"Кот, который пел для птиц" - читать интересную книгу автора (Браун Лилиан Джексон)

Глава первая

Вслед за внезапной оттепелью и небывалым паводком в Мускаунти, находившийся в четырёхстах милях к северу откуда бы то ни было, пришла ранняя весна. В Пикаксе, главном городе этого округа, на Мейн-стрит в апреле расцвели цветы в ящиках за окном, на Парковом кольце распевали птицы, на болотах появились москиты, а в кемпингах и на центральных улицах — туристы.

Как-то днём в конце мая на стоянку автомобилей зарулил коричневый пикап и встал возле маленького зелёного седана. Из пикапа вышел мужчина в чёрной шерстяной рубашке и, воровато оглядевшись и не заглушив мотор, откинул задний борт своей машины. Затем он открыл багажник седана и быстро переложил туда что-то из пикапа, после чего, не теряя времени, уехал со стоянки.

Если бы за этим загадочным маневром наблюдал приезжий, он описал бы водителя пикапа следующим образом: мужчина средних лет, белый, примерно шести футов двух дюймов роста, с лёгкой проседью в волосах и роскошными усами цвета перца с солью. Но любой житель Пикакса (население три тысячи человек) моментально узнал бы этого человека. Это был Джеймс Макинтош Квиллер, который вёл колонку во «Всякой всячине», по воле случая самый богатый холостяк на северо-востоке центральной части Соединённых Штатов. У него имелись основания так осторожничать на стоянке автомобилей. Дело в том, что в Пикаксе все знали всё обо всех и открыто обсуждали чужие дела по телефону, в кафе, на каждом углу:

— Как хорошо, что Полли Дункан завела себе такого богатого бойфренда! Ведь она давно овдовела.

— Тот зёленый седан, в котором она ездит, он подарил ей на день рождения. Интересно, а что она ему подарила?

— Он покупает для неё продукты в супермаркете Тудлов, пока она на работе, и кладёт ей в машину.

— Странно, отчего они не поженятся. Тогда она могла бы уйти со своей работы в библиотеке.

Сплетникам было известно всё. Они знали, что Квиллер когда-то был популярным репортёром уголовной хроники в Центре — так в Мускаунти называли крупные города к югу от сорок девятой параллели. Знали, что его карьеру сгубили какие-то злосчастные обстоятельства.

— А потом он приехал сюда, и — нате вам! — на него свалились все эти миллионы! Вот уж повезло так повезло!

— А я так думаю, что скорее миллиарды. Но он это заслужил. Славный парень. Дружелюбный. Мистер К. никогда не задирает носа!

— Да уж, совсем простой! И живёт в амбаре, где раньше хранились яблоки, — вместе с двумя кошками.

— И лопни мои глаза, если он не отдал почти все свои денежки!

Истина заключалась в том, что Квиллеру надоело огромное состояние и он учредил Фонд Клингеншоенов, дабы употребить свои деньги в благотворительных целях. Благодаря щедрости и личному обаянию он стал местной знаменитостью. Что касается самого Квиллера, то он был вполне доволен неспешной жизнью провинциального городка и тёплыми отношениями с заведующей библиотекой. И всё же в его задумчивом взгляде затаилась такая печаль, что добрым людям Мускаунти оставалось лишь качать головой и задавать друг другу вопросы.

Однажды в мае, в четверг, Квиллер зашёл в редакцию газеты, чтобы сдать материал для своей колонки «Из-под пера Квилла». Потом он заглянул в букинистический магазин и, немного порывшись в книгах, купил «День саранчи» Натаниэля Уэста[1] 1939 года издания. В супермаркете мамаша Тудл по его просьбе помогла ему выбрать овощи и фрукты для Полли. Их-то он и переложил в автомобиль своей приятельницы на библиотечной парковке, от души надеясь, что не попался на глаза вездесущим сплетникам.

Покончив с этим рискованным делом, Квиллер уже ехал домой, как вдруг услышал вой сирены и увидел машины с мигалками, направлявшиеся по Мейн-стрит в южную сторону. Инстинкт журналиста заставил его последовать за каретами «скорой помощи». Прямо из машины он позвонил в отдел городских новостей.

— Спасибо, Квилл, — сказал редактор отдела, — но нас предупредили заранее, и Роджер как раз туда направляется.

