"Торговцы грезами" - читать интересную книгу автора (Роббинс Гарольд)


ИТОГИ 1938 ГОДА ЧЕТВЕРГ

Меня разбудил звук раздвигающихся портьер и открывающихся окон. Несколько секунд я лежал, тупо глядя в потолок. Комната была незнакомой. И хотя я сообразил, где нахожусь, но что-то все равно было не так. Ведь я же должен быть в Нью-Йорке, что я делаю в Голливуде?

Постепенно мысли прояснились. Похоже, что мне снова приснился тот же кошмар; кошмар, в котором я бегу по улице, которой не существует на самом деле, к девушке, которую я не могу увидеть. Меня с войны преследует этот сон, и всегда он заканчивается одним и тем же: я падаю, а люди вокруг смеются.

Этим утром они, наверное, тоже смеялись надо мной. Я пригласил Фарбера, я. После того, что случилось. Я оставил Фарберу лазейку. Теперь придется снова его выталкивать, как это уже было однажды. Смогу ли я повторить это снова? Я не был в этом уверен. На этот раз вина была моя.

— Доброе утро, мистер Джон, — раздался рядом голос Кристофера.

Я сел и взглянул на него. На его черном блестящем лице сияла белозубая улыбка.

— Привет, Кристофер, — ответил я. — Как ты узнал, что я здесь? — Я дал ему несколько недель отпуска, так как не собирался возвращаться сюда.

— Прочел в газетах, что мистер Питер заболел, и подумал, что вы должны будете вернуться, чтобы быть рядом с ним.

Я ничего не ответил, а Кристофер тем временем уже ставил передо мной на постель поднос с завтраком. Неужели все, кроме меня, знали, как я поведу себя в случае болезни Питера? Кристофер прекрасно знал о моей ссоре с Питером, но тем не менее был уверен, что я вернусь. Здесь уж ничего не поделаешь, они были правы, потому что я действительно вернулся.

На краю подноса лежали аккуратно сложенные газеты. Мне сразу же бросилась в глаза шапка в «Репортере»:

ФАРБЕР В «МАГНУМЕ»

С ЗАЙМОМ В МИЛЛИОН ДОЛЛАРОВ.

Да, он действительно был в «Магнуме», но, надеюсь, надолго он там не задержится. Если бы Ронсон не вошел в мой кабинет именно в тот момент, ему бы никогда не удалось это. Я с интересом прочитал статью:

«Основной темой разговоров сегодня в Голливуде является проникновение Стенли Фарбера в „Магнум Пикчерс“. Фарбер обещает предоставить заем в миллион долларов. Известно, что Фарбер давно хотел купить контрольный пакет „Магнума“, еще с тех пор, как Питер Кесслер продал свои акции Лоренсу Г. Ронсону. Также известно, что Ронсон склонялся к тому, чтобы продать контрольный пакет Фарберу, но противником этой сделки был президент „Магнум“ — Джон Эйдж. Вражда между Эйджем и Фарбером длится уже более пятнадцати лет, с тех пор, как Эйдж уволил Фарбера из „Магнума“, обвинив его в подборе некомпетентной администрации кинотеатров, принадлежащих „Магнум Пикчерс“.

За два месяца до того, как Эйдж был выбран президентом компании, племянник Фарбера, Дэвид Рот, получил должность менеджера студии в „Магнум Пикчерс“. Первые признаки трений между Ронсоном и Эйджем стали особенно явными в начале этой недели, когда Эйдж, несмотря на протест Ронсона, прилетел сюда, чтобы быть рядом с Питером Кесслером, который перенес удар.

Ходят неподтвержденные слухи, что Фарбер получит большой пакет акций „Магнума“ в качестве гарантий за свой займ, что он и Рот будут выбраны в Совет директоров „Магнума“ и что Рот станет во главе производственного отдела „Магнума“.

Поступили неподтвержденные сообщения, что Боб Гордон, менеджер студии „Магнум Пикчерс“, возможно, оставит свой пост из-за допущенных им ошибок. Это лишит Эйджа существенной поддержки и, может быть, заставит его уйти в отставку.

Кроме займа, Фарбер подписал также договор с „Магнум Пикчерс“, который дает „Магнум“ исключительное право на прокат своих фильмов во всех кинотеатрах западного побережья, принадлежащих Фарберу».

Я закрыл газету и допил апельсиновый сок. Слухи, как и кофе, были неотъемлемой частью голливудских завтраков, без них завтрак считался неполным. На сегодня мне было уже достаточно.

Кристофер налил мне кофе в чашку и снял крышку с тарелки, где была яичница с беконом. Я вдохнул аппетитный аромат и внезапно ощутил голод. Я улыбнулся Кристоферу.

— Я рад, что ты здесь, со мной, Кристофер, — сказал я ему с улыбкой.

Он улыбнулся в ответ.

— Я тоже, мистер Джон. — Я всегда волнуюсь, если вы дома один.


Стоя на тротуаре, я закурил, ожидая, когда Кристофер подгонит машину. День был солнечный, и я начал чувствовать себя гораздо лучше. Депрессия, которая мучила меня с тех пор, как я узнал об ударе Питера, похоже, проходила. Трудно объяснить, но я всегда чувствовал себя прекрасно, когда предстояло с кем-нибудь схватиться.

