"Тьма на ладони" - читать интересную книгу автора (Фудзивара Иори)

12

В общем, выходило так, что много лет она прожила без будущего. И тут к ней явился принц на белом коне. Если не вспоминать, чем он кончил, — вполне симпатичный принц. Пускай и не первой молодости. И стали они жить-поживать… Обычная история, каких тысячи.

Ничего этого я, конечно, вслух не сказал. За эти двадцать лет я общался с Исидзаки всего два раза: когда устраивался на работу — и когда увольнялся. Но ее рассказ о нем — человеке воспринял довольно естественно. Может, он и не был великим менеджером. Однако его щепетильность в подобной ситуации меня не удивила. «Спасибо тебе за все…» — вновь прозвучали в ушах слова старика. И потонули в голосе Киэ Саэки.

— Я всю жизнь лелеяла мечту о своем ресторанчике. А он ее осуществил. Конечно, я там только арендатор. Заправляю, скорее, на правах какой-нибудь племянницы. Но я наконец стала свободной! А через пару лет, несмотря на кризис, даже смогла открыть филиал.

— А потом и квартиру в центре приобрести… — добавил я.

— Это в рассрочку! — невесело улыбнулась она. — Несколько лет назад, еще до кризиса, рекламный агент из банка пришел. Все раскланивался, уговаривал — отличный, мол, вариант, оформляйте кредит, вам же удобнее. А всех моих сбережений как раз на первый взнос и хватало. Вот и согласилась. Но теперь такие времена настали, что выплачивать — концы с концами больше не сходятся. Так что один ресторанчик я на днях закрываю, хоть там и просторнее. Ничего не поделаешь, придется потесниться…

Я вспомнил роскошный особняк Исидзаки. И подумал, что для аренды ресторанчика ей пришлось заплатить совсем немного. Гарантийный взнос да расходы на косметический ремонт — больше с арендатора и не требуется. Неплохое предложеньице, что говорить! Если Исидзаки действительно решил ей помочь, то все обустройство ресторана он, видимо, взял на себя. И, судя по всему, поддерживал ее основательно. Раз банкиры сами предлагали ей взять кредит — стало быть, дела процветали не год и не два. Но теперь, похоже, загоняют ее в угол с выплатами. На дворе кризис, в двух заведениях расходов вдвое больше, а опекать ее больше некому. Срочно закрыв один ресторан, еще можно успеть и не свалиться в долговую яму.

Ничего этого я тоже вслух не сказал. Только вздохнул и проворчал:

— М-да… Ну и времена пошли.

— И не говорите! — кивнула она. — Просто ужас какой-то.

Мы помолчали. И все-таки времена временами, а кое у кого и помимо экономических кризисов проблем хватало.

— Кстати, — нарушил я паузу. — В вашем рассказе было несколько неувязочек… Ничего, если я прямо спрошу? Уж извините за простоту.

— Спрашивайте что хотите.

— Когда вы узнали, что господин Исидзаки покончил с собой?

— Вчера в обед. На глаза случайно телевизор попался, новости передавали. У меня аж дыханье перехватило. Чтобы он сам наложил на себя руки?! До сих пор в голове не укладывается… Сперва я так удивилась, что даже не заплакала. Выбежала за газетами, просмотрела одну за другой — и только тогда уже слезы ручьем полились.

Я попытался представить ее заплаканной, но не смог. Тем не менее после долгого рассказа она словно устала и еще больше осунулась. Явно не выспалась этой ночью.

— Однако на поминальной службе вас не было.

— А вы представляете, что подумала бы семья, заявись туда такая гостья, как я?

— М-да, — осекся я. — Извините, глупость сморозил… Ну хорошо, вот вы говорите, что давно обо мне слышали, только имя совсем недавно узнали. Когда же он успел вам его сказать?

— В тот же день, когда повесился.

Смерть наступила глубокой ночью. Ей следовало бы сказать «за день до того». Но придираться к таким оговоркам бессмысленно. Я вспомнил рассказ Какисимы о том, как президент говорил секретарше, что отлучится.

