"Дьявол внутри нас" - читать интересную книгу автора (Али Сабахаттин)VIIIКогда Омер проснулся, еще не рассвело. Только тонкая белая полоска забрезжила вдали за деревьями сада. Омер потянулся. Слегка ломило шею, так как он спал в неудобной позе; он был молод, и ночная прохлада не повредила ему. Только лицо и руки были неприятно влажными: то ли он обливался потом во сне, то ли воздух был сырой. Омер вытер лицо и руки платком, долго протирал очки. Все еще спали, и он не пошел умываться, чтобы никого не тревожить. К тому же ему было лень двигаться. В саду пели птицы. Еще совсем крошечные листочки шевелились под мягким дуновением ветра и слабо шелестели. Было необыкновенно приятно смотреть, как одна за другой гаснут звезды на небе. Грязные, поросшие мохом черепичные крыши, казалось, оживали в свете зарождающегося дня; прозрачные, как кисея, испарения над деревьями и домами таяли, пропадали. Вся эта картина наполнила Омера ; бодростью и силой. | - Стоит все-таки жить, если есть на свете такая штука, как весна, - пробормотал он. Улицы постепенно оживали. Пронзительный скрежет первых трамваев заполнял город. В садиках соседних домов слышался стук деревянных башмаков, хлюпанье насосов, плеск воды. С шумом распахнулись , железные ставни на одном из окон. Урча пронесся по улице автомобиль и свернул на проспект. Омеру подумалось, что не только жизненный уклад его родственников, но и жизнь всего города разнохарактерна и пестра, словно состоит из множества заплат. Природа и техника, тысячелетняя древность и нынешний день сосуществуют рядом. Красота и фальшь, полезное и ненужное уживаются друг с другом, переплетаются и громоздятся одно на другое. Кто-то завозился на первом этаже: это, должно быть, встала Фатьма, готовит завтрак. Омер подошел к зеркалу, поправил галстук, причесался. Он решил подождать немного, а потом пойти умыться и напиться воды. В соседней комнате послышались шаги, открылась дверь. Омер вскочил и, не успев ничего сообразить, оказался в зале. Маджиде с полотенцем в руках уже прошла в умывальную. Через приоткрытую дверь он заметил ее белый ночной халат и спутанные волосы. «Значит, она спала раздевшись», - подумал молодой человек. Это ему показалось странным, будто сон в одежде был признаком истинного горя. Маджиде умылась и, вытирая лицо, неторопливо возвращалась в свою комнату. Омер растерянно оглянулся по сторонам и, схватив маленькое розовое полотенце, висевшее на спинке стула, принялся мять его в руках. Подняв голову, девушка равнодушно посмотрела на него, словно не узнавая, и вяло обронила: - А, это вы? Бонжур. Омер, похлопывая себя по коленям скрученным полотенцем, ответил ей с чисто детским воодушевлением: - Да, это я. Я пришел поздно… Вы уже спали… То есть рано ушли к себе… Я не мог с вами увидеться… Да отойдет ваше горе в прошлое. То есть дай вам бог здоровья! Он видел, что Маджиде порывается уйти, и говорил быстро, чтобы хоть ненадолго удержать ее. Было видно, что девушка провела бессонную ночь. Веки ее покраснели, припухли, лицо побледнело, щеки ввалились. Омер понял, что был не прав, полагая, будто она провела спокойно всю ночь. Он говорил и одновременно осматривал ее с головы до ног. В длинном белом ночном халате Маджиде показалась ему еще выше и тоньше, чем накануне. Между халатом и домашними туфлями из алого бархата виднелись узкие и белые, как слоновая, кость, лодыжки. Короткие рукава с оборками оставляли открытыми покойные руки. От запястья к пальцам веером разбегались голубоватые жилки. В прядях остриженных вьющихся волос блестели капли воды. Больше Омер ничего не мог сказать. Девушка не выказывала никакого смущения от того, что стояла в ночной одежде перед незнакомым юношей. Ее смелый взгляд совсем смутил Омера. Если бы она покраснела и начала с наигранным волнением закрывать то одну, то другую обнаженную часть тела или попыталась убежать, Омер наверняка стал бы отпускать банальные шуточки. Но стоявшая перед ним девушка вела себя естественнее, чем он, и в этом было ее преимущество. - Да… Я очень расстроен. - Омер