ТРИДЦАТЬ ЛЕТ 1917

Джонни вышел из просмотровой комнаты, моргая от яркого света в коридоре. Остановившись, он закурил.

К нему подошел мужчина.

— Ну как, делаем копию, а, Джонни?

Джонни бросил спичку в ведро с песком.

— Конечно, Ирвинг, давай!

Тот улыбнулся. Было заметно, что он доволен.

— Чертовски хороший план мы сняли, когда Вильсон принимает присягу, а?

Джонни улыбнулся ему.

— Чертовски хороший план, Ирвинг. — Он пошел по направлению к холлу, а Ирвинг засеменил за ним. — Теперь надо срочно передать ролик в кинотеатры, и мы заткнем их всех за пояс.

Вильсон принял присягу этим утром всего лишь три часа тому назад, и Джонни, вместо того чтобы ждать поезда, нанял аэроплан, чтобы отправить негативы в Нью-Йорк. Таким образом, подсчитал он, у них будет по крайней мере шесть часов в запасе по сравнению с другими компаниями. Шесть часов — это значит, что в бродвейских кинотеатрах ролик появится сегодня вечером, а не завтра утром. Это была самая настоящая сенсация в полном смысле этого слова.

Ирвинг Бэннон был редактором блока новостей. Это был крепко сложенный человек с темными густыми волосами. Раньше он работал кинооператором, потом Джонни перевел его на эту работу. Что Джонни больше всего нравилось в нем, так это то, что он не требовал никакой подготовки, никаких декораций, самым главным для него было освещение. Он считал, что для съемок этого достаточно. Бэннон был полон энергии, именно это и нужно для подобной работы. Джонни был им доволен.

Ирвинг, перебирая толстыми ножками, семенил рядом с Джонни.

— Я достал те военные кадры из Англии, Джонни, — сказал он, стараясь не отставать от него. — Может, ты взглянешь на них сегодня?

Джонни остановился перед своим кабинетом.

— Не сегодня, Ирвинг. Дел по горло. Давай завтра утром.

— Ладно, Джонни. — И Ирвинг засеменил вдоль коридора.

Глядя ему вслед, Джонни улыбнулся. Это был прекрасный работник. Как только он заканчивал работу над одним роликом, тут же принимался за другой. Работать он умел. Именно благодаря ему ролики новостей «Магнум» считались одними из самых лучших. Джонни вошел в свой кабинет.

Джейн улыбнулась ему.

— Ну как ролик, Джонни?

Он улыбнулся в ответ.

— Прекрасно! — сказал он. — Просто замечательно. Ирвинг поработал на славу. — Он подошел к столу и сел в кресло. — Питер уже звонил?

Она кивнула и поднялась из-за своего стола. Взяв лежавшие перед ней бумаги, она положила их перед Джонни.

— Просмотри-ка их, — сказала она, подвигая одну стопку поближе. Эти тебе надо подписать.

Он посмотрел на Джейн с улыбкой в глазах.

— Еще что-нибудь, босс?

Она вернулась за свой стол и заглянула в еженедельник.

— Да, — ответила она серьезно. — В двенадцать встреча с Джорджем Паппасом, а в час ты идешь обедать с Дорис.

Он взглянул на часы.

— Господи! — воскликнул он. — Почти двенадцать. Надо покончить со всем этим, пока не пришел Джордж. — Джонни посмотрел на Джейн. — Ты отличный надсмотрщик, Дженни.

Она скорчила гримасу.

— Кто-то же должен им быть, — сказала она, покачав головой. — Иначе ты бы ничего не успел сделать.

Джонни глянул на лежащие перед ним бумаги. Обычные контракты с прокатными фирмами, скучная, рутинная работа, которую он ненавидел. Он со вздохом взял ручку и начал ставить свою подпись.

Пять лет сделали свое дело. Он был все так же худощав, но его лицо излучало довольство. Дела «Магнум Пикчерс» шли в гору. У них была студия в Калифорнии. Питер остался там и занимался только выпуском фильмов. Джо был с Питером. Питер определял политику, а Джо проводил ее в жизнь, так они и работали вместе. Результат успешной работы этого тандема был налицо: картины «Магнум» считались одними из лучших.

Джонни заведовал конторой в Нью-Йорке. Он был прав, когда предсказывал, что вскоре большей частью будут снимать полнометражные фильмы. Неожиданная победа Вильяма Фокса в судебном процессе вынудила Объединение в двенадцатом году разрешить свободную продажу кинопленки независимым продюсерам. С того времени многое изменилось. С тех пор Объединение терпело одно поражение за другим. Теперь же его судьба была в руках Федерального суда Соединенных Штатов Америки, и все шло к тому, что скоро Объединение прекратит свое существование.

Узнав тогда о победе Фокса, Джонни уговорил Питера разрешить ему вернуться в Нью-Йорк и вновь открыть там студию. Джейн в ту пору работала вместе с Джо в сценарном отделе, и Джонни спросил у нее, хочет ли она поехать вместе с ним в Нью-Йорк. Она согласилась. Сэм Шарп присоединился к ним в качестве заведующего кастингом — распределением ролей. Он занимался этой работой до осени прошлого года, а затем вернулся к своей старой работе театрального агента.

— Здесь столько талантливых ребят, — сказал он, объясняя Питеру причину своего ухода, — и никто их не представляет. Кроме того, я скучаю по своей прежней работе.

Питер прекрасно его понял.

— Ладно, Сэм, — сказал он. — Я согласен с твоим решением, а для начала поговорю со всеми моими людьми здесь, чтобы они выбрали тебя своим агентом.

Сэм Шарп улыбнулся.

— Я уже поговорил и со всеми подписал контракт.

— Вот и чудесно, — сказал Питер, поздравляя его.

Они пожали друг другу руки. Сэм уселся в кресло.

— И когда ты думаешь приступить к работе? — спросил его Питер.

— Прямо сейчас, — ответил Сэм. — Поговорим насчет контракта артистки Купер. Я думаю, вы должны дать девчонке гонорар побольше, ведь ее последняя картина принесла вам кучу денег.

У Питера отвисла челюсть.

— Ну вот, пригрел змею на своей груди, — сказал он, улыбаясь.

Премьера «Бандита» состоялась на Бродвее в начале 1912 года и стала одним из важнейших событий в жизни кинематографа. Билет стоил один доллар, и они собирались хорошо заработать на этом, и даже Джонни не мог предвидеть того, что будет.

В полдень, за два часа до открытия кинотеатра, у кассы выстроилась огромная очередь. Все тротуары были забиты народом, и чтобы пройти по улице, надо было выходить на проезжую часть. Кто-то, выглянув из окна офиса напротив, вызвал полицию, сказав, что зреет мятеж. Тут же прибыл целый отряд, готовый без колебаний пустить в ход резиновые дубинки.

Выскочивший на улицу директор кинотеатра рвал на себе волосы. Он постарался успокоить полицейских, подойдя к седовласому капитану и объясняя, что все эти люди хотят всего лишь посмотреть кино.

Краснолицый капитан снял фуражку и почесал затылок.

— Черт возьми! — сказал он с заметным ирландским акцентом. — Подумать только — перепутать очередь зрителей с мятежниками! Вот это да! — Он повернулся и посмотрел на толпу, затем вновь повернулся к директору. — В любом случае они не должны препятствовать движению транспорта. Уберите их с проезжей части.

Директор в отчаянии бросился к Джонни.

— Что же мне делать? Показ начинается только в два часа.

Джонни посмотрел на него и улыбнулся.

— Открывай сейчас. Пусть заходят.

Директор удивился.

— Если я впущу их сейчас, что же тогда мне делать с двухчасовым сеансом?

— Если народ сейчас не разойдется, — сказал капитан, — то никакого сеанса в два часа не будет. Я дам приказ всех разогнать.

Директор в отчаянии заламывал руки.

— Вот что, — сказал Джонни, быстро приняв решение. — Впусти их сейчас, а в два часа начни картину снова. — Он начал улыбаться. — И крути ее без конца, пока не пройдут все.

— Но ведь они запутаются, если будут смотреть картину с середины, — запротестовал директор.

— Если захотят, посидят еще немного, чтобы увидеть начало, на которое опоздали, — сказал ему Джонни. — Мы ведь делали так с короткими фильмами, не правда ли?

Директор кинотеатра повернулся к капитану полиции и умоляюще посмотрел на него. Тот отрицательно покачал головой. Директор медленно повернулся и пошел в кассу. Он постучал в закрытое окошко, и оттуда выглянула девушка.

Директор повернулся и еще раз бросил на капитана умоляющий взгляд. Ответа не последовало, и он обратился к девушке.

— Продавай билеты, — сказал он ей.

Люди в начале очереди услышали его. Толпа ринулась вперед и снесла двух полицейских, стоявших рядом с кассой, у которой творилось нечто невообразимое.

С трудом выбравшись из толпы, директор подошел к Джонни. Тот принялся хохотать, взглянув на него. Все пуговицы на его пиджаке были оборваны, с лацкана свисала сломанная гвоздика, а белый воротничок рубашки был выдран с мясом, галстук лежал на плече.

Директор уставился на Джонни.

— Слыханное ли дело? — сказал он, стараясь прийти в себя. — Непрерывный показ? Как будто это какая-то карусель!

Так оно и было. «Магнум» был впереди всех.

Но это было только начало. За ними последовали другие компании и другие картины. В том же году Адольф Цукор привез в Нью-Йорк «Королеву Елизавету», а затем основал свою «Фэймос Плейерс Филм Компани» для производства полнометражных фильмов.

В 1913 году появился «Quo Vadis», за которым последовал фильм Джесси Ласки и Сесила Де Миля «Индеец», в котором снялся Дастин Фарнум. С каждым годом фильмов становилось все больше и больше. Первым большим театром, в котором стали показывать только кинокартины, стал нью-йоркский «Стрэнд», открывшийся в 1914 году. В том же году на экраны вышел фильм Марка Сеннета «Неудачный роман Тилли», где в главных ролях снялись Чарли Чаплин и Мари Дресслер. Следующий год ознаменовался фильмом Гриффита «Рождение нации» и фильмом Вильяма Фокса «Глупец», в котором снялась Теда Бара.

У всех на устах были «Парамаунт Пикчерс», «Метро Пикчерс», «Фэймос Плейерс», «Витаграф». Зрители стали узнавать своих любимых артистов, таких, как Мэри Пикфорд, Чарли Чаплин, Клара Кимбел Янг, Дуглас Фэрбэнкс и Теда Бара. Газетчики быстро пронюхали, что здесь пахнет хорошими деньгами — эти актеры и актрисы были неиссякаемым источником новостей. Каждый день газеты, печатая материалы о знаменитых артистах, цитировали их высказывания и перемывали им косточки.

Люди полюбили кино, и кинематограф развивался гигантскими темпами. Не обходилось, конечно, без неприятностей и ошибок. Внутри киноиндустрии велись настоящие войны. Продюсеры соперничали между собой. Конкуренция в мире звезд была поразительной. Не успевали кинозвезды подписать контракт с одной компанией на сказочную сумму, как узнавали на следующий день, что другая компания предлагает им еще более баснословные деньги. Контракты заключались и разрывались ежедневно. Но киноиндустрия продолжала развиваться.

Джонни отодвинул от себя бумаги и посмотрел на часы. Почти полдень. Он взглянул на Джейн:

— Проверь, Питер у себя? Мне надо переговорить с ним до прихода Джорджа.

Джейн стала набирать номер, а Джонни встал со стула и потянулся. Подойдя к окну, он выглянул на улицу. Накрапывал дождь. Джонни стоял возле окна и размышлял.

Последние годы удача сопутствовала Джорджу Паппасу. Он уже планировал добавить к своим девяти кинотеатрам еще несколько и теперь предлагал Джонни на паях купить десять кинотеатров в Нью-Йорке. На своем несколько странном английском языке он объяснил Джонни, что ему самому не хватает на это денег. Как раз один тип продавал десять кинотеатров, разбросанных по всему городу, не на Бродвее, но в хороших местах. Все удовольствие стоило четверть миллиона долларов. Джордж собирался вложить половину, а вторую половину должен был добавить «Магнум». Они станут равноправными партнерами, а всеми делами будет заниматься Джордж.

Обдумав все хорошенько, Джонни решил порекомендовать Питеру эту идею. Борден, Фокс и Цукор имели свои кинотеатры и с огромной выгодой для себя крутили там свои фильмы. Их фильмы шли в самое лучшее время — субботние и воскресные дни, и, разумеется, сами себе они платили по высшей ставке. Дело было беспроигрышное, и Джонни решил, что и «Магнуму» стоит внедрить такую практику.

Его мысли прервал голос Джейн:

— Питер освободится через несколько минут.

Джонни откинулся в кресле и принялся ждать, надеясь, что на этот раз Питер не будет особенно спорить. Джонни улыбнулся про себя, вспомнив, как Питер возражал ему шесть лет назад и не хотел делать большую картину. Джонни тогда оказался прав и сейчас чувствовал себя правым. Но Питеру нравилось спорить.

Правда, Питер не называл это спором, он говорил, что это обсуждение. Джонни вспомнил, как Питер иногда «обсуждал» дела с Джо. Джо хотелось воплотить некоторые идеи, но Питер был против. Со стороны казалось, что они вот-вот бросятся друг на друга с кулаками, потом наступала пауза, во время которой они глядели друг на друга, слегка смущенные таким накалом страстей, и кто-то из них сдавался. Не имело значения кто, потому что, если картина оказывалась успешной, они не скупились на похвалы друг другу. Каждый приписывал свои успехи другому, говоря, что это лишь благодаря ему картина удалась. Как бы там ни было, результаты были превосходные, и картины «Магнум» были одними из самых лучших.

Джонни философски пожал плечами — ну что ж, он готов к тому, что Питер заартачится на этот раз. В любом случае, у него под рукой лежит расчет, доказывающий явное преимущество слияния производства и проката картин.

— Он на линии, Джонни. — Голос Джейн звучал слегка взволнованно, ее все еще поражал тот факт, что так легко можно позвонить с одного конца страны в другой.

Джонни взял трубку. «Пусть спорит. Я готов», — подумал он. Прижал трубку к уху и откинулся в кресле.

— Алло, Питер, — сказал он в трубку.

— Привет, Джонни. — Голос Питера звучал тихо. — Как твои дела?

— Прекрасно. А твои?

— Хорошо, — ответил Питер, теперь его было слышно гораздо лучше. Странно, как телефон усиливал его немецкий акцент. — Ты уже видел Дорис? — спросил он. — У нее все в порядке?

Джонни почти забыл о ней.

— Я был на просмотре, когда она приехала, — объяснил он извиняющимся тоном. — Но Джейн встретила ее, и Дорис сейчас переодевается в отеле. Я пригласил ее на обед.

Питер засмеялся, в голосе его звучала гордость.

— Ты не узнаешь ее, Джонни. Она стала настоящей молодой леди. Она так выросла за последние годы.

Джонни не видел ее последние несколько лет. Теперь она уже заканчивала школу для молодых девиц. Он подсчитал в уме, сколько же ей сейчас, получалось восемнадцать лет. Он засмеялся вместе с Питером.

— Конечно, не узнаю, — сказал он. — Как быстро пролетело время!

Питер продолжал гордым голосом.

— Ты бы и Марка не узнал, если бы его увидел. Он такого же роста, как и я.

Джонни несказанно удивился.

— Не может быть!

— И не сомневайся, — уверил его Питер. — Он вырастает из своей одежды быстрее, чем Эстер успевает купить ему новую.

