"Икона" - читать интересную книгу автора (Олсон Нил)

2

Андреас вцепился в узкие подлокотники, молясь, чтобы земля восстала и поймала его. Казалось, самолет выпрыгнул из-под него, увлекая за собой его внутренности и предоставив пустой оболочке тела парить в эфире. Открыв глаза, он обнаружил себя целым и невредимым, сидящим на кресле справа от прохода и слева от постоянно ворочавшегося толстого бизнесмена. Ему предстояли беспокойные дни, и время в полете над Атлантикой можно было бы провести с большей пользой, однако он понял, что не в состоянии сконцентрироваться. Он уже давно не летал и с неудовольствием отметил, что возраст во весь голос заявлял о себе. В ушах звенело, шея болела, ноги похолодели. Ему больше не удавалось не отвлекаться на посторонние мелочи. Ладно, это не важно. Все равно он ничего не узнает, пока не окажется на месте, а кроме того, он всегда больше полагался на внутренний голос.

Самолет снова нырнул, и внизу показалась бухта Ямайки. Двадцать секунд спустя они приземлились в аэропорту Кеннеди. Бизнесмен улыбнулся Андреасу:

— Добро пожаловать в Содом и Гоморру.

Его чемодан первым вынырнул из пасти багажного желоба — предзнаменование, не иначе. Сняв его с ленты транспортера, Андреас отправился искать Мэтью в зал прилета. Его глаза привычно оглядывали пространство вокруг него — нет ли чего-нибудь настораживающего. Просто старая привычка. Уже очень давно он перестал представлять интерес для кого бы то ни было.

— Отец?

Он обернулся, несмотря на всю свою осторожность: обращались явно к нему. В трех метрах от него стоял крепкий молодой человек с квадратным лицом. Под дешевым, неловко сидящим пиджаком Андреас не увидел, а скорее почувствовал оружие.

— Андреас Спиридис? — произнес молодой человек уже менее уверенно.

Неужели сейчас? Сколько раз за последние пятьдесят лет случалось с ним подобное, и тогда приходилось только догадываться, не настало ли время платить по старым счетам. Тело его напряглось, но сознание оставалось спокойным.

— Я Спиридис.

— Мистер Драгумис послал меня встретить вас.

Андреас немного расслабился. Сомнительно, чтобы Фотис захотел пристрелить его прямо в аэропорту.

— Как вас зовут?

Этот вопрос всегда заставал их врасплох, этих посыльных. Важно было ввести другого в замешательство, при этом самому сохраняя присутствие духа. Он не сообщал Драгумису о своем приезде, но это ничего не значило. Фотис знал все.

— Николас. Я работаю у Драгумиса; он вас ждет. — Английский язык для него явно не был родным. Какой же в таком случае? Не греческий, но какой-то из знакомых Андреасу. — Мне поручено доставить вас на ужин.

— Я должен кое с кем встретиться.

— Мистер Драгумис договорился по телефону с вашим внуком. Он тоже там будет.

Русский. Почти наверняка.

— Понятно. Ну что ж, похоже, он обо всем позаботился.

Николас кивнул.

— Пожалуйста, следуйте за мной.

Сопровождаемые грохотом реактивного самолета, раздававшегося прямо у них над головами, они прошли на стоянку к большому голубому седану, разумеется, американскому. Николас открыл правую заднюю дверь, но Андреас заколебался:

— Я бы предпочел сесть впереди.

Русский нахмурился. Это пожелание явно нарушало его понятия о профессионализме. Захлопнув дверцу, он открыл пассажирскую дверь впереди. Сняв серую шляпу, Андреас скользнул внутрь, в мягкий уют кожаного кресла.

Куинс всегда действовал на него депрессивно. Клубок хайвеев, месиво складов и дешевых многоквартирных домов, брошенные машины, ржавеющие на разбитых дорогах. Только время года слегка улучшало впечатление: грязная слякоть и ядовитый смог предыдущих визитов сменились чистым весенним воздухом и кустами форзиции, тянущими свои ветки через сетчатые изгороди вдоль кварталов кирпичных домов.

— Вы здесь живете? — спросил Андреас.

— Подальше. В «маленькой Одессе», как ее называют.

— Вам здесь нравится?

Николас пожал плечами:

— Лучше, чем там, откуда я родом.

— Давно здесь?

— Два года.

— Английский выучили до приезда сюда?

— Немного. В основном здесь.

— По-гречески говорите?

— Не очень. — Он свернул на бульвар Астория. — Почти не говорю. Нет.

— Мистер Драгумис предпочитает нанимать людей, не говорящих по-гречески, не так ли?

Николас едва заметно улыбнулся.