Мчавшиеся на большой скорости полицейские машины, а за ними и серый пикап Роджера, свернули на улицу, которая вела к школе. К тому времени, когда Квиллер прибыл на место происшествия, репортёр уже щёлкал затвором, снимая последствия ужасной аварии, случившейся перед входом в школу.

На проезжей части Квиллер увидел два покореженных автомобиля, окровавленных людей и битое стекло, валявшееся повсюду. Один из пассажиров, судя по всему, был замурован внутри того автомобиля, который пострадал больше. Напуганные школьники толпились на лужайке, за жёлтой лентой, которой полиция оцепила место происшествия. Пьяного водителя затолкали в патрульную машину. Санитары с носилками, на которых лежал тяжелораненый, бежали к вертолету, приземлившемуся на школьной парковке. В толпе послышались стоны и крики, когда потрясённые зрители узнали своих окровавленных одноклассников. И наконец отряд спасателей, разрезав автомобиль, вынул тело погибшего, его упрятали в пластиковый мешок и унесли.

В эту минуту по трансляции зазвучал голос директора школы, который приказал всем ученикам вернуться в здание и разойтись по классам.

Квиллер, который с растущим удивлением следил за работой спасателей, в замешательстве пригладил усы и поманил фоторепортёра, начавшего собирать свою аппаратуру.

Роджер взглянул на него:

— Привет! Мне нравится твоя чёрная рубашка, Квилл. Где ты её раздобыл?

— Да бог с ней, с рубашкой! Что здесь происходит?

— Ты не знаешь? — Роджер огляделся, прежде чем ответить конфиденциальным тоном: — Разыгранная авария. Чтобы отбить у несовершеннолетних охоту выпивать. Ведь завтра вечером — Праздник весны.

— Ты думаешь, это подействует?

— Это должно их потрясти. Школьникам было приказано немедленно покинуть здание: якобы какие-то неполадки с системой вентиляции. Меня самого оторопь взяла при виде крови… а ведь я-то знал, что это понарошку!

Квилл недовольно пробурчал в усы:

— По правде говоря, Роджер, я бы тоже купился, если бы ваш редактор не сказал, что вас предупредили заранее. Что он хотел этим сказать?

— Мы получили пресс-релиз примерно час тому назад. При подготовке этого действа была проделана фантастическая работа — так всё спланировать и держать в тайне!

— У тебя есть время, чтобы выпить чашечку кофе у Луизы?

— Конечно. У меня намечено ещё одно задание на два тридцать, но это всего лишь выставка детских рисунков. Я могу и опоздать. — Роджер направился к своей машине. — Встретимся у Луизы.

Закусочная Луизы, в двух шагах от Мейн-стрит, была дешевой забегаловкой, где вот уже тридцать лет кормились те, кто работал или делал покупки в центре города. Владелица заведения, Луиза Инчпот, была властной особой с зычным голосом, которая трудилась не покладая рук. Она сама обслуживала посетителей, отпуская им большие порции за весьма умеренную цену. Клиенты просто молились на неё. В закусочной было пусто, когда туда прибыли два газетчика.

— Что будете есть, ребята? — крикнула Луиза из кухни. — Блюда к ланчу закончились! Да и супа почти нет!

— Мне только кофе, — ответил Квиллер. — Ну, и яблочный пирог, если остался.

— Есть всего один кусок. Подбросьте монетку.

— Забирай его, Квилл. Я с удовольствием съем лимонный, — сказал Роджер.

Это был бледный молодой человек с аккуратно подстриженной бородкой, казавшейся ещё чернее из-за его очень белой кожи. Прежде он преподавал историю в школе, но переключился на журналистику, когда в городе стала выходить газета «Всякая всячина». Роджер был женат на дочери второй жены издателя. В Мускаунти семейственность не только не осуждалась, но и с энтузиазмом приветствовалась.

— Итак! — начал Квиллер. — Как же вышло, что я понятия не имел об этой инсценировке? — Больше всего на свете он не любил, когда его держали в неведении и застигали врасплох. — И кто вообще всё это придумал?

— Вероятно, страховые компании. Но просто удивительно, что им удалось держать всё в секрете, хотя было задействовано столько разных организаций и народа.