— Да не может быть!

— Ну! — сказал Питер. — Я бы и сам не поверил, если бы не видел своими глазами. — Он умолк на минутку и заговорил деловым тоном. — Ты подготовил данные за прошлый месяц?

Джонни взял листок бумаги, лежащий перед ним, и начал зачитывать Питеру баланс за прошлый месяц, из которого следовало, что их чистый доход составил шестьдесят тысяч долларов.

Питер удовлетворенно отметил:

— Если мы и дальше будем двигаться таким образом, то в этом году заработаем больше миллиона.

— Несомненно, — подтвердил Джонни. — Только на прошлой неделе мы заработали почти семьдесят тысяч, но это не учитывая налог.

— Хорошо, — ответил Питер. — Вижу, что у тебя все в порядке. Так и держи!

— Так и буду держать, — отозвался Джонни. — Сегодня мы сняли ролик про Вильсона. — В его голосе послышались горделивые нотки.

— Потрясно! — Питер в последние годы перенял много словечек из мира кино.

— Сегодня мы его покажем в кинотеатрах на Бродвее, — продолжал Джонни, — причем цены будут как на художественный фильм. Когда я сказал, что пленку доставили на аэроплане, никто не стал торговаться.

— Я бы и сам с удовольствием посмотрел.

— Твою копию я отправил сегодня поездом. Как там у тебя дела? — Он решил дать Питеру возможность похвастаться.

Питер разглагольствовал несколько минут, и Джонни внимательно его слушал. «Магнум» закончил несколько новых художественных фильмов, а сейчас они работали над последней картиной в этом сезоне. В конце разговора Питеру пришла в голову одна идея.

— Я думаю, мне стоит приехать в Нью-Йорк, когда здесь закончим все дела. Наверно, в следующем месяце. Я не был там почти год. Эстер с удовольствием бы провела Пасху со своими родственниками, это пойдет ей на пользу.

Джонни улыбнулся про себя. Питер ничего не сказал о том, что ему самому хотелось бы увидеть родную студию, посмотреть, как здесь идут дела.

— Конечно, тебе стоит приехать, — согласился он. — Вам обоим это не повредит.

— Мы так и сделаем.

— Сообщи, когда примешь решение, и я все здесь для тебя устрою.

— Хорошо, — сказал Питер и помолчал, затем в его голосе послышалось сомнение. — Как там в Нью-Йорке относятся к войне?

Джонни задумался: он вспомнил, что Питер приехал сюда из Германии.

— Что ты имеешь в виду? — спросил он.

— Джо хочет снять картину и показать, как немцы угнетают народы Бельгии и Франции. Я сомневаюсь, стоит ли ее делать? — Голос Питера звучал смущенно. — Мне кажется, такой фильм не принесет дохода.

— Здесь все, конечно, на стороне союзников, — осторожно сказал Джонни. Он знал об этой картине, Джо уже говорил ему о ней, он также сообщил, что Питер против. Как выходцу из Германии, Питеру не хотелось снимать фильм, показывающий немцев в невыгодном свете, но, с другой стороны, сведения об этом фильме уже просочились в газеты. Сообщалось, что «Магнум» планирует снять фильм о зверствах немцев. Если Питер отложит съемки картины, ему могут навесить ярлык германофила, — откровенно сказал Джонни Питеру.

Джонни прямо чувствовал, как Питер кивает головой в ответ на его слова, но все же, когда он ответил, в его голосе было сомнение.

— Тогда нам придется делать эту картину.

— Уж такая ситуация, и так плохо, и этак, как ни крути.

Питер тяжело вздохнул. Он понял, что делать нечего.

— Я скажу Джо, пускай начинает работать над сценарием, — тяжело произнес он.

Джонни почувствовал жалость. Он прекрасно понимал Питера. Сколько раз тот рассказывал ему о своей семье и родственниках в Германии. Питер планировал как-нибудь съездить навестить их.

— Скажи Джо, чтоб особенно не спешил, — спокойно сказал он. — Возможно, к тому времени, когда вы начнете снимать, все изменится.

Питер понял, что Джонни ему сочувствует.

— Нет, — возразил он, — отсрочка тут не поможет. Будем делать картину. — Он замолчал на секунду, потом виновато засмеялся. — Непонятно, почему я об этом так беспокоюсь, я уже давно не немец. Больше двадцати лет я американский гражданин. Двадцать шесть лет назад я покинул Германию. Люди с тех пор там очень изменились.

— Правильно, — отозвался Джонни, — они очень сильно изменились с тех пор, как ты уехал в Америку.

— Конечно, — притворно согласился с ним Питер, но сам-то он знал лучше. Он все еще помнил, как офицеры гарцевали по улицам Мюнхена на черных жеребцах. Все кланялись им, все их боялись. Он помнил, как насильно забирали в армию. Его двоюродные братья попали в казарму, когда им исполнилось семнадцать лет. Именно поэтому отец и отправил его в Америку. Питер был уверен, что люди совсем не изменились.

— Ладно, Джонни, — сказал он с какой-то обреченностью, — мы будем делать эту картину. — Сказав это, он почувствовал, что все его сомнения улетучились, и ему сразу стало легче.

— Скажи Дорис, чтоб позвонила вечером домой.

— Хорошо, — сказал Джонни.

— Ну, тогда до завтра.

— Да, — сказал Джонни, думая о чем-то другом: он все еще размышлял о том, как Питер относится к этой картине. Внезапно он вспомнил — Джордж! Ведь ему надо знать ответ сегодня. — Питер!

— Да?

— Насчет этих театров для Джорджа, он ждет ответа сегодня.

— А! Театры! — Голос Питера звучал вяло, и сердце у Джонни ушло в пятки. После того, о чем они говорили с Питером, ему уже не хотелось с ним спорить. — Я говорил об этом с Джо и Эстер, и они согласились, что это хорошая мысль. Вот так и передай Джорджу.

Джонни повесил трубку, взял лист с подготовленными цифрами и передал его Джейн.

— Подшей его, — сказал он, — он мне так и не понадобился.

Джонни направился к своему столу, слегка покачивая головой. Никак ему не понять Питера, никогда не знаешь, что от него ожидать.

Дорис стояла перед зеркалом, переживая чувство необычайного восторга. То, что она увидела в зеркале, ей понравилось, и она довольно кивнула головой. Это платье было гораздо лучше, чем то, которое она примерила сначала. Сейчас она казалась более взрослой, более зрелой. Как хорошо, что дождь кончился и она может идти в платье. Во всех других своих нарядах она выглядела просто девчонкой.

Дорис взглянула на часы, стоящие на туалетном столике, и, надевая шляпку, подумала: «Он должен зайти с минуты на минуту». Она так расстроилась, когда не увидела его на вокзале, но Джейн объяснила, что Джонни занят роликом о принятии присяги Вильсоном, и Дорис согласно кивнула головой. Она уже давно привыкла к тому, что люди, работающие в кино, постоянно чем-то заняты и вечно куда-то спешат. Джейн сказала, что сейчас проводит ее в отель, а потом Джонни приглашает ее на обед, и Дорис успокоилась.

Раздался стук в дверь. «Это он», — подумала она, бросаясь к двери. Посреди комнаты остановилась, еще раз глянула на себя в зеркало и медленно пошла к двери. «Ты ведешь себя как ребенок», — сказала она самой себе, берясь за ручку двери и плавно поворачивая ее, но сердце продолжало учащенно биться.

Ей казалось, что дверь открывает не она, а кто-то другой, — она как бы видела себя со стороны. И сразу заметила перемену в его взгляде. Сначала в нем была улыбка, но, когда Джонни увидел Дорис, улыбка уступила место неподдельному восхищению. Затем снова появилась улыбка, теплая и восторженная.

В руке у него был букет цветов. Как и она, он тоже готовился к встрече. «Как она выросла», — сказал он себе, не веря своим глазам. Он хотел подхватить ее на руки, закружить по комнате и сказать: «Привет, милашка!» — как это делал не раз, но сейчас не мог. Она сделала шаг назад, и на ее щеках заиграл румянец. Глаза блестели, губы слегка дрожали.

Он вошел в комнату и вручил ей цветы.

Она молча приняла букет, и их руки соприкоснулись. Словно ток пробежал по ним. Они не разжимали рук.

— Привет, милашка, — сказал он полным восхищения голосом.

— Привет, Джонни! — ответила она. Она впервые назвала его по имени, не добавив при этом слова «дядя».

Тут она заметила, что они до сих пор держат друг друга за руки, и отняла свою руку. Ее щеки стали пунцовыми.

— Пойду поставлю их в воду. — Ее голос звучал тихо. Он внимательно смотрел, как она ставит цветы в воду. Она стояла вполоборота к нему, так, что он видел ее профиль. Волосы цвета темной меди блестели, оттеняемые ярким румянцем; голубые глаза, низко опущенные уголки мягких губ, изящный овал лица.

Повернувшись, Дорис заметила, что он наблюдает за ней. Она слегка поправила цветы.

— Так лучше? — спросила она.

Он утвердительно кивнул головой, не зная, что ответить. Он понятия не имел, как ему говорить с этой молодой женщиной, с которой он только что встретился. В его голосе звучала растерянность.

— Не могу поверить, ты…

Она рассмеялась.

— Только не надо мне говорить, что я выросла. Если я услышу об этом еще раз, я взвою.

Слегка смущенно он засмеялся вместе с ней.

— Именно это я и хотел сказать, — сознался он.

— Знаю, — сказала она, подходя к нему вплотную. — Только не понимаю, почему люди постоянно говорят об этом? Время для меня бежит так же, как и для них. Конечно, я выросла. Ведь ты бы не хотел, чтоб я вечно оставалась ребенком?

Он стал чувствовать себя более раскованно и легко. И решил подразнить ее.

— Не знаю, — сказал он. — Когда ты была ребенком, я мог схватить тебя, закружить по комнате, поцеловать, назвать милашкой. Ты бы смеялась, и нам было бы здорово. Сейчас же я этого сделать не могу.

Ее глаза тут же потухли. Странно, как они быстро изменили цвет и стали совсем темными.

— Почему? Разве нельзя поцеловать старого друга, которого не видел много лет? — Ее голос был ровным и тихим.

Он посмотрел на нее какое-то мгновение и наклонился к ней. Она подняла лицо, и их губы встретились.

Его как обожгло. Он инстинктивно обнял ее за талию и прижал к себе, ее руки обвились вокруг его шеи. Он чувствовал, как его опьяняет близость ее тела, будоражит запах ее волос. Джонни посмотрел на ее лицо. Ее глаза были закрыты.

Молнией в голове пронеслась мысль: «Это просто сумасшествие. Что ты делаешь, Джонни? Может, она и выглядит как женщина, но она всего лишь ребенок, уехавший далеко от дома. Романтичный ребенок. Не будь идиотом, Джонни!»

Он неожиданно отстранился, и она уткнулась лицом ему в плечо. Джонни провел рукой по ее лицу и волосам. Они постояли молча, потом он заговорил, и в его голосе сквозила печаль.

— Ты выросла, милашка. Теперь с тобой не поиграешь. Ты уже слишком большая.

Она посмотрела на него, и в ее глазах заплясали чертики. На губах появилась улыбка.

— Да неужели, Джонни? — Теперь ее голос звучал звонко.

Он кивнул, все еще грустно глядя на нее и мысленно пробуя ответить на терзавший его вопрос: «Что же случилось со мной?»

Она пошла взять свое пальто, и внутри у нее все пело: «Он любит меня! Он любит меня, хотя и сам об этом не догадывается». А вслух сказала:

— Куда мы пойдем обедать, Джонни? Я ужасно голодна.

Джонни лениво отхлебывал кофе. Ему так не хотелось, чтобы этот обед закончился. Два часа пролетели как несколько минут. Он впервые разговаривал о фильмах с женщиной, которая относилась к кино так же, как и он. Он рассказал ей о только что отснятом ролике с присягой Вильсона. Она внимательно слушала, чувствуя, с каким вдохновением он говорит о кино, о том, что они сделали, что собираются сделать в будущем. Кому-нибудь разговор показался бы сугубо профессиональным, но ей эта тема была хорошо знакома, для нее это было естественно, в ее доме все только и говорили о кино.

Но она думала и о своем: о том, как он выглядит, какого цвета его глаза и волосы, его лицо, чувственные губы, волевой подбородок. О том, какое у него гибкое тело и пружинистый шаг. О том, как крепко он обнимал ее.

Дорис была рада, что не ошиблась. Она всегда любила его, а теперь знала, что и он ее любит. Пройдет немного времени, и он сам поймет это. Сначала ему надо привыкнуть к мысли, что она взрослая, но ей было не привыкать ждать. От звука его голоса по ее телу пробегала сладкая истома. Приятно будет наблюдать, как он постепенно начнет осознавать, что любит ее. Легкая улыбка тронула ее губы, когда она подумала об этом. Его так хорошо любить!

Допив кофе, Джонни поставил чашку на стол. Грустно улыбнувшись, он посмотрел на часы.

— Пора возвращаться в контору, — сказал он. — Я впервые трачу на обед столько времени.

В ответ она улыбнулась.

— Тебе надо почаще это делать, нельзя же работать на износ.

Он поднялся.

— Нечасто бывает, что я могу надолго отвлечься от работы, но сегодня мне даже не хочется туда возвращаться. — Джонни закурил. — Сам не знаю почему, — задумчиво добавил он.

«Я-то знаю почему», — подумала Дорис счастливо и поднялась со стула.

Он накинул пальто ей на плечи.

— Я провожу тебя до отеля.

Они прошли мимо газетного киоска на углу. Газетные шапки кричали:

Посмотрев на Джонни, Дорис серьезно спросила:

— Как думаешь, он сдержит свое слово, а, Джонни?

Он взглянул на нее, удивленный таким серьезным вопросом.

— Думаю, что он будет стараться изо всех сил, милашка. А почему ты спрашиваешь?

— Папа так страдает из-за этого. Ты же знаешь, его родственники до сих пор живут в Германии. Да еще эта картина, которую Джо заставляет его делать.

— Я знаю насчет нее, — ответил он. — Мы говорили об этом утром. Он все же будет ее делать.

Они прошли несколько метров, прежде чем Дорис ответила. Было заметно, что она о чем-то напряженно думает. Наконец она вздохнула.

— Значит, он все-таки решился.

Джонни кивнул.

— Я так рада, — просто сказала она. — По крайней мере он больше не будет мучиться этими сомнениями.

— Ты права.

Они прошли еще немного, и ее осенила новая мысль. Дорис остановилась и спросила:

— Если будет война, Джонни, ты пойдешь на нее?

Он удивленно посмотрел на нее. Ему и в голову не приходила эта мысль.

— Наверно, да, — ответил он, не раздумывая, и добавил: — А вообще-то, не знаю. Что толку думать сейчас об этом? Придет время, и все станет ясно.

Она ничего не ответила, взяла его под руку, и весь остальной путь до отеля они прошли молча.

Джонни оторвал взгляд от бумаг.

— Ты уверена, что Дорис собиралась зайти сюда, прежде чем мы отправимся на вокзал? — спросил он у Джейн, наверно, в десятый раз.

Она устало кивнула.

— Конечно, уверена, — ответила она. Ее удивляло нетерпение Джонни. Если эта девушка и не придет сюда, она ведь знает, когда приходит поезд, и может сама прийти на вокзал встречать своих родителей. Что это Джонни так нервничает?

Он подписал несколько бумаг, потом снова взглянул на Джейн.

