"Звезда любви" - читать интересную книгу автора (Тернер Дебора)

5

Свой двадцать четвертый день рождения Моника встречала в одиночестве. Праздник — нельзя сказать, что слишком радостный, — пришелся на воскресенье. И она совершенно не представляла, чем себя занять. Можно было, конечно, нарядиться и отправиться в ресторан, но что за удовольствие пировать без компании? Можно было поехать к Майклу, он приглашал, но это означало бы только новое выяснение отношений и никакой радости.

После выпускного бала, где он все-таки разглядел наконец ее расцветшую красоту и влюбленность, Майкл стал замкнутым и молчаливым. Возможно, Джордж, что-то заподозрив, поговорил с ним и сказал то же, что и Монике, — им не быть вместе, пока он жив. Во всяком случае, общение сводных брата и сестры свелось до минимума — пожелание доброго утра и спокойной ночи, мимолетная улыбка при встрече.

А Моника ведь была уверена, что ей удалось разбить лед в их отношениях. Танцуя, Майкл обнимал ее как женщину. И были потом поцелуи — первые в жизни... и пугающее, но сладкое ощущение пульсирующей теплоты в груди, когда рука Майкла скользнула по ее бедру и задержалась там на секунду.

Они вернулись домой только под утро, тихонько открыли дверь и проскользнули в дом. Моника втайне надеялась, что Майкл поднимется к ней в комнату, и боялась этого до дрожи. Но ничего не случилось: он просто чмокнул ее в щеку. Растерянная и недоумевающая, она долго стояла перед зеркалом, разглядывая свое отражение. И пальцами касалась губ, горевших от поцелуев.

И больше ничего. А потом заболела мама. Врачи не могли понять причину страшных головных болей, которые не ослабевали даже под воздействием морфия. За короткий, заполненный тихими хриплыми стонами месяц Джулия буквально истончилась, словно пышная роза, спрятанная между страницами книги и высохшая, увядшая, потерявшая все свои яркие краски.

Джордж не находил себе места, но ничем не мог помочь — его любимая медленно угасала. И однажды утром он, пошатываясь, вошел в комнату Моники, и она по его осунувшемуся, сразу постаревшему лицу все поняла без слов. Он не намного пережил Джулию. И, кажется, покинул этот мир с облегчением, надеясь вновь воссоединиться со своей возлюбленной уже на небесах, где ничто не сможет их разлучить.

Майкл и Моника, подавленные общим горем, остались одни в трехэтажном особняке. Они слонялись по комнатам, не зная, чем заняться, вечерами подолгу сидели в гостиной, молча перебирая и передавая друг другу фотографии, на которых запечатлено было прошлое счастье двух уже немолодых людей. Вот Джордж и Джулия на яхте, оба в белоснежных костюмах, загорелые, смеющиеся, с бокалами в руках. Вот они загорают в саду — солнечные блики на обнаженных плечах, полосатые шезлонги, кусты ярко-красных пионов. А это — светская вечеринка, и свет играет на бриллиантовом колье Джулии, подаренном Джорджем в день свадьбы.

Только теперь, потеряв родителей, Майкл и Моника начали понимать, что слишком часто были к ним несправедливы, а иногда и жестоки. Это старая истина — мы не ценим того, что имеем. Сколько раз в начале совместной жизни они своими глупыми ссорами доводили Джулию, пытавшуюся помирить их, до слез. И она ведь ни о чем не рассказывала Джорджу, хранила все в себе.

Однажды осенним ветреным вечером, когда печаль стала совершенно нестерпимой, Майкл сказал:

— Хватит, так больше нельзя. Жизнь ведь продолжается, как ни цинично это звучит.

Моника подняла на него заплаканные глаза, не понимая, к чему он клонит.

— Думаю, им было бы не слишком радостно видеть, как мы тут зарастаем паутиной. — Он решительно встал, задул свечи и зажег яркий верхний свет. — Давай-ка займемся уборкой, хватит предаваться грусти.

— Зачем? — равнодушно спросила Моника. — Мне ничего не хочется.

— Затем, что мы превратили дом в свинарник. Поднимайся!

— Можно вызвать миссис Перкинс, она все сделает.

— Я не могу ждать до завтра.

Майклу были присущи такие порывистые жесты. И когда его обуревала жажда деятельности, противиться ему было почти невозможно. Моника нехотя встала, потянулась, чувствуя, что мурашки бегут по коже.

— Я буду пылесосить, а ты отправляйся на кухню и вымой посуду. Да не стой же на месте!