— И не забывай о трёх тысячах не в меру любопытных и заядлых сплетниках, — добавил Квиллер. — Всему Пикаксу известно, что я закупаю для Полли продукты, хоть я и крадусь, как вор в ночи.

— Это плата за жизнь в раю, где не бывает преступлений, — сказал молодой человек. — А как тебе школьники, которые разыграли этот спектакль? Все они так или иначе пострадали по вине пьяных за рулём. И как тебе понравился их грим — вся эта кровь?

— Всё это выглядело убедительно, и готов побиться об заклад, что на самом деле они получили удовольствие от представления. Однако увенчаются ли их усилия успехом?

— Надеюсь. Всех попросили подписать обещание не пить на школьных вечеринках.

Их беседу прервала подошедшая Луиза: две тарелки с пирогом в одной руке, две кружки кофе — в другой, вилки и ложки — в кармане передника.

— Если вы, ребята, тут напачкаете, то уберите за собой! — приказала она тоном, не терпящим возражений. — Я только что закончила подготовку к ужину, а моя помощница появится только в четыре тридцать.

— Да, мэм, — с нарочитым смирением ответил Квиллер. И задал обычный вопрос Роджеру: — Что нового в газете?

— Ну, прошлой ночью кто-то нахулиганил, и из этого можно было бы сделать сенсационный материал, но…

— Вот тебе и рай, где не бывает преступлений, — съязвил Квиллер.

— Да… Ну… Сегодня утром на редакционном совещании случилась обычная заварушка. Я знаю, что вы, газетчики из Центра, помешаны на праве публики быть в курсе, но мы здесь придерживаемся других взглядов. Если бы мы сообщили об этом ночном происшествии, то, во-первых, потрафили раздутому «эго» преступника, во-вторых, побудили бы других ему подражать и, в-третьих, положили бы начало «охоте на ведьм».

— Итак, вы приняли решение в пользу цензуры, — заключил Квиллер, чтобы поддразнить собеседника.

— Мы называем это ответственностью, налагаемой жизнью в маленьком городе! — вспыхнул Роджер, и его бледное лицо залилось румянцем. Он был уроженцем Мускаунти, а Джуниор Гудвинтер, молодой главный редактор, — жителем Мускаунти в четвертом поколении. Арчи Райкер, издатель, перебравшийся сюда из Центра, не желал менять свои взгляды на журналистику. Квиллер прожил в северном округе достаточно долго, чтобы понимать обе стороны в этом споре.

— А что там за «охота на ведьм»? — осведомился он.

— Ну, в каждом маленьком городе есть группа, которая спит и видит, как бы сделать его вторым Салемом[2]. Вчера кто-то написал на фасаде старого фермерского дома слово «ведьма» огромными жёлтыми буквами, высотой в два фута, с помощью распылителя краски. Там живёт одинокая старушка. Ей за девяносто, и она немного странная. Впрочем, там, у леса, полно чудаков.

Квиллер почувствовал покалывание в верхней губе и пригладил усы.

— Какой фермерский дом?

— Дом старой Коггин на Тревельян-роуд — как раз на задах твоих владений.

— Я знаю этот дом, но никогда не встречал ту, что в нём живёт. Она случайно не занимается лозоискательством?

— Я об этом не слыхал.

Квиллер продолжил:

— Знаешь, моя колонка во вторничном выпуске была посвящена поиску подпочвенных вод с помощью «волшебной лозы» — иногда это называют водным колдовством. Материал полемический — в Центре таких вещей не признают. Как ты относишься к лозохождению?

— У нас почти никто не начинает рыть колодец, не пригласив лозоходца, чтобы тот определил подходящее место, — ответил Роджер. — Это кажется безумием — искать воду под землей при помощи палки с развилкой на конце. Однако говорят, что это срабатывает, так что я не спорю. Квилл, и откуда только ты берёшь идеи для своей колонки? Я бы давным-давно иссяк.

— Это нелегко. К счастью, в десятом классе одна преподавательница научила меня писать на любые темы. Тысяча слов о чём угодно… или ни о чём. К слову, о ведьмах! Эта женщина околдовывала нас своими большими, круглыми, водянистыми глазами! За спиной мы звали её миссис Рыбий Глаз, но она знала своё ремесло и умела учить! Каждый раз, как я сажусь за машинку, чтобы отстукать очередную колонку, я благодарю мысленно миссис Рыбий Глаз.

