"Звезда любви" - читать интересную книгу автора (Тернер Дебора)

4

Моника приняла душ и, набросив на плечи полотенце, уселась за рабочий стол. Сон подкрадывался на мягких лапах, но нужно было еще сделать эскизы для Энтони. И никакая усталость не позволила бы ей увильнуть от этого дела.

Она закрыла глаза и мысленно представила его фигуру и лицо. Костюм для верховой езды! Складывалось впечатление, что он заказал его просто так, от скуки, совершенно не нуждаясь в обновке. Ладно, посмотрим, что получится.

Поставив рядом кофейник и чашку, Моника с головой ушла в рисование. Карандаш скользил по бумаге, тихонько тикали часы, отсчитывая время. И когда она оторвалась от своих фантазий на тему мистера Стоуна, за окном уже брезжил рассвет — тонкая розовая полоска появилась на небе, слышны были первые птичьи трели.

Моника потянулась и встала, сложила в папку готовые эскизы, ужасно довольная собой. Хорошо, что работа приносила ей такую радость, иначе она бы просто сошла с ума. Есть немного времени для сна, сегодня можно прийти попозже. Забираясь под прохладную простыню, она улыбалась, предвкушая, какое будет лицо у Энтони, когда он увидит, что она для него приготовила. И пусть только попробует выразить недовольство!

Засыпая, она снова представила его изумрудные глаза в тени густых ресниц и россыпь веснушек на щеках. Какое, наверное, это блаженство — медленно целовать их, одну за другой, едва касаясь губами теплой кожи. И чувствовать, как постепенно разгорается страсть, окатывая тело горячей волной, туманя рассудок... Он снился ей до резкого звонка будильника, возвестившего наступление нового дня.

Моника приехала в ателье к одиннадцати часам, потому что никак не могла заставить себя выбраться из постели. На перекрестке, недалеко от дома, дежурил тот же полицейский, и она подарила ему очаровательную улыбку, проезжая мимо на допустимой скорости.

Джастин, как обычно, пила кофе: можно было только удивляться, как выдерживает ее сердце. Потертые джинсы, оранжевая безрукавка и плетеные сандалии. Совершенно неподобающий вид, но заставить ее надеть что-нибудь более приличное невозможно. Она и через два года оставалась портовой девчонкой, привыкшей во всем полагаться на себя. Возможно, это больше всего и импонировало Монике.

— Привет, босс! Как вчерашний ужин? — Глаза Джастин хитро блеснули. — Судя по всему, у вас была горячая ночка.

— Да уж, — усмехнувшись, ответила Моника, — я до рассвета готовила эскизы для мистера Стоуна. Кстати, он уже пришел?

— Нет, — протянула Джастин, — я думала, вы вместе приедете. Что-то не сладилось?

— Не все, знаешь ли, едва познакомившись, укладываются в постель.

— Да ну? — Смуглая рука с коротко остриженными ногтями похлопала по столу. — Вот это новость! Наверное, у богатых свои причуды, — ехидно добавила Джастин, но, заметив, как помрачнела Моника, переменила тон. — Сварить вам крепкого кофейку? Лучшее средство от всех бед.

— Да, спасибо. Принесешь в кабинет?

— Конечно.

Моника раздвинула тяжелые темно-кремовые шторы, впуская в комнату солнечный свет. Где же Энтони? Она всю дорогу представляла его лицо, заготавливала какие-то слова для разговора, примеряла улыбки — а его просто не было. Может, он обиделся на ее вчерашний поспешный уход?

Она нерешительно сняла телефонную трубку, но тут же вспомнила, что не знает номера. Она даже не знала, где Энтони живет. А если с ним что-нибудь случилось? Словно холодная рука сжала сердце. Возвращался поздно, дорога плохо освещена, крутые повороты, отказавшие тормоза...

Моника развернула свежую газету и первым делом просмотрела хронику дорожных происшествий. Ничего. Пожалуйста, пусть с ним все будет хорошо. Пожалуйста! Она сжала пальцы, острые ногти впились в ладонь. И только почувствовав боль, она пришла в себя. Да что же это такое? В кого она превращается?

Ведь и так понятно, что мистер Стоун или проспал, или просто решил не утруждать себя посещением ателье. Скорей всего, вчерашний совместный ужин произвел на него не лучшее впечатление, и теперь ему незачем продолжать общение. А она изображает тут взволнованную барышню, вместо того чтобы заняться делами.