— Как зовут того человека, которого Джордж хочет поставить управляющим кинотеатров в центре города?

— Стенли Фарбер.

Джонни посмотрел на лежащее перед ним письмо. В нем была благодарность за утверждение Фарбера в должности директора. Джонни удивился. Никакого решения он не утверждал. У него не было привычки утверждать кого-либо в должности, не поговорив предварительно с самим человеком, а с Фарбером он и не виделся. Джонни перебросил письмо Джейн.

— Спроси-ка насчет этого у Джорджа, — сказал он ей, — а потом передашь мне, что он сказал.

Вытащив из кармана часы, он нетерпеливо посмотрел на циферблат. До прихода поезда оставалось всего два часа. «Где она задерживается?» — с нетерпением подумал он.

Не успел Джонни спрятать часы, как дверь открылась. Это была Дорис.

Джонни вскочил с кресла и, обойдя стол, подошел к ней.

— Я уже начал беспокоиться, что с тобой что-то случилось, — обратился он к ней, беря за руку.

Дорис улыбнулась ему.

— Я не успела на экспресс, и пришлось ехать со всеми остановками, — объяснила она.

Джейн с удивлением наблюдала за этой сценой. Некоторое время она сидела замерев, словно в каком-то оцепенении. Дело было не в том, что она была влюблена в Джонни, хотя знала, что могла бы полюбить его, если бы он захотел этого добиться. Она не сомневалась, что он способен на высокие чувства, которые когда-нибудь непременно должны пробудиться в его душе.

Но пока он не давал ей ни малейшего повода убедиться в правильности ее предположений. И вот теперь она точно знала, что не ошиблась в нем. Это принесло ей необъяснимое чувство облегчения.

Повернувшись к ней, Дорис поздоровалась. Джейн тоже ответила ей приветствием.

Джонни усадил Дорис в кресло.

— Подожди минутку, я сейчас освобожусь. Прежде чем пойти на вокзал, зайдем еще куда-нибудь перекусить.

— Конечно, я подожду, — мягко ответила она.

Джейн с любопытством разглядывала Джонни. Она впервые видела его таким взбудораженным. Еще ничего не зная наверняка, она подумала, что он влюблен как мальчишка.

Она перевела взгляд и увидела, как скромно Дорис уселась в кресло, предложенное ей Джонни. Дорис сняла шляпку, и ее волосы заблестели в свете лампы. Лицо ее было счастливым, а в глазах светилась любовь к Джонни. Она не замечала, что Джейн исподволь наблюдает за ней.

Повинуясь внезапно возникшему чувству, Джейн поднялась и подошла к ней. Нагнувшись к Дорис, она взяла ее за руку, улыбнулась и сказала так тихо, что Джонни ничего не услышал:

— Это ведь как прекрасный сон, Дорис, правда?

Дорис испуганно вскинула на нее взгляд. Взор Джейн излучал искреннюю доброту. Дорис кивнула, ничего не говоря.

Джейн взяла у нее пальто и повесила на вешалку. Еще раз улыбнувшись Дорис, она вернулась за свой стол.

Неожиданно распахнулась дверь, и в кабинет ворвался Ирвинг Бэннон с багровым от волнения лицом.

— Тут такие новости по телетайпу! Тебе бы лучше пойти посмотреть.

— А что такое? — спросил Джонни.

— И сам еще не знаю. На ленте было написано: «Ждите важного сообщения». «Ассошиэйтед Пресс» утверждает, что это будет сногсшибательная новость, — я позвонил им, прежде чем прийти сюда.

Джонни встал и подошел к Дорис.

— Хочешь пойти посмотреть?

— Да, — ответила она.

Они проследовали за Ирвингом в отдел новостей, и по пути Джонни представил их друг другу. Отдел новостей занимал маленькую комнату в конце коридора, мебели здесь почти не было, в углу стоял телетайп. Бэннон в свое время убедил Джонни, что им просто необходимо иметь этот аппарат, чтобы первыми узнавать о достойных кинохроники новостях.

Возле аппарата стояла кучка людей. При появлении Джонни они расступились, давая ему пройти. Дорис встала рядом с ним, Ирвинг и Джейн за ними. Когда они вошли, машина молчала, затем стала выстукивать сообщение.

Джонни взял ленту и принялся читать вслух:

С минуту в комнате стояла тишина, настолько ошеломляющей была новость. Бэннон первым обрел дар речи.

— Значит, это война, — сказал он тихо. — Теперь уже ничего не поделаешь. Похоже, наш президент наконец решился.

Джонни взглянул на него. Война. Соединенные Штаты вступят в войну. Вдруг он ощутил жажду деятельности. Он повернулся к Джейн.

— Быстро соединись с Джо Тернером.

Джейн поспешила в кабинет. Джонни повернулся к Бэннону.

— Срочно готовь ролик, потом бери с собой команду и мотайте в Вашингтон. Снимайте все, что заслуживает внимания. Чтобы через два часа все были в пути.

Он повернулся и пошел в кабинет. Дорис последовала за ним. Он почти забыл про нее, пока не почувствовал прикосновение ее руки. Остановившись, он повернулся к ней. В тусклом свете лицо Дорис было совсем бледным, широко открытые глаза ярко блестели.

— Если начнется война, ты пойдешь на нее, Джонни? — тихонько спросила она.

Он снисходительно улыбнулся и попытался уйти от ответа.

— Не знаю, милашка, — сказал он. — Посмотрим, что там будет.

Они вошли в кабинет, и Джейн взглянула на них.

— Связь дадут через пятнадцать минут, Джонни.

— Молодец, — отозвался он, подходя к столу, усаживаясь и закуривая. Чем он займется, когда начнется война? Ответ ему был известен. Когда твоя страна вступает в войну, ответ может быть только один.

Джонни не мог усидеть на месте и нетерпеливо ерзал в кресле. Наконец он вскочил на ноги.

— Пойду в кабинет Ирвинга. Когда дадут разговор с Джо, позовите меня.

Он вышел. Дорис проводила его взглядом.

Она промолчала, видя его нетерпение. Внутри у нее все будто перевернулось, она едва могла перевести дух от волнения, лицо стало совсем бледным.

Джейн сочувственно посмотрела на девушку. Встав, она подошла к Дорис и взяла ее за руку.

— Волнуешься? — спросила она.

Дорис кивнула головой. Она изо всех сил старалась сдержать слезы, но чувствовала, что они вот-вот хлынут ручьем.

— Ты любишь его? — спросила Джейн.

— Я всегда любила его, — прошептала Дорис. — С самого детства. Я всегда мечтала о нем, не зная, что со мной происходит, пока наконец не поняла.

— Он тоже любит тебя, — мягко сказала Джейн. — Только еще даже сам не подозревает об этом.

На глазах Дорис блестели слезы.

— Я знаю. Но если начнется война и он пойдет в армию, то может так никогда об этом и не узнать.

Джейн сжала ее ладонь.

— Не беспокойся. Он все узнает.

Дорис улыбнулась сквозь слезы.

— Ты действительно так думаешь?

— Конечно, — заверила ее Джейн, а про себя подумала: «Бедная девочка. Влюблена в него по уши».

Телефонный звонок заставил их вздрогнуть. Джейн сняла трубку.

— Вы заказывали разговор с Лос-Анджелесом? — раздался голос телефонистки.

— Минутку, — ответила Джейн и, закрыв микрофон рукой, обратилась к Дорис: — Ты не могла бы пойти позвать Джонни, дорогая?

Дорис была рада чем-нибудь заняться. Улыбнувшись Джейн, она кивнула и вышла.

Спустя минуту она вернулась вместе с Джонни. Он взял трубку из рук Джейн.

— Это ты, Джо? — спросил он.

— Да, Джонни. Что такое? — послышался в трубке голос Джо.

— Президент вооружает гражданские суда, — коротко ответил Джонни. — Похоже, будет война.

Джо присвистнул.

— Куда раньше, чем я ожидал. — Джо замолчал на секунду. — Что ты от меня хочешь? — спросил он.

— Ты уже закончил свою картину о войне? — спросил Джонни.

— Сегодня отсняли последнюю сцену, — гордо ответил Джо.

— Тогда срочно отправляй ее в Нью-Йорк, прямо сейчас. Надо сразу же выпускать ее на экран.

— Это невозможно, — возразил Джо. — Надо еще подготовить титры, а это по крайней мере недели две работы.

Джонни задумался.

— Мы не можем столько ждать, — сказал он решительно. — Я тебе скажу, что надо делать: бери с собой самого лучшего редактора и двух сценаристов. Садитесь в вечерний поезд. Два соседних купе оставьте за собой, чтобы можно было перематывать там пленку. В пути вы займетесь титрами. Чтобы все было готово к прибытию в Нью-Йорк. Здесь мы все быстренько закончим и начнем печатать копии, чтобы можно было отдать их в кинотеатры.

— Не знаю, сможем ли мы это сделать, — сказал Джо. — Времени у нас будет в обрез.

— Ты сможешь, — уверенно ответил Джонни. — Я сейчас свяжусь со всеми компаниями по прокату и скажу им, что фильм будет готов на следующей неделе.

— Господи! — взорвался Джо. — Ты совершенно не изменился! Как всегда, ты не можешь подождать.

— Мы не можем ждать, — возразил Джонни.

— А что говорит Питер? — спросил Джо.

— Не знаю, — ответил Джонни. — Он еще не приехал.

— Ладно, ладно, — сказал Джо. — Постараюсь все сделать.

— Хорошо, — ответил Джонни. — Я знаю, что ты с этим справишься. Ты уже придумал название для картины?

— Еще нет, — ответил Джо. — Рабочее название — «Военная история».

— Хорошо, — сказал Джонни. — Пока едешь сюда, мы придумаем название получше. — Он повесил трубку и посмотрел на Дорис. — Все превосходно!

— Джонни! — с горечью воскликнула Дорис. — Как ты можешь говорить такое? Что превосходного в том, что немцы воюют с безоружным населением? Как ты можешь!

Он даже не заметил упрека в ее голосе.

— Именно так, Дорис, все превосходно. — Джонни схватил Дорис за руки и принялся с восторгом их трясти.

— О чем ты? — изумленно спросила она.

Он ничего не ответил и быстро повернулся к Джейн.

— Срочно запиши сообщение для всех прокатных компаний. Также передай в рекламный отдел, чтобы они начинали готовить материал. Пиши, — он подождал, пока Джейн возьмет ручку и блокнот, — «„Магнум Пикчерс“ сообщает о выходе на экран нового полнометражного фильма „Война против безоружных“. Фильм выйдет на экраны на следующей неделе. В нем будут показаны ужасы и зверства, чинимые немцами, все то, что нам уже известно из газет».

Он замолчал и посмотрел на Джейн.

— Пусть перепечатают и принимаются за работу. — Потом повернулся к Дорис, на его лице была улыбка.

— Бери пальто, милашка! Ты ведь не хочешь, чтобы мы опоздали к поезду.

Просмотровая комната была забита народом, когда закончился первый показ «Войны против безоружных». Зажегся свет, и люди молча группами начали выходить в коридор.

На предварительный просмотр картины были приглашены лишь избранные. Страна почти неделю находилась в состоянии войны, и интерес к картине был огромный. Среди зрителей были представители крупнейших газет и телеграфных агентств, высокопоставленные государственные чиновники, владельцы крупнейших прокатных компаний и кинотеатров.

Теперь они, столпившись вокруг Питера и Джо, поздравляли их. Все наперебой говорили о том значении, которое имеет картина для объяснения причин вступления Америки в войну.

— Для нас это просто прекрасная пропаганда, — сказал один из гостей Питеру. — Хочу вас поздравить с тем, как умело вы показали звериную сущность немецкой натуры.

Питер кивнул. Еще во время просмотра ему стало не по себе, а теперь, услышав это, он горько подумал: «Меня поздравляют с тем, что я сделал фильм против своего родного народа». Он не мог говорить, на сердце у него было тяжело. Питер вздохнул с облегчением, когда дверь за последним гостем закрылась, и они поднялись в кабинет Джонни. С ним были Эстер, Дорис, Джо и Джонни.

Они почти не говорили, только бросали друг на друга виноватые взгляды. Все чувствовали себя неловко, но у каждого для этого была своя причина.

Наконец Питер сказал:

— Не найдется ли у тебя немного шнапса или еще чего-нибудь, Джонни? Я немного устал.

Джонни молча вытащил из ящика стола бутылку и несколько бумажных стаканчиков. Наполнив стаканчики, он протянул их Джо и Питеру, затем поднял свой.

— За победу, — сказал он.

Они выпили. Выпивка развязала Джо язык.

— Я сам сделал эту проклятую картину, но сейчас, после просмотра, мне хочется пойти и записаться в армию.

Питер промолчал. Он рассеянно подошел к столу Джонни и, взяв с него несколько листков бумаги, начал просматривать их отсутствующим взглядом. Это были контракты на право показа фильмов. Он отбросил их, словно они обожгли ему пальцы.

«И я еще зарабатываю на этом деньги», — подумал он.

Эстер чувствовала его состояние. Подойдя к нему, она молча встала рядом. Он благодарно взглянул на нее. Они понимали друг друга без слов.

Джонни громко сказал:

— Как насчет того, чтобы заменить меня здесь, пока меня не будет? — спросил он спокойно. Все испуганно посмотрели на него. На его губах играла улыбка, но глаза были печальны.

Питер произнес с усилившимся акцентом:

— Что ты имеешь в виду?

Джонни посмотрел на него.

— Только то, что сказал. Завтра я записываюсь в армию.

— Нет, — сорвался крик с губ Дорис.

Эстер посмотрела на свою дочь и похолодела. Дорис побледнела как смерть. «Мне бы догадаться об этом раньше», — молча укорила себя Эстер; теперь она лучше понимала, что происходило с ее дочерью. Она подошла к Дорис и взяла ее за руку. Ту била нервная дрожь. Но мужчины ничего не заметили.

— Черт возьми! — выругался Джо. — Я тоже пойду с тобой!

Питер переводил взгляд с одного на другого. «Это ж надо было дожить до такого дня! — подумал он. — Когда люди, которых я так люблю, идут воевать против моих братьев». Вслух он спросил:

— А вам обязательно это делать?

Джонни странно глянул на него.

— А как же иначе? — ответил он. — Ведь это моя страна.

Увидев выражение лица Джонни, Питер ощутил боль. «Он что, не доверяет мне?» — подумал он и, изобразив подобие улыбки, сказал:

— Ну что ж, иди, если так надо. Насчет нас не беспокойся. Будь осторожен. Возвращайтесь побыстрее. — Он протянул Джонни руку. Джонни пожал ее.

— Я знал, что ты поймешь.

На глазах Дорис появились слезы. Она уже была готова разрыдаться, как услышала шепот своей матери. На всю жизнь она запомнила ее слова.

— Никогда не плачь в присутствии того, кого любишь, liebe kind, — сказала Эстер.

Джонни взглянул на свой стол, — последняя бумага подписана, все приведено в порядок. Он вернул авторучку и посмотрел на Питера.

— Вроде все, — сказал он. — Еще есть какие-нибудь вопросы?

Питер покачал головой.

— Да вроде все в порядке.

Джонни встал.

— Ладно, — сказал он. — Если будет что-нибудь неясно, спроси Джейн. В любом случае, она здесь главная. — Он повернулся к Джейн и улыбнулся ей. Потом вытащил часы и посмотрел на них. — Боже! — воскликнул он. — Надо спешить. Я договорился встретиться с Джо на призывном пункте в три часа.