— Значит, где-то после трех часов дня? Она удивилась:

— Я смотрю, вам много что известно… Да, он позвонил мне и сказал, что срочно хотел бы встретиться, если это возможно. Конечно, я сразу пошла, куда он сказал, в кофейню на Синдзюку.

— То есть по телефону он просто назначил встречу? И больше ничего не говорил?

— Да. Мы повесили трубки через пару минут.

— А о чем вы беседовали в кафе?

— Он предлагал, чтобы я с недельку, начиная с той ночи, пожила вместе с сыном здесь.

— В этом отеле?

— Да, — кивнула она. — Дескать, я в последнее время на работе так выматываюсь, что хотя бы от домашних забот должна отдохнуть. Номер он заказал, о деньгах велел не беспокоиться… Я, конечно, удивилась — все было так неожиданно. Но сделала, как он сказал. И только теперь поняла, от чего он хотел меня уберечь. Когда человек его положения кончает с собой, газетчики сразу начинают искать мотивы, верно же? Вот он и предвидел, какая шумиха может подняться вокруг меня. Мы ведь часто встречались на публике, он ни от кого не прятался. То каких-то моих знакомых случайно встретим, то он сам меня кому-то представит. Да о наших отношениях что угодно можно насочинять, если захотеть! Вот он и беспокоился…

— В самом деле, — сказал я. — А как он держался во время последней встречи?

— Как и всегда… Хотя нет — даже немного жизнерадостней, что ли. Словно от груза в душе избавился. Так мне теперь вспоминается. Когда человек принимает какое-то важное решение, так часто бывает, правда? Вот только…

— «Вот только» что?

— Пожалуй, было в его речи что-то необычное. Почти незаметно — но разговаривал он немного не так, как в прошлый раз.

— В прошлый раз?

— Наверное, с месяц назад. Он снимал нас с сыном на видео. Я сперва отказалась, но он таки настоял. Что совсем на него не похоже… В конце концов я сдалась, но осталось какое-то странное впечатление.

— Но разве вы не знали, что президент всю жизнь любил снимать на видео? — спросил я. — Что же странного?

— Видите ли… — начала было она, но тут же умолкла. С лица вдруг исчезло всякое выражение. — Раньше он никогда этого не делал. С тех пор как ребенок родился — ни разу. Несколько раз предлагал поснимать забавы ради, но я отказывалась, да на том все и кончалось.

Ответ, порождающий еще больше вопросов. Обычно детей снимают на видео, чтобы запечатлеть, как они растут. По словам Исидзаки, три года назад он заменил свою камеру на новую той же модели. Даже если это не его сын — возможно, именно рождение ребенка и побудило его это сделать. Если их отношения и правда такие, как она описала, то с его характером предложение «поснимать забавы ради» вовсе не выглядело странным. Значит, за ее постоянным отказом сниматься что-то стояло? То, о чем она не хотела бы говорить?

Я снова взглянул на нее. Ее лицо оставалось абсолютно бесстрастным. Меня охватило странное чувство. Зачем я здесь? И кто я такой, чтобы ковыряться в ее личной жизни? Я задумался.

— Значит, вашему сыну сейчас три года? — спросил я.

— Это вам консьерж рассказал? — Ее взгляд наконец ожил, и она улыбнулась. Так, словно смеялась над собой. — Да вы не смущайтесь. Можно и жестче вопросы задавать, я не обижусь.

— Жестче?

— Вы хотите знать, кто отец ребенка?

— Ну… Подобная «жесткость» уже слишком похожа на наглость.

— Знаете что, господин Хориэ? Вы меня извините, конечно…

— А что такое?

— Вам не идет, когда вы стесняетесь.

— Это точно, — кивнул я. — Никогда особо не скромничал. В молодости, как только хотел что-нибудь спросить, — сразу спрашивал напрямую. Но в мои нынешние годы пора уж и меру знать. Есть же какие-то пределы, что можно спрашивать, а что нельзя. Особенно при первой встрече…

— Может, вас покоробило, когда я сказала, что этот ребенок — моя блажь?