— Хотелось бы мне надеяться, что я чему-то научил ребятишек, которым преподавал историю, — вздохнул бывший учитель.

— Может, так оно и было. Просто твои ученики молчали об этом. Вот я никогда не говорил миссис Рыбий Глаз, как высоко её ценю, а теперь слишком поздно. Я даже не помню её настоящего имени и не уверен, жива ли она. Она была старой, когда я учился в десятом классе.

— Это тебе казалось, что она старая. А ей, вероятно, было лет тридцать.

— Верно. Очень верно, — согласился Квиллер, не отрывая взгляда от своей кружки с кофе.

— Скажи-ка, Квилл, — я давно хотел спросить: что это за странный велосипед, на котором ты разъезжаешь по Сэндпит-роуд?

— Британский «Тэнет», год выпуска — тысяча девятьсот пятидесятый. Раритет. Объявление о нём было в журнале о велосипедах.

— Он выглядит новеньким, будто сейчас сошёл с конвейера.

— Эта модель называется «Серебряный свет». И я могу поднять её одним пальцем. Вероятно, конструктора вдохновляли самолёты.

— Да, отличный экземпляр, — похвалил Роджер.

— Ещё кофе? — раздался голос Луизы из кухни. Она знала, что Квиллер никогда не откажется от кофе. — Заварила для вас свежий, — заметила она, наливая ему в кружку. — Сама не знаю почему.

— И я не знаю, — ответил он. — Я — недостойный, бессовестный тип, а вы — добрая душа, у вас золотое сердце и ангельский характер.

— Вздор! — ответила она с улыбкой, вразвалочку направляясь на кухню.

— Как твоя семья, Роджер? — К сожалению своему, Квиллер, как ни старался, не мог упомнить не то что имен и возраста отпрысков своего друга, но даже сколько их всего и какого они пола.

— Прекрасно. Все они взволнованы из-за футбольного матча в Малой лиге. В это трудно поверить, но я тренирую команду «Пикакские пигмеи»… А как твои кошки? — Роджер испытывал смертельный страх перед этими тварями, и даже то, что он осведомился об их здоровье, было подвигом.

— Мои аристократы рады были вернуться в амбар, проведя зиму в неволе, — там их величествам было тесно. Я как раз построил для них павильон за амбаром, так что они могут наслаждаться свежим воздухом и дикой природой.

— Кстати об амбарах, Квилл, — я хочу попросить тебя о большом одолжении. — Роджер с надеждой взглянул на приятеля. — В этом месяце я единственный из репортёров работаю по уикэндам, а в субботу днём ожидается событие, которое нужно осветить, но… именно в это время мне придётся везти полный фургон детишек на матч с «Локмастерскими лилипутами». Мне нужно, чтобы кто-нибудь сделал за меня репортаж.

— О каком задании речь? — Опыт научил Квиллера быть осторожным, когда требовалось кого-то подменить.

— Ну, ничего столь волнующего, как, скажем, грандиозный пожар. Фермерский музей Гудвинтеров готовит презентацию. В железном амбаре откроется выставка даров музею. Вход для публики свободный.

— Хм-м, — пробурчал Квиллер. Он вспомнил, как прибыл в Мускаунти из Центра — типичный горожанин. Роджер был первым коренным жителем, повстречавшимся на его пути. Терпеливо, без всяких подтруниваний, он объяснил Квиллеру, что не стоит пугаться зловещих ночных шагов на крыше — по кровле топотал не грабитель, а енот. А вопли, от которых стынет в жилах кровь, издала не жертва насильника, а дикий кролик, ставший добычей совы. — Ну что же, я полагаю, что смогу это сделать, — ответил он обеспокоенному молодому репортеру. — Материал нужен к понедельнику?

— Днём в понедельник — крайний срок. И не забудь про фотографии. Вероятно, этот репортаж поместят на первой полосе… Вот здорово, Квилл! Я в самом деле тебе очень признателен! — Роджер взглянул на часы: — Мне нужно вскакивать на свою лошадку.

— Ты езжай. Я разберусь со счётом. — Это предложение было продиктовано не одним лишь великодушием: дело в том, что у кассы можно было разжиться куском жареной индейки или жаркого из говядины для сиамских котов.

