"Цвет диких роз" - читать интересную книгу автора (Ранн Кети)

Глава 9

Сколько чашек фасоли она положила в скороварку? Мэриголд невидящим взглядом уставилась на список ингредиентов нового фасолевого соуса, который разрабатывала. Что, собственно, она хочет доказать? Сегодня она возвращается домой. На соус уже просто не остается времени.

Тогда зачем она его делает?

Чтобы занять себя, свой мозг занять. Это поможет убить время. Автобус до Калгари проходит через город только вечером.

Мэриголд пожалела, что ей не с кем поговорить. И почему снимать гипс бабушке назначили именно в этот день? Сегодня утром она отвезла ее в город, и бабуля захотела навестить друзей. Можно было остаться с ней. Тогда почему она не осталась?

Потому что здесь был Джон.

Мэриголд сердито посмотрела на карточку с рецептом. Она не хотела думать ни о Джоне, ни об отъезде.

Перечитав список необходимых продуктов, она заглянула в кастрюлю, чтобы прикинуть, сколько уже фасоли туда положила. Вроде маловато. Она высыпала в скороварку остатки фасоли, накрыла крышкой, установила регулятор в нужное положение, поставила кастрюлю на максимальный огонь и понуро села у стола. В который уже раз Мэриголд ругала себя за то, что медлила тогда на сеновале в объятиях Джона. Каждый раз при воспоминании о том моменте, об их разговоре ее охватывало смущение. Да, оба нуждались в утешении, но она забыла об этом, когда он ее обнял. Мэриголд спрашивала себя, не заблуждалась ли она, решив, что между ними что-то есть, особенно после того, как он признался, что никогда больше не позволит себе полюбить.

Джон с того вечера ходил мрачнее тучи, обычно веселая Мэриголд тоже была сама не своя, только бабушка не изменилась, без конца говорила о своем переезде в Калгари, видимо, не замечая плохого настроения внука и сдержанности Мэриголд. Ее болтовня не слишком-то ослабляла молчаливое напряжение между молодыми людьми.

Разочарование Мэриголд усугублялось тем, что, когда подошло время ехать домой, мысль о возвращении в город словно уже не вдохновляла ее, как раньше. Необходимость самоутвердиться и получить независимость вдруг стала казаться ей не такой важной.

Но выбора не было. Она это знала. Абуэлита ждала ее возвращения.

Мэриголд выглянула в окно. Середина дня. Сегодня утром Джон приступил к уборке ячменя. Она видела, как его зеленый трактор с жаткой движется вдоль ограды. Хотя он работал совсем неподалеку, она знала, что домой он не придет до позднего вечера. Поворчав, он согласился забрать бабушку, а потом отвезти Мэриголд на автостанцию.

Трактор скрылся за амбаром, Джона больше не видно. Мэриголд отвернулась, порадовавшись, что еще не скоро увидит его сегодня. Более того, если бы у нее был выбор, она предпочла бы добраться до города самостоятельно. Внутри у нее все похолодело, когда она представила, как вылезает из грузовика под взглядом Джона.

Она бесцельно побродила по дому и остановилась в кабинете Джона, представляя, как он сидит здесь, положив голову на руки и уставясь на экран. Не секрет, что он терпеть не мог возиться с цифрами, отражавшими состояние дел на ферме. Она бы с удовольствием ему помогла, но знала, что этого уже не произойдет.

Решительно отбросив побочные мысли, она перешла в гостиную. Ее взгляд задержался на любимом кресле хозяина, стоявшем перед телевизором. Мэриголд провела пальцами по его спинке, представляя, что запускает пальцы в короткие густые волосы Джона.

Внезапно она задрожала от накатившей злости. Если бы Джон мог понять, что он с собой делает! Если бы мог снова доверять. Позволил себе полюбить!

Наклонившись, Мэриголд прижалась лбом к спинке кресла, вдыхая запах Джона.

— Я люблю тебя, Джон Гудинг, — прошептала она. — Если бы я знала, что и ты меня любишь, я бы нашла способ остаться. — Напуганная собственным признанием, она еще крепче ухватилась за кресло.

— Что ты сказала? — Мэриголд подпрыгнула. В дверях стоял Джон. — Ты хорошо себя чувствуешь?

Она во все глаза смотрела на него, не в силах вымолвить ни слова.