— Да нет, — покачал я головой. — Не такой уж я гуманист. Просто я до сих пор не сказал, зачем мне нужна была наша встреча. Не знаю, смогу или нет, но я хочу понять, из-за чего господин Исидзаки покончил с собой. Для этого вас и побеспокоил. Почему-то я чувствую, что обязан во всем этом разобраться. Вот и все, уверяю вас. Вы уже сказали, что ваш ребенок не имеет к моему президенту никакого отношения. Если это действительно так, то больше мне знать ничего не нужно. И если даже я не достиг своей цели — что ж, ничего не поделаешь. Я вовсе не собираюсь лезть людям в душу с вопросами, после которых меня сочтут идиотом или пошляком. Слишком уж я сам ненавижу себя такого…

Она опустила голову, но тут же подняла и посмотрела мне прямо в глаза. В ее зрачках словно зажегся какой-то свет. Сияние, которого я никогда раньше не замечал.

— Теперь понятно…

— Что именно?

— То, что он сказал во время нашей последней встречи. «Если, не дай бог, попадешь в какой-нибудь переплет, а меня не будет рядом… — да-да, он сам так сказал: „не будет рядом…" — найди человека по имени Масаюки Хориэ. Он служит у нас в рекламном отделе. Ему можно доверять во всем. Помнишь, я говорил: иногда на свете встречаются любопытные молодые люди? Он один из них». Вот так он мне посоветовал, почти дословно. Тогда я даже не сообразила, о чем он. И только сейчас поняла!

—?

Она оживилась еще больше.

— Господин Хориэ! Вы хотите понять, из-за чего он покончил с собой? Но ведь и я хочу того же! Потому сама и звонила вам среди ночи. Потому и рассказывала так долго свою историю. Если честно, я сначала не знала, верить его совету или не стоит. Но сейчас понимаю… Прошу вас, не стесняйтесь! Задавайте любые вопросы, а я раскажу все, что знаю.

— Хорошо, давайте попробуем. Правда, теперь на один вопрос стало меньше. Мне ведь действительно показалось странным, с чего это вы так подробно о себе рассказываете. Тем более — мужчине преклонных лет, да еще и при первой встрече. Не сочтите за грубую лесть, но вы, как я вижу, женщина очень разумная. И должны понимать, что даже в самых бесцеремонных вопросах может скрываться глубокий смысл. Итак, кто же отец вашего ребенка? Я, конечно, не думаю, что слыхал его имя…

Она посмотрела на меня и очень спокойно ответила:

— Примерно за год до рождения сына я отправилась в путешествие. По Юго-Восточной Азии, в одиночку. Приехала, так скажем, в одну страну. И поселилась в столичном отеле. В первую же ночь ко мне в номер вломился какой-то мужчина. Как мне показалось, владелец гостиницы. Даром что отель пятизвездочный — в той стране еще и не такое случается. На следующий день я сообщила в полицию, но меня там и слушать никто не стал. А о том, что беременна, узнала уже в Японии. Этот ребенок — от изнасилования…

Упреждая мои вопросы, она торопливо рассказывала дальше. Поначалу, конечно, рожать не собиралась. Рассказала обо всем Исидзаки. Он, разумеется, с ней согласился. И тут в ее голову полезли странные мысли. Как ей теперь кажется — порожденья ночных кошмаров. Что будет, если у нее родится ребенок от никому не известного иностранца? Может, хотя бы тогда в ее жизни что-нибудь сдвинется с мертвой точки? У Исидзаки нет внуков. Может, этот ребенок приворожит его сердце сильнее, чем это удалось ей самой? И в их безнадежных отношениях наконец появится то, перед чем он не устоит?

— Это было так глупо, — тихо прибавила она, помолчав. — Вздорная женская блажь… Как вы сказали — «разумная женщина»? Не смешите меня. Когда я сказала ему, что решила рожать, он страшно расстроился. «Если ты этого хочешь — мне остается лишь уважать твое решение…» Вот и все, что он ответил. И когда ребенок родился, обращался с ним очень нежно. Как со своим собственным — то ли сыном, то ли внуком. Настоящего отца ни словом дурным не поминал. Но, конечно, отношения наши ни капельки не изменились. И в итоге мне пришлось пожинать плоды собственной глупости. Так что… Одним словом, ребенок — мой. Мой, и ничей больше. Теперь я считаю именно так. На этом история о моем сыне закончена. Может, ее и рассказывать не стоило?..

