул, на котором пару минут назад сидел Коннор. — Мне говорили, что и о вас можно сказать то же самое.

— Вот как? И кто же тебе это сказал? Твой отец, наверное?

— Не-а. Один человек, который стал мне очень дорог в последнее время. Он рассказывал мне, скольким вы пожертвовали ради веры ваших отцов, даже отказались от должности лорд-адмирала. Наверное, теперь, узнав, что ваша дочь погибла, вы сожалеете об этом, да? Скажите, ваше величество, вы готовы отказаться от католической веры?

— Нет, никогда. Моя вера — это все, что у меня осталось в этой жизни.

К изумлению короля, мальчишка улыбнулся — и вдруг стал поразительно похож на своего отца. Вскочив на ноги, он молча направился к двери. Уже на пороге, он обернулся и бросил на Якова прощальный взгляд.

— Авраам когда-то тоже принес в жертву собственного сына.

Яков, кивнув, угрюмо уставился в огонь.

— Да… но Господь не допустил смерти Исаака.

— Угу. Верно, ваше величество.

— Широко улыбнувшись, Колин закрыл за собой дверь.