Джонни подошел к вешалке и снял шляпу. Нахлобучив ее, он повернулся к Питеру и протянул руку.

— До свидания, Питер, увидимся, когда все закончится.

Питер молча пожал его руку. Несколько секунд они смотрели друг на друга, потом Джонни, подойдя к Джейн, взъерошил ей волосы.

— Пока, беби!

Она встала и быстро поцеловала его.

— Пока, босс, — сказала она вдруг охрипшим голосом. — Будь осторожен.

— Конечно, — сказал он, и дверь за ним захлопнулась.

После его ухода Питер и Джейн долго смотрели друг на друга.

— Я, кажется, сейчас заплачу, — тихо сказала она.

Питер вытащил носовой платок и громко высморкался.

— Ну давай, — сказал он. — Тебе никто не мешает.

Выйдя из здания, Джонни закурил и вдруг услышал, как кто-то зовет его. Он огляделся.

— Джонни! Джонни! — К нему бежала Дорис.

— Почему ты не в школе, милашка? — спросил он строго, когда она подбежала к нему. Но сердце его радостно забилось.

— Я вчера никуда не поехала, — сказала она, переводя дух. — Я хотела увидеться с тобой, прежде чем ты уедешь. Я так рада, что застала тебя!

Вот так, стоя на улице, они смотрели друг на друга. Никто из них не произнес больше ни слова. Наконец Джонни прервал паузу.

— Я рад, что ты пришла, милашка.

— Правда, Джонни? — спросила она, сияя.

— Конечно, правда.

Снова воцарилось молчание. На этот раз его нарушила Дорис.

— Джонни, ты ответишь мне, если я напишу?

— Конечно.

И снова — тишина, неловкая тишина. Взгляды, которыми они обменивались, были красноречивее любых слов. Вытащив часы, Джонни взглянул на циферблат.

— Я опаздываю, — сказал он. — Пора идти.

— Да, Джонни, — отозвалась она, потупившись.

Он приподнял ее лицо за подбородок.

— Будь хорошей девочкой, — попытался он пошутить. — И жди меня. Возможно, когда я вернусь, я тебе что-нибудь привезу.

На ее глазах заблестели слезы.

— Я буду ждать тебя, Джонни, хоть целую вечность.

От ее слов ему стало неловко, и его лицо залилось краской.

— Конечно, милашка, — сказал он, не зная, как все перевести в шутку. — Жди меня, и я привезу тебе подарок.

— Не надо ничего мне привозить, Джонни. Возвращайся сам таким, как ты сейчас. Больше я ничего не хочу.

— А что может со мной случиться? — Он засмеялся.

Растянувшаяся колонна в форме цвета хаки остановилась. Нещадно палило раскаленное солнце. Лица были грязными от пота и пыли. В голове колонны послышалась команда, передаваемая по рядам.

— Разойдись! Отдых десять минут.

Джонни повалился на траву возле дороги. Лег на спину, прикрыв глаза рукой. От усталости он еле переводил дух.

Джо уселся рядом.

— Боже мой, — пробормотал он. — Эти ноги меня доконают. — Он снял башмаки и начал массировать ступни, постанывая от боли.

Джонни лежал не шевелясь. На него упала чья-то тень. Он убрал руку с глаз и посмотрел вверх. Это был капрал. Джонни подвинулся в сторону, освобождая место.

— Садись, Рок, — сказал он.

Рокко плюхнулся рядом с ним. Посмотрев на Джо, массирующего ноги, он ухмыльнулся:

— Парикмахером работать гораздо полезней — ноги привыкают к любым нагрузкам.

— Еще издеваешься, сукин сын, — огрызнулся Джо. — Разве в тебе есть что-нибудь человеческое?

Джонни ухмыльнулся и посмотрел на Рокко.

— Ты узнал, куда мы направляемся, Рок?

Рокко кивнул.

— Думаю, да. В одно местечко по реке Меус. Похоже, Аргонский лес или что-то вроде того.

Джо задрал ноги и посмотрел на них.

— Вы слышали? — сказал он им. — Теперь вы знаете, куда идти.

Рокко продолжал, не обращая внимания на Джо:

— Говорят, что там будет настоящая бойня.

— Далеко это отсюда? — спросил Джонни.

— Миль тридцать — тридцать пять, — ответил Рокко.

Джо застонал и уткнулся лицом в траву. Несколько минут они лежали молча. Вдруг их внимание привлекло жужжание самолета.

Прикрыв рукой глаза, Джонни взглянул вверх. Серый «Спад» с французским опознавательным знаком летел в сторону горизонта. Они лениво проводили его глазами.

— Здорово там, наверно, наверху? — завистливо сказал Джо. — Прохладно, да и ноги наверняка не болят.

Джонни тоже наблюдал за самолетом. Поблескивавший в голубом небе аэроплан был похож на грациозную чайку. Внезапно он развернулся и направился к ним.

— Что это с ним случилось? — спросил Джонни. И тут он все понял сам.

За маленьким самолетом гнались три красных «Фоккера» с большими черными крестами на крыльях. Вскоре они настигли французский самолет и пролетели над ним, при этом один из «Фоккеров» внезапно начал пикировать на «Спад». Тот резко ушел в сторону, «Фоккер» промахнулся и пролетел мимо.

Джонни радостно засмеялся.

— Как здорово этот лягушонок обманул Ганса.

Они наблюдали за французским самолетом, направившимся теперь на восток.

— Похоже, он ушел от них, — сказал Джонни.

Другой «Фоккер» метнулся к «Спаду». Послышался пулеметный стрекот, напомнивший Джонни дробь пишущих машинок в конторе.

— Почему он не развернется и не откроет по ним огонь? — заорал Джонни.

— Этого-то они и хотят от него, — сказал Рокко. — Тогда они возьмут его в кольцо. Он-то как раз все правильно делает.

Французский самолет снова ушел от атаки. Первый «Фоккер» медленно набирал высоту, но он здорово отстал.

— Остался только один, — сказал Джонни. — Если он и от этого уйдет, все в порядке.

В этот момент начал пикировать третий «Фоккер». Затаив дыхание, они следили за развитием событий. Самолеты были уже так далеко, что шума моторов не было слышно. Третий «Фоккер» тоже промахнулся.

— Ушел! Ушел! — закричал Джонни. Он повернулся к Рокко. — Ты видел?

Рокко ничего не ответил. Он тронул Джонни за руку и указал на небо.

Джонни посмотрел в том направлении, куда указывал Рокко. За французским самолетом тянулся черный шлейф дыма, он беспомощно качал крыльями, как раненая птица. Вдруг, завалившись набок, он стал падать на землю. Языки пламени лизнули крыло. От горящего самолета отделилась небольшая черная точка и полетела к земле.

Джонни вскочил на ноги.

— Хорошо, что бедняга хоть выскочил с парашютом, — сказал он.

Рокко усадил его на землю.

— Не высовывайся! — сказал он резко. — Или ты хочешь, чтобы немцы нас заметили?

Джонни внезапно почувствовал страшную усталость. Он заслонил глаза рукой, чтобы защититься от солнца, но перед глазами у него стоял горящий самолет. Он убрал руку и посмотрел на небо. «Фоккеры» кружили над тем местом, где упал французский «Спад». Затем развернулись и полетели к своим. Небо снова стало голубым и спокойным, и Джонни сразу ощутил изнуряющую жару.

Сержантский свисток заставил его вздрогнуть.

— Подъем! — послышалась команда.

Джонни устало поднялся на ноги. Джо завязывал шнурки на ботинках. Рокко поправлял ранец. Он повернулся и побрел к дороге, где строились солдаты.

Уже смеркалось, когда они вошли в небольшую деревушку. По обе стороны дороги стояли люди, спокойно глядя на них. У некоторых в руках были маленькие американские флажки. Солдаты автоматически шагали в ногу, не глядя по сторонам. Они слишком устали, чтобы обращать внимание на жителей, а те, в свою очередь, слишком устали от войны, чтобы обращать внимание на солдат. Они чувствовали присутствие друг друга, чувствовали теплоту и понимание, но все они были слишком уставшими, чтобы показывать это.

Лишь Джо вел себя иначе. Когда показалась деревня, он подтянулся. Увидев стоящих вдоль улицы людей, он посмотрел на них, а при виде девушек улыбнулся и ткнул Джонни в бок.

— А вот и дамы! — засмеялся он. — Ничего штучки!

Джонни медленно брел с колонной. Он даже не поднял глаз, когда к нему обратился Джо. Он думал о последнем письме, полученном от Дорис. Она писала, что известные артисты активно включились в кампанию «Все для победы», Мэри Пикфорд, Дуг Фэрбенкс и другие звезды ездили по стране, рекламируя военный заем. Другие посещали госпитали, женщины готовили бинты. Питер выпустил несколько небольших лент, рассказывающих о деятельности правительства. Бизнес процветал. Открылось много кинотеатров. Фильмы из Голливуда расходились по всему миру. В Англии и остальной части Европы, где студии были закрыты в связи с войной, люди с жадностью набрасывались на американские фильмы.

За последний год Марк здорово подрос. Он закончил школу, и отец направил его в военное училище. Марк надеялся, что еще успеет принять участие в войне.

На студии построили три новых павильона, и теперь у них одна из самых больших студий в Голливуде. Эдисон демонстрировал звуковой фильм — звуковая лента шла вместе с пленкой. Питер вместе с другими президентами компаний присутствовал на демонстрации. Они решили, что это непрактично.

Джонни выругался про себя. Черт возьми, сколько времени он теряет на войне! Они там с ума все посходили. Неужели они не понимают, что как только кино станет звуковым, оно станет наравне с театральной сценой. Как бы он хотел присутствовать на этой демонстрации звукового кино!

Колонна вошла в центр городка на большую, сейчас пустынную, площадь, выложенную булыжником, и остановилась. Все сбросили ранцы и поставили ружья на землю. Где-то на севере грохотали пушки, казалось, гремит гром.

Держа винтовку за ствол, Джонни чувствовал, как вибрирует земля.

Он спокойно ждал. Равнодушно подумал, пойдут ли они дальше или останутся здесь на ночь.

Французский офицер подошел к капитану. Они о чем-то поговорили, и капитан обратился к солдатам.

— Мы останемся здесь на ночь, — сказал он. — Снимемся в четыре утра. Жители дадут вам приют. Воспользуйтесь этим. Следующие несколько недель о кровати придется только мечтать. — Он повернулся и ушел в сопровождении французского офицера.

— Ну их всех к черту, — сказал Джо, глядя на Джонни. — Пойду познакомлюсь с какой-нибудь мамзелькой.

Рокко услышал его.

— Смотри у меня! Ты не на пикнике. Тут дело серьезное.

Джо хмыкнул.

— Да слышал уже! Топай туда, топай сюда. Как будто это война не с Германией, а с моими ногами.

К ним подошел лейтенант.

— Заткнись, — шепнул Джонни. — Лейтенант идет.

Лейтенант поманил к себе Рокко. Тот подошел, и офицер что-то быстро ему сказал, передав листок бумаги. Затем офицер пошел дальше, к другой роте. Через несколько секунд их распустили.

— Где здесь можно достать выпивку? — спросил Джо. Во всем городке было темно.

Ему никто не ответил. Они молча шли за Рокко по улице и остановились у небольшого серого дома. Рокко посмотрел в бумажку и постучал в дверь.

Из-за закрытой двери послышалась французская речь.

Рокко немного подождал и ответил:

— Мы американские солдаты.

Дверь открылась. На пороге появился высокий мужчина с черной бородой.

— Les Americaines, — сказал он по-французски. — Заходите, заходите.

Они вошли в дом. Закрыв дверь, хозяин позвал:

— Мария! — И что-то быстро сказал по-французски.

Они стояли в комнате, переминаясь с ноги на ногу.

Рокко снял каску, и остальные последовали его примеру. В комнату вошла девушка, неся две большие бутылки вина.

Джо восторженно произнес:

— Я знал, что армия позаботится о нас, прежде чем отправить в бой.

Француз улыбнулся и, открыв бутылку вина, разлил его по стаканам. Он торжественно поднял свой стакан.

— Vive l'Amerique!

Они выпили вино. Он снова наполнил их стаканы и выжидающе посмотрел на всех. Джонни первым понял, чего он ждал. Он улыбнулся французу.

— Vive la France! — сказал он. А Джо уже пытался заговорить с девушкой.

Рокко тряс его за плечо. Он проснулся по-кошачьи: еще минуту назад сладко спал, а сейчас уже был как стеклышко. Всю ночь он ожидал подъема, но теперь, когда этот момент наступил, ему захотелось еще полежать.

— Где Джо? — прошептал Рокко.

— Не знаю, — ответил Джонни. — А что, его здесь нет?

Рокко в темноте покачал головой.

Джонни сел и спустил с кровати ноги.

— Я найду его, — сказал он, уже завязывая ботинки. Он тихо вышел из комнаты и прошел небольшой коридор. Когда глаза привыкли к темноте, Джонни заметил еще одну дверь и, открыв ее, вошел в комнату. В углу стояла кровать. На кровати вдруг кто-то шевельнулся, и Джонни услышал знакомый храп.

Джонни мысленно улыбнулся. Наклонившись над спящим, он сильно схватил Джо за плечо, рывком вытащил его из постели и, коверкая слова на французский манер, заговорил:

— Ву-а-ля! Так вот что ты делаешь за моей спиной!

Джо отчаянно вырывался.

— Извините, мистер, я не хотел…

Джонни расхохотался и помог Джо подняться на ноги.

— Вставай, спящая красавица! А то всю войну проспишь.

Джо поплелся за ним в коридор.

— А как ты узнал, что я там? — спросил он.

Джонни нагнулся и поднял с пола ботинки Джо, аккуратно стоявшие возле двери.

Джо удивленно посмотрел на них и рассмеялся.

— Ну французы, черт их побери! — сказал он.

Джонни прижал палец к губам.

— А мне теперь все равно, — сказал Джо, улыбаясь. — Все, что хотел, я уже получил.

Было раннее утро, над землей клубился туман. Солдаты топтались в траншее. Повсюду виднелись свежевырытые окопы.

Появился новый капитан. Этим утром, когда они вернулись в расположение роты, то увидели, что у них заменили всех офицеров.

— Они испугались, что мы прирежем кого-нибудь из них, — сказал Джо, узнав об этой новости.

— У этих офицеров опыт будь здоров! — ответил ему Рокко. — Они не хотят доверять новичков кому попало.

Видимо, Рокко был прав. Новый капитан был молод — гораздо моложе прежнего, — но зато от него исходила спокойная уверенность. Его молодое лицо было в суровых складках, а глаза постоянно настороже. Вроде бы никуда не глядя, он успевал замечать все.

Говорил он негромко, но его слышал каждый.

— Меня зовут Сандер, — представился он и оглядел стоящих перед ним солдат. Каждому казалось, что капитан говорит только с ним. — Вам всем придется со мной иметь дело, если хотите остаться в живых. — Он замолчал и снова обвел строй глазами. — Начиная с сегодняшнего дня забудьте обо всем, помните только о том, что надо выжить. Мне нужны солдаты, а не герои. Солдаты, а не трупы. Запомните несколько несложных правил, чтобы остаться в живых: первое — держите голову пониже — я имею в виду, не надо быть любопытным и высовывать свою башку из окопа, чтобы увидеть, что там делают Гансы. Для этого есть часовые и наблюдатели. Не делайте то, что вам не поручено. Второе — держать оружие в чистоте и порядке. Тот, кто забудет это правило, в следующий раз его уже не почистит, потому что будет трупом. Третье — делайте только то, что вам сказали, и больше ничего. Не подвергайте себя излишнему риску.