До этого момента я боролся лишь за то, чтобы не дать компании развалиться. Я никогда не расценивал Ронсона как серьезного противника, он не принадлежал к киноиндустрии и существовал как неизбежное зло, которое приходилось терпеть по необходимости, и, когда эта необходимость отпадала, следовало от него избавляться. Но сейчас, когда Фарбер проник в компанию, это уже задевало мои личные чувства. Это уже была борьба не за то, чтобы не дать развалиться компании, а за то, кто будет стоять в ее главе. Если Фарбер заинтересовался нашими акциями, значит, наши дела шли не так уж и плохо, ведь для него компания была лишь средством наживы. Теперь мне надо было как можно быстрее разгадать его планы и прижать к ногтю.

Лимузин подкатил к тротуару и остановился. Я сел в машину. Кристофер повернулся ко мне.

— В студию, мистер Джонни? — спросил он.

— Нет, — ответил я. — Сначала к мистеру Кесслеру.

Он кивнул головой, и машина тронулась с места. Я откинулся на сиденье. У меня еще будет время заехать на студию. Для меня будет гораздо лучше, если Ронсон и Фарбер объявят о своих планах, прежде чем я приступлю к работе. Когда я до них доберусь, то буду в курсе всех их дел и тогда смогу разрушить их планы. Я улыбнулся про себя. Трудно сказать, отчего у меня было так легко на душе. Как это можно объяснить? Но факт оставался фактом. Я чувствовал себя превосходно.


Медсестра вышла в коридор, мягко затворив за собой дверь. Она говорила тихим голосом, чтобы никого не потревожить в больнице.

— Можете зайти сейчас, мистер Эйдж, — сказала она. — Но ненадолго, он еще слишком слаб.

Я посмотрел на Дорис, которая тоже поднялась и направилась к двери.

Медсестра взяла ее за локоть.

— По одному, пожалуйста.

Дорис улыбнулась и отступила назад.

— Иди ты, Джонни, — сказала она. — Я уже видела его сегодня утром и знаю, что ему хочется повидаться с тобой.

Я осторожно закрыл за собой дверь. Питер лежал очень спокойно, и сначала я подумал, что он спит. Лицо его было бледным и осунувшимся, глаза глубоко запали. Наконец Питер медленно повернул голову и открыл глаза. Он улыбнулся.

— Джонни. — Его голос был слабым, но довольным.

Я подошел к кровати и встал в изголовье, глядя на Питера.

Он рассматривал меня. Несмотря на слабость, в его глазах появился огонек. Он с усилием шевельнул рукой.

— Джонни. — Голос его прозвучал громче, и в нем теперь явно слышалась радость.

Я взял его за руку и присел на стул рядом с кроватью. Его рука была исхудавшей, и я чувствовал кости, когда он двигал пальцами. Я еще не сказал ни слова.

— Джонни, я чувствую себя таким дураком, — сказал он, глядя мне прямо в глаза.

Во мне все перевернулось от этих слов.

— Не более, чем я, Питер. — В тишине палаты мой голос прозвучал особенно резко.

Он слабо улыбнулся.

— Похоже, мы тратим наши жизни на то, чтобы совершать ошибки, а остаток жизни на то, чтобы исправлять их.

Я ничего не ответил. Я только держал Питера за руки. Его глаза медленно закрылись, и я подумал, что он заснул. Я сидел тихо, боясь шевельнуться, чтобы не побеспокоить его. Его рука все еще была в моей. Я посмотрел на нее — под прозрачной кожей билась тонкая голубая жилка, и я не отрываясь смотрел на нее, в ней медленно пульсировала кровь.

Услышав его голос, я поднял глаза. Его вопрос удивил меня.

— Ну, как идут дела, Джонни? — спросил он, в его глазах загорелся интерес. На какое-то мгновение мне показалось, что это наш обычный разговор. Это был его любимый вопрос, он всегда начинал с него разговор, первый из трех вопросов. Второй и третий были такими: «как сборы» и «каков баланс в банке».

Неожиданно для себя я принялся рассказывать о продаже Джорджу десяти худших картин, о том, как Ронсон всеми силами старается получить миллион долларов у Фарбера, правда, я не указал причину, по которой расходились наши с Ронсоном взгляды. Пока я говорил, на его щеках появился румянец, и он снова стал похож на прежнего Питера. Он не перебивал меня, лишь внимательно слушал, а когда я закончил, глубоко вздохнул.

Я с тревогой посмотрел на него, боясь, что утомил его, но мои опасения оказались напрасными. Наоборот, казалось, что разговор о делах действовал лучше лекарств. Когда он заговорил, его голос заметно окреп.

— Да у них кишка тонка, Джонни, поверь мне, — сказал он со слабой улыбкой на губах. — Им все это казалось очень просто. Они думали, что все, что требуется, чтобы заработать деньги, это отснять несколько картин и подсчитать барыши. Но теперь, когда им придется самим этим заниматься, как нам приходилось много раз, они подожмут хвосты. Они теперь бегают как курицы, не зная, кто им может помочь. — Он повернул лицо ко мне. На его губах играла довольная улыбка, в глазах плясали искорки. — Они не смогут одолеть нас, Джонни, если мы сами не поможем им в этом. Однажды они запугали нас своими деньгами, но теперь-то мы совсем другие. В кинобизнесе деньги не играют такой уж большой роли, тут весь фокус в картинах, которые ты выпускаешь. Именно здесь мы их и прижмем к ногтю. Потому что мы можем делать фильмы, а они — нет.

