"Флэш без козырей" - читать интересную книгу автора (Фрейзер Джордж Макдональд)

III

Теперь вы уже знаете, что за жизнь была на море в те времена, когда дядюшка Гарри был еще совсем юн. Я не утверждаю, что такое положение дел было типичным — после «Бэллиол Колледжа» мне приходилось плавать на разных судах, и, слава Богу, они не были на него похожи, но в тот раз все очень напоминало путешествие в плавучей тюрьме. Должен отметить: и само судно, и его экипаж были дьявольски хорошо подготовлены для своей работы — похищать негров и продавать их американцам.

Сегодня, оглядываясь назад, я могу признаться — в первый день, после порки и сумасшедшей чайной вечеринки, мне трудно было оценить эти их качества. Тогда я мог лишь думать, что отдан на милость опасному маньяку, который самым дьявольским образом связан с преступной экспедицией, и даже не знал, что меня больше пугало — сумасшедший капитан со своими уроками латыни или же сам предстоящий бизнес. Но, как всегда, через день-другой я вполне освоился, и если первые недели этого путешествия и не пришлись мне особо по вкусу, что ж, я видал и худшее.

По крайней мере, теперь я понимал, во что вляпался, или думал, что понимаю, и мог надеяться дожить до конца всего этого. Пока же мне нужно было соблюдать осторожность, так что я хорошенько изучил свои обязанности, которые были достаточно простыми, и старался избегать гнева капитана Дж. Ч. Спринга. Последнее, как выяснилось, также было не особенно трудно: все, что нужно было делать в его присутствии, это внимать его бесконечным рассуждениям про Фукидида, Луциана и Сенеку, который ему особенно нравился, потому как тот любил щеголять своей ученостью. (На самом деле, как я слыхал уже позже, Спринг в юности был прилежным студентом и мог далеко пойти, если бы не задал трепку одному преподавателю в Оксфорде, в результате чего и был изгнан. Кто знает, если бы не это, он мог бы стать даже ректором школы в Рагби — из чего вытекает мысль, что преподобный Арнольд также мог бы стать ловким пиратским шкипером где-нибудь на Берегу Слоновой Кости.)

Во всяком случае, Спринг не упускал возможности забивать нам с Комбером головы своей латынью — обычно за чаем, в своей каюте, а сидящая рядом миссис Спринг важно кивала. Конечно же, Салливан был прав: они оба были сумасшедшими. Вы бы только посмотрели на торжественные богослужения по воскресеньям, на проведении которых настоял Спринг, где собиралась вся команда, а миссис Спринг во всю мочь раздувала мехи немецкого аккордеона, пока мы во всю глотку распевали «Внемлите голосу стихии!», а после этого Спринг возносил молитвы Всевышнему, призывая его благословить наше путешествие и направить руки наши на исполнение дел, которые нам предстоят, аминь. Не знаю, что сказал бы по этому поводу Уилберфорс или мой добрый старый друг Джон Браун,[33] но команда судна воспринимала это вполне естественно — впрочем, ничего больше им делать и не оставалось.

Эта была самая необычная компания, которую я только встречал на корабельной палубе, — закаленные моряки, спокойные и рассудительные. Они мало говорили, зато исполняли любое дело с быстротой и эффективностью, которые заставили бы устыдиться даже индийцев. Конечно же, они были настоящими морскими волками, на голову выше обычной матросни. Они уважали Спринга, а он — их. Тем не менее, когда один из матросов, огромный даго,[34] что-то вякнул невпопад, Спринг, ни секунды не задумываясь, набросился на него с кулаками, несмотря на то, что тот был в два раза крупнее и тяжелее капитана. Другого же моряка, который украл спиртное, Спринг запорол почти до смерти, изрыгая проклятия при каждом ударе кошкой, а всего лишь несколько часов спустя он вслух читал нам отрывки из «Энеиды».

Имейте в виду, если это была все же сносная жизнь, то она была еще и чертовски скучной, и я заметил, что чем дальше, тем больше мои мысли возвращаются к Элспет — и другим женщинам. Но все же Элспет вспоминалась чаще — порой я ловил себя на том, что мечтаю о наготе ее мягкого тела, золотистых шелковых волосах, щекочущих мое лицо, аромате ее дыхания. Это было дьявольски трудно, говорю я вам, сознавать, что в окружности ста миль нет и не предвидится ни одной шлюхи. С этой темы мои мысли перескакивали на старикашку Моррисона и на то, как я все-таки возьму свое, лишь только придет время, по крайней мере здесь у меня было более широкое поле для размышлений.