В ту ночь поздние прохожие с изумлением прислушивались к звукам музыки — ритмичное бодрящее кантри, — доносящимся из-за ограды, и видели, как ярко горят окна в доме, и за ними иногда мелькают тени. К утру все было убрано, вымыто, вычищено. Уставшие — физически, но не душевно, — Моника и Майкл завтракали в саду, под лучами встающего солнца. Роса холодила ноги, ветерок ерошил волосы, и впервые за три недели они улыбнулись друг другу без печали. Да, Майкл был прав, жизнь продолжалась.

— Я не поеду в университет, — как бы между делом заявил он, допивая свежезаваренный чай.

— Почему? — озадаченно спросила Моника.

— Ну... у меня теперь достаточно денег, чтобы ничем не заниматься. — Он взглянул на нее и потупился. — Извини, я не хотел...

— Ничего, что ты! Я и так благодарна Джорджу. Он ведь мог вообще ничего мне не оставлять.

— А ты что будешь делать?

— Еще не решила, — ответила Моника.

Хотя тайный план — сладкий, жгучий — существовал. Она и сама себе не решалась признаться, что мечтает о том, что теперь они заживут с Майклом вместе, но уже не как брат и сестра. В ее представлении все выходило просто, тем более что ничего не пришлось бы менять. Только спальня стала бы общей... Но она пока не знала, как поделиться с ним этой потрясающей, как ей казалось, идеей.

Ей было всего двадцать — и никакого любовного опыта, потому что весь накал чувств концентрировался на Майкле и только на нем. Несколько поцелуев, горячее объятие и ощущение упущенной возможности — вот все, что связывало двух молодых людей. Но Моника была уверена, что сумеет дать понять: она именно та, единственная, кто подарит ему вечное счастье.

— Может, сходим вечером куда-нибудь? — спросила она. — Или это будет неприлично?

— Думаю, нет. Кстати, Дайана уже давно звала нас в гости. — Майкл встал и потянулся.

Моника, прищурившись, смотрела на него — юный бог, белокурый и синеглазый, с солнечным ореолом над головой. Ей совсем не хотелось идти к Дайане: там будет много людей, придется улыбаться и отвечать на сочувственные вопросы. Мечталось об ином — романтичный ужин, с шампанским и тихой музыкой. И прогулка при полной луне по пустынным улочкам города — рука Майкла на ее плечах, и общая тень, одна на двоих, скользит по тротуарам в желтоватом свете фонарей. А потом, когда они вернутся домой...

— Значит, договорились. Я заеду в банк и кое с кем встречусь, а вечером отправимся к Дайане.

Не дожидаясь ответа, Майкл ушел. Так быстро, что Моника даже не успела возразить. Ну что ж, ладно. Прогулку можно устроить и после вечеринки. Она поднялась к себе, выбрала платье и разложила на кровати — длинное, серебристое, со смелым разрезом вдоль бедра. А к нему открытые туфельки на высоком остром каблучке. Почти Золушка, улыбнулась она. Главное, чтобы Майкл согласился на роль принца.

Радость, чистая, незамутненная, переполняла Монику. Ей было немного стыдно, что она больше не предается грусти. Но боль от потери Джулии уже притупилась, а о Джордже она не могла себя заставить сильно горевать — они никогда не питали друг к другу нежных чувств.

Предвкушая скорую встречу с Майклом, которая должна была, по убеждению Моники, стать переломной в их отношениях, она прилегла на диван в гостиной и незаметно погрузилась, как в теплую пенную воду, в глубокий сон, где был Майкл, снова Майкл и только Майкл.

Вечеринка оказалась довольно скучной — видимо, потому что все гости знали о несчастье, постигшем двух молодых людей. И старались всячески выразить им свои соболезнования, сказать что-нибудь утешающее. Моника сразу потеряла Майкла из виду: он явно не стремился остаться с ней наедине. Его улыбающееся лицо мелькало то тут, то там — возле барной стойки, у лестницы, а то он вдруг скользил мимо в танце, обняв какую-нибудь местную красотку.

Ближе к полуночи он подошел наконец к Монике, скучавшей в обществе нескольких семейных пар.

— Поехали, я отвезу тебя домой.

Она радостно вскочила и, попрощавшись с хозяйкой, заспешила к двери. Майкл ждал на ступеньках, закуривая сигарету и ладонью прикрывая огонек зажигалки от ветра.

— Может быть, прогуляемся? — с невинным видом спросила Моника.

Вечеринка не оправдала надежд, он даже не заметил, кажется, ее платья и прически, на которую был потрачен целый час.