Дверь в палату открылась, и вошла медсестра. С важным видом она подошла к кровати. Взяв Питера за руку, она пощупала его пульс и укоризненно взглянула на меня.

— Вам придется покинуть палату, мистер Эйдж. Мистеру Кесслеру надо немного отдохнуть.

Я улыбнулся Питеру и встал. Повернувшись, я направился к двери, и, прежде чем успел выйти, он позвал меня. Я обернулся.

— Приходи ко мне завтра, Джонни, — сказал он.

Я посмотрел на медсестру, она кивнула головой.

Я улыбнулся Питеру.

— Конечно, Питер, конечно. Я тебе расскажу, как идут дела.

Он улыбнулся мне в ответ.

Медсестра достала термометр и сунула Питеру в рот. «Сигара шла ему гораздо больше», — подумал я, выходя из палаты.

Дорис ждала меня в коридоре.

— Ну, как он? — спросила она.

Я улыбнулся.

— Ты знаешь, — ответил я, — похоже, он хочет вернуться к работе. — Я задумчиво прикурил и добавил: — Это не такая уж и плохая мысль. Нам обоим от этого будет только лучше.

Я все время не переставал думать о том, что не сказал Питеру самого главного, не сказал, как я к нему отношусь, не сказал о том, что нас связывает, то есть того, что люди чувствуют друг к другу, прожив вместе целую жизнь. Черт возьми, черт возьми, черт возьми! Неужели после многих лет, которые мы провели вместе, мы могли говорить только об одном — о компании «Магнум Пикчерс»?


В начале второго я вошел в большой обеденный зал, который был полон, потому что как раз было время обеда. В воздухе плавали клубы табачного дыма, отовсюду слышался оживленный разговор. Проходя к другому, малому залу, который назывался «Солнечный зал», я чувствовал на себе взгляды. Над дверью висела табличка: «Все столики зарезервированы», — предупреждение, чтобы мелкая рыбешка держалась подальше, это был зал только для высшего эшелона.

Мой столик, стоящий в нише, возвышался над другими. Здесь было три широких окна, из которых открывался вид на студию.

Когда я вошел, столик был пуст. Я взглянул на столик Ронсона — за ним тоже никого не было. Я уселся, ко мне подошла официантка и улыбнулась.

— Добрый день, мистер Эйдж.

— Хэлло, Джинни, — ответил я. — Чем сегодня покормишь?

— Телячья вырезка под соусом, именно так, как вы любите.

— Идет! — одобрительно согласился я.

Она ушла, и я оглядел зал. В этот момент вошел Гордон и, увидев меня, поспешил к моему столику. Я указал ему на стул.

— Привет, Роберт!

Он тяжело опустился на стул.

— Скотч двойной без содовой, — сказал он Джинни, которая подошла к нему. Гордон посмотрел на меня. — Мне надо выпить.

Я улыбнулся.

— Это я слышу постоянно.

— Ты еще не раз услышишь эти слова, прежде чем все это закончится, — сказал он. — Фарбер уже расхаживает по студии задрав нос.

Я промолчал.

Гордон посмотрел на меня. Джинни поставила перед ним стакан. Он залпом осушил его.

— Вот уж не думал, что ты примешь его, — сказал он слабым голосом.

— Я передумал.

— Почему? Я думал, он не нужен тебе, ведь вчера…

Я оборвал его.

— Мне он и сейчас не нужен, но миллион долларов — это миллион долларов. Это сейчас выручит нас из беды.

— Но это может принести нам и множество новых бед, — саркастически заметил он. — Ронсон, Фарбер и Рот приходили ко мне сегодня утром и сказали, что Ронсон будет ставить теперь «Снежную королеву» и что ты дал «добро».

«Снежная королева» была самой большой картиной, какую мы когда-либо снимали. Это был музыкальный фильм, где должна была сниматься одна девчушка, которую Гордон с большим трудом переманил от Бордена, ей было только четырнадцать, но Боб работал с ней, не щадя сил. Голос у нее был, как у взрослой женщины. Раньше она работала на радио и приобрела огромный успех. Гордон истратил кучу денег, чтобы подменить пробные пленки и сделать так, чтобы она не прошла по конкурсу. Заполучив ее в свои руки, он тут же принялся за работу. Для нее был написан специальный сценарий, и уже сейчас было ясно, что фильм ждет потрясающий успех. Мы уже чувствовали, какие это нам принесет доходы. Гордон вкладывал в подготовку фильма все силы, и теперь, когда все готово к съемкам, вся слава достанется Дэйву. Так что мне трудно было осуждать Боба за его горькие слова.

Боб успел прикончить вторую порцию виски, когда я заговорил.

— Интересно, — сказал я небрежно.

Он едва не выронил бокал.

— Это все, что ты можешь сказать?

Я кивнул.

Его лицо залилось краской, и он начал подниматься со стула.

Я улыбнулся.

— Садись, садись, не нервничай. Никто тебя не обидит. Если будет необходимость, то мы поставим Дэйва помощником режиссера, но режиссером останется Роберт Гордон.