Так мы и плыли на юг, а позже — на юго-восток, погода становилась все теплее, и я сменил свой сюртук на свитер в красную полоску и широкие белые брюки, перепоясанные поясом с большим ножом в деревянных ножнах — вылитый Ральф Ровер.[35] Мука закончилась, сухари с каждым днем становились все черствее, а вода из бочек — все более затхлой. Однажды утром ветер донес новый запах — тяжелый, пряный воздух мангровых зарослей, столетиями гниющих в прибрежных волнах, и в тот же вечер мы увидели низкую зеленую полоску берега, далеко впереди по левому борту. Это было побережье Африки.

Иногда тут и там мы видели паруса, но недолго. Как мне объяснил Кирк, «Бэллиол Колледж» ловит ветер, как ни одно другое судно в океане. Сплошным удовольствием было стоять у бушприта, когда корабль несется по морю, белые барашки скользят мимо тут же над планширем, волны неистово молотят в борт, а над головой вздымается белая громада парусов. Какому-нибудь Дику Бесстрашному[36] это, безусловно, понравилось бы, да и мне тоже. А ночью, когда видны вспышки зеленого огня, разгорающегося под форштевнем, а сверху раскинулось бесконечное африканское небо, пурпурное и мягкое, как нигде в мире, усыпанное мерцающими звездами. Б-гу известно, что я не какой-нибудь там романтический искатель приключений, но иногда мне кажется, что я с удовольствием прокатился бы с попутным ветром к югу — до самой Африки. Но только в веселой компании, с полудюжиной парижских кисок, запасами лучшей еды и питья и, быть может, с немецким оркестром. Вот жизнь, достойная настоящего мужчины.

Земля, которую мы увидели, была побережьем Гвинеи, которая не представляла для нас интереса, поскольку, по словам Кирка, здесь уже не практиковали работорговлю. Растущее влияние аболиционизма у нас, рост числа государств, которые присоединились к Англии в борьбе против рабства, плотная блокада побережья английскими и североамериканскими патрульными кораблями, которые сжигали лагеря работорговцев на берегу и захватывали их суда в море, — все это сильно осложняло жизнь поставщикам «черного дерева» в сороковых. В прежние времена работорговцы могли вести свой бизнес вполне открыто, принимая на борт груз, уже заранее приготовленный туземными вождями и собранный в гигантских загонах или лагерях в устьях рек. Теперь дело уже не было таким простым, и для успеха требовалась высокая скорость и секретность, так что суда типа «Бэллиол Колледжа» имели преимущества.

И, конечно же, опытные работорговцы, к числу которых относился и Спринг, отлично знали, куда нужно плыть, чтобы найти хороший черный товар, и с кем из местных вождей можно иметь дело — это было важным моментом. Работорговец мог сравнительно легко избежать встречи с патрульным судном, поскольку Военно-морской флот не мог охватить своим наблюдением всю протяженность побережья, но без надежного агента на берегу и туземного царька, который мог бы поставить в нужный срок партию отличных рабов, бизнес был обречен на неудачу. Меня всегда забавляли лицемерные подвывания сердобольных негролюбов — как дома, так и в Штатах — которые так много твердят о белых дикарях, которые, дескать, рыщут по африканскому побережью, похищая невинных чернокожих, чтобы посадить их на цепь и увезти в рабство. Ба! Да без помощи самих же черномазых нам бы не удалось вывезти из Африки ни одного даже самого завалящегося ниггера! Я видел этот берег своими глазами, в отличие от всех наших «святых Генриетт», так что знаю, чего стоят россказни этих старых выживших из ума баб о горстке белых пиратов, которые грабят страну вдоль и поперек, и похищают кого им вздувается. Да мы и пяти минут не смогли бы провести на берегу, если бы черные царьки и воинственные племена не помогали нам. Они то и продавали нам захваченных в плен врагов, да и своих соплеменников в том числе, в обмен на ружья, выпивку и всякую дешевую дребедень.