— Давай как-нибудь в другой раз, ладно? — Он включил зажигание и сразу же рванул с места. — Мы договорились заехать еще в один клуб.

Моника прикусила губу, чтобы не расплакаться от разочарования. Значит, он вовсе не собирается провести ночь с ней? У него какие-то свои дела и развлечения, а она снова превратилась в младшую сестренку, от которой хочется поскорее избавиться?

— Не огорчайся, малышка. — Он, видимо, почувствовал ее обиду. — Тебе ведь еще нет двадцати одного года, а несовершеннолетних туда не пускают. — Он дружески погладил ее по плечу. — Ничего, скоро и у тебя начнется ночная жизнь. Ты еще не одного парня с ума сведешь.

А ей нужен только он! Моника почти не слушала этих успокаивающих слов. Майкл или ничего не понимал, или успешно притворялся непонимающим. Высадив ее у ворот, он развернулся и, уже отъезжая, крикнул в открытое окно:

— Не жди меня, ложись спать!

Она подошла к дому, еле сдерживая слезы. Мечты разбились вдребезги, как стеклянный елочный шар — только что он искрился под светом, сиял и переливался, а в следующую секунду на полу блестят осколки, никому не нужные и ничем не напоминающие о былой красоте.

Моника провела бессонную ночь, стоя у окна своей спальни и вглядываясь в предрассветную мглу, прислушиваясь, не идет ли машина. Майкл вернулся около девяти, когда она уже завтракала на террасе. От него пахло вином и духами, а на белом джемпере видны были следы губной помады.

Вяло помахав рукой, он сел напротив и налил горячего кофе. Не поднимая глаз, Моника спросила:

— Хорошо провел время?

— Ничего. — Он медленно пил, наслаждаясь каждым глотком. — А ты? Почему такая бледная? Плохо себя чувствуешь?

— Нет, все замечательно. — Она не могла заставить себя улыбнуться, а голос дрожал.

— Ну и хорошо. Ладно, пойду отсыпаться.

И все. И ни слова больше. Моника осталась одна, растерянная и обиженная. С этого дня началась их новая жизнь: Майкл пропадал где-то с друзьями — днем плавал на яхте или загорал на частном пляже в компании таких же молодых бездельников, а ночи проводил в клубах или на вечеринках, в обществе девушек — доступных и веселых, ничего не требующих, кроме дармовых коктейлей и ужина в недорогом ресторанчике.

Моника снова почти не видела его. Но неотвязная надежда преследовала ее, как охотник преследует жертву. Она поняла, что не в силах больше выносить эти муки ревности, и решила поговорить с ним — хотя бы один раз! — откровенно и без обиняков. Она заготовила целую речь с признанием в любви, отрепетировала ее перед зеркалом и сама так расчувствовалась, что учащенно забилось сердце.

И ей повезло — в пятницу Майкл никуда не поехал, потому что простудился. Это был шанс! Моника приготовила бутерброды, сварила глинтвейн, добавив в вино побольше корицы и гвоздики, и принесла поднос в гостиную, где предел ее мечтаний возлежал на диване, обмотав, несмотря на жару, горло шерстяным шарфом.

— Ты хотя бы не курил так много, — сказала она тоном заботливой мамочки, тоже забираясь с ногами на диван.

— Угу.

— И, по-моему, эти твои ночные забавы тоже не лучшим образом влияют на здоровье.

— Ага.

— И вообще, ты совершенно перестал следить за собой...

— Умоляю тебя, не читай мне нотаций, я уже большой мальчик. — Он подул на дымящийся глинтвейн и сделал глоток. — Здорово у тебя получилось.

— У меня много и других талантов. — Моника подхватила его легкомысленный тон.

— Да, ты прекрасно рисуешь, печешь вкусные пирожки с яблоками, придумываешь классные костюмы...

— А как я целуюсь?

Майк осекся и замолчал, занялся сандвичем с сыром и ветчиной.

— Так как я целуюсь? — Она была настойчива. — Есть у меня к этому талант?

Ему пришлось отвлечься от еды, потому что Моника положила руку, горячую тонкую руку, ему на колено.

— Подростком ты очаровательно чмокала меня в щеку. — У него еще оставалась возможность обратить разговор в шутку. — Помнишь, как ты специально красила губы помадой Джулии, чтобы она решила, будто у меня есть девушка?

— Я это делала, потому что... — Она сделала паузу и придвинулась ближе. — Потому что была в тебя влюблена.

— Все мы в переходном возрасте влюбляемся, — задумчиво протянул Майкл. — А потом это проходит, остается только воспоминание.