— Но я-то слышал совсем другое, — возмущенно сказал он.

— Я тебе сказал, как будет. А если им это не понравится, пусть хоть лопнут от злости.

Гордон снова уселся на стул. Отхлебывая виски, он сидел, размышляя.

Вдруг он улыбнулся.

— Я сам должен был догадаться, Джонни. Извини, что я вспылил.

— Забудь об этом, Боб, — великодушно ответил я.

— Так что ты задумал? — спросил он, приглушая голос.

Я оглядел комнату и ответил так же тихо:

— В кинобизнесе лучшие актеры не всегда были на экране, каждую минуту мы порой играли больше, чем иной актер перед камерами. Здесь не место для таких разговоров, Боб, я потом тебе все объясню.

Теперь он был просто счастлив и с победным видом оглядел зал, на его губах играла улыбка, он даже кивнул кое-кому из знакомых, в каждом его жесте сквозила уверенность. Просто удивительно, как сразу изменилась атмосфера во всем зале.

До этого люди, сидящие в зале, тихо переговаривались между собой, бросая украдкой взгляды на нас, словно пытаясь предугадать, будем ли мы в компании завтра. Они уже заранее строили планы на случай, если нам придется уйти в отставку. Надо будет обхаживать новое начальство, льстить и лизать им задницу. Возможно, для некоторых откроются прекрасные вакансии. Но теперь, глядя на Гордона, излучающего уверенность, многие пришли к выводу, что мы пока не собираемся уходить.

Посмотрев в сторону двери, я заметил, что в зал вошли Ронсон, Фарбер и Рот. Ронсон перехватил мой взгляд и направился ко мне. Рядом с ним шел Фарбер, а следом, как собачонка, плелся Дэйв.

Наблюдая за ними, я улыбнулся. Питер был прав: было видно, как Ронсон заискивает перед Фарбером.

Ронсон мало изменился с тех пор, как получил свой пост в компании. Тогда он был полностью уверен в себе. Я помню, что он сказал: «Беда кинобизнеса в том, что он слишком зависит от конкретных людей и что здесь не всегда придерживаются старых добрых американских принципов делать бизнес. Такого быть не должно. Все на самом деле гораздо проще. Студия — это не что другое, как обычный завод. Все, что требуется — это делать картины и должным образом продавать их на рынке. Этим я здесь и займусь. Придется показать вам, как надо управлять кинобизнесом. Вы не успеете и глазом моргнуть, как студия станет похожа на автозавод Форда».

Вспомнив об этом, я чуть не расхохотался: «завод Форда!» Стараясь подражать им во всем, первым делом он решил разорвать наши контракты с профсоюзами. Он чуть не довел нас до краха. За десять недель не был отснят ни один метр пленки. С перекошенным от злобы лицом он бегал по студии и орал:

— Здесь не место коммунистическим принципам!

Ничего путного из этого не вышло. На последней неделе забастовки, когда киномеханики по всей стране отказались показывать фильмы «Магнум Пикчерс» в своих кинотеатрах и мы оказались на грани банкротства, он наконец сдался, и мне самому пришлось расхлебывать всю эту кашу.

Питер был прав: в конце концов они все равно должны были обратиться к нам за помощью — возможно, потому, что нам нечего было терять, а они теряли все. Мы-то начинали практически с нуля и могли позволить себе потерять все, если это было нужно; мы знали, что мир кино — это мир игры; каждый новый фильм, который мы снимали, был очередной картой, и, как игроки, мы были слишком нетерпеливы, чтобы ждать результатов одной ставки; выпустив одну картину, мы сразу же ставили на другую, рассчитывая, что она будет лучше; еще одна картина — еще одна ставка. Так и шло дело.

Но они не могли себе этого позволить. Они-то пришли к нам с набитыми карманами, с деньгами, которые у них были всю жизнь, деньгами, которые им оставили их отцы и деды, и если они их потеряют, то им придет конец.

Они были вынуждены обратиться к нам.


Они подошли к столику, и я встал. Я посмотрел на Стенли. Годы совсем не состарили его, он был такой же, как прежде. Возможно, прибавилось седины и лицо слегка округлилось, впрочем, как и живот, но на лице играла все та же холодная улыбка. Его глаза выглядели так, словно он постоянно что-то вычислял в уме. Он практически совсем не изменился. Я по-прежнему относился к нему так же, как при первой нашей встрече, — он мне не нравился.

Ларри заговорил первым.

— Хэлло, Джонни, — сказал он своим глубоким командным голосом, раздавшимся по всему залу. — Ты ведь знаком со Стенли?

Весь зал наблюдал за нами. Я улыбнулся и протянул руку.

— Конечно, — сказал я, — где угодно узнаю его.

Стенли пожал мою руку. Даже пожатие его не изменилось, рука была похожа на мокрую дохлую рыбу.

— Ну, как твои дела? — продолжал я. — Рад тебя видеть.

Несмотря на загар, его лицо слегка побледнело, но глаза победно светились.

— Джонни! — сказал он. — Сколько лет!

Он отпустил мою руку, и мы стояли, улыбаясь друг другу. Для постороннего взгляда мы казались приятелями, встретившимися после долгой разлуки, хотя в любую секунду мы были готовы перегрызть друг другу глотки, если бы только имели такую возможность.