Он замолчал и снова посмотрел на солдат.

— Все ясно? — Он помолчал, ожидая ответа, но никто не ответил. Капитан улыбнулся. — Выполняйте эти правила, и мы все вернемся домой на одном корабле. Если не будете выполнять их, вы тоже сможете вернуться домой, но только никогда уже не узнаете об этом. Вопросы? — спросил он. Вопросов не было. Несколько секунд он смотрел на солдат, потом повернулся и подошел к стенке окопа.

Взявшись за бруствер, он принялся медленно подтягиваться, его макушка показалась над окопом. Тут же послышался свист пули, перед лицом капитана взметнулся фонтанчик земли, и он мгновенно спрыгнул на дно окопа. Поднявшись, он отряхнулся, глядя на них. В его глазах читалась насмешка.

— Теперь до вас дошло, что я имел в виду?

Они втроем сидели на дне окопа, держа в руках металлические кружки с дымящимся кофе.

Поднеся кружку к губам, Рокко отпил ароматную черную жидкость и со вздохом отставил кружку.

— Ходит слух, что завтра начнется, — сказал он.

— Чушь, — беспечно ответил Джо. — Вот уже пять недель я слышу это каждый день.

Джонни только хмыкнул и принялся за кофе.

— Это не чушь, — настаивал Рокко. — Если это не так, тогда зачем же сюда прибывает пополнение? Похоже, что скоро должно начаться.

Джонни задумался. В словах Рокко был здравый смысл. Каждый вечер в их расположение поступало пополнение. Лишь вчера вечером не прибыло ни души.

Теперь их часть полностью укомплектована и может вступить в бой.

— К черту все это! — сказал Джо, допивая свой кофе и ставя кружку на землю. Ослабив ремень, он привалился к стене окопа и закурил. — Эх, жалко, мы не остались в той маленькой деревушке! Эти французские кошечки знают, как ублажить мужчину. Мне бы сейчас это не помешало.

К ним приблизился офицер. Рокко поднял глаза и, увидев лейтенантские погоны, начал подниматься. Офицер, посмотрев на них, нетерпеливо махнул рукой.

— Слушай, Рокко, проведи-ка проверку в своем отделении. Погляди, чтобы все были на месте. Если кого-то не хватает, сообщи мне.

— Есть, сэр, — ответил Рокко.

Офицер ушел. Рокко вскочил.

— Похоже, что я был прав, — сказал он.

Джонни посмотрел на него.

— Ну?

Лейтенант вернулся. Он почти бежал к окопу.

— Рокко! — позвал он.

Рокко повернулся к нему.

— Да, сэр?

— Принимай взвод, — сказал офицер. — Джонсона только что ранили. Кого поставим командиром отделения?

— Может быть, Эйджа? — сказал Рокко, указывая на Джонни.

Лейтенант повернулся и посмотрел на Джонни. Секунду подумав, он сказал:

— Ладно, Эйдж, командуйте отделением.

Он снова повернулся к Рокко.

— Объясни Эйджу что к чему и бегом ко мне в блиндаж. — Резко развернувшись, он ушел.

Джонни повернулся к Рокко.

— Ты что это? — спросил он.

— А тебе что, помешают лишние десять долларов в месяц? — ухмыльнулся Рокко.

На дне воронки стояла вода, поэтому они прижались к откосу, стараясь не промочить ног. Впрочем, теперь это уже было неважно. Дождь лил всю ночь как из ведра, они насквозь вымокли и были по уши в грязи, так что желание держаться подальше от лужи было всего-навсего рефлексом.

— Черт возьми, где же те парни, которых обещал прислать Рокко? — заворчал Джо.

Зажав сигарету в кулаке, Джонни затянулся.

— Не знаю и знать не хочу, — ответил он. — Я могу ждать их здесь хоть до конца войны. У меня нет ни малейшего желания выбираться наружу. По-моему, это слишком вредно для здоровья.

Джо взял у него сигарету, прикурил от нее свою, тщательно прикрывая огонек руками, чтобы не выдать их местонахождения. Неподалеку затарахтел пулемет, и пули со свистом пронеслись у них над головами.

— Чтобы пройти вперед, им для начала придется снять этого пулеметчика, — заметил Джо, прислушиваясь.

Джонни посмотрел на него.

— А тебе-то какое дело?

Джо покачал головой.

— Никакого. Но я думаю, они полагают, что этим займемся мы.

— Ну и что из этого? Мы же не ясновидящие, никто нам об этом не говорил. Помнишь, что говорил капитан? Делать только то, что прикажут, и точка. Мы сделали, что нам приказали, и я теперь ни на метр отсюда не сдвинусь, пока мне не прикажут что-нибудь еще.

Джо промолчал. Засунув руку под каску, он почесал затылок и внезапно выругался. Вытащив из волос насекомое, он бросил его в воду.

— Эти проклятые вши кого угодно сведут с ума, — сказал он.

Прислонившись к стенке воронки, Джонни закрыл глаза. Он устал. Три дня они наступали без остановки. Он чувствовал, что стоит ему лечь и прикрыть глаза, как он моментально отрубится.

Джо растормошил его. Джонни открыл глаза. Снова была ночь. Когда он закрыл глаза, был еще вечер, и на небе виднелись отблески заката.

— Должно быть, я слегка задремал, — сказал он, зевая.

Джо ухмыльнулся.

— Ну да, задремал! Да ты так храпел, что, наверное, в Берлине было слышно! Просто поражаюсь, как ты можешь тут спать.

Звук пулеметной очереди заглушил ответ Джонни. Они на минуту замолчали. Пошарив в ранце, Джо тащил оттуда плитку шоколада и, разломив ее пополам, протянул кусок Джонни. Они с наслаждением принялись жевать.

— Я вот что думаю, — сказал Джо.

— Ну?

— Похоже, они ожидают, что мы снимем этого пулеметчика, — сказал он. — Иначе они не стали бы ждать.

— Нам-то что беспокоиться? — сказал Джонни. — Нам никто ничего не приказывал.

Джо, прищурившись, посмотрел на него.

— Это как раз тот случай, когда они просто не в состоянии передать нам приказ, и ты это прекрасно знаешь. Мы сами должны принять решение.

— Я уже принял решение, — ответил Джонни. — Буду действовать согласно приказу. Так что я остаюсь здесь.

Джо с минуту смотрел на него, потом опустился на колени. Сняв с пояса две гранаты, он внимательно осмотрел их и поглядел на Джонни.

— Пойду заткну ему пасть.

— Никуда ты не пойдешь! — ответил ему Джонни.

Склонив голову набок, Джо смотрел на Джонни.

— Ты что, остановишь меня? — спросил он ровным голосом.

Они молча смотрели друг на друга, и наконец Джонни улыбнулся.

Толкнув Джо кулаком в бок, он сказал:

— О'кей, если ты собираешься стать героем, придется мне пойти с тобой, посмотреть, что у тебя получится.

Джо схватил его за руку и крепко сжал. На его лице была улыбка.

— Я знал, что ты согласишься!

Джонни улыбнулся в ответ. Сняв с пояса две фанаты, он осмотрел их. Удостоверившись, что все в порядке, он повернулся к Джо и сказал:

— Ну что ж, я готов.

— Я тоже.

Джо принялся карабкаться вверх по стенке воронки. Обернувшись, он увидел, что Джонни ползет за ним.

— Слушай, эти вши меня совсем доконали.

Они подползли к верху воронки и осторожно высунули головы. Застрекотал пулемет, и по отблескам пламени они засекли, где он находится.

— Видишь? — прошептал Джонни.

Джо кивнул.

— Заходи справа, а я — слева, — прошептал Джонни.

Джо снова кивнул.

— Что с тобой? — нервно спросил Джонни. Он чувствовал, как по лицу текли капли пота. — Язык, что ли, проглотил?

Джо улыбнулся.

— Страшновато, — ответил он, выбираясь. Джо выбрался из кратера. — Ну ладно, давай свернем шею этому негодяю! — И, петляя, побежал через поле.

Помедлив секунду, Джонни побежал за ним.

Он лежал в кровати, слушая музыку, доносящуюся из открытого окна. Его глаза были широко открыты, но он ничего не видел. Ему не хотелось поворачивать голову к окну, ему не хотелось видеть, какой был день, какое голубое небо, какие зеленые листья, освещаемые солнечными лучами.

Одной рукой он крепко сжимал простыню, как будто боялся, что ее кто-нибудь у него отберет.

Музыка за окном стихла, но продолжала звучать в его голове. Он прислушался, ожидая следующей мелодии. Хотя он и так ее знал — они всегда играли одно и то же, когда отходил автобус.

Пошарив на тумбочке, он достал сигарету и прикурил. Глубоко затягиваясь, он ждал, когда снова зазвучит музыка.

Послышался шум голосов. Ветер доносил обрывки речи. Разговаривали мужчины, разговаривали женщины, приятные слова, нежные слова, нежные и грубые одновременно.

— Прощай, сестричка! Если бы ты не была лейтенантом, я бы, ей-богу, расцеловал тебя.

Легкий смех и ответ:

— Ну давай, солдатик. Осторожней только со своей рукой, помни, что тебе сказал доктор.

Другие голоса, мужские. Разговаривали приятели.

— Да уже все было на мази, честное слово, но потом она заартачилась и стала говорить, дескать, у нее офицерское звание.

— Ну да, конечно, они все такие. Будь ты офицером, она конечно б тебе дала.

И снова первая пара. Его голос:

— Я буду скучать по тебе.

Ее голос:

— Я тоже буду скучать по тебе. Можно, я приеду как-нибудь навестить тебя?

Минутное колебание, и ответ:

— Зачем тебе это? Ведь ты возвращаешься домой.

Понемногу голоса затихли. Воцарилась тишина, которую нарушил звук отъезжающего автобуса.

Он судорожно вцепился в простыню. Сейчас это снова начнется. Музыка оглушила его. Это был океан звуков. Он тонул в нем. Музыка звучала громко, навязчиво. Ее специально придумали, чтобы мучить его.

Он закрыл уши руками, чтобы ничего не слышать, но музыка звучала слишком громко. Он слышал урчание двигателя, крики прощания, и музыка — громкая музыка, волнами накатывающаяся на него.

Наконец музыка стихла вдали, и он убрал руки от ушей. Они были мокрыми от пота, катившегося по его лицу, тогда он вытер их о простыню.

Понемногу Джонни стал успокаиваться, веки опустились сами, он устал, его дыхание замедлилось, и через несколько секунд он заснул.

Позвякивание тарелок на подносе разбудило его. Еще не открыв глаза, он нашарил на тумбочке сигареты и сунул одну в рот. Прежде чем он успел прикурить, кто-то чиркнул спичкой и поднес ее к сигарете.

Не поднимая век, он прикурил и глубоко затянулся.

— Спасибо, Рок, — сказал он.

— Принес вот тебе пообедать, Джонни. Может, вылезешь из постели и поешь? — Голос Рокко был твердым и уверенным, как и его рука, держащая поднос.

Джонни инстинктивно повернулся и посмотрел на костыли, стоявшие у изножия кровати. Они всегда стояли там, постоянно напоминая ему о том, в кого он превратился. Он покачал головой.

— Нет.

Он слегка приподнялся, и Рокко быстро поправил подушку так, чтобы ему удобно было сидеть, и поставил перед ним поднос. Джонни посмотрел на тарелку и отвернулся.

— Я не голоден.

Подвинув стул к кровати, Рокко уселся и посмотрел на Джонни. Вытащив сигарету, он закурил. Медленно выпустив дым через ноздри, он сказал:

— Никак не могу понять тебя, Джонни. — Его голос звучал мягко.

Джонни ничего не ответил.

— Вроде ты настоящий герой, а боишься вылезти из кровати, — продолжал он тем же спокойным голосом. — В одиночку покончил с немецким пулеметным гнездом, получил за это медаль, вообще-то две медали — нашу и французскую, — в его голосе прозвучала гордость, — а сейчас боишься вылезти из постели.

Джонни выругался. Повернувшись, он взглянул Рокко в лицо.

— Пусть они себе в задницу засунут эти медали! Джо тоже их получил, но к чему они теперь ему? Я тебе сто раз говорил, что я там был не один. Если бы я знал, что случится, я бы остался там и не сдвинулся с места. Я не собирался быть никаким героем.

Рокко ничего не ответил, и несколько минут они молча курили. Джонни первым нарушил молчание.

Махнув рукой в сторону семи пустовавших в палате коек, он спросил:

— Когда поступят новенькие?

Рокко, оглянувшись, обвел глазами койки и ответил:

— Завтра утром, так что пока у тебя личная палата. — Прищурившись, он внимательно посмотрел на Джонни. — А в чем дело, Джонни? Чувствуешь себя одиноким?

Джонни снова ничего не ответил.

Рокко встал и отодвинул стул. Он посмотрел на Джонни, в его глазах была жалость, хотя голос звучал небрежно.

— Захотел бы ты, и тебя бы тоже выписали, Джонни.

Лицо Джонни застыло. Он ответил так же небрежно:

— Мне нравится здешнее обслуживание, Рок. Думаю, что еще отдохну здесь.

Рокко медленно улыбнулся.

— Это транзитный отель, Джонни, люди здесь не устраиваются на всю жизнь.

Джонни раздавил сигарету в пепельнице, посмотрел на Рокко и с горечью ответил:

— Тебе-то хорошо, Рок, тебя здесь никто и ничто не держит, а свои мысли лучше держи при себе.

Рокко молча взял с постели поднос и поставил его на маленькую металлическую тележку. Отвезя тележку к двери, он вернулся к кровати и взял в руки костыли. Посмотрев на них, он перевел взгляд на Джонни.

— Тут полно парней, которые были бы счастливы, если бы могли ходить хотя бы на костылях. Выбрось из головы дурь, Джонни! Ты же не можешь лежать в постели всю жизнь.

Джонни повернулся лицом к стене.

Рокко стоял неподвижно, еле сдерживая слезы. Одно и то же изо дня в день с тех пор, как он нашел Джонни в воронке на месте бывшего пулеметного гнезда.

Неподалеку лежало тело Джо, а рядом с ним — три мертвых немецких солдата. Джонни был почти без сознания, но в бреду продолжал повторять:

— Моя нога… эти негодяи искололи ее иголками…

Рокко быстро опустился на колени рядом с ним и перевернул его. Правая штанина Джонни пропиталась кровью. Выругавшись про себя, он быстро разрезал штанину и увидел над коленом пулевое отверстие, из которого, пульсируя, вытекала кровь.

Оторвав лоскут от своей рубахи, он сделал повязку, чтобы остановить кровь, и лишь после этого попытался передвинуть его ногу.

До сих пор крик Джонни стоит у него в ушах. В нем были боль и ужас. Крик эхом разнесся по полю.

— Рокко! — закричал Джонни, внезапно узнав его. — Не отрывай мою ногу! — Тело Джонни обмякло, и он потерял сознание.

Рокко притащил его в полевой лазарет. Он молча стоял, глядя, как врач осматривает ногу, неодобрительно покачивая головой. Он наблюдал, как хирург, разрезав ткани, обнажил сломанную кость. Видел он, и как тот почти небрежно ампутировал ногу и бросил ее в кучу валявшихся в углу конечностей. Затем он увидел, как хирург туго натянул кожу на обрубок, сшил ее, оставив лишь небольшое отверстие для гноя.

Джонни отправляли в госпиталь после операции, и Рокко шел рядом с носилками. Джонни схватил его за рукав. Глаза были широко раскрыты и с тревогой глядели на него.