Все это ерунда — и точка. Но почему тогда так больно, а от какой-то детской обиды на глаза помимо воли наворачиваются жгучие слезы. Ей безразлично, безразлично, безразлично! Моника подошла к зеркалу: отражение выглядело бледно — тушь потекла, волосы растрепаны. Надо немедленно привести себя в порядок и забыть — заставить себя забыть! — об Энтони.

Когда Моника заканчивала причесываться, в кабинет заглянула Джастин.

— С кофе придется подождать, — сообщила она. — Там пришли эти две куклы — Борни, Шорни...

— Хорни, — машинально поправила Моника. — Проводи их в примерочную и позови миссис Прински.

Она торопливо припудрила лицо и, отрепетировав перед зеркалом доброжелательную улыбку, вышла из кабинета.

— Здравствуйте, как поживаете?

Мать и дочь с одинаковым выражением превосходства на гладких лицах сидели на узком диванчике, прижимаясь друг к другу плечами — как два манекена, со вкусом наряженных, но совершенно неживых.

— Сейчас мы снимем мерки, — объявила Моника, ощущая себя крохотной под их пристальными взглядами. — И к завтрашнему дню раскроим ткань...

— Нам хотелось бы побыстрей. — Миссис Хорни достала из сумочки платочек и обмахивалась им, распространяя по комнате приторный запах розового масла. — Понимаете, мы собираемся на пикник, на залив.

— Я постараюсь вас не задерживать, — вставила она.

— Да, на залив, — продолжала, словно не расслышав, миссис Хорни. — Мистер Стоун обещал показать нам виллу, которую собирается купить.

— Говорят, чудесное местечко, — добавила Кристина, не сводя с Моники ангельски голубых глаз. — Кажется, вы когда-то бывали в тех местах, мисс Брэдли?

— Да, — глухо ответила она.

По счастью, в комнату вошла миссис Прински с сантиметром, висящим на шее, и блокнотом.

— Доброе утро, дамы. Позвольте...

— Я оставлю вас. — Моника неимоверным усилием воли заставила себя улыбнуться. — До завтра. Всего хорошего.

На подгибающихся ногах она добралась до кабинета, с грохотом закрыла дверь и буквально упала в кресло. Первые несколько минут ни одна мысль не приходила в голову, Моника просто сидела, не двигаясь, и равнодушно слушала надрывный звон телефона. Он замолчал, но вскоре разразился новой серией звонков.

— Я слушаю.

— Здравствуй, дорогая, как дела? У меня все отлично. — Знакомая скороговорка.

Можно было не сомневаться — это Дайана. Только она начинала любой разговор подробным рассказом о собственных делах.

— Представляешь, вчера купила потрясающий браслет! И недорого, всего полторы тысячи. Я тебе обязательно потом покажу. Ты ведь придешь ко мне завтра? Я решила устроить легкий ужин в саду, так, ничего особенного — икра, шампанское. И будет еще маленький сюрприз. — Поток слов на мгновение прервался: очевидно, Дайану смутило молчание в трубке. — Ты слушаешь?

— Да.

— Ну вот, я тебе пока ничего не скажу. Кстати, это правда?

— Что? — устало спросила Моника, уже предугадывая, о чем пойдет речь.

— Что ты ужинала с мистером Стоуном? Мне человек пять об этом рассказали: будто ты была... Как бы это выразиться помягче... В общем, слегка подшофе и всячески пыталась его соблазнить. Зачем он тебе понадобился, не понимаю? Надеешься отвоевать виллу? По-моему, это глупо.

Моника осторожно положила трубку на стол и обхватила ладонями голову. Это невыносимо! Ну почему, почему каждый ее шаг отслеживается с таким пристальным вниманием, словно она беглая принцесса или глава мафиозного картеля? Неужели у этих людей нет в жизни других тем для разговоров, кроме личной жизни Моники Брэдли?

— Алло! Куда ты пропала? Алло!

— Извини, Дайана, ко мне пришли.

— Ну вот, — недовольно сказала та, — не дадут спокойно поговорить. Ладно, я перезвоню.

Тишина принесла облегчение, но ненадолго. Похоже, сегодняшний день будет тяжелым, очень тяжелым. Но Энтони... Нет, конечно, он ничем ей не обязан и имеет право общаться с кем угодно. Но он мог хотя бы предупредить, что не заедет. А она-то хороша! Так старалась, так выкладывалась, делая эти проклятые наброски!