Не могу понять, почему мои добропорядочные знакомые не хотят в это поверить. Они же сами превращают в рабов себе подобных — на заводах, фабриках и шахтах, да еще заставляют их жить в таких лачугах, в которые ни один плантатор из Алабамы и не подумал бы поселить своих рабов-негров. Вот и наш дорогой покойный св. Уильям Уилберфорс тоже ратовал за них — прямо-таки все свои старые честные глаза выплакал по ниггерам, которых и не видал-то никогда, а ведь ему и в голову не приходило хоть чем-то облегчить участь белым детям, которых нужда заставляет тягать вагонетки с углем по двенадцать часов в день. Еще бы! Уж он-то знал, на чем зиждется его благополучие. Уж будьте уверены! Я так считаю — если он и ему подобные поступают так со своими единоплеменниками, то чего удивляться, что черномазые вожди точно так же ведут себя со своим народом? Прямо уши у меня вянут от всей этой благочестивой ерунды.

Но все по порядку. У Спринга был на примете толковый черномазый царек, с которым он плотно сотрудничал на континенте. Это ужасное старое создание звали Гезо. Этот малый владычествовал над частью Дагомеи. Теперь, когда Наветренный Берег был выведен из игры и работорговцы сосредоточились в самом углу Могилы Белого человека, укромные местечки вроде Дагомеи, Бенина и Масляной реки были в особой цене. Флот обычно предпочитал патрулировать в Уида и Лагосе, так что ловкие капитаны вроде Спринга чаще всего использовали безлюдные устья речек и лагуны, где можно было взять груз, а потом раствориться в море незамеченными. [XIV*]

После того как на горизонте впервые показался берег, мы двинулись дальше к югу, подошли с востока к Пальмовому мысу, на котором видны деревья, давшие название этому клочку суши, и поплыли вдоль Берега Слоновой Кости и Золотого Берега, мимо Трех Вершин в Уида, где и бросили якорь на открытом рейде. Спринг поднял на топе мачты звездно-полосатый флаг, что было разумно и безопасно, так как в порту не было ни одного янки. Здесь же были два британских военных шлюпа, но к нам они близко не подошли. Это было, как объяснил мне Кирк, на руку работорговцам: янки не позволяют, чтобы американское судно подвергалось осмотру кораблем военного флота другой страны, так что английским «синим курткам»[37] остается возиться только с португальцами, испанцами и прочим отребьем.

Судно лениво качалось на волнах, а мы смотрели на длинную желтую полосу пляжа, за которым виднелись хижины и какие-то бараки. Ветер гонял по песку шары перекати-поля и было жарко, как в аду на кухне. Я смотрел на чаек, вьющихся над сотнями маленьких лодчонок, деловито снующих между берегом и стоящими на рейде судами, а также на здоровенных каноэ племени кру, пробивающихся сквозь прибой, и пытался отвлечься от зловония, которое поднималось от всякой дряни, гниющей в маслянистой воде. Помню, что Кинни проговорил нараспев:

Ветер явно усиливался, и я не понимал, для чего Спринг, который сейчас разговаривал на шканцах с Салливаном, привел нас сюда. Но вот из бухты вырулило большое каноэ с полудюжиной черномазых на борту. Нас окликнули, и я впервые услышал странный жаргон, который был единым языком на побережье от Гамбии до Мыса Доброй Надежды.

— Хэлло, Гнилой Томми! — прокричал Спринг. — Где Педро Бланко? [XV*]

— Хэлло, сэ’![38] Он поехать на охоту в Бони, на два-три неделя, — донеслось с каноэ.

— Почему он не подождать меня? Он обещать мне много-много нигра. А где я возьму много-много хороший товар, если он уехать в Бони?

— Он сказать другой испанский парень, Санчес, который поехать на река Дагомея. Он давать твердый обещаний — никакой чертов обман. Твоя брать Гнилой Томми, сэ’, взять Ромовый Пунш, Малыш Тим, еще много хороших парень и двигать вверх по река, все время по река. Тогда можно покупать много хороших нигра от испанский парень. Там не быть инглиш-янки военный лодка. Совсем не быть.

Услышав это, Спринг выругался вполголоса — похоже, он предполагал встретить какого-то Педро Бланко здесь, в Уида, но тот парень в каноэ, Гнилой Томми, сказал ему, что вместо этого придется плыть вверх по реке, где какой-то испанец по имени Санчес продаст ему рабов. Спрингу это, похоже, не слишком понравилось.

— Чертов болтун Бланко! — крикнул он. — Моя сказать однажды про него королю Гезо. Обязательно сказать!