— Нет, ты не понял. — Моника повернулась к нему всем телом, сдерживая внутреннюю дрожь, — сейчас или никогда. — Я до сих пор люблю тебя.

— Ну-ну. — Он успокаивающе похлопал ее по ладони. — Что ты, малышка.

— Я люблю тебя! — крикнула она. — Люблю! Уже четыре года, а ты не хочешь этого увидеть. Ты ведь целовал меня, помнишь? На выпускном балу. Это ведь было не просто так? Правда?

— Я не помню. — Он пожал плечами. — Возможно, я выпил слишком много шампанского.

— Нет! Нет!

Моника вскочила и бросилась вон из гостиной, вверх по лестнице, в свою комнату и с грохотом захлопнула дверь. Он врет, он все врет, это невозможно!

— Открой, пожалуйста. — Майкл постучал, выждал минуту, постучал снова. — Я не хотел тебя обидеть.

— Уходи!

— Моника, не глупи, открой, и мы спокойно поговорим.

Она нерешительно покачала головой, потом все-таки повернула ключ. Майкл стоял на пороге, такой близкий, нестерпимо близкий и желанный. И она, не раздумывая больше ни секунды, почти не контролируя себя, бросилась к нему. Он отступил, но ее руки уже обвились вокруг его шеи, а жаркие губы прильнули к щеке.

— Не надо, малыш, не надо... Я не выдержу, не мучай меня, — шептал он. — Нам нельзя этого делать.

— Почему?

— Это неправильно, поверь мне.

— Я люблю тебя. Остальное не важно.

— Нет...

— Не нужно слов.

Она приникла к его губам, вкладывая в поцелуй всю силу страсти, все свои сладкие мечты, все трепетные надежды. И именно в это мгновение, а не неделей позже, она стала женщиной. Ей казалось, что тело накалено до предела, что жар, исходящий от нее, обожжет Майкла. И эта вспышка затмила сознание, смела все барьеры, словно пенный поток. И ничто сейчас не смогло бы остановить ее...

Моника плохо помнила, как они снова оказались в гостиной на диване. Но она не выпускала Майкла из объятий, прижимая его к себе. Он отвечал на поцелуи, его руки блуждали по ее телу, расстегивая пуговицы на блузке, нежно касаясь разгоряченной кожи. Но он совершал эти движения как будто бессознательно, подчиняясь воле Моники.

Она уже почти завладела им и сама испугалась своей решимости. Мужская анатомия была известна ей только по медицинскому атласу, и, несмотря на современное образование, многочисленные фильмы с довольно откровенными сценами и рассказы школьных приятельниц, Моника не совсем ясно представляла себе, что и как должно происходить. Только знала, что сначала будет боль, а потом ни с чем не сравнимое наслаждение.

Она теряла голову, задыхалась, таяла. И, следуя вечному инстинкту, притягивала Майкла к себе. Но в самый последний момент, когда все должно было произойти, он резко отстранился и сел, потирая ладонями глаза.

— Иди сюда, — требовательным шепотом позвала Моника, проводя кончиками пальцев по его обнаженной спине.

— Нет, хватит. — Он встал и начал быстро одеваться. — Пойми, я не могу этого сделать.

— Но почему, почему? — Она приподнялась на руках, глядя на него снизу вверх. — Ты совсем меня не любишь?

— Люблю. Очень люблю. — Он помолчал, подбирая слова, чтобы не обидеть. — Но как сестру.

— Что? — Моника не верила ушам, у нее в голове не укладывалось, что он может не ответить на ее пылкие чувства взаимностью.

— Извини.

Она упала ничком на диван, как подкошенная. Майкл постоял, глядя на нее, потом бережно прикрыл пледом.

— Потом ты поймешь, что я был прав, — вздохнув, сказал он и тихонько вышел из комнаты.

Глотая слезы, Моника чутко прислушивалась, уверенная, что он сейчас вернется. Невозможно было представить, что на этом все завершится. Прошло пять минут, десять, она услышала, как хлопнула входная дверь, а потом заработал мотор. Он уехал! Он просто взял и уехал, оставив ее в одиночестве, какая жестокость, какое равнодушие.

Моника отомстит ему! Она уже решила, что сделает — отдаст первому встречному то, от чего отказался Майкл. Господи, несколько лет она не видела никого вокруг, не обращала внимания на молодых людей, старавшихся ей понравиться. Она даже ни разу по-настоящему не целовалась ни с кем.