запнулся. - Дай бог вам долгой жизни! - Благодарю вас, - по-прежнему вяло, но учтиво ответила девушка и ушла к себе. Омер тоже хотел было вернуться в свою комнату, но сообразил, как нелепо выглядела бы тогда его встреча с Маджиде, и направился к умывальнику. Он снял очки, провел мокрой ладонью по лицу и вытерся полотенцем, которое успел за это время свить в жгут. Хотя во рту у него пересохло, он забыл напиться. Вернувшись к себе, Омер долго стоял посреди комнаты. Он понимал, что вел себя глупо и предстал перед девушкой в смешном, жалком виде. - Черт подери, выказать себя этаким болваном! - пробормотал он. - Уставился на нее так, словно собирался съесть. Кажется, она ужасно рассердилась, хотя и не подала виду. Если бы я был девушкой, я презирал бы таких мужчин. Он не мог спокойно усидеть на одном месте. Ходить же по комнате из угла в угол тоже не мог - боялся выдать волнение. Поэтому он продолжал стоять посреди комнаты, исполненный неудовлетворения самим собой. - В жизни нашей так много мелочей и пошлостей! Они-то и делают ее несносной, - проговорил он. «Да что это я», - тут же одернул он себя и, круто повернувшись, вышел из комнаты и спустился по лестнице на первый этаж. Стол, накрытый белой клеенкой, был уже готов к завтраку. В двери, ведущие из сада, вошла Фатьма, обтирая о передник мокрые руки. Она несла эмалированную кружку с крупными зелеными маслинами. - Вы садитесь, бей, наши поздно встают, - сказала она, ставя кружку на стол, рядом с тарелкой с сотовым медом. Омер решил, что если он уйдет, не повидавшись ни с кем, то и на этот раз родственники не будут на него в обиде. - Дядя уже ушел? - спросил он. - Нет, еще и не вставал. Значит, Галиб-эфенди совсем забросил дела. Наконец и он понял, что бесполезно являться в свою лавку на Ягискелеси до утреннего намаза, и решил подольше спать по утрам, полагаясь на своего шестнадцатилетнего мальчишку-приказчика. Омер подвинул к себе стул и сел. Фатьма налила ему чаю. Наверху послышался шум открываемой двери и чьи-то шаги. - Это Семиха? - спросил Омер с деланным равнодушием. - Нет, что вы! Барышня встает не раньше обеда… Это Маджиде-ханым. Время идти в школу. Вчера она пропустила занятия, они с хозяйкой навещали приятельницу в Кадыкёе. Но как же она пойдет сегодня? В зале по-прежнему слышался легкий шум. Наверное, Маджиде надевала туфли. Фатьма придвинулась к Омеру и зашептала: - У нее в школе играют и поют. Разве можно пойти туда в такой день? - И, покачав головой, добавила: - Ну, а что делать здесь, в четырех стенах? Пойдет, прогуляется на свежем воздухе, легче ей станет… Так жаль ее, так жаль… Маджиде спускалась по лестнице. На ней была спортивная юбка кирпичного цвета в зеленую клетку, кофейного цвета шерстяной свитер и такого же цвета берет. Омер посмотрел в ее сторону. По его лицу расплылась какая-то нелепая ухмылка. Маджиде, чуть улыбаясь, спускалась по лестнице. В полутемном зале были не так заметны краснота вокруг глаз и бледность лица. Она выглядела лишь немного вялой. Ее улыбка задела Омера за живое. Не потому, что он считал неприличным улыбаться, когда постигает такое несчастье, - нужно быть слепцом, чтобы не заметить, как страдает Маджиде, - но эта одинокая девушка привыкла полагаться на себя и не хотела выказывать своего горя. Улыбка как будто отталкивала всякого, кто вздумал бы приблизиться к ней. «Я, кажется, впутаюсь в такую историю… Дай бог, чтобы все обошлось благополучно», - подумал Омер. Маджиде села прямо напротив него. Взяла свою чашку, через силу сделала несколько глотков. На мгновение ее глаза встретились с глазами Омера. Этот юноша с прядями светло-каштановых волос, падавшими на белый лоб, показался ей немного чудаковатым, но искренним и приветливым. Взгляд Маджиде чуть-чуть потеплел, она вздохнула, прикрыв глаза. Весь ее вид, казалось, говорил: «Вы видите, что со мной делается». Омер сразу все понял. Он посмотрел на нее в упор и тоже глубоко вздохнул. Как два человека, сидящие в одном купе вагона и говорящие на разных языках, они пытались объясниться