— Но-но! Сава-сава! Вся договориться! — ответили с каноэ. — Санчес ездить к Гезо, ездить к твоя — вся успевать. Сава-сава!

— Ну, ладно, — прорычал Спринг. — Хорошо. Гнилой Томми пусть подниматься. Брать Малыш Тим, десять парень и подниматься на корабль. Понимать?

На палубу вскарабкались две дюжины ребят из племени кру — веселых, живых черномазых, которые пользуются большим успехом у шкиперов на этом побережье. Все они отличные моряки, но очень суеверны и откликаются на такие смешные имена, как Ромовый Пунш, Мушкетон, Прыгающий Джек, Живот Горшком и Грот. У каждого из них на лбу была голубая татуировка, а передние зубы были остро заточены. Я подумал было, что они каннибалы, но, похоже, они носили эти знаки, чтобы была ясна их принадлежность к племени кру и чтобы не попасть ненароком в рабство.

После того как они поднялись на борт, «Бэллиол Колледж» покинул Уида, и через два дня плавания вне видимости земли мы снова подошли к берегу — теперь еще дальше к востоку. Это была длинная, низкая полоска побережья, поросшая мангровыми зарослями, которые спускались к морю по песчаным отмелям. Мне этот вид чертовски не понравился. Но Спринг, стоя у руля, направил судно в глубь лагуны, за которой раскинулся широкий залив, усеянный островками с густыми джунглями. Похоже, мы подошли к устью реки. Далее мы почти поползли между отмелями, причем впереди шли парни-кру на своих каноэ, а на судне по три человека с каждого борта непрерывно бросали лот, выкрикивая: «Три сажени — две с половиной — две и Господи пронеси — две с половиной — две и Господи пронеси — три сажени!»

Затем, за первым поворотом русла, проход стал шире. Между рекой и джунглями показался обширный загон, огороженный частоколом. За ним виднелись хижины и толстый даго в полосатой рубашке, с головой, повязанной платком, и серьгами в ушах, выплыл нам навстречу в маленькой лодке и только улыбнулся при виде того заряда злости, который обрушил на него Спринг.

— Ты Санчес, не так ли? А где, ч-рт возьми, мой груз? Твои загоны пусты, ты, чертов негодяй! Я договорился с этим проклятым мерзавцем Педро Бланко, что получу пять сотен черномазых, и что я вижу? — Он вытянул руку по направлению к пустым выгородкам, где только в нескольких местах наблюдались признаки жизни в виде фигур, копошившихся вокруг костра. — дья…льщина! Где тут, по-вашему, можно найти хоть одного черномазого? А, сэр?

Даго рассыпался в изысканных извинениях, размахивая руками и отчаянно потея:

— Мой дорогой капитан Спринг! Ваши опасения беспочвенны. В течение двух дней в этих загонах будет целая тысяча голов. Педро Бланко принял заказ. Король Гезо лично проследовал через всю страну — и все в вашу честь, мой дорогой сэр. Сейчас он в Догба, вместе со своими людьми — как я понял, там были большие сражения, но теперь уже все тихо. И много-много негров, скованных цепями, — сильных молодых мужчин, свежих молодых женщин — все самое лучшее для вас, капитан. — Он просто расцвел в сальной улыбке.

— Ты уверен? — переспросил Спринг. — Два дня? На третий я надеюсь быть уже далеко отсюда — и я хочу видеть короля Гезо, ты понял?

Санчес развел своими короткими ручками:

— С этим сложностей не будет. Завтра он двинется на запад, от Догба к Апокото.

— Ну, ладно… — проворчал Спринг, успокаиваясь, — посмотрим. Что он приготовил для нас? Рабов из племени сомба?

— Сомба, фулани, аджа, айза, йоруба, эгбо — все, что потребуется капитану.

— Да неужели? Тогда ладно. Я возьму шесть сотен вместо пяти. И никаких больных черномазых, слышишь? Не заливать же мне им задницы смолой, чтобы вывести на аукцион! Мне нужен свежий товар. [XVI*]

Санчес откланялся, рассыпаясь в наилучших пожеланиях, а «Бэллиол Колледж» снова двинулся вперед, прижимаясь настолько близко к берегу, насколько это позволяли глубины. Моряков послали на мачты замаскировать их верхушки листьями и лианами, так чтобы с моря нас не мог заметить ни один патрульный корабль, и Санчес прислал людей доставить груз на берег. Это означало для меня новые заботы — следить, чтобы они ничего не стащили, и к тому времени, как последний тюк с грузом оказался на берегу, под охраной туземных солдат Санчеса, я весь взмок от пота. Адское это было местечко: вокруг зеленые джунгли до самого горизонта и пар, поднимающийся с поверхности коричневой маслянистой воды, — можно было подумать, что находишься в бане. Сразу после захода солнца набрасывались тучи москитов, а влажная жара окутывала нас тяжелым плотным одеялом, так что оставалось только лежать, распластавшись на койке, истекая потом. Санчес сказал, что придется ждать три дня, но я думал, что мы не продержимся и трех часов.