Они свернули на Двадцать первую улицу, затем сразу налево и остановились около белого, обшитого досками здания. Место ничем особым не выделялось, за исключением множества розовых кустов на узкой полоске земли перед домом. С улицы дом казался небольшим, хотя на самом деле он выдавался далеко в глубь участка. С одной стороны его находилось здание склада, с другой — ресторан, пользовавшийся некоторой известностью. И тем и другим владел Фотис. Андреас уже бывал здесь. Осмотрев розовые кусты, на которых еще даже не появились бутоны, он прошел за Николасом по бетонным ступеням в дом. Навстречу им из гостиной в узкий холл вышел человек с бочонкообразной грудью, почти прижав Андреаса к стене. Молодые люди обменялись несколькими словами на своем языке, и второй повел Андреаса по темному коридору. Черная борода, черные глаза, полные затаенной жестокости. С таким по душам не поговоришь. Легкий стук в дверь, несколько слов — и они прошли в кабинет, святая святых Фотиса. Сам Фотис, серый, как призрак, с большими седыми усами, приветственно поднялся и двинулся им навстречу большими шагами, ступая по восточному ковру. Андреас обратил внимание, что это стоило ему некоторых усилий.

— Друг мой, — заговорил Фотис с искренней теплотой, — мой старый, дорогой друг.

Здороваясь, они сжали друг другу обе руки: так делают счастливые дети — и немощные старики. Андреаса всегда удивляла теплота, которую испытывал к нему его старый босс, его союзник и соперник. Уголки глаз Фотиса увлажнились. Обнажив в широкой улыбке зубы, вероятно, стоившие ему целого состояния, он осмотрел своего товарища с головы до ног. Вдруг лицо его стало жестким, он метнул яростный взгляд на русского:

— Ты, осел, не мог пальто у него взять?

Чернобородый, бормоча извинения, помог Андреасу снять тяжелое серое пальто. Фотис оценивающе посмотрел на черный костюм и белую рубашку, застегнутую на все пуговицы.

— Ты выглядишь как священник.

— Твой человек принял меня за священника.

— Конечно, неудивительно — в такой одежде. Садись, садись. Кофе, коньяк?

— Просто воды.

Не дожидаясь указаний, чернобородый выскользнул через заднюю дверь кабинета.

С выражением удовлетворения на лице Фотис уселся в скрипнувшее кресло, откинувшись на спинку и сжав руки перед собой. Теперь Андреас мог как следует его рассмотреть. Великолепного покроя красно-коричневая куртка, простеганная затейливым узором, скрывала худобу тела Фотиса. На ногах тапочки, коробка турецких сигарет на столе около локтя. За его спиной, приставленные к стене, стояли несколько полотен в рамах. Вообще, похоже, картин в комнате значительно прибавилось со времени последнего визита Андреаса, и, несмотря на скудное освещение и свою неосведомленность в живописи, он был удивлен, что многие из них представляют значительную ценность. Зимний пейзаж. Небольшого размера, по виду очень старая работа религиозного содержания — Благовещение или что-то в этом роде. Из темного угла бросал отблески золотой оклад — это могла быть только православная икона. Его друг был многолик, ему нравилось примерять разные роли: Фотис — шпион, Фотис — подвергающийся гонениям политический деятель, Фотис — респектабельный бизнесмен. Теперь, похоже, он играл в коллекционера.

— Как долетел? — спросил Драгумис, перейдя на их родной язык.

Андреас пожал плечами:

— Долетел — это главное.

— Старикам трудно летать, а ведь ты моложе меня. Теперь для меня и раз в год слишком много. Возможно, этой весной я уже не увижу Грецию.

— Мне кажется, ты все-таки решишься.

Чернобородый вернулся со стаканом прохладной воды — как раз такой, какую любил Андреас.

— Все, Антон, — сказал Фотис, и русский снова вышел.

— Как ресторан? — поинтересовался Андреас.

— Ресторан, — проскрипел Фотис, — вполне успешно. У нас постоянные клиенты — из местных, заглядывает и молодежь с Манхэттена. Наверное, где-нибудь написали, что у нас лучшая греческая кухня во всей Астории.

— Поздравляю.

Фотис махнул рукой:

— Что эти люди могут понимать в еде? Да и в последнее время я мало занимаюсь рестораном.

— Мало?

— Нанял великолепного менеджера, и он даже не ворует. У меня другие заботы.

Это было приглашением к разговору, который Андреасу был неинтересен. Он знал, что его друг подвизается во многих сферах, и если сейчас появились новые — что ж, это не имело никакого значения. Его не волновали ни амбиции, ни даже дерзость их удовлетворения. В грязноватых сделках Фотиса он чувствовал печальное отчаяние, ведущее к безрассудству, отчаяние уходящего человека, пытающегося своими свершениями побороть судьбу.