Моника вскочила в странном возбуждении, раскрыла папку и, достав рисунки, уже хотела смять их, разорвать, но в последнее мгновение остановилась. Нет, пусть останутся — хотя бы в качестве напоминания о ее глупости и доверчивости.

Она никак не могла успокоиться и ходила по кабинету от стены к стене, сжимая кулаки. Если бы Энтони сейчас оказался рядом, она бы высказала все, что думает о нем. Или нет, она бы молча указала ему на дверь...

— Босс, там прибежал какой-то смешной мальчишка и требует впустить его к вам. — Джастин с удивлением посмотрела на разбросанные по полу листы ватмана. — Что случилось? Вам нехорошо?

— Все нормально, — с трудом ответила Моника, еле двигая губами. — Что за мальчишка?

— Не знаю. У него огромный пакет, и он требует лично вас. Может, там бомба?

— Хорошо бы, — прошептала Моника. — Впусти его.

Мальчику на вид было лет двенадцать, и он действительно выглядел потешно: большие уши постоянно двигались, на губах сияла безмятежная улыбка, а одет он был в матросский костюмчик, и при этом — босиком.

— Вы мисс Брэдли?

— Да, я.

Мальчик моментально отвернулся и яростно зашуршал бумагой.

— Вот, это вам! — В его руках оказался огромный букет роз, видимо недавно срезанных, еще влажных от росы и головокружительно пахнущих.

— Вот это да! — воскликнула Джастин. — Ну-ка давай сюда эту прелесть!

— Велено передать мисс Брэдли лично! — Мальчишка отпрянул в сторону.

— Спасибо, — сказала она, принимая букет. — От кого цветы?

Он помотал головой, потом решительно направился к двери, минуя удивленную Джастин.

— Эй, постой-ка! Тебе же задали вопрос. — Она попыталась ухватить его за рукав.

Но мальчишка увернулся и выскочил из кабинета, крикнув на бегу:

— Это от вашего мужа!

Джастин всплеснула руками.

— Нет, вы только подумайте! Что за глупости, какой муж? — Она обернулась к замершей Монике. — Вы что-нибудь понимаете?

Та молча покачала головой, но на самом деле вспомнила вчерашний розыгрыш полицейского — Энтони сказал, что они молодожены, и офицер тотчас поверил. И как сладок был этот притворный поцелуй — ничем не хуже настоящего. А теперь вот розы... Что это — попытка извиниться или тонкая издевка? Скорее, второе: ведь можно было позвонить и сказать прямо, что планы изменились.

— Так что будем делать с цветами? — спросила Джастин, которая, оказывается, все еще стояла рядом, пристально глядя на Монику.

— Выброси, — коротко ответила та.

— Жалко, они такие красивые. А как пахнут! — Она протянула букет. — Понюхайте!

Моника отшатнулась, словно ей предложили яд.

— Слушайте, босс, с вами явно что-то не в порядке. Давайте я вызову врача.

— Нет. — Она резко отвернулась. — Извини, мне надо побыть одной.

Джастин, пожав плечами, вышла из кабинета, тихонько прикрыв за собой дверь. Моника медленно опустилась на диван и закрыла ладонями лицо. Сейчас она чувствовала себя такой слабой и одинокой, никому не нужной, несчастной, что просто не находила в себе сил заняться делами.

Как он мог? Эти Хорни, наверное, всласть позлорадствуют. Они ведь тоже в курсе, что вилла принадлежит — почти принадлежит — Монике. И когда она представила их ехидные лица и все, что они обязательно расскажут Энтони, ей стало совсем плохо. Она поняла, что не может больше оставаться здесь, что обязательно надо вырваться хоть куда-нибудь, вдохнуть свежего воздуха.

— Я ухожу, — решительно объявила она Джастин и, заметив на столе букет, добавила: — Они ядовитые.

— Ничего. — Та равнодушно махнула рукой. — Зато красивые. Мой Алекс мне цветов не дарит, говорит, что я сама цветок. — Она рассмеялась, довольная, но тут же осеклась. — А куда вы собираетесь?

— У меня дела.

— Правда? — недоверчиво уточнила Джастин. — А если кто-нибудь придет?

— Примешь заказ.

— Да они со мной и разговаривать не захотят, вы же знаете.

— Ну, тогда назначишь на завтра. Мне пора. И не забудь, когда будешь уходить, все закрыть и поставить на сигнализацию. Пока.

На улице Моника облегченно вздохнула — наконец-то она осталась одна. Еще не зная, куда отправиться, она села в машину, включила зажигание. День был неяркий, солнце пряталось за облаками, лишь иногда выныривая и озаряя улицу золотистым светом. Теплый ветер доносил солоноватый запах моря, и Моника вдруг подумала, что уже давно не была за городом.