— Садитесь, джентльмены. — Я указал им на стулья.

Возле столика стояли всего четыре стула, но, так как Боб и я уже сидели, оставалось лишь два. Ларри опустился на стул справа от меня, а Стенли плюхнулся на стул слева. Дэйв остался стоять, глядя, куда ему примоститься.

Дженни увидела, что он мнется у стола, и уже было бросилась за стулом, но я перехватил ее взгляд. Она остановилась и, слегка улыбнувшись, повернулась и направилась в кухню.

Дэйв стоял, переминаясь с ноги на ногу, ожидая, что кто-нибудь принесет ему стул. Он беспомощно смотрел на меня. Я улыбнулся ему.

— Пойди возьми себе стул, сынок, — сказал я ласково, — и присаживайся. — Повернувшись кругом и все еще продолжая улыбаться, я заметил: — Беда с этими официантками, никогда их нет в нужный момент.

Дэйву пришлось пройти в другой конец зала, чтобы взять для себя стул. Я наблюдал за ним. Не поворачивая головы, я сказал Стенли мягким голосом, но так, чтобы было слышно во всем зале:

— Славный парень твой племянник, чем-то похож на тебя в молодости. Он далеко пойдет, если будет чуть сообразительнее.

Боковым зрением я заметил, как лицо Стенли залилось краской. Я увидел, как Дэйв замер на несколько секунд, услышав мои слова.

Я повернулся к Стенли.

— Ты выглядишь нормально, — сказал я. — Разве что вес немного набрал, а?

Разговор продолжался. Так, ни о чем. Я вспоминал, когда мы со Стенли сидели за столом в последний раз. Тогда он пришел ко мне с предложением объединить наши силы и самим возглавить бизнес. Это было не так уж давно, каких-нибудь пятнадцать лет назад, в двадцать третьем году.


Коротышка медленно поднялся на ноги и смотрел на меня, моргая голубыми глазами. Венчик седых волос обрамлял лысину. Он улыбнулся мне. В его речи слышался сильный немецкий акцент.

— Я тумаю, фам нато стелать этто, мистер Эйтш, — сказал он.

Я посмотрел на свои ноги, их было две. Одна, телесного цвета, была моей, вторая — нет. Она была сделана из дерева и алюминиевых деталей и плотно прилегала к культе, удерживаемая двумя ремнями, один ремень крепился на бедре, а другой — к поясу на моей талии. Я с сомнением посмотрел на него.

Похоже, он прочитал мои мысли.

— Не беспокойтесь, мистер Эйдж, — быстро сказал он, — все будет хорошо. Надевайте брюки, и мы попробуем.

Мне вдруг захотелось попробовать. Если получится, я снова смогу ходить как все.

— А почему мы не можем попробовать без брюк? — спросил я.

— Нет, — сказал он, покачивая головой. — Сначала штаны. Уж поверьте мне, я знаю. Без штанов вы будете смотреть на искусственную ногу, и ничего хорошего из этого не выйдет. Вы должны забыть о ней.

Я надел брюки, и он поддерживал меня, пока я застегивал их и прикреплял подтяжки. Пока я сидел в кресле, он прицепил ко мне какое-то затейливое приспособление, напоминавшее ходунки для малышей, но рассчитанное на взрослого. Оно состояло из двух стальных горизонтальных прутьев и четырех вертикальных, внизу крепились четыре маленьких колесика.

— Ну, мистер Эйдж, — сказал он. — Держитесь за эти прутья и постарайтесь подняться.

Ухватившись руками за прутья, я поднял свое тело. Человечек стоял рядом, настороженно наблюдая за моими действиями.

— Прутья под мышки, — сказал он.

Я так и сделал.

— А теперь, — сказал он, переходя на другую сторону комнаты, — идите ко мне.

Я посмотрел на него, а затем на себя. Обе штанины были до пола, это было странно видеть. Обе — вместо одной, а второй — свернутой и приколотой булавкой.

— Не смотреть вниз, мистер Эйдж, — сказал он резким голосом. — Я ведь сказал — идите ко мне.

Я снова посмотрел на него и сделал вперед пробный шаг. Ходунки поехали, и я едва не споткнулся, но прутья удержали меня.

— Не останавливаться, мистер Эйдж! Продолжайте идти.

И я сделал один шаг, затем еще один, еще и еще, и еще… Я мог бы пройти хоть тысячу миль. Ходунки двигались, следуя за моими движениями. Я подошел к человечку.

Он положил руку на прутья и остановил ходунки.

— Ну что ж, неплохо, — сказал он. Наклонившись, он затянул вокруг моего бедра ремень. — Ну а теперь? — сказал он, выпрямляясь. — Идите за мной.

Стоя ко мне лицом, он начал двигаться спиной вперед. Я медленно шел за ним. Он ходил по комнате кругами, ни разу не оглянувшись через плечо. Его взгляд был прикован к моим ногам.

Я начал уставать. Ужасно заболело бедро, ныла шея из-за того, что я опирался на прутья, пояс на талии врезался в кожу при каждом вздохе.

Наконец он остановился.

— Хорошо, мистер Эйдж, — сказал он. — На первый раз достаточно. Теперь мы сядем и снимем ногу. Месяц практики, и все будет хорошо.