Я понял, почему она так сказала — «в одну страну». Но не стал говорить ей об этом.

— Может, и не стоило, — только и ответил я. — Не люблю завидовать начальству.

Она чуть слышно рассмеялась — так, будто ей стало легче.

— Только память у меня уже совсем дырявая, — добавил я. — Вот и ваш рассказ я, наверно, очень быстро забуду.

— Не сомневаюсь, что вы на это способны.

— Ну да ладно, — сменил я тему. — Что мы всё обо мне. У нас еще столько вопросов осталось… Самое непонятное — что случилось между Исидзаки и Дзюнко Кагами. Почему они не поженились? Судя по вашему рассказу, они спокойно могли бы жить вместе уже лет десять. Странно, что этого не произошло. Ведь после смерти супруги уже ничего не мешало?

— Сама не пойму, — покачала она головой. — И все эти годы не понимала. Поженись они — мне ведь тоже стало бы легче. Сколько раз я уже обо всем этом думала. Но спросить его не решалась.

— А где сейчас ваша сестра, чем занимается?

— Моя сестра пропала. Никто не знает куда.

«Не угодно ли еще кофе?» — раздался голос официантки. Я молча кивнул. Та налила добавки и удалилась. Моя собеседница глубоко вздохнула.

— Вообще-то, я звонила ей вчера вечером. Подумала, вдруг она еще не знает, что случилось. В трубке сказали, что номер больше не используется… Мы ведь уже с полгода не пересекались. На всякий случай съездила в Кикумати, где она квартиру снимала. А там с почтового ящика уже и табличка с ее именем исчезла. Швейцар мне сказал, что около месяца назад она съехала. И нового адреса не сообщила.

Швейцар? Я навострил уши. Если в доме швейцар — значит, Кагами Дзюнко вела куда более роскошную жизнь, чем ее сестра…

— Странно, что она не сообщила им нового адреса, — сказал я и потянулся за кофе. — Но теперь я хотя бы понял, зачем вы звонили из города своему консьержу. Видимо, вы ожидали, что сестра сама к вам придет? Но она не пришла, не правда ли?

— Да, вы правы. Я целый день проверяла автоответчик — надеялась, что она позвонит. А консьерж мне сказал, что приходили вы. А потом ваш голос на автоответчике услышала — и удивилась. Ведь буквально накануне господин Исидзаки назвал мне ваше имя.

— А что газетчики?

— Пока вроде все тихо.

— Ну хорошо. А чем ваша сестра вообще занималась? Последнее время ее что-то не видно по телевизору.

— Лет семь-восемь назад она ушла из шоу-бизнеса. Открыла небольшой ресторанчик на Роппонги. Он так и назывался — «Кагами Дзюнко». И даже какое-то время, я слышала, был популярен, но довольно скоро она и этот бизнес свернула. Что дальше делала — я уж не знаю. Мы почти не общались. Денег на жизнь ей, похоже, хватало. Не хочу выносить сор из семьи, но я уже говорила — мы с нею не были близки как сестры. И только полгода назад, когда мне очень понадобилось, я сама позвонила.

Она с силой закусила губу. Очень красноречиво. Я ничего не сказал, и она продолжала:

— Неловко признаться, но… В общем, я позвонила, чтобы занять денег. Конечно, в каком-то смысле мы были соперницами, но мне больше не к кому было обратиться. До полной выплаты кредита за квартиру оставалось всего пять месяцев, а просить у господина Исидзаки было бы слишком унизительно. В общем, через пару дней после звонка на мой счет перевели десять миллионов иен[30]. Как раз сколько нужно. Я, конечно, сразу ей позвонила, чтобы спасибо сказать. А она ответила, что, мол, вернешь когда сможешь. И повесила трубку. Это был наш последний разговор.

— Вы, конечно, извините, но… Вам не приходило в голову, что эти деньги она тоже могла взять у Иси

дзаки?