И вот перед ней разворачивается серая лента шоссе, мелькают разноцветными пятнами встречные машины. Она откинулась на спинку сиденья: сейчас ее заботили только дорога и стрелка на спидометре — не стоило беспокоить полицию превышением скорости.

Через полчаса, выехав за пределы города, Моника остановилась у придорожного кафе. Пройдя на веранду, она села за белый столик и заказала стакан холодного апельсинового сока. Открывавшийся вид — переливающиеся светло-голубым воды залива, изумрудная зелень холмов, пустынный песчаный пляж — неотвратимо напоминал о прошлом.

Отсюда недалеко до «Звезды любви», но сейчас туда путь заказан: ведь Энтони демонстрирует приглашенным дамам плодородную землю и двухэтажную виллу из белого песчаника, выстроенную в колониальном стиле, с внутренним двориком и балконом вокруг второго этажа.

Как там было чудесно! Моника сплела пальцы и опустила на них подбородок. Когда она впервые туда попала, ее до глубины души поразила неброская красота старого дома. Высокая кованая ограда окружала обширное поместье, защищая частную собственность от любопытных туристов, и сквозь нее можно было увидеть парк, узкую петлистую дорожку, посыпанную песком, уходящую в тень высоких деревьев.

Грегори открыл ворота, они заскрипели — но так тихонько и музыкально, словно наигрывающая менуэт шкатулка из детства. В парке пахло нагретой смолой и влажной землей, над кустами гортензии вились бабочки, сплетая какой-то замысловатый, им одним известный узор. Сбоку на лужайке стояла беседка, увитая плющом, а рядом был маленький пруд с золотыми солнышками кувшинок.

Моника сразу почувствовала, что будет здесь счастлива. В покое и тишине, нарушаемой лишь пением птиц и журчанием воды: во внутреннем дворике, выложенный разноцветной плиткой, бил фонтан. И она сразу же бросила туда несколько монеток. Потому что, только приехав, уже мечтала возвращаться сюда снова и снова.

Ведь, по сути дела, у нее никогда не было своего настоящего дома — сначала съемные квартиры, потом вилла Джорджа, потом, после смерти мамы, снова квартира. А здесь все дышало стариной и уютом, и казалось, что можно часами сидеть в плетеном кресле, ни о чем не думая и не заботясь, потягивая через соломинку ледяной мартини.

А потом Грегори с заговорщицким видом взял Монику за руку и повел за дом. Они ступили на вымощенную камнями дорожку, спустились по крутой лесенке, и Моника ахнула от восторга. Перед ней расстилалась гладь залива, испещренная белыми барашками пены, а внизу, отгороженный с двух сторон стеной, был маленький пляж.

Она и поверить не могла, что все это принадлежит одному человеку, слишком уж все было похоже на сказку. И Грегори из пятидесятилетнего мужчины с седеющей шевелюрой превратился в доброго волшебника, дарящего мгновения совершенного счастья.

Моника помнила, с каким удовольствием он следил за выражением восхищения на ее лице, и сам улыбался, как будто возвращалась его молодость, когда только и возможна такая чистая, ничем не замутненная радость. Она помнила тот день до мельчайших подробностей и хранила этот кусочек давно прошедшего лета бережно и нежно, лишь иногда возвращаясь туда — но, увы, не во плоти, а легкой скользящей тенью.

— Что-нибудь еще? — неприветливо спросила официантка. — Будете что-нибудь заказывать?

Монике никуда не хотелось отсюда уезжать, и она попросила принести себе коктейль и зеленый салат, зная, как не любят официантки праздно сидящих за пустыми столиками посетителей.

— Бармен заболел, — каким-то вызывающим тоном сообщила девушка.

— Тогда просто принесите мартини, водку, лед и несколько оливок.

Официантка, фыркнув, удалилась, но скоро вернулась, неся на подносе заказ. Ушла она не сразу, неодобрительно наблюдая за тем, как Моника сама себе делала коктейль, и думая, наверное, о том, что богатые дамочки могут себе позволить такие выходки.

— Хотите, чтобы я рассчиталась сейчас?

Девушка равнодушно пожала плечами. Но Моника, чтобы избавиться от ее навязчивого присутствия, достала из бумажника деньги.

— Вот, пожалуйста. Если что-то еще понадобится, я вас позову.