— Рокко, не дай им отрезать мне ногу, останься со мной, не дай им это сделать.

Глаза Рокко наполнились слезами.

— Спи, Джонни, — сказал он, — я не позволю, чтобы они сделали тебе больно.

Война закончилась, но Рокко не демобилизовался вместе со всеми, он перевелся в медицинские части и следовал за Джонни из госпиталя во Франции в госпиталь на Лонг-Айленде. Он дал себе слово, что будет с Джонни до тех пор, пока тому будет нужна его помощь. Возможно, он чувствовал укоры совести, — ведь это он послал Джонни на задание. Но не его вина, что все так вышло. В тот день все шло наперекосяк, даже сейчас он не мог понять, как, несмотря на такую путаницу, наступление закончилось успешно.

А теперь он стоял возле кровати, глядя на Джонни. Нагнувшись, он положил руку ему на плечо.

— Джонни, — мягко позвал он, — Джонни, посмотри на меня.

Джонни медленно повернулся, чувствуя на своем плече тепло ладони, и взглянул в лицо Рокко. Тот смотрел на него с состраданием.

— Я понимаю твои чувства, Джонни, но тебе от этого никуда не деться. Тебя ждут дела, тебя ждут друзья. И я не позволю, чтобы ты все время прятался от них здесь. — Он глубоко вздохнул. — И ты начнешь ходить, потому что я найду способ заставить тебя это сделать.

Джонни молча смотрел на него, затем, собравшись, ответил:

— Если хочешь найти способ заставить меня ходить, — сказал он горько, — найди тогда мою ногу. — И он снова отвернулся к стене.

Рука Рокко повисла в воздухе. Ответ Джонни причинил ему боль. Он медленно побрел вон из комнаты.

Ночью Джонни преследовал кошмар — он бежал по длинной знакомой улице, улица была так длинна, что не видно было ни конца ни края, но Джонни все же знал, что его ждет в конце улицы, и он спешил туда. Он все бежал и бежал, и наконец вдали показался конец улицы. Там стояла девушка. Хотя он не мог различить ее лица и видел лишь очертания гибкой фигуры, он знал, кто она.

Внезапно улица наполнилась народом. Они стояли и, глядя, как он бежит, указывали пальцами и смеялись. «Вы только посмотрите на этого одноногого калеку, который пытается бежать», — покатывались они со смеху.

Сначала Джонни не обращал на них внимания. Все его мысли были о девушке, которая стояла, ожидая его, но чем ближе он становился к ней, тем громче хохотали люди. Наконец он остановился.

— Над кем вы смеетесь? — спросил он.

— Над тобой, — ответил один из них злорадно. — Все знают, что одноногий калека бегать не может.

— Я могу, — сказал Джонни.

— Не можешь, — ответил ему издевающийся хор голосов.

— Могу, могу! — заорал он на них. — Сейчас я вам покажу.

Повернувшись, он попытался побежать, но внезапно понял, что не бежит, а лишь неловко ковыляет. Вне себя от отчаяния он все же пытался бежать, сердце колотилось так, словно хотело выскочить из груди. Тут его вдруг охватил ужас, и он упал.

Толпа сгрудилась вокруг него.

— Видишь? — твердили они. — Мы были правы — ты не можешь бегать. — И они продолжали глумиться над ним.

— Я могу бегать, я могу бегать, я могу бегать, — повторял он, стараясь подняться. Он посмотрел в конец улицы, где стояла девушка. Она повернулась и стала уходить прочь.

— Подожди меня! — в отчаянии закричал он. — Я могу бегать!

Но она уже ушла.

Джонни открыл глаза, они были мокрыми от слез. Дрожащими руками нащупал сигарету. Пока он шарил в поисках спичек, перед ним вспыхнул огонек.

Он прикурил, затянулся и поднял глаза. При свете спички он увидел лицо Рокко. Джонни глубоко затянулся.

— Ты когда-нибудь спишь, Рок? — спросил он.

Рокко задул спичку. В темноте было заметно, как он улыбнулся.

— Когда же мне спать, — ответил он, — если приходится гоняться за тобой по всем коридорам.

Джонни с недоумением посмотрел на него.

— Что ты хочешь этим сказать?

Рокко снова улыбнулся.

— Я услышал, как ты вопишь, и решил посмотреть, в чем дело. Ты сидел на краю кровати и пробовал встать, я уложил тебя обратно, но ты начал вопить: «Я могу бегать».

— Это, наверное, был сон, — сказал Джонни.

— Да нет, это не сон, — спокойно ответил Рокко. — Я бы ничуть не удивился, если бы ты встал и пошел. В конце концов так оно и будет. — Он взял в руки костыли и сложил их вместе. — После того, как ты научишься ходить.

Зал был уже полон, когда Рокко, толкая перед собой инвалидное кресло, стал протискиваться вперед, где Джонни было бы хорошо видно экран. Джонни оглядывался по сторонам. На лицах сидящих было написано нетерпение. Последние две недели только и разговоров было, что о фильме, который обещали показать в госпитале. Люди, потерявшие интерес к жизни, вдруг оживились.

К большому удивлению Рокко, Джонни был одним из них. Когда он впервые услышал о фильме, он выпрямился в постели.

— Я хочу посмотреть фильм, — заявил он Рокко.

Рокко взглянул на него. Он давно не видел у Джонни такого выражения лица: на его лице светилось предвкушение радости и чуть ли не восторг.

— Конечно, — сказал Рокко, — конечно. Пойдешь сам или тебя отвезти?

Джонни взглянул на костыли и перевел взгляд на Рокко.

— Думаю, будет лучше, если ты отвезешь меня, — сказал он, стараясь улыбаться. — Так гораздо шикарнее, и к тому же место гарантировано.

Рокко захохотал, и это была явная перемена к лучшему: впервые за долгое время Джонни попытался сострить.

Всю следующую неделю Джонни приставал к Рокко с вопросами: что за картина, кто играет, какая компания выпустила ее, кто режиссер?

Рокко не мог ответить ни на один вопрос. Похоже, что и никто бы не смог, все, что они знали, — что привезут картину. Странно, думал он, почему это так заинтересовало Джонни?

— Почему тебя так интересует этот фильм? — спросил он.

Джонни не ответил, и Рокко подумал, что тот заснул. Но он не спал. Он лежал на кровати с закрытыми глазами, испытывая при этом лихорадочное возбуждение. Он и не думал, что когда-нибудь сможет испытывать подобные чувства. С тех пор как его ранило, он никому не писал, даже Питеру. Письма, что он получал, оставались без ответа. Он не хотел их соболезнований и сочувствия. Если бы он не был калекой, он бы вернулся обратно, но сейчас он не представлял, кем он может быть для них, кроме тяжелой обузы, поэтому он никому не писал и выбросил из сердца и из головы все, что касалось прошлого.

Он еще раз огляделся. Кинопроектор стоял недалеко от него. Жадными глазами он осматривал аппарат — так человек осматривает свой дом, вернувшись из далекого путешествия. И это так и было. Внезапно ему захотелось назад, захотелось вновь ощутить запах целлулоидной ленты, почувствовать, как она нагревается, проходя через аппарат.

Он кивнул Рокко.

— Ну-ка подвинь меня к этой штуке, — сказал он. — Хочу посмотреть, как она выглядит.

Рокко подвинул кресло, и Джонни спокойно сидел, глядя, как киномеханик заправляет ленту в проектор. От одного только вида этой картины у него полегчало на душе.

Начали зашторивать окна, и вскоре комната погрузилась в полумрак. Было так темно, что он ничего не мог разглядеть. Ему вдруг ужасно захотелось курить, но он вспомнил, что нельзя курить, находясь рядом с пленкой. Он услышал привычное жужжание, и яркий белый свет залил экран.

На экране появились слова. Сначала они были размытыми, но оператор навел резкость, и слова проступили отчетливо. Джонни читал их, шевеля губами.

И подпись:

Титры исчезли с экрана быстрее, чем Джонни смог их осмыслить. Он застыл в своем кресле, когда на экране появилось имя Питера, затем оно исчезло, и на его месте показалась знакомая торговая марка, предварявшая всякий фильм «Магнум Пикчерс»: большая бутылка, наполнявшая шампанским стоящий рядом бокал, потом слова на весь экран, написанные готическим шрифтом:

Рокко услышал пронзительный шепот Джонни.

— Увези меня отсюда, Рок, — задыхаясь, шептал он. — Увези меня прочь.

Сначала Рокко ничего не мог понять. Джонни так хотелось увидеть эту картину, и теперь он собирался покинуть зал. Рокко наклонился.

— Что с тобой, Джонни? — прошептал он ему на ухо. — Тебе плохо?

Он видел, как пальцы Джонни сжались вокруг подлокотников кресла.

— Нет. Только увези меня отсюда, вот и все. Увези меня!

Рокко покатил коляску к двери. Яркий свет в коридоре резанул глаза, Рокко поморгал и посмотрел на Джонни. Веки Джонни были крепко сжаты, так крепко, что в уголках глаз выступили слезы. Окаменелое лицо было бледно, на впалых щеках выступили капельки пота.

Рокко быстро отвез его в палату и помог лечь в постель. Все тело Джонни била дрожь. Рокко заботливо укрыл его одеялом и встал рядом.

— Ты кого-нибудь узнал? — спросил он мягко.

Джонни открыл глаза и уставился на него. Сам того не зная, Рокко вплотную подошел к разгадке. Больше он ничего не должен узнать.

— Нет, — растягивая слова, ответил Джонни. Как называлась эта болезнь, о которой тогда болтали врачи, — клаустрофобия, страх закрытых пространств? Надо было заставить Рокко подумать, что ему было страшно находиться в закрытом зале. — Я вдруг почувствовал, что больше не могу, — сказал он. — Мне показалось, что я уже никогда оттуда не выйду. — Он засмеялся. — Возможно, что это — клаустро… как там его?

Рокко смотрел на него, но ничего не отвечал. Он лихорадочно соображал. На этот раз Джонни его не проведет. Надо узнать истинную причину странного поведения Джонни. Если бы ему действительно было страшно находиться в закрытом зале, он бы ни за что не выдержал столько времени один в этой палате.

Девушка вышла из кабинета начальника и улыбнулась Рокко.

— Можете заходить, сержант. Капитан Ричардс примет вас.

Он поблагодарил ее и вошел в небольшой кабинет. Встав по стойке «смирно», он отдал офицеру честь.

Офицер небрежно ответил на его приветствие и утомленно посмотрел на Рокко.

— Садись, сержант, — устало сказал он. — К черту субординацию.

Рокко уселся на стул рядом с письменным столом. Проглядев лежавшую перед ним бумагу, капитан поднял глаза на Рокко.

— Твоя просьба довольно необычна, сержант, — заметил он.

Рокко чуть подался вперед.

— Это единственный способ, которым мы сможем ему помочь, сэр.

Офицер хмыкнул и снова уставился на лежащую перед ним бумагу. Он изучал ее в течение нескольких минут и наконец сказал:

— Я взял личное дело капрала Эйджа, как ты просил, но из него будет трудно узнать, кто были его родственники или друзья. Единственное, что здесь записано, — в случае его смерти сообщить Джозефу Тернеру, ныне покойному.

Из ящика стола он вынул трубку и принялся набивать ее табаком. Прикурив, он посмотрел на Рокко.

— Ты говоришь, он утверждает, что ему некуда податься и что он хочет остаться здесь?

Рокко кивнул.

Капитан покачал головой.

— Да, мы никак не можем заставлять его выписаться после такой сложной операции. Единственное, что нам останется, это перевести его в психлечебницу.

Рокко вскочил на ноги.

— В этом нет никакой необходимости, сэр, — сказал он быстро. — С Джонни все в порядке. Он так же здоров, как и я.

— Похоже, ты хорошо его знаешь, — сказал офицер.

— Мы были приятелями, — просто ответил Рокко. — И вместе воевали. Я-то и послал его на задание, где его ранило, а Джо убило.

Офицер медленно кивнул.

— Понятно, — сказал он. — И теперь ты чувствуешь себя за все в ответе.

— Что-то в этом роде, — признался Рокко.

— Поэтому ты и остался? — спросил офицер.

— Да, сэр, — ответил Рокко.

Офицер помолчал и сказал:

— Я понимаю твои чувства, сержант. Но если бы мы всё принимали так близко к сердцу, то в госпиталях было бы больше денщиков, чем пациентов.

Рокко ничего не ответил, и офицер продолжал:

— Это, однако, не решает нашей проблемы. У тебя есть какие-нибудь предложения?

Рокко заерзал на стуле.

— Если б вы могли взять личное дело Джо Тернера, возможно, там нашлось бы что-нибудь о друзьях и родственниках Джонни.

Капитан подумал.

— Даже если это и так, сержант, у нас нет на это разрешения. — Он помедлил и добавил: — Официально, конечно.

Рокко понимающе улыбнулся.

— Я знаю, сэр, — сказал он. — Но ведь я мог бы сам случайно наткнуться на это личное дело, а оно было бы большим подспорьем.

Капитан встал. Он улыбнулся в ответ.

— Ну, разве что случайно.

Рокко вскочил на ноги.

— Значит, вы поможете достать мне личное дело Джо Тернера, сэр?

Капитан кивнул.

Рокко стоял на улице перед входом в высокое здание, табличка на двери гласила: «Компания „Магнум Пикчерс“». Помедлив, он вошел в здание и попал в небольшую приемную. Из маленького окошка на него смотрела девушка.

— Мы не принимаем никого на работу, солдатик, — сказала она.

— А я и не ищу работы, мисс, — ответил он. — Я пришел по делу.

— О, извините, сэр, — сказала она. — Кого бы вы хотели увидеть?

Рокко вытащил из кармана листок бумаги и заглянул в него.

— Мистера Питера Кесслера.

— Ваше имя, сэр? — поинтересовалась она.

— Сержант Савольд, Рокко Савольд, — ответил он.

— Присядьте, пожалуйста, — сказала она. — Я узнаю, сможет ли мистер Кесслер принять вас.

Рокко уселся. Сидел он почти пятнадцать минут. Он уже начал подумывать, что девушка забыла про него, когда в окошке внезапно появилось ее лицо.

— Я позвонила секретарше мистера Кесслера. По какому вопросу вы хотите видеть мистера Кесслера? Он сейчас очень занят. Если вы скажете цель вашего прихода, секретарша запишет вас на прием.

Какую-то секунду Рокко колебался. Ему бы не хотелось говорить секретарше, но что оставалось делать. Он кивнул. Девушка протянула ему телефонную трубку через окошко.

— Алло? — сказал он.

Голос секретарши был деловым.

— Я мисс Андерсон, секретарь мистера Кесслера. Чем могу вам помочь?

— Я… это… я не знаю, мисс, — сказал он. — Я бы хотел поговорить с мистером Кесслером по личному вопросу.

— Вы можете говорить со мной, — ответила она вежливо. — Я его личная секретарша.

Он подумал. Придется сказать.

— Я хочу поговорить с ним о Джонни Эйдже, — сказал он.

На том конце провода воцарилась тишина.

— Вы слышите меня, мисс? — произнес он.

Теперь ее голос совершенно изменился.

— Я слышу вас, — сказала она так тихо, что он едва разобрал слова. — Вы хотели поговорить о Джонни Эйдже?

— Правильно, мисс. А вы что, знаете его?

— Да, — ответила она. — С ним все в порядке?

— Конечно, — сказал он и улыбнулся. — Конечно.