Лицо Джона покрывала грязь, он выглядел усталым, раздосадованным. И красивым. Когда он возвращался после работы на поле, от него пахло солнцем и землей, отчего внутри у Мэриголд поднималась жаркая волна. Он такой мужественный. Такой сексуальный. Она вдруг захотела его до дрожи в руках, и ей пришлось спрятать их, обхватив себя за талию.

— Что ты здесь делаешь?

— Жатка сломалась. Я должен позвонить в город, чтобы заказать нужную деталь. — На его красиво очерченной щеке задергался мускул. — Что ты говорила, когда я вошел?

— Какая тебе нужна деталь? — спросила Мэриголд, пытаясь сменить тему. — Я позвоню в магазин, пока ты едешь в город.

— Я хочу знать, что ты сказала.

— Ничего. Я ничего не говорила. Даже не помню. — Она не собиралась повторять свои слова.

Джон молча смотрел на нее.

Со стоном досады она бросилась вон из комнаты.

Но он поймал ее за руку.

— Если не хочешь уезжать, так не уезжай.

— Мы уже об этом говорили, Джон. Я не могу остаться.

— Почему?

— Проклятие! — Невероятно, как он пытается давить на нее. Мэриголд вырвалась. На этот раз он не стал ее удерживать, и она ушла в кухню, где сразу почувствовала запах пригоревшей фасоли. Клапан на крышке скороварки должен был приоткрываться, а раз этого не происходило, значит выходное отверстие клапана забито. Очень плохо.

С возгласом отчаяния Мэриголд схватила кастрюлю и бросилась к раковине. Джон оказался у нее на пути, она резко свернула влево, но, продолжая по инерции двигаться вперед, столкнулась с ним.

— Какого черта?!

Он вытянул руки, чтобы удержать ее, но оба потеряли равновесие и упали, при этом она уронила кастрюлю. Схватив девушку, он вместе с ней откатился в сторону, заслонив ее собой, да еще прикрыл руками ей голову.

Мэриголд прильнула к нему.

Чуть дыша, оба ждали взрыва.

Исходившее из скороварки шипение начало стихать, видимо, Мэриголд сняла ее с плиты в нужный момент.

Теперь она со всей остротой ощутила Джона. Хотя он был в джинсах и рубашке с длинным рукавом, а она в шортах и открытой блузке, их одежда внезапно показалась слишком тонкой и лишней. С таким же успехом они могли быть и голыми.

Джон стал целовать ее, а она с таким же пылом ответила на его поцелуи. В их порыве не было ни мягкости, ни нежности, ни сдержанности.

Его губы были жесткими и требовательными. Мэриголд приоткрыла рот, и их языки встретились, пробуя друг друга на вкус, наслаждаясь, томясь неистовым желанием.

Она крепко обнимала Джона, теребила волосы, гладила по лицу, шее, мускулистым плечам, впивалась ногтями ему в спину.

Когда он застонал и крепче прижал ее к себе, Мэриголд обхватила его ногами, безошибочно ощущая распиравшее джинсы его восставшее естество. Джон изменил положение, чтобы она могла лучше все чувствовать.

Ее тело ответило, побуждая его к медленным, чувственным движениям, которые усиливали их взаимное желание.

Джон оттянул эластичный пояс ее шортов, его пальцы коснулись пупка, двинулись по животу вниз прямо в шелковистые волосы, начали медленно гладить ее.

Мэриголд закрыла глаза, отдавшись неизведанному доселе наслаждению, пока его пальцы вели мучительно волшебную игру, а его горячее дыхание еще больше распаляло ее желание. Пальцы задвигались быстрее, у нее внутри начала подниматься огненная волна.

— Пожалуйста, — тихо простонала Мэриголд, сосредоточившись на интимной ласке.

Она вцепилась Джону в плечи и раздвинула ноги, когда взрыв принес экстаз освобождения, сменившийся мягким, влажным теплом.

— Джон, — прошептала она. — О Джон!

В следующий миг она почувствовала, что плачет. Это были слезы облегчения после напряжения страсти.

Поцелуй Джона был нежным и ласковым. Мэриголд смущенно отвернулась, уткнувшись ему в шею, не зная, что говорить, ища укрытия в его объятиях.

— Посмотри на меня, — сказал он. Его голос прозвучал как музыка, но она не осмелилась поднять глаза.

Потом, все же собравшись с духом, посмотрела на него и снова отвела взгляд. В его глазах было столько заботы и нежности, очертания рта сделались мягкими и чувственными. Джон выглядел до странности довольным.