Той ночью Спринг созвал всех офицеров на совет в своей каюте. Я также присутствовал на нем в качестве суперкарго, но заметьте, был не особо в курсе происходящего. Не думаю, что мне приходилось принимать участие в более интересном разговоре, за исключением, возможно, знаменитой встречи генералов Гранта и Ли в фермерском домике или милой беседы лорда Лукана и моего старого полковника Кардигана, когда они, после атаки под Балаклавой, вцепились друг в друга, как две старые девы. Ну по крайней мере на техническую сторону дела речь Спринга открыла мне глаза.

— Шесть сотен, — сказал он, — это больше, чем то, на что я рассчитывал. Значит, по пятнадцать дюймов на каждого парня, при том что на двух мужчин будет приходиться по одной девчонке — и никаких чер…вых щенков-подростков.

— Это на дюйм меньше прежних расчетов, капитан, — заметил Кинни, — что могло бы сойти для черномазых с Гвинеи, но будет тесновато для дагомейцев. Они же почти такие же крупные, как парни из племени мандинго, по крайней мере некоторые из них, а мужчина-мандинго запросто занимает все шестнадцать дюймов.

— Я видел, как португальцы перевозили мандинго и при меньших площадях, — вставил Салливан.

— И скорее всего двадцать на сотню из них умирали.

— Не страшно. Они положили черных самцов вперемешку с их шлюхами — представьте, они так и лежали друг на друге всю дорогу — зато таким образом сэкономили много места.

Спринг не присоединился к общему смеху.

— Я не собираюсь смешивать мужчин и женщин, — прогрохотал его голос, — это самый простой способ испортить груз. Удивляюсь вам, мистер Салливан!

— Это всего лишь шутка, сэр. Но я подсчитал — получается по шестнадцать дюймов, если мы регулярно будем их выпускать потанцевать, сэр.

— Благодарю вас за предложение. С танцами или без, но они получат по пятнадцать дюймов, а женщины — по двенадцать. [XVII*]

Кинни покачал головой:

— Так не получится, сэр. Эти дагомейские девки почти такие же крупные, как и парни. И на бок их плотно не уложишь — слишком уж у них пышные формы.

— Кладите их через одну валетом — головой к ногам, — посоветовал Салливан.

— Тогда вы потеряете десять, а то и больше на сотню, — гнул свое Кинни, — это десять тысяч долларов убытка по сегодняшним ценам.

— У меня никто не умрет по дороге! — выкрикнул Спринг. — Ни один, клянусь Богом! Мы будем грузить только самых здоровых, каждая черная тварь будет ежедневно получать свежие фрукты, и дважды в сутки — по утрам и ночью — мы будем выводить их танцевать, понятно?

— Но даже так, сэр, — настаивал Кинни, — двенадцать дюймов не хватит…

Тут впервые с начала совета заговорил Комбер. Он был бледен и весь взмок от пота — мы все были мокры, как церковные мыши, но он выглядел хуже всех:

— Возможно, мистер Кинни и прав, сэр. Еще хотя бы дюйм для женщин…

— Когда мне понадобится ваш совет, мистер Комбер, я попрошу его, — отрезал Спринг, — дай вам волю, так вы отведете каждому и по два фута или набьете этот проклятый корабль сущими пигмеями.

— Я думаю о том, чего это может стоить, сэр…

— Вы лжете, мистер Комбер, — шрам Спринга снова побагровел, — я знаю вас сэр, вы слишком благоволите к этим черным свиньям.