— Слава Богу! — услышал он облегченный шепот секретарши.

Рокко катил инвалидное кресло по аллейке, они уже отъехали почти на полкилометра от госпиталя. Здесь было тихо. Невысокая изгородь, небольшие клумбы цветов там и тут. Коляска остановилась. Джонни поднял глаза.

Рокко похлопал себя ладонями по карманам.

— Что ты ищешь? — спросил Джонни.

— Сигареты, — ответил Рокко. — По-моему, кончились.

— Возьми мои, — сказал Джонни, засовывая руку в карман. Сигарет там не было. Удивившись, он проверил второй карман. В нем тоже было пусто. «Странно», — подумал он. Джонни точно помнил, что перед выездом взял с собой сигареты. — У меня тоже нет, — сказал он.

Рокко как-то странно посмотрел на него.

— Слушай, может, я смотаюсь в буфет и куплю? — спросил он. — Через пару минут вернусь.

— Давай, — сказал Джонни. — Я побуду здесь один.

Рокко повернулся и зашагал обратно. Джонни развернул коляску к солнцу и откинул голову. Он чувствовал, как солнечные лучи ласкали его лицо. Настроение у него было превосходное. Опустив руку, он перебирал пальцами траву. Сорвав стебелек, он лениво сунул его в рот и почувствовал горький вкус зелени. Джонни улыбнулся. «Нельзя ведь почувствовать цвет на вкус», — подумал он. Так он и сидел, тихо греясь на солнышке.

Он чувствовал покой и умиротворение. Как хорошо было бы вылезти из кресла и поваляться на траве! Он повернул голову и посмотрел на землю. Да, очень здорово, но только не для него. Он уже никогда не походит по траве, не растянется на ней, как раньше. Кто угодно может позволить себе это, только не он. Джонни снова закрыл глаза и повернул лицо к солнцу.

За спиной раздались шаги.

— Рокко? — спросил он, не поворачивая головы и не открывая глаз. — Дай-ка мне сигаретку. — Сигарета очутилась в его губах. Он услышал, как чиркнула спичка. Затянувшись, он выдохнул дым. — Чудно здесь, — сказал он.

— Тебе нравится, Джонни? — Голос был знакомым, но он принадлежал не Рокко.

Джонни быстро открыл глаза и развернул коляску. С его губ сорвался крик:

— Питер!

Перед ним стоял Питер. С бледным и осунувшимся лицом, с глазами, полными слез. Он покачал головой.

— Да, Питер, — медленно сказал он. — Ты что, не хотел меня увидеть, Джонни?

Джонни сидел неподвижно, застыв с сигаретой в губах, не в силах вымолвить ни слова.

Питер подошел ближе и взял его за руку.

Он чувствовал теплую руку Питера, и вдруг его начал душить подступивший к горлу ком. Джонни ткнулся лицом в руку Питера и неожиданно расплакался. Свободной рукой Питер погладил Джонни по волосам.

— Джонни, — сказал он дрожащим голосом, — Джонни, неужели ты действительно думал спрятаться от тех, кто любит тебя?

Они стояли на тротуаре, глядя вслед удаляющемуся такси. Джонни взглянул на свои костыли, — они были новыми, покрытыми блестящим желтым лаком. Одна штанина была закатана и закреплена булавкой. Его единственная нога выглядела странно и одиноко между двух желтых костылей.

Он сухо улыбнулся Рокко и осмотрел здание. Буквы на табличке гласили «Магнум Пикчерс». Джонни медленно направился к двери, но перед самым входом разволновался, побледнел, на лбу выступили капельки пота.

— Мне не хочется, чтобы кто-то жалел меня, — тихо промолвил он.

Рокко ободряюще улыбнулся ему.

— Не беспокойся насчет этого. Никто тебя не собирается жалеть. Возможно, сначала для них ты будешь выглядеть не совсем привычно, и они захотят помочь тебе немного, но скоро они забудут об этом, видя, как ты ловко со всем справляешься, и тогда все станет как прежде.

— Если б и на самом деле так стало, — сказал Джонни.

— А так и станет, — ответил Рокко, открывая перед ним дверь.

Джонни вошел в маленькую приемную, и Рокко последовал за ним. В маленьком окошке было видно сидящую девушку, на ее лице написано любопытство.

Рокко улыбнулся ей и, повернувшись к Джонни, указал:

— Вот в эту дверь.

Джонни с любопытством оглядывался по сторонам. Все вокруг изменилось. Ничего не сказав, он прошел через дверь, и они оказались в длинном коридоре. Из-за дверей слышался рабочий шум, стрекотали машинки, разговаривали люди. Изредка мимо них проходил кто-нибудь, бросая мимолетные взгляды.

Джонни показалось, что он оказался в совершенно незнакомом месте. Он никого не узнавал. Они подошли к двери, на которой было написано: «Руководство».

Войдя в дверь, они попали в небольшой освещенный коридор. Вдоль стен стояли мягкие кресла, пол был устлан ковром. Здесь царила тишина.

— Похоже, здесь никого нет, — сказал Джонни.

— Просто мы рано, — ответил Рокко. — Питер сказал, что до десяти часов здесь никого не бывает.

Джонни взглянул на свои наручные часы. Они показывали четверть десятого.

— Хорошо. Посижу, отдохну пару минут, прежде чем все это начнется.

— Твой кабинет там, дальше по коридору, рядом с кабинетом Питера, — пояснил Рокко.

Джонни шел за ним по коридору. На некоторых дверях значились имена, все они были незнакомы Джонни. Он отсутствовал меньше двух лет, но все так изменилось. На табличках появились новые фамилии. Он чувствовал себя неловко, словно оказался не в своей тарелке.

Они миновали дверь с табличкой, на которой значилось имя Питера.

— Твой кабинет следующий, — сказал Рокко, останавливаясь перед дверью.

Джонни посмотрел на дверь. На ней было написано его имя, краска выглядела совсем свежей, будто еще не высохшей. Он провел по ней пальцами, но краска оказалась сухой.

Рокко улыбнулся, заметив его жест.

Джонни улыбнулся в ответ.

— Ну что, зайдем? — спросил Рокко, все еще улыбаясь.

Джонни кивнул.

Рокко распахнул дверь и отошел назад, когда Джонни переступил через порог.

Джонни ошеломленно остановился, глядя вокруг. Его лицо стало бледным. Он чуть не потерял равновесие и посильнее оперся на костыли.

Рокко положил руку ему на плечо.

В комнате было полно людей — и тех, которых Джонни знал, и тех, которых Джонни никогда не видел раньше. Питер, Джордж, Джейн стояли впереди всех, глядя на него.

Комната была украшена красными, белыми и голубыми флагами, с потолка свисал огромный транспарант: «Добро пожаловать домой, Джонни!» — было начертано на нем большими красными буквами.

Шум голосов утих, и он стоял, глядя на собравшихся. Дважды он открывал рот, пытаясь что-то сказать, но слова застревали в горле.

Джейн подошла к нему и протянула руку. Джонни пожал ее.

— Привет, босс, — сказала она, как будто он только что вернулся с обеда.

И, словно по сигналу, кто-то включил фонограф, и все принялись петь:

В глазах Джейн стояли слезы, и Джонни почувствовал, как его глаза тоже наполняются слезами.

— Дженни… — только и смог произнести он.

Она обвила его шею руками и поцеловала.

Его взор затуманился. Он попытался обнять ее, но тут один из костылей со стуком упал на пол.

Джонни споткнулся и упал бы, если бы Рокко не подхватил его.

Джонни смотрел на костыль, лежащий на полу. Увидев желтый блеск дерева на красном ковре, он вдруг почувствовал себя беспомощным, и вместе с этим чувством беспомощности пришло и другое чувство — чувство страха, страха, что все смотрят на него.

Он закрыл глаза. Это должно пройти, твердил он себе в отчаянии. Но чувство не оставляло его. У него закружилась голова, он понимал, что даже если упадет, то ни за что не откроет плотно сжатые веки.

Кто-то помог ему сесть. Джонни услышал спокойный голос Рокко, который просил всех выйти. Джонни слышал, как Рокко объяснял, что он еще слишком слаб, слишком устал и что слишком много новых впечатлений.

В комнате воцарялась тишина по мере того, как люди выходили. Джонни открыл глаза и огляделся. Он сидел на небольшом диванчике. Питер, Джордж и Джейн испуганно смотрели на него, Рокко поднес к его губам стакан.

Он автоматически выпил. Виски обожгло рот. На щеках вновь появился румянец. Джонни слабо улыбнулся им, но страх все еще не отпускал его.

— Все в порядке, Джонни? — нетерпеливо спросил Питер.

Джонни кивнул головой.

— Все в порядке, — ответил он. — Слишком много новых впечатлений. Надо немного отдохнуть, и мне станет лучше. — Он закрыл глаза и откинул голову на спинку дивана. Больше всего на свете ему хотелось, чтобы они ушли и оставили его одного. Он услышал, как дверь открылась и затем закрылась за ними. Джонни открыл глаза. В комнате остался только Рокко.

— Рок, — прошептал он.

— Что, Джонни?

— Рок, тебе придется остаться со мной, — сказал он голосом, полным отчаяния. — Тебе придется остаться со мной. Я боюсь быть один с ними.

Рокко попытался ободряюще улыбнуться ему.

— Чего ты боишься, Джонни? Это же твои друзья.

— Я знаю, — прошептал Джонни. — Но я чувствую себя таким беспомощным без ноги. Когда я посмотрел вниз и не увидел ее, я подумал, что все начнут надо мной смеяться.

— Никто не будет смеяться, — мягко ответил Рокко.

— Ну и что? — сказал Джонни. — Я боюсь. Тебе придется быть рядом со мной первое время, Рок. Я не смогу оставаться с ними один. — Он схватил Рокко за руку и крепко сжал ее. — Пообещай мне это, Рок, пообещай!

Рокко посмотрел на Джонни, и его лицо смягчилось.

— Ладно, Джонни, — успокаивающе сказал он, — я буду рядом.

— Пообещай! — настаивал Джонни.

Рокко поколебался и нехотя ответил:

— Обещаю.

Некоторое время спустя вернулась Джейн, неся поднос, на котором стоял кофейник и две чашки.

— Я подумала, что кофе будет кстати, — сказала она, ставя поднос на небольшой столик перед диванчиком.

— Конечно, — отозвался Рокко, наливая кофе в чашку и протягивая ее Джонни.

— Спасибо, — сказал ей Джонни. Внезапно его взгляд упал на ее руку, и он заметил, как что-то блеснуло на ее пальце.

Джонни поставил чашку и, схватив Джейн за руку, присмотрелся. Это было обручальное кольцо.

— Дженни! — закричал он восторженно. — Ты вышла замуж?! — Он посмотрел на нее. — Тебе следовало сказать мне об этом. Когда это случилось?

— Я писала тебе, — спокойно ответила она. — Это произошло спустя четыре месяца после того, как ты ушел на войну.

— Я так и не получил твое письмо, — сказал он. — А кто он?

Она молча посмотрела на него, прежде чем ответить.

— Он был очень хорошим. Военный. Я встретилась с ним на танцах. — Что-то в ее голосе заставило Джонни насторожиться.

Он посмотрел ей в глаза.

— Он что, не вернулся? — спросил он мягко. Дженни едва заметно утвердительно качнула головой.

— Он… он не вернулся…

Джонни взял ее за руки.

— Прости меня, Джейн, я ведь не знал. Мне никто не сказал об этом.

— А никто и не мог сказать, ведь никто не знал, где ты. Мы пытались тебя найти, но безуспешно.

Они помолчали, потом Джейн заговорила снова.

— Но все не так уж и плохо. У меня прекрасный сын.

Джонни посмотрел в глаза Джейн, в ее взгляде читалась гордость. Он перевел взгляд на ее руки.

— Мне еще столько всего предстоит узнать, — сказал он. — Все изменилось.

— Не все, Джонни, — сказала она. — Многое осталось прежним.

Все утро Джонни провел в кабинете Питера, внимательно слушая все, что рассказывал ему Питер о событиях, происшедших за время его отсутствия. Компания выросла до таких размеров, каких не ожидал даже Джонни. Лишь за последний год доходы «Магнума» превысили три миллиона долларов.

Теперь они производили тридцать игровых фильмов в год, выпускали также и короткие фильмы, сюда входили двухчастёвые и одночастёвые комедии, рассказы о путешествиях, хроника и мультипликационные фильмы, и, как сказал Питер, это еще не все. Рынок просто ненасытен. Уже сейчас они планировали расширить студию, чтобы выпускать пятьдесят картин в год.

Вдобавок «Магнум» являлся совладельцем более сорока кинотеатров по всей стране, и планировалось построить еще столько же. Сейчас обсуждался вопрос об открытии филиалов «Магнума» во всех крупных городах страны, чтобы компания могла обеспечить прокат своих фильмов. Они не будут пользоваться услугами прокатных компаний, выступающих сейчас посредниками, и это должно сэкономить компании в год много тысяч долларов, которые сейчас выплачиваются в виде комиссионных. В прошлом году Борден организовал свою собственную прокатную сеть, что принесло ему громадные барыши. Когда Джонни уходил в армию, в «Магнум Пикчерс» работали чуть более двухсот человек на студии и около сорока в Нью-Йорке, теперь же на студии было занято более восьмисот человек и почти двести в Нью-Йоркском отделении. Согласно новому плану развития, количество сотрудников должно было еще возрасти. Джонни внимательно слушал, мысленно раскладывая все по полочкам. Питер уже не руководил студией единолично. За производство сейчас отвечал менеджер, который отчитывался за свою работу только перед Питером. Отдел реализации разделился на две части — внутреннюю и зарубежную, во главе каждой стоял отдельный менеджер с заместителями, ответственными за свои участки.

В следующем году Питер планировал поездку за границу вместе с начальником зарубежного отдела реализации, чтобы открыть филиалы во всех крупнейших столицах мира.

Питер теперь был координатором с самым широким кругом обязанностей. Чтобы справляться с этой работой, ему нужны были толковые заместители, которым он мог бы доверять. Он физически не мог вникать во все аспекты разросшегося дела и поэтому хотел, чтобы Джонни стал его правой рукой. Джонни придется остаться в Нью-Йорке и всем заниматься самому, только самые важные вопросы он должен будет согласовывать с Питером, а все остальное решать самостоятельно. Для обеспечения этой грандиозной программы Питер начал вести переговоры с «Банком Независимости», банком Эла Сантоса. Стоял вопрос о займе четырех с половиной миллионов долларов. Услышав цифру, Джонни присвистнул. Его удивило не только то, как небрежно Питер сообщил о заеме такой огромной суммы денег, но и то, что банк Эла Сантоса мог ее предоставить.

Во время их беседы в кабинет постоянно кто-нибудь заходил — это были и люди, которых Джонни знал раньше, пришедшие поздравить его с возвращением, и те, кого он раньше не знал, им было интересно посмотреть на человека, ставшего правой рукой босса. Во время этих коротких визитов они как бы прощупывали друг друга, посетители пытались определить, насколько близко Джонни стоял к боссу, а Джонни пытался определить, что они собой представляют.

Кое-что из новых веяний Джонни заметил сразу. Чувствовалось, что все, работающие в компании, принадлежали к разным группировкам, и каждая старалась навязать боссу свое мнение. Джонни откинулся в кресле и улыбнулся Питеру.

— Голова раскалывается, — признался он. — Я и не представлял, что дело так разрослось. Мне придется учиться заново.

Питер улыбнулся и гордо посмотрел на него.