— Теперь скажешь? — хрипло спросил он.

Она замерла, не веря своим ушам.

— Джон, ничего не изменилось.

Мэриголд ждала, зажатая между его телом и жестким полом. В темных глазах Джона стоял вопрос, на который она не желала отвечать.

— Я… хочу… ты мне нужна.

Он тоже нужен ей, но этого недостаточно. Она покачала головой.

Джон сел. Потом резко поднялся. Выругавшись, стукнул кулаком по стойке и обернулся к девушке, испепеляя ее взглядом:

— Мэриголд…

Она села на стул и закрыла лицо руками, Она чувствовала себя униженной, больше всего на свете ей захотелось навсегда вычеркнуть из своей жизни эти пятнадцать минут.

Она слышала, как Джон поднял скороварку, как снова выругался, а затем швырнул кастрюлю в раковину.

— Посмотри, что ты наделала! — рявкнул он. — Только посмотри на все это. Кастрюля испорчена. — Он выдвинул стул, потом отпихнул его, и тот ударился о стол. — Ты все погубила. Будь ты неладна!

Потрясенная, Мэриголд смотрела на него, думая, что ослышалась.

— Да, — сказал Джон, поймав ее взгляд. — Ты все погубила. — И он заметался по кухне, что-то бормоча.

Мэриголд наблюдала за ним расширившимися глазами. Ее затрясло, нижняя губа задрожала, но она не могла, просто не имела права заплакать. Глаза жгло от подступивших слез, горло сдавило, в носу щипало. Только не здесь, только не сейчас. Не перед Джоном. Он совсем не то имел в виду, повторяла она себе, он делал это потому, что сам был уязвим. Не меньше чем она.

Что бы он ни говорил, она ему небезразлична. И все равно этого недостаточно. Она хотела его любви. Хотела отдать ему свою любовь. Увы, это невозможно.

Мэриголд быстро вытерла со щеки слезу. Но поняла, что он заметил, поскольку тут же оказался рядом и обнял ее.

— О, Мэриголд! — Застонав, он зарылся лицом в ее волосы. — Прости меня, пожалуйста.

Она вздрогнула, не желая уступать своему сердцу и таять в объятиях Джона.

— Ты совершенна… я так хочу тебя…

Она гневно оттолкнула его и попятилась, пока не уткнулась в стойку.

— Что? Не смотри на меня так. В чем дело?

— В чем дело? Да во всем! Неужели ты не понимаешь, почему я не могу остаться? — Ее хватило только на дрожащий шепот. — Ты не изменился. Разве ты не видишь? И ничего не изменится, потому что ты не готов открыться. Снова доверять. — Сердце у нее разрывалось от собственных слов, но она должна все ему сказать.

Джон попытался ответить и не смог.

Закрыв глаза, Мэриголд опустила голову. Слышно было только тиканье висевших на стене часов.

Внезапно ей стало так холодно, что пришлось обхватить себя руками, чтобы унять дрожь. Когда она наконец заговорила, голос ее звучал тихо, но ровно:

— Ты выбрал одинокую жизнь, Джон. Ты ее выбрал. Ты сам делаешь это с собой, и лишь ты в состоянии все изменить.

На его лице отразилась боль, словно она всадила ему нож в сердце. Но то, что она сказала, было правдой. Раны Джона Гудинга еще не затянулись, возможно, и никогда не затянутся. Он не готов любить. А может, никогда уже не полюбит.

Мэриголд отвернулась, чтобы не видеть его искаженного болью лица.

— Когда ты поедешь в город за деталью, я поеду с тобой.

Он вскинул голову.

— Отвезешь меня на автостанцию, — без всякого выражения добавила она. — Я подожду там автобуса.

Раздосадованная, Мэриголд хлопнула по стойке.

— Почему у меня не получается? Я в точности следовала твоему рецепту, но все равно мой соус твоему и в подметки не годится! — обратилась она к хрупкой, одетой в черное женщине, стоявшей рядом.

Абуэлита долго смотрела на внучку, пока, та неловко переминалась с ноги на ногу под ее взглядом.

— Ладно, — наконец проговорила абуэлита. Крепкие пальцы ухватили девушку за локоть, и она позволила подвести себя к кухонному столу. — Сиди. Я несу кофе.

Чувствуя, что сейчас расплачется, Мэриголд села и, чтобы совладать с собой, притворилась, что разглядывает сквозь пелену слез свои ногти.