— Мне не нравятся ненужные повреждения груза и его гибель, сэр, это правда…

— Тогда, черт возьми, вам нечего делать на работорговце! — заорал Спринг. — Проклятие, может вы хотите выделить им каждому по каюте? Полагаете, я везу их на увеселительную прогулку? По сорок монет за фунт, мистер Комбер — вот сколько средний черномазый парень стоит сегодня в Гаване, а может, и больше. Тысяча долларов за голову! Теперь подсчитайте, мистер Комбер, во сколько нам обойдется каждый лишний дюйм — сорок тысяч долларов убытка для вашего судовладельца! Подумали ли вы об этом, сэр?

— Я знаю, сэр, — осторожно проговорил Комбер, нервно стискивая пальцы, — но сорок умерших в пути дадут те же самые убытки и…

— Черт бы вас побрал, вы собираетесь спорить со мной? — в глазах Спринга загорелся недобрый огонек. — Я возил черных свиней по морям уже в те времена, когда вы еще держались за материнскую грудь — там бы вам и просидеть до сих пор! Думаете, я меньше вас, нахальный щенок, ломаю голову над тем, чтобы к концу рейса все негры были живы и здоровы? По самой простой причине — мне не платят за тела, которые придется вышвырнуть за борт. Я спасаю доллары, а не души, мистер Комбер! Святые небеса, я понять не могу, какого черта вы делаете в этом бизнесе — вместо этого вам бы лучше торчать в чертовом Торговом Совете! — Капитан снова сел и пристально посмотрел прямо в глаза замолкнувшему Комберу, а потом обернулся к остальным: — Пятнадцать и двенадцать, джентльмены, понятно?

Кинни вздохнул:

— Очень хорошо, сэр, но вы же знаете мои взгляды и…

— Знаю, мистер Кинни и уважаю их. Они основаны на опыте и здравом коммерческом смысле, а не на гуманистической ерунде, подхваченной от мерзавцев вроде Тэппена и Гаррисона. «Гений всеобщей эмансипации» — а, мистер Комбер? [XVIII*] И вы мне указываете? Гений чепухи! Не спорьте со мной, сэр. Я знаю ваши взгляды — вот почему я не могу понять, почему вы продолжаете свои завывания, вы, вы — проклятый лицемер!

Комбер сидел молча, и Спринг продолжил:

— Вы, мистер Комбер, будете нести личную ответственность за здоровье всех женщин. И они не должны умереть, сэр! Мы позаботимся об этом. Нет, они не умрут, потому что, подобно вам и присутствующему здесь мистеру Флэшмену, они никогда не читали Сенеки. Поэтому они и не знают, что qui mori didicit servire dedidicit.[39] А если бы знали, то наш бизнес накрылся бы за неделю.

Должен сказать, мне показалось, что во всем этом есть здравый смысл, а Комбер и дальше сидел молча. Он вздохнул с облегчением, когда разговор перешел на другие темы, вроде прибытия короля Гезо, который на следующий день должен был приехать в местечко Апокото, лежавшее в нескольких милях вверх по реке. Спринг хотел встретиться с этим туземцем для переговоров и приказал, чтобы Кинни, Комбер и я отправились с ним, прихватив дюжину матросов, в то время как Салливан будет грузить первых рабов, прибывающих в лагерь.

Я был рад возможности хоть на несколько часов вырваться с «Бэллиол Колледжа», но когда на следующий день мы погрузились на большое каноэ племени кру, я уже не был уверен в этих своих чувствах. Кинни раздавал матросам оружие — карабин и тесак каждому, а Спринг лично отвел меня в сторонку и протянул пистолет с очень длинным стволом.

— Знакомая штучка? — поинтересовался он и я ответил, что да.

Это был один из первых револьверов Кольта, того типа, когда порох и пуля заряжались в барабан еще по отдельности. Сегодня такие выглядят жутко старомодными, но тогда ими восхищался весь мир.

— Прошлой зимой в Балтиморе я купил дюжину таких, — заметил Спринг. — Оружие американской армии. Гезо отдал бы даже свой трон, только бы завладеть ими, так что я собираюсь использовать эти штуки для особых торгов. Вы как, хороший стрелок? Тогда сможете продемонстрировать револьвер этому туземному царьку. Скажите Кинни, чтобы также выдал вам игольчатое ружье и тесак. [ХIХ*]

— Вы думаете, они нам понадобятся? — напрягся я.

Капитан поднял на меня свои выцветшие глаза.

— Вы что, предпочли бы отправиться невооруженным в гости к самому кровожадному дикарю Западной Африки? — удивился он. — Нет, мистер Флэшмен, я не думаю, что нам придется воспользоваться нашим оружием, по крайней мере не сейчас. Но помня мудрость древних, я опасаюсь данайцев, даже принося им дары, понимаете?