Помешивая соломинкой мартини, она смотрела на бледное небо, подернутое сквозистой пеленой облаков. Благодаря воспоминаниям, ей удалось отвлечься от мыслей об Энтони, а коктейль чуть приглушил обиду. Но Моника знала, что это ненадолго: стоит ей вернуться домой, как горечь снова захлестнет душу.

Она все пыталась разобраться в себе, в своих чувствах к Энтони. Да, безусловно, он очень ей понравился, и не только внешне. Его актерство и пренебрежение условностями импонировали Монике. Потому, быть может, что сама она не часто решалась вести себя на людях так, как хотелось, наученная горьким опытом. Искренность — это не то качество, которое приветствуется в обществе. По крайней мере, в обществе, к которому она принадлежала — не по праву рождения, и поэтому, возможно, у нее было столько проблем.

Хотя, с другой стороны, в любой группе, будь то богачи или бедняки, правила игры примерно одинаковы: не старайся вырваться вперед и не показывай, даже если уверена в этом, что ты лучше других. Никто не любит чувствовать себя хуже кого-то, даже в мелочах. В общем, будь как все, и тогда все будет замечательно.

Моника задумчиво покачала головой и отпила обжигающе холодный глоток из широкого бокала на тонкой хрупкой ножке. Главное, не переусердствовать, ведь еще надо ехать обратно. Но сейчас не хотелось думать о возвращении домой, в пустую квартиру, где так тихо по ночам, что становится страшно. И любой резкий звук заставляет вздрагивать всем телом. Хотя чего ей бояться? Она никому не нужна.

Но вернемся к Энтони. Она все время возвращается к Энтони, к совершенно чужому, по сути, человеку, которому если и есть до нее дело, то только корыстное. Да и может ли быть иначе? С чего она вдруг вообразила, что способна пробудить в нем какие-то чувства? К тому же у него есть женщина, эта таинственная Изабелла, о которой он говорил с такой нежностью.

Интересно, как она выглядит? Какие вообще женщины нравятся Энтони? Вчера он восторгался Кристиной — что ж, юность и свежесть всегда в почете, пусть даже в прелестной головке нет ни одной стоящей мысли. Длинные ноги, высокая грудь, кошачья улыбка — вот что нравится всем без исключения мужчинам, о каких бы идеалах они ни говорили.

Моника постукивала пальцами по гладкой поверхности стола. Кажется, она ревнует? Какая глупость! Но это так, не стоит обманывать себя — она именно ревнует, причем не к неизвестной женщине, которая явится через неделю, а к восемнадцатилетней Кристине. Господи, неужели она влюбилась?

Нет, это невыносимо! Она не желает снова испытывать эти муки, проходить по всем кругам ада, надеяться и разочаровываться, ждать с замиранием сердца и снова встречать лишь пустоту. Нет и нет! К черту вас, мистер Стоун!

Моника оглянулась по сторонам, боясь, что выкрикнула последнюю фразу вслух. Но никто не обращал на нее внимания, хотя многие столики были заняты. Только теперь она заметила, что уже вечереет — кромка неба заалела, и облака на горизонте тоже были окрашены в бледно-розовый цвет, словно стая фламинго пролетала там.

Чудесный вечер для двоих, но тому, кто одинок, он не принесет радости. Моника уже собиралась встать, когда вдруг замерла, услышав знакомые голоса. Стараясь не привлекать к себе внимания, она обернулась и с ужасом убедилась, что слух ее не обманул.

На веранду, оживленно переговариваясь, поднимались Карен и Кристина Хорни, сопровождаемые несколькими мужчинами. И среди них был Энтони. Моника искоса смотрела на него, не в силах отвести взгляд.

— Ах, мне очень понравилось! — Тонкий голос Кристины, с легкой хрипотцой и придыханием. — Правда, домик так себе, слишком маленький.

— Да-да, наш особняк гораздо больше, и все равно не хватает места, — добавила Карен, поддерживая дочь. — Но для холостяка...

Моника напряженно вслушивалась, ожидая, что ответит Энтони, но он, похоже, хранил дипломатическое молчание. Зато в разговор вступил Сэм, один из верных поклонников Кристины, которому вряд ли было на что рассчитывать — он не имел достаточных, по мнению ее родителей, средств.

— Я только одного не пойму: ведь вилла, кажется, принадлежит мисс Брэдли?