На столе появились две кружки, затем тарелка сахарного печенья. Запах кофе и печенья дразнили обоняние Мэриголд, но у нее не было сил даже поднять голову, не говоря уже о том, чтобы есть и пить. На сердце лежала тяжесть, а дух был настолько угнетен, что притворяться веселой оказалось для нее совершенно непосильной задачей.

— Скажи мне, почему ты такая? — спросила абуэлита, морщинки озабоченности глубже обозначились на ее лбу. Она плохо говорила по-английски, с сильным акцентом.

Мэриголд покачала головой. Последние две недели после возвращения в город она все время пребывала в мерзком настроении, чувствовала себя несчастной, срывалась по пустякам.

— Я говорю с Изабел, она говорит мне, что и ее внук, Джон, такой же, — сказала абуэлита, — несчастливый.

Не в силах ответить, Мэриголд уставилась в свою кружку. Обхватив шершавый керамический сосуд, она наслаждалась теплом, согревавшим ее ледяные пальцы.

— Я думаю себе, может, тут есть связь. Мэриголд несчастна, Джон несчастен. М-м? — Абуэлита умолкла, явно дожидаясь ответа.

Девушка посмотрела на нее сквозь слезы.

— Я никогда не была так несчастна.

Кивнув, бабушка накрыла ладонью ее руку.

— Поговори со мной, Мэри. Поговорить всегда хорошо.

Ласковый голос бабушки сломал какую-то преграду в душе Мэриголд, и она дала волю слезам.

— О, абуэлита! — всхлипнула она и уткнулась в ладони.

Горячие слезы текли нескончаемым потоком, а бабушка, обняв, нежно качала ее, как бывало в детстве. В конце концов поток слез иссяк.

— Не знаю, будет ли мне когда-нибудь хорошо, — проговорила Мэриголд, все еще прижимаясь щекой к фартуку бабушки, от которого пахло корицей.

— Тебе будет хорошо, — хмыкнула абуэлита.

Девушка судорожно вздохнула, оторвала голову от бабушкиной груди и благодарно сжала ее руки. Абуэлита нежно заправила ей волосы за уши.

— Ты плачешь из-за молодого Джона? — спросила она. Мэриголд увидела, что бабушка смотрит на нее с доброй, ласковой улыбкой, и неохотно кивнула.

— Ты не говоришь о том времени на его ферме. Тебе там понравилось?

— Да!

И не успела Мэриголд опомниться, как уже рассказывала о Джоне, о том, как он любит свою землю, ферму, какой он внимательный к своей бабушке, как поможет ей на следующей неделе перебраться в город, хотя уборка урожая сейчас в самом разгаре.

— Но ты… когда была там, не скучала по городу, магазинам, людям?

— Нет, нисколько. От фермы до города всего час езды. Но за то время, пока я там жила, я только однажды ездила в город. Больше мне и не надо было.

— Должно быть, все необходимое тебе было на ферме, — с пониманием ответила бабушка.

Мэриголд вскинула голову. Бабушка смотрела в окно, и она проследила за ее взглядом. Тополь, который рос под окнами бабушкиной квартиры, раскачивался под порывами осеннего ветра, сбрасывая золотые листья на землю. Мэриголд почувствовала родство с этими листьями, такими же бесприютными, не имеющими цели. Права ли бабушка? Может, она умиротворенно чувствовала себя на ферме Гудинга потому, что там было все необходимое?

- Ты его любишь, — серьезно произнесла абуэлита, поворачиваясь к внучке.

Мэриголд проглотила комок в горле и прошептала:

— Да.

— Он хороший человек?

— Очень хороший. — Мэриголд так же серьезно посмотрела на свою бабушку.

— Тогда в чем проблема?

— Он… уже был женат.

Она закрыла глаза, чувствуя, как застучало в висках, и, прежде чем утратила решимость, заставила себя рассказать бабушке о браке Джона, о его бывшей жене, о том, какие раны та оставила в его душе. Потом рассказала о последнем дне, когда Джон попросил ее остаться и что она ему ответила.

— Он боится, абуэлита. Боится довериться. Боится снова испытать боль.

— Теперь я могу понять проблему.

Мэриголд схватила ее за руки.

— Что мне делать?

Бабушка сидела тихо, глядя на их сплетенные пальцы.

— Ты все сделала правильно, Мэри. Джон теперь должен все решить сам.