— Ваши избалованные питомцы едят треску? — спросила Луиза, ударяя по клавишам старомодного аппарата. — Завтра основное блюдо — рыба с жареной картошкой.

— Спасибо. Я с ними посоветуюсь. — Он прекрасно знал, что Коко и Юм-Юм воротят свои аристократические носы от любой рыбы, если это не семга.

Возвращаясь домой, Квиллер объехал вокруг парка, где Мейн-стрит разделялась на две узкие улочки, одна из которых вела на север, а другая — на юг. По периметру этой кольцевой транспортной развязки располагались две старые церкви, величественное здание суда и публичная библиотека, походившая на греческий храм. Но внушительнее всего смотрелся каменный куб, сверкавший на солнце. Первоначально это был особняк Клингеншоенов, а теперь в нём размещался маленький театр, где проходили спектакли и концерты. Сад при особняке заасфальтировали, устроив там автостоянку. В квартире над каретным сараем жила женщина, принимавшая заказы на мясной пирог, макароны с сыром и другие яства, которыми холостяк мог забить свой морозильник.

Миновав автостоянку, коричневый пикап Квиллера через узорчатые железные ворота въехал в густой ельник — там даже в полдень было темно и тихо. Внезапно дорога вывела его на открытое место, где высилось огромное строение, возведённое больше века тому назад и походившее на заколдованный замок. Это был амбар Квиллера, в котором когда-то хранили яблоки, прямоугольный, в четыре этажа.

Первый, жилой, этаж сохранился от прежних времён. Каменные стены были такими толстыми, что маленькие окошки, прорезанные в них, напоминали бойницы средневековой крепости. Стены были обшиты древесиной, пострадавшей от непогоды. Восьмиугольную крышу венчал купол. Странная форма новых окон была продиктована массивными стропилами, укреплявшими строение изнутри.

Что касается дверей, то в былые дни в амбар могли въезжать фургоны с яблоками, куда впрягали по несколько лошадей. Теперь два огромных дверных проема были частично застеклены. Через двустворчатую дверь парадного входа с восточной стороны вы попадали в холл; дверь чёрного хода с западной стороны вела из кухни во двор.

Изнутри дом выглядел ещё более причудливым. Архитектор из Центра спроектировал лестницу, которая, изгибаясь спиралью, шла снизу до самой крыши и соединяла полуэтажи, антресоли, на трёх уровнях. В центре он поместил огромный белый куб камина — белые цилиндрические трубы выходили на крышу. Куб делил основной этаж на четыре помещения: гостиную, библиотеку, столовую и холл.

Этот интерьер пришёлся кошкам по душе. На кубе, высотой не менее восьми футов, можно было уютно устроиться, не опасаясь, что до тебя дотянется рука человека. А лестницу словно специально создали для забега на пятьдесят ярдов: перед каждой трапезой восемь лап с грохотом неслись по спирали вверх, а потом вниз. Солнце, проникая сквозь окна диковинной формы, высвечивало на полу треугольники и ромбы, которые целый день перемещались, дразня кошек.

Прибыв домой, Квиллер поставил пикап во дворе и сразу же проверил старинный морской рундук, стоявший у чёрного хода, — в него складывали бандероли и посылки. Ларь был пуст. Квиллер постоял с минуту, держась за ручку, охваченный беспокойством о своих домочадцах. Всё ли с ними в порядке? Не нанесли ли они урон интерьеру от избытка чувств? Встретят ли хозяина приветственными воплями, радостно задрав хвосты?»

Он вошёл на кухню, но там было тихо — никаких признаков жизни.

— Коко! Юм-Юм! — прокричал Квиллер три раза, всё больше тревожась, после чего начал поиски. Обойдя основной этаж против часовой стрелки, он резко затормозил, добравшись до холла. — Ах вы безобразники! — воскликнул он с упрёком и облегчением. — Ну и напугали же вы меня!

Два элегантных сиамца, расположившись на низких подоконниках по бокам от входной двери, наблюдали за компанией из семи чёрных ворон, которые прогуливались за стеклом. Кошки никогда ещё не видели подобных птиц на таком близком расстоянии. Вскоре они обратили взор к тому, кто звал их по имени, но всё ещё были зачарованы незнакомыми существами, вышагивавшими синхронно, как взвод новобранцев на строевой подготовке: сначала все семеро маршируют в одну сторону, затем поворот кругом — и все маршируют обратно.