робкими, застенчивыми улыбками. Несколько раз Омер наклонялся вперед, намереваясь что-то сказать, но так и не решился. Маджиде как будто не замечала этого. Наконец оба одновременно поднялись из-за стола. - Передай привет тетушке и дяде, - сказал Омер, обращаясь к Фатьме. - Так и скажешь: я, мол, ждал, ждал, но они еще не встали. Пусть не обижаются. - И, улыбаясь, добавил: - А Семихе передай, что я целую ее глазки. Он взялся за шляпу. Маджиде собрала ноты и надела розовое летнее пальто. - Вы тоже уходите? - бросил Омер как бы невзначай. - Как видите. «Да, - подумал Омер, - обычные приемы тут не подходят». Шаблонные фразы, веселые дерзости, которые так нравились его сокурсницам, игривые и подчас нескромные остроты - все это мертвым грузом сразу осело на дно его памяти. Но намерения его, напротив, стали более определенными. Когда Маджиде, выходя из дверей, случайно коснулась пальцами его руки, он вдруг покраснел как рак. Они пошли рядом. Изредка Омер ловил на себе взгляд ее черных глаз, одновременно печальный и неприступный. Тогда он терялся, бессмысленно оглядывался по сторонам и умолкал. Он и сам то и дело бросал косые взгляды на свою спутницу. И если полы ее пальто распахивались на ходу и он мог видеть плотно обтянутую свитером грудь, то у него перехватывало дыхание. Выйдя на проспект, они посмотрели друг на друга. - Вам куда? - поспешно спросил Омер. - В консерваторию? Сейчас восемь часов. У меня еще час времени. Хотите, пройдемся пешком? Маджиде утвердительно кивнула, и они пошли дальше по направлению к Беязиду, оттуда - к Бакырджилар. Неловкость не проходила. «У меня пропал голос, как у соловья, наевшегося шелковицы ( Вообще утешения - это высшая степень лицемерия. Физиономия принимает фальшиво-печальное выражение, брови этак приподнимаются; со скорбным видом покачиваешь головой, стараешься говорить огорченным тоном. С ума можно сойти! Уверен, Маджиде того же мнения, что и я. Наверняка соболезнования будут ей не по душе. Это видно хотя бы по тому, что она пошла на занятия, словно ничего не произошло… Однако ужасно глупо идти так, молча, и переглядываться, словно школьники, у которых еще молоко на губах не обсохло. Это в конце концов проявление взаимного равнодушия… Протяну ей сейчас руку и скажу: «До свиданья», вот и все… Больше навязываться невозможно… Но почему я не могу сделать этого?.. Да она просто приворожила меня! Профиль у нее чудесный. Какая матовая кожа! Правда, немного желтоватая. От бессонницы или всегда такая? Нет, определенно, я уже видел ее когда-то, я знаю ее. То есть душу ее знаю… Между нами есть некая незримая связь. Ах, дурак Нихад! Когда-нибудь он меня выведет из себя… «Ты, наверное, видел ее в детстве, в твоем мозгу осталось воспоминание о ней…» Ерунда! При чем тут детские воспоминания?.. Но раз об этом зашла речь, раз выдвинуто такое предположение, трудно удержаться, чтобы не поверить… Как люди любят все упрощать, опошлять!.. Одно дурацкое слово, и все мечты разбиты… Что-то не нравится мне Нихад, особенно в последнее время. Впутался в какие-то темные дела. Но товарищ он верный. Ради меня пошел бы даже на смерть… Впрочем, почему я так убежден в этом? Мало ли что я думаю, а он, может, и пальцем не пошевелит… Однако до сих пор он многим жертвовал ради нашей дружбы. Деньгами, например… А способен ли он на большее? С некоторых пор он сам стал мне меньше нравиться, а уж типы, его окружающие… Но есть в них, право, что-то притягательное. Мозг у них работает, как в лихорадке, как машина: только бы доказать что-то. А что? Плохое или хорошее? Черт его знает!» Взгляд его снова упал на Маджиде; как и он, девушка была погружена в свои мысли. Брови ее сошлись на переносице, взгляд был нацелен вперед, и на лице ее не шевелился ни один мускул. Ноты, которые она держала под мышкой, соскользнули назад. Ноги, обутые в кофейного цвета туфли на низком каблуке, легко ступали по мостовой. Омер заметил, что она шла, как мужчина, крупным, свободным шагом. Семенящая походка большинства девушек всегда вызывала у него чуть ли не сострадание. Поэтому он с одобрением отметил, что эта девушка шагает с ним в ногу. Они подошли к мосту. Кругом стоял неумолчный гул людских голосов.'