Приятельницы по колледжу удивлялись и посмеивались за спиной Моники, называя ее в шутку новоорлеанской девой. Конечно, ведь они все уже попробовали тот запретный плод, который кажется таким сладким, пока не доступен. И который часто теряет свою привлекательность после первой же пробы.

Хороша же она была — ждать так долго, а получить в результате пустоту, сохранявшую запах тела Майкла, запах солнца и ничем не разрешившейся страсти. Моника уткнулась лицом в подушку, свернувшись под пледом калачиком. Ее мечта, ее любовь, нежность и доверчивость оказались совершенно не нужны Майклу.

Она для него только сестра? Отлично! С этого дня она будет жить самостоятельно, ни в чем не спрашивая его совета или разрешения. И пора уезжать из этого дома, а лучше из города. А еще лучше вообще покинуть на какое-то время Америку. Моника вспомнила, что недавно ей предлагали поехать на стажировку в Париж, в довольно известное модельное агентство, но она отказалась, потому что не хотела ни на минуту расставаться с Майклом.

Теперь она с радостью примет приглашение. Как пишут в любовных романах, путешествие — лучшее лекарство от тоски. Ей было всего двадцать лет, но она уже казалась себе очень взрослой, много испытавшей в этой жизни и во многом разочаровавшейся женщиной. Да, Париж ждет ее — новые знакомства, интересная работа, выставки, театры, поклонники... Но прежде она все-таки расстанется со своей невинностью — пора вступать во взрослую жизнь. А Майкл... Он еще пожалеет о том, что поступил с ней так жестоко.

Очень скоро у Моники появилась возможность претворить свой замысел. Она уже собрала вещи и забрала из кассы билет на самолет до Парижа, уже была готова к отъезду, когда за день до отлета ей позвонил один из бывших приятелей. Они договорились встретиться в кафе ближе к вечеру, поужинать, а потом сходить на танцы.

Моника обрадовалась, увидев, с каким восхищением разглядывал Билл ее стройную фигурку: она понравилась, и это облегчало дело. Он тоже был вполне симпатичным, но, конечно, не шел ни в какое сравнение с Майклом. Правда, теперь это уже не имело никакого значения.

Разговаривая о пустяках, они поужинали и отправились прогуляться. Когда Билл нерешительно положил руку ей на плечо, Моника не стала вырываться, напротив, прильнула к нему, пытаясь вызвать в себе хоть какие-то чувства, похожие на желание.

— У меня здесь недалеко живет приятель, художник. Может, зайдем к нему, посмотрим картины?

Моника согласно кивнула: все складывалось так, как надо. Они купили по дороге пару бутылок шампанского и пакет ярко-оранжевых апельсинов. Приятеля, конечно, не оказалось дома, зато у Билла нашелся запасной ключ. Все происходило так, как рассказывали приятельницы. И Моника с каким-то отстраненным любопытством наблюдала за действиями Билла, не испытывая ни страха, ни радости.

Он задернул шторы и включил маленькую настольную лампочку под зеленоватым абажуром, открыл шампанское, — пробка вылетела из бутылки с громким хлопком, — разлил пенящийся напиток в два высоких бокала, произнес несколько ничего не значащих слов. Видимо, его немного смущало равнодушие Моники, но она никак не могла заставить себя изображать страсть. Ей лишь хотелось, чтобы все поскорей закончилось.

И когда он поцеловал ее в губы и обнял, решительно притягивая к себе, она закрыла глаза и позволила ему завладеть ее телом. Он снял с нее легкий сарафан и кружевные трусики и прошептал сдавленным голосом, что она очень красива. Моника слышала, как Билл раздевался, потом ощутила прикосновение его горячих рук.

И вдруг ей стало страшно, когда она почувствовала тяжесть мужского тела. Запаниковав, она попыталась вырваться, но Билл воспринял это как желание поддразнить его и стал действовать решительней. Мгновенная боль пронзила Монику, она застонала, выгнулась. А уже через минуту все завершилось.

Так вот что значит быть женщиной? А где же то удовольствие, о котором столько говорят и пишут, где сладостные содрогания и воспарения до небес? Ведь с Майклом, хоть они и не стали близки, все было совсем по-другому: она теряла рассудок, пылала страстью — и для этого хватало одного легчайшего прикосновения. Неужели наслаждение возможно лишь тогда, когда подкреплено истинным чувством?

Моника встала и, не глядя на Билла, начала одеваться. Он спросил, что случилось, и ей нечего было ответить. В общем-то, не случилось ничего особенного, просто девушка, нет, уже женщина, вступила в новую жизнь — во всяком случае, так ей казалось.