— Мой сын болен, — сказал Андреас.

Фотис бросил на него тяжелый взгляд, в котором сочувствие смешивалось с раздражением из-за смены темы.

— Я знаю.

Разумеется, он знал. Мэтью, внук Андреаса, был крестником Фотиса. Ирини, мать Мэтью, приходилась ему племянницей. Круг был тесен.

— Мэтью говорит, что дела обстоят неважно, — продолжал Андреас, — лечение пока не дало результатов.

— Может быть, попробовать других врачей — получше?

— Врачи больницы «Гора Синай» считаются здесь лучшими.

— В Бостоне лучшие врачи. Но наука может только то, что может.

— В нашей семье никто не страдал этим заболеванием.

— Ты должен надеяться на лучшее.

Это что, насмешка? Так мягко, участливо — нет, скорее стариковская забывчивость.

— Не думаю, что в моем возрасте можно этим заболеть.

Фотис смотрел на него, чуть слышно перебирая свои вечные нефритовые четки, и на его лице ничего нельзя было прочесть.

— Мой бедный Андреу.

Несколько минут они сидели в желанной для обоих тишине. Отпив воды, Андреас наконец решил доставить удовольствие собеседнику.

— Я вижу здесь новые полотна.

Глаза Фотиса загорелись.

— В последнее время я стал больше внимания уделять коллекционированию, — с готовностью заговорил он. — Мне кажется, это мое настоящее призвание.

— Понятно.

— Да ладно, я знаю, о чем ты думаешь. Только дурак будет тратить деньги на искусство. Слишком ненадежно. Но мне нравится. Нравится следовать своему особому вкусу, нравится находиться в окружении красивых вещей.

— А этот пейзаж?

Фотис повернулся, чтобы взглянуть на картину.

— Голландия. Мне сказали, что это ученик Брейгеля. Красивая, правда?

— Очень красивая. Я вижу, у тебя и икона есть.

— Несколько. Не очень старые, не слишком ценные. В последние века их написали слишком много. Вот эта — из России.

— Тебе наверняка хочется иметь в своей коллекции старые византийские иконы.

Драгумис снова повернулся к собеседнику. Удовлетворенная и в то же время холодная улыбка блуждала по его узкому породистому лицу.

— Их мало на рынке. В частных коллекциях они почти отсутствуют. В основном в музеях и церквях, так что о цене не договориться. Их истинная ценность — в их духовности. — Фотис Благочестивый.

— Безусловно.

— Ты слышал о смерти Кесслера?

Андреас вздохнул. С самого начала он подозревал, что этот принудительный визит связан со смертью Кесслера и иконой.

— Слышал.

— Связей не теряешь. Молодец.

Андреас пожал плечами. Не говорить же, что он прочитал об этом в «Нью-Йорк таймc». Фотис был уверен, что Андреас получал информацию по каким-то своим каналам. Ладно, пусть думает, что Андреас все еще часть этой сети.

— Итак, что же думает наше чудесное греческое правительство об этом событии?

— А что им думать? Они знают о Кесслере только то, что рассказал им ты.

— Ты так думаешь? В таком случае их досье совершенно пусто, поскольку я ровным счетом ничего не рассказывал им о Кесслере. Да и с чего бы?

— Я тоже. Может, они пользуются другими источниками? От меня они ничего не могли узнать.

Они снова помолчали. Андреас стал думать, где тут мог быть туалет.

— Душеприказчиком назначена его внучка. — Драгумис вытащил из пачки длинную коричневую сигарету и закурил. — Она собирается произвести оценку всей коллекции.

— Ты предложил ей свои услуги?

Выпустив струю дыма, Фотис засмеялся:

— Я еще слишком молодой коллекционер. Думаю, она обратится в один из аукционных домов.

— Логично.

— Похоже, у нее далеко идущие планы. Ее адвокат уже связался с крупнейшими музеями. Представляю себе: Кесслеровский зал музея «Метрополитен».

Андреас насторожился.

— Почему «Метрополитен»?

— Ну это так, к примеру, но скорее всего его она и выберет. Кесслер коллекционировал Средневековье. В этой стране не так много мест, где могли бы по достоинству оценить работы этого периода. Во всяком случае, ни один из других нью-йоркских музеев на это не способен.

— А почему именно Нью-Йорк? Почему не Европа?

— Возможно, попробуют оценить в Европе, хотя все-таки его домом был Нью-Йорк. Да и следы нехорошие остались в Европе. Швейцарцы его не тронут, как, вероятно, и немцы. Да ладно. Ни за что не отгадаешь, кому «Метрополитен» поручил осмотреть коллекцию.