Она опустила глаза. В зал гостиницы, оживленно галдя, ввалилась группа иностранцев. Воздух наполнился каким-то азиатским наречием. Словно стараясь отгородиться от этих голосов, она еле слышно пробормотала:

— Все может быть. Если так, то разницы никакой, верно? Поначалу я собиралась продать эту квартиру и переехать в какое-нибудь жилье поменьше. А из разницы и вернуть долг сестре. Но вы же понимаете, если она взяла эти деньги у Исидзаки — я ей этого простить не смогу.

— Да, пожалуй, я вас понимаю. Еще раз извините, конечно, но вы что же, так не любите свою сестру?

— Не знаю… Хотя, если честно, может, и не любила все эти годы. Но если я занимаю деньги у той, кого терпеть не могу, — значит, я сама не ангел. В общем, раньше я об этом особо не думала, но теперь уж точно ее ненавижу.

— Почему?

— Потому что я уверена: моя сестра каким-то образом связана с его самоубийством.

Я выдержал паузу и отхлебнул кофе, Тот уже остыл, и, кроме горечи, я ничего не почувствовал.

— А президент о вашей сестре так ничего и не говорил?

— Ни словечка. Как мне показалось, в последнее время он вообще избегал этой темы.

— Но вы сами говорили, что в их отношениях до последнего дня ничего не менялось. Откуда у вас такая уверенность?

— Шестое чувство. — Я ничего не ответил, и она продолжала: — Я в этом абсолютно убеждена. Ведь он чуть ли не каждый день с ней общался. Я это чувствовала безошибочно. И когда мы с ним в последний раз разговаривали, лишний раз это поняла. Хотя он об этом и не говорил. Меня не обманешь.

В ее голосе послышались жесткие нотки. Похоже, образ сестры в голове этой женщины сильно отличался от той Дзюнко Кагами, которую я когда-то встречал. Может, младшая сестра просто бесится оттого, что задолжала ей столько денег? Кто ее знает. У меня никогда не было ни сестер, ни братьев, чтобы судить. К тому же между ними стоял мужчина. Да и та Кагами Дзюнко, что я знал, была куда моложе, чем ее младшая сестра сегодня. Все-таки двадцать лет прошло. Люди меняются.

— Ну да ладно, — сказал я как можно мягче. — Все равно этот разговор ни к чему не приведет. Следующая загадка. Вы знаете человека по имени Ёсиюки Ёда?

— Ёсиюки Ёда?

— Экономист.

— А, тот ученый, который иногда по телевизору выступает? А что, он как-то связан с Исидзаки?

Рассказывать ей о рекламном ролике не стоило. Судя по ее реакциям до сих пор, она ничего об этом не знает. «Эти кадры — мой стыд», — сказал Исидзаки. Посвящать Киэ Саэки в проблемы совести президента нужды не было.

— Не знаю. Возможно, никак не связан. Это я так спросил, на всякий случай. Забудьте. Есть вопросы поважнее. Например, одна загадка беспокоит меня уже очень долго. Так сказать, на личном уровне…

Она наклонила голову и вопросительно посмотрела на меня. Я продолжал:

— Вы столько рассказали о себе. Выражаясь вашими словами, столько сора из семьи вынесли. И уже дали мне много пищи для размышлений. Но все же, как я заметил, у нас с вами есть одна общая

черта.

В ее глазах мелькнуло удивление:

— Какая же?

— Привычка сокращать.

— Сокращать?

— Да. Я тоже привык не вдаваться в подробности, когда речь заходит о прошлом. В своем долгом рассказе вы не сказали ни слова о семье, в которой выросли. Зато позволили мне задавать откровенные вопросы. Так вот, я пропустил, или вы забыли сказать, что вашего отца зовут Тэцуо Саэки?

Она вздрогнула.

— Да… То есть… Но он уже умер! Много лет назад.

— Инфаркт или что-то вроде?

— Да, верно. Я, конечно, отца не стыжусь, но… о семье действительно никому не рассказываю. Мало ли что подумают… А вам-то откуда это известно?

— Мой отец тоже был якудзой.

От растерянности ее словно парализовало. Я сделал вид, что этого не заметил.

— Вот почему и моих рассказов о детстве почти никто не слыхал. Правда, в отличие от вас, я стыжусь своего отца. Возможно, я не так силен духом, как вы…

Она через силу улыбнулась:

— Вообще-то, меня с такими людьми ничего не связывает, но… Вы знали моего отца?