Я плюхнулся в кресло, тяжело дыша. Расстегнул брюки и снял их. Ортопед быстро ослабил ремни, и нога упала. Опытными пальцами он стал массировать мне бедро.

— Болит, а? — спросил он.

Я кивнул головой.

— Это всегда так сначала, — сказал он, — но вы привыкнете, и все будет хорошо.

Когда нога упала, чувство силы, охватившее меня, понемногу стало исчезать.

— Я никогда к этому не привыкну, — сказал я, — никогда не смогу пользоваться протезом больше нескольких минут.

Он задрал свою штанину и посмотрел на меня.

— Уж если я могу это делать, мистер Эйдж, то такой молодой, как вы, не будет иметь с этим никаких проблем.

Я посмотрел на его ногу. Она была искусственной. Я взглянул на его лицо. Он улыбался. Я тоже стал улыбаться.

Он громко захохотал.

— Видите? Не так уж и плохо!.. Я сказал мистеру Кесслеру, когда он был в Германии, что это будет для вас в самый раз. Так оно и есть! Он сказал мне: «Герр Хэнк, если вы сможете сделать так, чтоб мой друг ходил, я сам позабочусь о том, чтобы вы и ваша семья переехали жить в Америку». И я сказал ему: «Герр Кесслер, считайте, что я уже американский гражданин». Это не так?

Я улыбнулся ему. Мне было хорошо. Несмотря на занятость, Питер не забывал обо мне. Он преспокойно мог не делать крюк, чтобы заехать в тот провинциальный городок, где работал уникальный мастер-ортопед герр Хэнк, а продолжать заниматься своими делами. Но Питер нашел на это время, хотя и пришлось перекроить все расписание поездки.

Затем он отправил Хэнка и всю его семью в Америку, оплатив им дорогу. Это была как раз та цена, что запросил ортопед. Мне он ничего этого не сказал. Он знал, что у меня сложности с протезом, который мне сделали здесь, — не протез, а какая-то деревяшка.

Впервые я узнал об этом мастере, когда герр Хэнк пришел ко мне в кабинет и дал свою визитную карточку вместе с запиской от Питера: «Хочу, чтоб ты познакомился с герром Иосифом Хэнком, который приехал в Штаты делать свой бизнес. Он изготавливает протезы. Возможно, он поможет тебе. Питер».

И ни слова, во что это ему обошлось. Лишь потом, когда я поговорил с Хэнком, я узнал, что сделал для меня Питер.

Впрочем, и Хэнк сделал для меня немало. Протез был превосходным и естественным, прямо как настоящая нога, его движения были легкими и удобными. Глядя на Хэнка, я бы никогда не подумал, что у него тоже искусственная нога. Я узнал об этом только теперь.

Питер был еще в Европе, Дорис и Эстер уехали с ним. Они собирались пробыть там еще полгода, так что все дела легли на мои плечи.

Я встал и оперся на костыли.

— Приходите завтра утром, мистер Эйдж, — сказал Хэнк. — И мы проведем с вами еще один урок.

Я вернулся в кабинет, где меня ждал Рокко.

— Ну как? — спросил он.

Я улыбнулся ему.

— Хорошо. По-моему, из этого будет толк.

Он заулыбался.

— Чудно!

Я уселся за стол. Рокко взял мои костыли и прислонил их к стене.

— Ну как сегодня дела? — поинтересовался я.

— Как обычно, — ответил он и уже собрался уйти, но вдруг повернулся. — Ах, да! — воскликнул он. — Звонил Фарбер, хотел узнать, свободен ли ты в обед?

— И что ты ему сказал?

— Я сказал, что еще не знаю, что ты еще не пришел.

Минуту я размышлял. Фарбер мне не нравился. Он никогда мне не нравился, сам не знаю почему. Дело свое он знал хорошо, но в нем было нечто такое, что настораживало меня. Возможно, это началось с того письма, которое я получил от него как раз перед тем, как записался в армию, письмо, в котором он благодарил меня за работу, на которую я вовсе его не назначал.

Джордж тогда дал «добро», а я не стал спорить, все равно я уходил воевать и решил не забивать себе этим голову. Но теперь он стоял во главе всех кинотеатров, а их у нас было более двухсот. Джордж был занят своими кинотеатрами, которых у него было примерно столько же. Вот мы и пришли с ним к соглашению, что Фарбер будет управлять кинотеатрами, которые мы имели с ним на паях.

— Ты знаешь, чего он хочет? — спросил я.

Рокко покачал головой.

Я снова задумался.

— Ладно, черт возьми, придется встретиться и поговорить, иначе он все равно будет мне надоедать, пока я не соглашусь. Скажи ему, пусть ждет меня в клубе в час тридцать.

Рокко повернулся и вышел из кабинета. Через закрытую дверь я слышал, как он разговаривал с Джейн.


Стенли Фарбер ждал меня в холле клуба, причем не один. С ним был высокий человек, крепко сложенный, с серебристо-седыми волосами и проницательными глазами. Он протянул руку, и я пожал ее.

— Хэлло, Джонни, как у тебя дела? — Он засмеялся. Слишком неестественно, слишком искусственно.

Я изобразил на лице улыбку и посмотрел на него. Интересно, что это он так нервничает.

— Все в порядке, Стен, — сказал я. — А у тебя как дела?