Андреасу не надо было догадываться.

— Твоему внуку, — продолжал Фотис. — Мир тесен, не так ли?

Андреас пытался скрыть беспокойство, хотя нервы его были на пределе. Драгумис был старше, и у него оставалось меньше сил, но ему всегда лучше удавались эти игры, потому что он был жестоким, безжалостным и всегда умел найти слабое место противника.

— Фотис, — сказал он спокойно, в его голосе не слышалось ни угрозы, ни мольбы. — Не втягивай в это дело Мэтью.

— Мой дорогой Андреу, при чем тут я? Ты что, думаешь, они спрашивали моего совета?

— А как ты узнал об этом?

— Мэтью сам мне сказал. Слушай, их главный специалист по Средневековью уже пожилой человек, отнюдь не стройный, красивый юноша, как наш мальчик. Мэтью специализируется на Византии — это результат твоего воспитания, я тут ни при чем. Все эти годы ты возил его по церквям и музеям. Ясное дело, что они выбрали Мэтью. Девушке он понравится, музей получит икону, а наш мальчик заработает очки. Что здесь плохого?

— Ничего плохого нет, если все дело только в этом.

— Честно? Я начинаю сомневаться. — Старик сделал неопределенный жест рукой. — Потому что ты здесь.

— Мой сын болен.

— Твой сын болен уже несколько месяцев. Кесслер же умер десять дней назад.

Андреас откинулся в кресле, отчаянно желая оказаться где угодно, но не в этом логове зверя, замышляющего недоброе.

— Ты слишком долго живешь, Фоти. Тебе везде мерещатся заговоры. Единственная причина моего приезда — желание увидеть сына. — С этими словами он встал. — Пусть твой человек проводит меня до отеля. Здесь никогда такси не найдешь.

Драгумис загасил сигарету и посмотрел на старого друга большими водянистыми глазами. Казалось, он сейчас заплачет. Можно подумать, его обидели. Андреас едва удержался от аплодисментов при виде этого спектакля. Фотис обиженный!

— Я обидел тебя, извини. Пожалуйста, сядь. Мой друг, давай не будем расставаться с обидой.

Андреас сел, преодолевая желание уйти.

— Забудь о моем вопросе, — продолжал Фотис. — Если я и выразил сомнения, то у меня были на это основания. Я думаю, и у тебя есть основания не посвящать меня в свои планы. Теперь ты знаешь, что в этом деле участвует Мэтью, и сможешь так спланировать свои действия, чтобы не нанести вреда его интересам.

— Да какие, черт возьми, действия? Ты что, думаешь, правительство Греции хочет заполучить эту икону? И для этого подослали меня?

— Что ты слышал о Мюллере?

Ну вот, теперь Мюллер. Какая низость!

— Только то, что он мертв.

— Правда? А я слышал, что он здесь, в Нью-Йорке.

Андреас неловко повернулся в кресле, безуспешно пытаясь заставить себя не развивать эту тему.

— От кого ты это слышал?

— Полагаю, что источник ненадежный. И все-таки я хочу, чтобы ты знал и об этом. Вполне вероятно, что он появится. Ты ведь никогда не верил в то, что он умер.

— Я не хочу говорить о Мюллере. Я хочу увидеть Алекса.

— Да. Я дважды был в больнице. Первый раз он отказался со мной встретиться.

— Мне жаль.

— Но ты не удивлен. Он может отказаться и от встречи с тобой. Ты готов к этому?

Готов к этому. Как можно быть готовым к тому, что больной сын отказывается от встречи с тобой? Возможно, смертельно больной. В своей жизни Андреас прошел через многие испытания, но не мог представить себе ничего хуже, чем нежелание сына увидеться с ним. Он запретил себе думать об этом.

— Я думаю, Мэтью сумеет его убедить.

— Превосходно. Слушай, давай на часок забудем этот удручающий разговор. Пойдем в гостиную, выпьем коньяку.

— Мне нужно немедленно увидеть Алекса.

— Посещения разрешены только вечером. Мы все поедем после ужина.

— Нет. Я поеду только с Мэтью.

— Конечно. Он ужинает с нами. Потом вы оба поедете к Алексу.

Старый интриган все продумал. Ну ладно, в любом случае еда будет вкусной, а присутствие Мэтью скрасит вечер. Обычно непьющий, Андреас согласился на рюмку коньяка с Фотисом. Это, похоже, именно то, что ему было сейчас нужно.

— У тебя есть «Метакса»?

— Лучше. «Реми Мартин ХО».