— У тебя не будет никаких проблем, — доверительно сказал он. — Это все тот же бизнес, только теперь его стало больше. — Питер поднялся и посмотрел на Джонни. — Ну, готов к обеду? — спросил он. — Джордж будет ждать нас в ресторане.

Джонни глянул в угол комнаты, где на диване сидел Рокко. Он казался частью обстановки и говорил лишь тогда, когда Джонни обращался к нему за чем-либо. Его темно-карие глаза все время не выпускали Джонни из виду, выискивая признаки усталости, но за все утро он не заметил ничего подозрительного, наоборот, казалось, что все окружающее наполняет Джонни жизненной энергией. Рокко еще не видел его таким. Многое из того, что он слышал, было ему совершенно непонятно, но он видел, что Джонни впитывает информацию как губка.

Он обратил внимание, как Джонни общается с людьми, — с теплотой и обаянием, которого он никогда не замечал в нем раньше, — в армии были совсем другие отношения между людьми.

Лишь только когда Джонни встал, похоже, это качество в нем исчезло, его лицо побледнело и напряглось, а речь стала запинающейся, словно Джонни с трудом подыскивал слова, хотя обычно его речь была краткой и четкой.

В такие моменты сострадание к Джонни захлестывало его. Он почти гордился внешностью и фигурой Джонни, гордился тем, что внешность Джонни так соответствует его уму. Рокко восторгался Джонни, который казался таким молодым, сильным и здоровым, полным жизни, готовым бросить вызов всему.

Рокко заметил, что Джонни смотрит на него. В его глазах он прочитал немую просьбу. Рокко спокойно поднялся с дивана и подошел к Джонни, поддержав его, пока Джонни становился на костыли. Потом подал ему шляпу, и они направились к двери.

«Жаль, что с этим ничего нельзя сделать», — подумал он о ноге Джонни. Но тут уж ничего не попишешь, никто, даже сам Господь Бог, не смог бы помочь.

У двери Джонни остановился и повернулся к Питеру.

— Надо что-нибудь придумать насчет Рокко, — сказал он, смущаясь. — Я без него никак не могу.

Питер перевел взгляд с одного на другого. Рокко молчал.

— Для него здесь найдется работа, — быстро сказал Питер. — Если он, конечно, захочет. — Секунду помедлив, он добавил: — Жалованье — семьдесят пять долларов в неделю.

Джонни посмотрел на Рокко. Тот размышлял: семьдесят пять долларов — это больше, чем он сможет получать на прежнем месте в парикмахерской, неплохие деньги, — кроме того, он ведь обещал Джонни, что не покинет его. Едва заметно он кивнул головой. Джонни повернулся к Питеру и улыбнулся.

— Спасибо, Питер. Он возьмется за эту работу.

Рокко, стоя в дверях, наблюдал, как они прошли через приемную Джейн и вышли в холл. Джейн встала из-за стола и подошла к Рокко.

— Он тебе нравится, правда? — спросила она.

Рокко поднял на нее потеплевший взгляд и заглянул ей в глаза.

— Да, — просто ответил он. — А тебе?

Она подумала, прежде чем ответить.

— Я когда-то любила его, — сказала она ласковым голосом. — И сейчас продолжаю любить, только это уже совершенно другая любовь. — Джейн уставилась в пол, подыскивая слова, чтобы лучше выразить свои чувства, затем посмотрела на Рокко. Его взгляд был открытым, дружеским. — Бывает, что влюбишься в человека по уши, но все уходит, если он не отвечает взаимностью. Нет, не так. Бывает, что любишь человека за то уже, что он есть, и тогда это превращается в совершенно другую любовь, любовь, которая не помнит горечи, даже если тебя бросили. Наверно, это.

Рокко ответил спокойно.

— Наверно, это уважение.

— Возможно, — признала она. — Но все-таки больше. Я просто не могу этого объяснить. Но я сейчас думаю не о себе, а о Дорис.

— Дорис, — повторил он за ней. — Кто это?

— Это дочь Питера, — ответила она. — Она любит Джонни. И я думаю, что он тоже любил ее до того, как ушел на войну, хотя и не признавался себе в этом.

— Почему?

— Она на десять лет моложе его. Он знал ее еще ребенком. Раньше она звала его дядей.

— А-а, понятно, — медленно сказал Рокко.

— Но сейчас, — продолжала Джейн, как будто не слыша его, — похоже, для нее все потеряно. Я чувствую, что Джонни выбросил ее из сердца. За весь день он ни разу не упомянул о ней, даже не спросил, как она. Боюсь, что теперь она тоже замкнется в себе.

— Но у него-то есть причина, — сказал Рокко в защиту друга. — Он не хочет быть для нее обузой без ноги.

Джейн взглянула на него.

— Для нее это не имеет никакого значения. Какое это может иметь значение для того, кто действительно любит?

— Это имеет значение для того, кто боится стать обузой, — сказал Рокко.

Джейн ничего не ответила, вернулась к своему столу и стала пудрить лицо.

Несколько секунд Рокко смотрел на нее и неуверенно улыбнулся.

— Может, пообедаешь со мной? — спросил он.

Она удивленно глянула на него и внезапно лукаво улыбнулась.

— Ты хочешь услышать всю историю целиком? — спросила она.

— Да хотелось бы, — честно признался он.

— Началось это так… — сказала она, открывая шкаф и доставая оттуда свою шляпку. — Я работала секретаршей Сэма Шарпа, театрального агента, и Джонни пришел к нам. — Она остановилась у зеркала и надела шляпку. Посмотрела на себя в зеркало и вдруг заявила: — Да нет, не так. Это началось еще раньше. Еще до того, как я узнала его. — Повернувшись к Рокко, она дружески улыбнулась. — Пошли обедать, и я постараюсь рассказать тебе все с самого начала.

Рокко взял свою шляпу и вышел вместе с Джейн из кабинета.

Обед прошел спокойно. Говорили в основном Питер и Джордж, а Джонни слушал. Ему еще столько предстояло узнать, а они, со своей стороны, хотели поскорее ввести его в курс дела. Питер и Джордж тщательно избегали упоминаний о ранении Джонни, старались не упоминать и о Джо, из опасения вызвать тягостные воспоминания.

Обед прошел быстро. Оставив Джонни в его кабинете, Питер обещал заехать за ним попозже, после просмотра, на котором должен был присутствовать.

Джонни посмотрел на него.

— К чему это, Питер? Завтра увидимся.

Питер удивился.

— Ты что? Разве ты не собираешься прийти к нам на ужин после того, как Эстер целый день готовила твое любимое блюдо — куриный суп? И Дорис специально приедет из школы, чтобы быть с нами. Все совсем как раньше, Джонни. В общем, ты приходишь к нам ужинать и не вздумай говорить нет. Я даже не понимаю, как ты можешь думать о чем-то другом, снова оказавшись дома.

Джонни тупо смотрел на него. Дорис! Целый день он старался не думать о ней, но знал, что рано или поздно придется с ней встретиться. Когда-то она верила, что любит его, но это было так, легкомысленное увлечение школьницы, сейчас она, наверное, все забыла.

Но в глубине души он знал, что не прав. Знал, что ее чувство было гораздо глубже и сильнее, иначе бы и он не стал так переживать. Но теперь он — всего лишь калека, вернувшийся домой безногий солдат. Хотя и понимал, что возникшая жалость может воскресить в ней давно увядшие чувства.

Однако выбора не было, от этой встречи никуда не уйти. А если она начнет говорить что-нибудь о том, что чувствовала и как относилась к нему до того, как он ушел на войну, ему придется сказать ей, что это была лишь девичья влюбленность с ее стороны, что он никогда не испытывал к ней более серьезных чувств, кроме простой симпатии.

Питер выжидающе смотрел на него. Да, Питеру покажется странным, если он не придет, он наверняка обидится. Эстер, конечно, тоже.

На его губах появилась вымученная улыбка.

— Ладно, если ты хочешь, — сказал он. — Я просто не хотел быть обузой.

Питер захохотал.

— С каких это пор ты стал для меня обузой?

Джонни зашел в свой кабинет, размышляя. В его ушах звучал голос Питера. Почему это Питер сказал «для меня»? Может, он хотел намекнуть, что что-то знает о его отношении к Дорис? Может, она рассказала ему что-нибудь?

Нет, это глупо, она ничего не рассказывала им. Это просто манера Питера изъясняться.

Вместе с Рокко они сидели в темной проекционной комнате, глядя на экран. Когда первый фильм кончился, Джонни понял, что сам экран тоже претерпел множество технических доработок, — свет на нем уже не мигал, как раньше, движения актеров стали более естественными, совсем как в жизни, и двигались они нормально, а не перемещались скачками, как это было раньше.

Изменилась и сама манера повествования — сценарии теперь писались совершенно иначе, — крупный план, общий план, титры — все это теперь сочеталось более гармонично. Он подумал, что надо бы ему съездить на студию, чтобы во всем этом разобраться самому.

Джонни закурил, спичка озарила лицо Рокко, который напряженно смотрел на экран, поглощенный фильмом. Джонни улыбнулся про себя, от одного вида Рокко ему стало легче. Странно, — подумал он, — что одно лишь присутствие Рокко успокаивает его.

Он вспомнил тот кошмар, что преследовал его в госпитале, когда он пытался бежать и падал, а люди смеялись над ним. С тех пор этот страх не прошел: ему не хотелось быть посмешищем и не хотелось, чтобы его жалели. А когда Рокко был рядом, Джонни знал, что ни того, ни другого не случится. Казалось, Рокко умел предвидеть неприятные ситуации и избегать их, он обладал даром вовремя менять тему разговора, которая могла бы вызвать неприятные ассоциации. Как и раньше, он готов был защищать Джонни своей грудью. Джонни был рад, что Рокко согласился работать с ним вместе.

— Моя машина внизу, — сказал Питер. — Я только что звонил Эстер и сказал, что мы будем дома через полчаса. Она хлопочет, как молодая жена, впервые пригласившая гостей на ужин.

— Я готов, — спокойно ответил Джонни.

Они вышли на улицу. Возле здания их ждал лимузин. Шофер вышел и открыл дверцу.

Питер пропустил Джонни вперед, сел сам Питер, и затем — Рокко.

Джонни оглядел салон.

— Классно! — сказал он. — У тебя новая машина?

Питер гордо кивнул.

— «Пирс Эрроу», — сказал он, улыбаясь. — Сделана по специальному заказу.

— Хорошая штучка, — сказал Джонни.

Огромная машина бесшумно скользила по асфальту.

Вскоре они выехали на Пятую авеню, направляясь к центру города, и наконец машина плавно остановилась у большого дома напротив Центрального парка.

Швейцар открыл дверцу машины.

— Добрый вечер, мистер Кесслер, — сказал он.

— Здравствуй, Том, — ответил Питер.

Подождав, пока Джонни выберется из машины, они вошли в подъезд.

Джонни удивленно озирался. Он ничего не сказал, но был поражен. Чтобы жить в таком доме, надо зарабатывать немало. Лишь теперь цифры, о которых ему говорили утром, обрели для него реальные очертания.

Они подошли к лифту. Затем, выйдя на одиннадцатом этаже, очутились в шикарно обставленном просторном холле.

Питер подошел к двери и позвонил.

Глядя на дверь, Джонни почувствовал, как неистово забилось его сердце. Костяшки пальцев, сжимавших костыли, побелели.

Дверь открыла Эстер. Воцарилось неловкое молчание, затем Эстер подбежала к Джонни, обняла его и заплакала.

Джонни стоял неподвижно, боясь убрать руки с костылей и упасть. Пока Эстер продолжала обнимать и целовать его, он посмотрел через ее плечо. В дверях стояла Дорис. Ее лицо было бледно, глаза широко распахнуты.

Рокко, стоявший позади Джонни, видел, как взгляды Джонни и Дорис встретились. Он внимательнее посмотрел на нее. Ее волосы, подчеркивая овал лица, ниспадали на плечи, кисти рук были крепко сжаты, она моргала, словно только что вышла из темной комнаты на свет. Дорис опустила глаза. Рокко заметил, что в уголках ее глаз блеснули слезы, но она старается сдержать их.

Она словно знала, что собирался сказать ей Джонни. Как — Рокко не мог понять. Никто еще не произнес ни слова, но она уже знала — это было ясно по ее виду.

Все произошло за какое-то мгновение, но Рокко понимал, что ей эта секунда показалась вечностью.

Оторвавшись наконец от Джонни, но продолжая держать его за плечи, Эстер посмотрела на него.

— Мой Джонни! — плакала она. — Что они с тобой сделали!

— Эстер, не говори глупости, — сердито сказал Питер. — Он же здесь, не так ли? Чего ты еще хочешь?

Ужин прошел тихо. Нет, они, конечно, разговаривали, но не о том, что было на душе. За напускной веселостью угадывались слезы.

Рокко видел, что Дорис не спускала глаз с Джонни, — они как раз сидели друг против друга. Когда Джонни поднимал глаза, он натыкался на ее взгляд. Его лицо было бледным, и он не проронил почти ни слова за весь ужин. Он не знал, что говорить.

С тех пор, как он в последний раз видел Дорис, она повзрослела. Раньше она была красивой девушкой, сейчас стала настоящей женщиной — да, за эти несколько лет она стала красивой и изящной женщиной.

Ужин закончился, и все прошли в гостиную. Джонни и Дорис выходили последними, на несколько секунд они остались наедине. Поставив чашку на стол, Дорис встала и подошла к Джонни. Он поднял глаза.

Склонившись к нему, она тихо спросила:

— Ты так и не поцеловал меня, Джонни?

Он ничего не ответил, продолжая рассматривать ее.

Она медленно прижала свои губы к его губам, и будто искра проскочила между ними. Непреодолимая сила тянула его к Дорис, и лишь огромным усилием воли он заставил себя остаться сидеть на стуле. Уголки его губ задрожали, он резко отвернулся.

Дорис выпрямилась и посмотрела на него.

— Ты изменился, — сказала она все таким же тихим голосом, в котором звучала боль.

Он взглянул на нее и перевел взгляд на свою ногу.

— Да, — горько сказал он. — Я изменился.

— Я не это имела в виду. Ты внутренне изменился.

— Возможно. Однако все то, что меняет внешность человека, меняет и его сущность. Даже если выпадет зуб, человек меняется — он старается реже улыбаться, — глухо сказал Джонни.

— Но ты все же иногда улыбаешься, Джонни. Ты не стал злым и раздражительным.

Он ничего не ответил.

Она смотрела на него и чувствовала, как на глазах набухают слезы. Ей стало стыдно, она всеми силами старалась сдержать себя и не разрыдаться. Когда она вновь заговорила, ее голос дрожал.

— Помнишь, как мы разговаривали в последний раз, — как мы смеялись и смотрели друг на друга? Ты еще пообещал привезти мне подарок.

Он закрыл глаза. Конечно, он помнил.

— Да, — сказал он, зная, что сейчас причинит ей боль. — Я помню. Ты ведь была тогда совсем ребенком, и война была для тебя очередным приключением, поэтому я и пообещал привезти тебе какой-нибудь сувенир, когда она закончится.

Дорис заморгала, — его слова разрывали ей сердце.

— Это все, что ты понял?

Он открыл глаза и посмотрел на нее с притворным удивлением.

— Да, все. А что мне надо было еще понять?

Он смотрел, как она, резко повернувшись, выбежала из комнаты. Дрожащими руками он чиркнул спичкой и закурил. Некоторое время посидел, затем, с трудом поднявшись, побрел в гостиную.