— Ребята, а я принёс вам вкусненького, — сказал Квиллер.

Кошки неохотно покинули свой пост и последовали за ним на кухню, упруго ступая на длинных стройных лапах. Когда на них упали солнечные лучи из западных окон, светло-бежевая шерсть начала переливаться, а голубые глаза засверкали на тёмно-коричневых масочках.

И вдруг чёрные носы стали принюхиваться, коричневые уши навострились, а коричневые хвосты, похожие на хлыст, выразили одобрение. Индейка! Она была нарезана кубиками и разложена в две миски.

Затем Квиллер достал холщовую сумку-переноску с логотипом Публичной библиотеки Пикакса.

— Все на борт!

Он опустил переноску на пол и приоткрыл её. Первым туда прыгнул Коко, который улёгся на дне, стараясь занять как можно меньше места. За ним последовала Юм-Юм, приземлившаяся прямо на Коко. После дружеской потасовки и возни парочка наконец устроилась в сумке, и Квиллер сунул туда же разные предметы. Это был самый легкий, быстрый и безопасный способ переправить в павильон двух домашних кошек, чтиво и термос с кофе. Павильон находился всего в нескольких ярдах от амбара. Это было восьмиугольное строение, застеклённое со всех сторон.

Идея устроить в запущенном дворе птичий сад принадлежала ландшафтному дизайнеру.

— У нас тут не так уж много птиц, — усомнился Квиллер, услышав его предложение.

— А вот устроите птичий сад — и они тут же появятся! — заверил его этот полный энтузиазма молодой человек. — Кошки будут просто в восторге! Больше всего на свете им нравится наблюдать за птицами: как те порхают, взлетают, подпрыгивают, чистят пёрышки.

Итак, Квиллер согласился, и Кевин Дун раздобыл деревья и кустарники, тщательно отобранные, какие-то высокие травы, три кормушки для птиц и две птичьи купальни: одну разместил на столбике, другую — на земле. И птицы действительно появились. Сиамцы были в восторге.

Квиллер доложил Полли Дункан об успехе затеи с павильоном, когда они беседовали по телефону вечером. Она поблагодарила его за покупки и похвалила выбор продуктов.

— Это всё миссис Тудл, — сказал он. — Лично я не отличу огурец от кабачка.

— А что у тебя было на ужин, дорогой? — спросила Полли, которую всегда беспокоила его привычка питаться кое-как.

— Я разморозил макароны с сыром.

— Тебе бы следовало съесть салат.

— Я оставляю салат тебе и твоим кроликам. — И тут его тон сделался суровым: — А ты сегодня совершила двадцатиминутную прогулку, Полли?

— У меня не было времени. Но сегодня собирается наш клуб любителей птиц, и я выйду пораньше, чтобы потренироваться на беговой дорожке в спортивном зале.

У неё был негромкий приятный голос и мелодичный смех, который он находил успокаивающим и в то же время возбуждающим.

— Как сегодня дела в библиотеке? — спросил он. — Были демонстрации за отмену компьютеров? Восстания? Волнения?

Под эгидой Полли библиотека недавно была автоматизирована на средства из Фонда Клингеншоенов. Однако многие читатели невзлюбили электронный каталог. Они предпочитали наводить справки у столика приветливого библиографа, которая помогала им разобраться с карточками из обычного каталога. Она была своя, — вероятно, ходила в ту же церковь, что и они, а возможно, даже была помолвлена с сыном их соседа. Таков был стиль Пикакса. Монитор компьютера и «мышка» казались ему чужими и подозрительными.

Продолжая телефонный разговор, Полли сказала:

— Нам бы надо организовать кружок компьютерной грамоты для наших читателей — особенно тех, кто постарше.

— А что ты сделала со старым каталогом на карточках? — спросил Квиллер.

— Он в подвале. Я полагаю, мы…

— Не выбрасывай его, — перебил её собеседник. — Случись революция — вернёшь его на место. В один прекрасный день старые канцелярские крысы восстанут, сбросят компьютероголовых и восторжествует здравый смысл.