— Просто великолепно, — ответил он, продолжая смеяться.

Я оперся на костыли и молча смерил его взглядом. Он прекратил смеяться так же внезапно, как и начал.

— Джонни, хочу, чтобы ты познакомился с моим шурином. — Он повернулся к своему спутнику. — Сид, это Джонни Эйдж, о котором я тебе столько рассказывал. — Он снова посмотрел на меня. — Это мой шурин Сидней Рот.

Мы пожали друг другу руки. Мне понравилось его рукопожатие — сильное, крепкое. Честный, прямой взгляд также пришелся мне по душе.

— Рад познакомиться с вами, — сказал я.

— Это для меня большая честь, мистер Эйдж. — Для такого крупного человека голос у него был слишком мягким.

Стенли повернулся и направился к столу.

— Ну что, закусим? — сказал он, снова глупо рассмеявшись.

Я прошел за ним, размышляя, какого черта он привел на обед своего шурина. Мне не пришлось долго ждать ответа на этот вопрос, Стенли приступил к разговору прямо за супом.

— Ты уже давно занимаешься этим бизнесом, не так ли, Джонни? — спросил он.

Я посмотрел на него. Он прекрасно знал, сколько я занимаюсь этим бизнесом. Однако решил быть вежливым и ответил:

— Пятнадцать лет, с тысяча девятьсот восьмого года.

Я сам удивился, когда сказал это. Вот уж не думал, что это длится так долго.

— А тебе никогда не приходила мысль открыть свое собственное дело? — продолжал Стенли.

Я покачал головой.

— Мне и так хорошо, — ответил я.

Стенли бросил на шурина быстрый взгляд, словно говоря: «Ну, что я тебе говорил?» И вообще, у него был снисходительный вид. Он снова повернулся ко мне.

— Я имел в виду, не хотелось бы тебе иметь свою собственную компанию или купить другую?

— Нет, — ответил я. — Не вижу надобности. Мне всегда было хорошо работать вместе с Кесслером.

Стенли помолчал минуту и, заговорив снова, начал издалека.

— Как я слышал, — сказал он, слегка приглушив голос, — ты всегда все решал за Кесслера, все, чего он достиг, это только благодаря тебе. Его успех — дело твоих рук.

Мне не нравился оборот, который принял наш разговор, но я решил сдержаться. Все же было интересно, что будет дальше.

— Ну, я бы так не сказал, Стен, — непринужденно произнес я. — Мы работаем все вместе.

Он доверительно рассмеялся.

— Не надо скромничать, Джонни. Ты же среди своих людей. Ты обмозговывал все идеи, а деньги и слава целиком достались Питеру.

— Да и у меня с деньгами не туго, — скромно заметил я.

— Ну и что ты имеешь с этого? — Стенли сделал рукой широкий жест. — Так, мелочь! А он теперь — миллионер. Когда вы встретились, он был всего лишь хозяином захудалой скобяной лавки в захолустном городишке.

Я постарался придать лицу заинтересованное выражение и, ничего не говоря, подался вперед.

Он снова посмотрел на шурина и повернулся ко мне.

— Тебе не кажется, что пришло время, чтобы старик поделился с тобой?

Я беспомощно развел руками над столом.

— Но как?

— Все знают, что Кесслер прислушивается к тебе. На самом деле все очень просто — в этом году подходит срок выплаты по векселям «Банку Независимости», и всем известно, что он будет просить отсрочки. Почему бы тебе не предложить Кесслеру продать акции и погасить задолженность?

Я прикинулся дураком.

— Разве у кого-нибудь есть столько денег, чтобы купить эти акции?

— Мой шурин заинтересован в том, чтобы купить пятьдесят процентов акций и стать партнером.

Я посмотрел на мистера Рота. За все время нашего разговора он не проронил ни слова.

— Ну а какова моя роль во всем этом? — мягко поинтересовался я.

— Ты будешь с нами, — ответил Стенли. — Если мы сможем стать равноправными партнерами в компании, я смогу купить половину всех кинотеатров Паппаса; таким образом, мы будем контролировать и кинотеатры, а уж отсюда всего шаг, чтобы взять бразды правления в свои руки.

Откинувшись на спинку кресла, я посмотрел на Стенли. А Фарбер внезапно загорелся. Подавшись вперед, он принялся с жаром говорить:

— Уверяю тебя, Джонни, это выгоднейшая сделка! С твоим опытом в производстве фильмов и с моим опытом организации проката мы сколотим настоящее состояние. Да что там! Мы всех будем держать в кулаке!

Увидев, что я взял сигарету, он поднес мне огня.

— Тогда мы сразу дадим коленом под зад этому Кесслеру.

Я глубоко затянулся и поглядел на него, затем на его шурина. Тот спокойно смотрел мне прямо в глаза.

— Мистер Рот, чем вы занимаетесь? — внезапно спросил я.

Он ответил ровным голосом:

— Мой бизнес — утильсырье.

Я также невозмутимо продолжил:

— Ну что ж, дела, наверно, у вас идут неплохо, если вы запросто можете выложить четыре миллиона.

Он пожал плечами.

— Неплохо, — коротко ответил он.

— Да нет, наверное, даже чересчур хорошо! — настаивал я.