Все, казалось, спешили куда-то, бежали, суетились. Омер и Маджиде перешли через Золотой рог и продолжали шагать рядом, изредка поглядывая на желтую воду и на множество маленьких и больших баркасов, шаланд, лодок, барж. На одной из шаланд сидел мальчишка лет девяти. Он брал из жестянки червяка, насаживал на крючок и, забросив в воду, равномерными рывками подтягивал к себе. Его босые и грязные ноги свисали над водой, глаза неотрывно следили за поплавком. Юноша и девушка остановились и долго наблюдали за мальчишкой. Упорство и терпение юного рыбака навели Омера на мысль, что сам он никогда ничем не был так поглощен, ничему не уделял столько внимания. Одна из нотных тетрадей упала на мостовую. Омер нагнулся, поднял ее и протянул руку за всей пачкой. - Дайте, я понесу. Маджиде молча протянула ему ноты. И только в глазах у нее промелькнуло что-то, похожее на благодарность. Это совсем сбило Омера с толку. «Странно, - подумал он, - никогда благосклонность и внимание девушек, которые нравились мне, не радовали так, как один этот взгляд, смысл которого мне даже не вполне ясен. Да, только один взгляд, к тому же выразивший жалость. Но, по крайней мере, не безразличный, и одно это заставляет мое сердце сжиматься. Может быть, это и есть любовь? Возможно, до сих пор я и не знал, что такое настоящая любовь. Наверное, мне следует что-то предпринять. Но сама мысль об этом кажется мне утомительной. Пусть все идет само собою!.. О чем она сейчас думает? Во всяком случае, не обо мне… А почему бы и нет? Все отдал бы я ради того, чтобы она думала обо мне. Стоит ей подать знак, и я, не задумываясь ни секунды, брошусь вот под этот трамвай, впрочем, брошусь ли?» Маджиде схватила его за руку. - Что с вами? На кого это вы засмотрелись, да так, что чуть не угодили под трамвай? Омер растерянно озирался по сторонам. Действительно, он стоял на мостовой. Значит, обогнал Маджиде и даже не заметил этого. - Да, мне показалось, там был знакомый… Наверное, я обознался, - принялся он неловко оправдываться. Он чувствовал странную дрожь в руке, которой только что касалась Маджиде. «Почему она отпустила мою руку?» - подумал он и досадливо поморщился, как обиженный ребенок. Ему захотелось плакать, и он с трудом сдерживался. В конце концов он попросил: - Возьмите меня, пожалуйста, под руку. Маджиде выполнила его просьбу, только на сей раз ее прикосновение было легким и нежным. В этот миг глаза их встретились. Маджиде пристально смотрела на него, словно силясь что-то припомнить. Точно таким же взглядом она смотрела на него вчера на мосту. Когда глаза Маджиде подолгу останавливались на нем, он терялся. Девушка как будто что-то примечала, принимала к сведению и снова продолжала чего-то доискиваться. Омер отвернулся. Они снова пошли быстрым шагом и молча миновали подъем после Каракёя, замечая, что с каждой секундой в их отношениях происходит какая-то перемена, словно они только сейчас начали узнавать друг друга. Каждый из них думал о своем, но каждый был убежден, что найдет в другом понимание и единомыслие. Когда они дошли до консерватории, Маджиде молча протянула руку. Омер испугался: вот сейчас они расстанутся, и он не увидит ее, может быть, несколько недель. Но ведь он не мог себе представить, что будет делать без нее даже пять минут! Он побоялся сказать ей об этом и только спросил: - Вы сможете сегодня заниматься? - Зачем вы спрашиваете? - проговорила Маджиде все с той же непонятной улыбкой на губах. - Разве об этом говорят? Омер, напрягая всю свою волю и мужество, пробормотал: - Я так много хотел вам сказать! - И ничего не сказали… Он посмотрел на нее с упреком. - Еще увидимся, - проговорила Маджиде. словно извиняясь. - Когда? - сразу спросил Омер. Маджиде пожала плечами. - Я приду сюда вечером и провожу вас, хорошо? Девушка задумалась. Потом, будто решившись на что-то, сказала: - Как вам угодно. И поднялась по лестнице. |
||
|