— О, Квилл, — рассмеялась она. — Ты снова сел на своего конька и ораторствуешь! А чем ты сегодня занимался помимо того, что строчил карандашом, как заправская канцелярская крыса? — Она знала, что он набрасывает свою газетную колонку, выходившую два раза в неделю, от руки, развалившись в кресле и положив ноги на оттоманку.

— Я купил у букиниста «День саранчи» в прекрасном состоянии — книга совсем как новенькая. Если у тебя будет подходящий настрой для сатиры, мы могли бы в этот уик-энд почитать оттуда вслух. Где бы ты хотела пообедать в субботу вечером?

— Как насчёт заведения Онуш? Я жажду средиземноморской экзотики. — Она продолжила уже в другом тоне: — Сегодня я слышала нечто странное. Ты знаешь фермерский дом старой Коггин на Тревельян-роуд? Кто-то написал на фасаде краской слово «ведьма».

— Да, я знаю. Главный редактор счёл разумным не сообщать об этом в газете. А откуда ты узнала? — спросил он, прикидываясь наивным. Библиотека всегда была главным информационным центром Пикакса.

— Дочь моей сотрудницы — член организации «Проворные помощники». Их вызвали стереть эту надпись. Шериф заметил её рано утром, во время патрулирования, и сообщил им. Думаю, они уничтожили надпись, прежде чем миссис Коггин её заметила.

Однажды Квиллер посвятил свою колонку этому отряду добровольцев-энтузиастов, которых вербовали через церкви. Одни из них были мастера на все руки, другие просто молоды, сильны и энергичны. Когда неимущим, престарелым или немощным требовалась срочная помощь по хозяйству, отряд добровольцев спешил на помощь.

— Ты когда-нибудь встречал миссис Коггин? — спросила Полли.

— Нет, но я как-то видел, как она мелькнула у себя в огороде. А вообще возле этого домика почти никаких признаков жизни — только цыплята и собаки.

— Ей за девяносто, но она бодрая, и у неё ясный ум. Полагаю, она слывёт эксцентричной, но эта хулиганская выходка возмутительна!

Слушая Полли, Квиллер медленно приглаживал усы — сей жест означал, что он заподозрил неладное. Пожалуй, за всем этим скрывается нечто большее, чем кажется на первый взгляд. Журналистская карьера научила его, что за одной историей всегда кроется другая.

Полли сказала:

— Однако мне пора кончать болтовню и собираться в клуб, хотя я и не нахожу ничего приятного в беговой дорожке.

— Это тебе полезно, — возразил он.

— А тебе полезен салат, дорогой! Abientot![3]

— Abientot!

Квиллер медленно положил телефонную трубку на место, глядя на неё с нежностью. Больше никто на свете не печётся о его рационе; и, коли на то пошло, беспокоился ли он когда-либо о чьей-то сердечно-сосудистой системе?

Взгляд его остановился на книжных полках, покрывавших всю плоскость каминного куба. Они были уставлены томиками из пыльного букинистического магазина Эддингтона Смита. Созерцать бархатистые корешки ему нравилось не меньше, чем слушать бархатистый голос Полли. Он был согласен с Фрэнсисом Бэконом, который советовал «доверять старым друзьям, топить старым деревом, читать старых авторов».

Книги были расставлены по разделам, и Коко любил устроиться на полке в уютном гнездышке между биографиями и драмами или между трудами по истории и беллетристикой. Иногда он принюхивался к рыбьему клею, который раньше использовался для переплётов. Бывало, кот сталкивал какую-нибудь книгу с полки. Она со стуком падала на пол, а он смотрел сверху на дело своих лап. Это был сигнал Квиллеру поднять книгу и прочесть несколько страниц вслух, смакуя знакомые слова и мысли, в то время как сиамцы наслаждались переливами знакомого голоса. У Квиллера был звучный баритон, как нельзя лучше подходивший для декламации.

Как ни странно, названия книг, сброшенных с полок котом, часто имели пророческий смысл — это не могло быть совпадением. И всё же… Прошло всего несколько часов с тех пор, как злоумышленники заклеймили старушку, написав на её доме слово «ведьма», — и Коко столкнул с полки «Суровое испытание», драму Артура Миллера. Почему он выбрал именно этот момент, чтобы привлечь внимание к пьесе о судах над «ведьмами» в Салеме? Коко никогда ничего не делал просто так, и это происшествие вызвало у Квиллера желание навестить миссис Коггин.