— За время войны я накопил неплохой капитал, — просто ответил он. — Не то чтобы у меня денег куры не клюют, но хватает.

Я помолчал и оглядел их обоих, наконец, проговорил:

— Так что вы думаете об этой сделке, мистер Рот?

Он небрежно пожал плечами.

— Да дело, вроде, стоящее, мистер Эйдж.

Я помахал рукой.

— Я не говорю о финансовой стороне дела. Как это выглядит с моральной точки зрения?

Он растянул губы в улыбке, глаза его светились теплом.

— Моральная сторона дела должна волновать вас, а не меня, мистер Эйдж. — Положив руки на стол, он уставился на них. — А что вы думаете о ней?

Я все еще сидел в кресле, лениво расслабившись, и сам удивился той ярости, что прорвалась в моем голосе.

— От этой сделки на милю воняет, мистер Рот, — сказал я, подавшись вперед. — И еще: если вы не уберете из-за моего стола эту гнусную крысу, я придушу ее собственными руками.

Стенли вскочил на ноги. Его лицо побледнело, а голос сразу осел.

— Ты хочешь сказать, что тебя это не интересует? — заорал он. — Зачем же ты тогда морочил нам голову?

Я видел, что окружающие оглядывались на наш столик. Мистер Рот продолжал смотреть на меня. Я повернулся к Стенли и холодно сказал:

— Когда я вернусь в кабинет, на моем столе должно лежать ваше заявление об уходе.

Стенли стоял, злобно глядя на меня. Я отвернулся и взглянул на Рота. В его глазах читалось понимание. Стенли попытался было что-то сказать, но Рот жестом остановил его.

— Выйди пока, Стенли, — спокойно сказал он, — и подожди меня. Я хочу поговорить с мистером Эйджем наедине.

Стенли бросил на нас взгляд и, резко повернувшись, вышел вон.

Несколько минут мы сидели молча и смотрели друг на друга, наконец мистер Рот заговорил:

— Я прошу извинения за моего деверя, мистер Эйдж, — сказал он тихим, спокойным голосом. — Я уже давно подозревал, что он подонок, но окончательно убедился в этом только сейчас.

Я промолчал. Несколько минут мы просидели в безмолвии, и потом он снова заговорил:

— Я также хочу принести извинения за себя, мистер Эйдж. Мне стыдно, что я принял в этом участие.

Я по-прежнему молчал.

Он встал и посмотрел на меня. Его лицо было серьезным.

— Что только не сделает человек ради блага своей единственной сестры, мистер Эйдж! Я старше ее на добрых двадцать лет, и, когда наша мать умерла, я дал слово опекать ее. Я считал, что, помогая мужу сестры, я помогаю ей самой, но теперь понимаю, что был не прав. — Он протянул мне руку.

Я взглянул на нее, а затем на него. Медленно поднявшись, я пожал его руку. Он грустно посмотрел на меня и, слегка поклонившись, повернулся и вышел из зала.

Вернувшись в кабинет, я обнаружил на столе заявление Стенли об уходе.

На какое-то время я забыл о Стенли Фарбере. Слышал, что он со своим шурином вернулся в Чикаго и открыл там пару кинотеатров, но меня это не интересовало. Тогда я был поглощен тем, что учился ходить.


Я оглядел сидящих за столом. Говорил Ларри, но я не следил за смыслом его слов. Мне вдруг стало интересно, что произошло с человеком, который сидел здесь пятнадцать лет назад. Я посмотрел на Дэйва — до меня наконец дошло, что это сын того самого человека.

Не обращая внимания на болтовню Ларри, я обратился к Дэйву.

— Как твой отец, Дэйв? — спросил я его.

Дэйва удивил мой вопрос, на его лице проступила краска.

— Кто, мой? — забормотал он.

Я улыбнулся ему. Ларри жутко удивился, что я его перебил: он не привык к тому, чтобы его перебивали. Но я проигнорировал его недоуменный взгляд.

— Да, — мягко сказал я Дэйву. — Твой отец. Я познакомился с ним много лет назад. Очень благородный джентльмен.

Услышав мои слова, Дэйв расслабился, и его лицо прояснилось. Теперь он стал очень похож на своего отца, правда, в нем не было его силы.

— Он умер, — просто ответил Дэйв. — Он умер два года назад.

Мне стало жаль Рота, и я не стал кривить душой.

— Искренне сожалею, что у нас не было возможности узнать друг друга лучше, — сказал я. — Со временем мы могли бы стать очень хорошими друзьями.

Я посмотрел на Дэйва, затем на Стенли. У меня в голове промелькнула сумасшедшая мысль. Неужели, сблизившись, они настолько уподобились друг другу? Схожее выражение лица, одинаково узкие губы и брезгливые улыбки говорили о непомерном эгоизме обоих.

Я снисходительно улыбнулся и, повернувшись, снова посмотрел на Стенли. Ему стало не по себе. Все, что он болтал о труде праведном, была чушь чистейшей воды, — сам он не заработал ни цента, все деньги принадлежали его жене, которая унаследовала их от своего брата. Она и Дэйв. Вот почему Стенли так старательно проталкивал его.

Я громко рассмеялся, и они посмотрели на меня как на сумасшедшего. Я продолжал смеяться. «Не так уж сложно будет с ними справиться», — подумал я.