— Не совсем. — А это уже известный в Новом Орлеане адвокат, занимающийся как раз разрешением всяческих земельных проблем. — Это очень запутанная история. Бывший владелец «Звезды любви» не оставил завещания, но его вилла была записана на Монику. — Он откашлялся и продолжал: — После гибели мистера Хоупа выяснилось, что он оставил много долгов, и землю хотели пустить с молотка. Но Моника как-то умудрилась договориться с банком о том, что в течение тридцати месяцев выплатит нужную сумму и проценты и вернет себе виллу.

— Говорят, она жила с бедным Грегори из-за денег и заставила его сжечь завещание: ведь у него был прямой наследник. — Карен перешла на заговорщицкий шепот. — Мальчик остался в Европе и, наверное, до сих пор ни о чем не знает.

— Некоторые женщины готовы буквально на все, лишь бы завладеть чужим богатством, — вставила Кристина, своим тоном давая понять, что она не из таких. — А мне лично деньги вообще ни к чему, я бы хотела жить одна, в простенькой квартирке. В сущности, мне почти ничего не надо.

— Ну что ты, девочка моя! — воскликнула ее мать. — Как можно о таком мечтать?

— Если вы этого действительно хотите, я в состоянии обеспечить вас самым минимумом, — с неловким смешком сказал Сэм, обращаясь к Кристине. — Вам всего лишь надо выйти за меня замуж.

— Глупая шутка, — резко оборвала его Карен.

Между тем совсем стемнело, и Моника, улучив момент, выбралась из-за столика и, никем не замеченная, спустилась к автомобильной стоянке. Щеки ее горели, руки дрожали так, что она не сразу решилась включить зажигание. Какой стыд! Она и раньше подозревала, что о ней отзываются не самым лестным образом, но чтобы так! Это просто не укладывалось в голове. И все это слышал Энтони! Можно представить, какое у него сложится впечатление.

Моника попыталась успокоиться, но гнев и обида выплескивали через край. Сейчас она ненавидела этот город, и людей, в нем живущих, и эту проклятую виллу, названную, словно в насмешку, «Звездой любви», и даже Грегори, из-за которого, собственно, все и случилось. Жизнь казалась ненужной, нестерпимой, и невозможно было вдохнуть, а от одной мысли, что завтра будет новый день, в глазах темнело от тоски и страха.

По ветровому стеклу проносились блики от фар пролетающих мимо машин. Ветер усиливался, пригибая к земле ветви деревьев, а небо затянули фиолетовые тяжелые тучи. И Моника подумала, что есть только одно место, куда она сейчас может поехать, — не домой, нет, а туда, где сохранились хотя бы тени прошлого счастья.

На подъезде к вилле Моника выключила ближний свет — на всякий случай, хоть никого там не должно было быть. Она вышла из машины и медленно подошла к воротам, темнота обступила ее со всех сторон, слышался только шум ветвей. Она достала из сумочки ключи, которые всегда возила с собой как некий талисман.

Знакомый легкий скрип приветствовал ее. Тропинка тоже терялась во мраке, но Моника и без освещения нашла бы дорогу: ее ноги помнили каждый миллиметр этой земли. Она дошла до виллы — ничего здесь не изменилось. Дом белел стенами, и лишь черные провалы окон выделялись на этой смутной белизне.

Поднявшись на крыльцо, она открыла входную дверь и проскользнула в дом, не зажигая свет, тем более что электричество, наверное, отключили. Ощупью добравшись до гостиной, Моника нашла в буфете свечи и, осторожно шагая, приблизилась к двери, ведущей во внутренний дворик.

Фонтан, конечно, молчал, не струилась по плиткам вода, выливаясь из позолоченного кувшина, и не блестели брошенные когда-то на дно монетки. Да и были ли они там? Моника зажгла свечу — слабый огонек все равно никто не увидел бы снаружи. Достала из-под навеса плетеное кресло-качалку и устроилась в нем, поджав ноги.

Стены защищали от ветра, ночь была теплая и влажная. Наверное, собиралась гроза, потому что где-то вдалеке слышались глухие раскаты грома, а на сумрачном небе вспыхивали иногда бледные отсветы молнии. Когда-то Моника панически боялась буйства стихий, но теперь ей было безразлично: так неизлечимо больному человеку нет дела до пустякового насморка.

Как давно она не приезжала сюда и как, оказывается, соскучилась по этому дому, скрытому сейчас тьмой. Ах, какое было счастье... И ужасна мысль, что ничего никогда не повторится, потому что мгновения пролетают бесследно и все, что остается, — это льдинки боли или искорки радости, и воспоминания, чуть горчащие, терзающие душу...