— Нет, только имя слышал. В том мире он был особо известной фигурой.

— А если точнее — особо опасным авторитетом?

Я не ответил. Все было именно так. Когда-то дворовая шпана по всей префектуре Тиба слагала легенды о банде Саэки. Главарь банды, Тэцуо Саэки-младший, унаследовал власть от своего отца. В шестьдесят четвертом полицейский департамент, объявив якудзе первую серьезную войну, предложил всем бандитским группировкам Японии сдаться. Команда Саэки сопротивлялась до последнего, чем прославилась на всю страну. На фоне этих историй прошла моя юность. После разгона банды Тэцуо Саэки предстал перед судом, где ему постарались «пришить» сразу десять статей Уголовного кодекса, включая подстрекательство к убийству полицейского. Последнее обвинение было снято за недостатком улик. По остальным он схлопотал три года без права на амнистию, но едва успел выйти на свободу, как тут же собрал банду заново. Так мне, по крайней мере, рассказывали, когда я заканчивал школу.

В общем, Киэ Саэки знала, что говорила. Даже мой папаша водился с ее отцом. Насколько я слышал, вражды между ними не было. Все-таки с моим родителем в те времена не смела шутить ни одна даже самая безумная шайка головорезов.

Она смотрела на меня все так же озадаченно. Я по-прежнему делал вид, что мне все равно. Теперь понятно, отчего сестричкам так хочется выглядеть невинными девственницами. Чем меньше болтаешь о такой семейке, тем спокойней на свете живешь.

— И последний вопрос. Вам знаком человек по фамилии Кацунума? Имени не знаю, но, судя по возрасту, ходил в помощниках вашего отца, когда вам было лет десять…

— Нет, такого не знаю. В детстве ни я, ни сестра в доме отца не жили. С его окружением почти никак не пересекались. Чем отец занимается, я узнала лет в пятнадцать, когда уже сама начала соображать, что к чему. Фамилию эту, может, и слышала, но сейчас уже и не вспомню… А почему вы спросили?

— Да так… Вспомнил кое-что личное. Не обращайте внимания, это к делу не относится.

— Правда?

— Правда, — соврал я и посмотрел на часы. Полвторого. — Извините, что напоминаю, но ваш ребенок, наверное, скоро проснется?

Она тоже взглянула на время. И негромко рассмеялась:

— Что-то я совсем расслабилась. Даже как мать никуда не гожусь…

«Даже как мать…» Я выдержал паузу, чтобы эти слова прозвучали отчетливее.

— Госпожа Саэки! Я полагаю, вам действительно стоит какое-то время пожить здесь, в отеле. А рестораны пока закрыть. Каким бы ударом для вас это ни показалось.

— Да, именно так я и собиралась поступить. Все-таки это была его последняя воля… Большое вам спасибо за встречу.

— Ну что вы. Напротив, вам спасибо… — ответил я. И, сам не знаю зачем, вдруг добавил: — Наверное, это звучит как бред — но я и сам до сих пор не знаю, как зовут мою мать.

Уже поднимаясь из-за столика, она застыла с полусогнутой спиной. И куда-то в сторону еле слышно ответила:

— Слушать чужой бред — дурная привычка. — Мертвая пауза длилась две-три секунды. Наконец

она выпрямилась, глянула на меня и, улыбнувшись, громко произнесла:

— Господин Хориэ! Я очень рада, что мы поговорили. Я надеюсь, вы со мной еще свяжетесь?

— Да, конечно.

— Самое главное — понять, почему он так поступил… Вы же сообщите мне все, что узнаете, правда?

— Будьте уверены! — пообещал я без всякой уверенности в душе.

Продолжая улыбаться, она сказала «спасибо». Затем отвернулась и победной походкой направилась к лифтам.

Проводив ее фигурку глазами, я тоже поднялся.

Голова еще кружилась, но совсем слабо, жар почти прошел. Пожалуй, в таком состоянии можно и на работу заглянуть. Размышляя об этом, я подошел к выходу из отеля, и стеклянные двери разъехались в стороны.