Да, в этом, несомненно, был смысл, так что я взял карабин, патронташ, прицепил к поясу тесак, сунул за него револьвер и теперь выглядел как настоящий пират. Когда мы занимали места в каноэ, это больше было похоже на какой-то любительский спектакль: все в платках, повязанных на голове, вооруженные до зубов, у некоторых в ушах висели серьги, а у одного — даже черная повязка на глазу. Мне стало интересно, что бы сказал наш преподобный Арнольд, если бы мог увидеть все это со своего места — одесную Господа нашего? О, сказал бы он, вот достойный малый, Том Браун, со своей сладкой женушкой в далекой западной стране раздают хлеб насущный и одеяла бедным поселянам, которые благодарно кивают головами и называют его «благодетелем» — хвала тебе, Том Браун! А вот еще один благородный юноша, Скороход Ист, который правит сипаями к вящей славе Господней и на прибыль достопочтенной «Джон компани»[40] — что за умилительное зрелище! А вот и молодой Брук, бесстрашный лейтенант на мостике «Невыразимого», фрегата своего дяди — ах, что за честь для нашей старой школы! Но сказано: какой посадишь отросток, таким и вырастет древо. Кто это там, среди пиратов, которые готовятся погрузить на свой корабль несчастных негров и увезти их в рабство? Кто это, со лживыми клятвами на устах? По-моему, я знаю его — да это же выродок-Флэшмен! Несчастный юноша! Впрочем, чего-то подобного я и должен был от него ожидать!

Ах, как бы утешило преподобного Арнольда это зрелище, ибо если и было что-то, что он и его лицемерные чада любили созерцать больше, чем внешние проявления добродетели, так это — вид паршивой овцы, которую волокут на живодерню. Хуже всего было то, что я попал сюда не по своей воле, правда, мои школьные наставники в это ни за что бы не поверили.

Эти мои философские размышления были прерваны нежной сценой прощания мистера и миссис Спринг, поскольку он также собирался сойти в каноэ. В отличие от всех нас он был одет как обычно — темный сюртук, круглая шляпа, тщательно повязанный шейный платок — не могу себе представить, как он смог напялить на себя все это в адскую жару. В последнюю минуту миссис Спринг наклонилась над фальшбортом и попросила его соблюдать осторожность, а также беречь себя «в холодные ночи» — и это в стране, где ночью стоит парящая духота, имейте в виду.

— Про…ятье! — буркнул Спринг, но все же вернулся, взял из ее рук теплый шарф и прокричал: — Прощай, прощай моя дорогая! — А матросы в каноэ криво усмехались и отводили глаза. Он был в прекрасном настроении и показал нам это, дав хорошего пинка юнге, которому было приказано идти с нами, но он замешкался, глазея на туземцев, ковыряющихся в земле.

Как только мы вышли на середину реки, произошло новое событие — из джунглей по ту сторону частокола донесся какой-то гул и странное позвякивание. По мере приближения можно стало различить громкие стоны и плач; время от времени раздавались крики и удары бича, а фоном для всего этого было мрачное монотонное пение.

— Это караван рабов, — крикнул Спринг, и действительно, почти в то же самое время из джунглей показалась длинная вереница черномазых, скованных попарно некими подобиями колодок и в сопровождении охранников.

Вот уже стал виден и весь караван — сотни обнаженных негров, их черные тела блестели на солнце, а ноги были покрыты грязью по самые бедра. Они шагали, стонали и пели — рослые статные мужчины с короткими густыми, словно шерсть, волосами на головах, то и дело спотыкались и толкали друг друга, так как их шеи были заключены в колодки — стоило одному из них остановиться или сбиться с шага, как он тут же тянул своего напарника. Шум, который они все вместе производили, напоминал гудение большого пчелиного роя, за исключением тех внезапных моментов, когда кто-нибудь из стражей, рослых негров в коротких юбках и блузах с мушкетами на плече, не пускал в дело свой бич, чей резкий посвист перебивался отчаянным криком боли.

— Эй вы, черт вас возьми, полегче с этими парнями! — крикнул Спринг. — Вы хлещете прямо по живым деньгам! — Он хищно наклонился над поручнями, вглядываясь в караван: — Первоклассный товар, клянусь моей душой, мистер Кинни, без подвоха. Если я не ошибаюсь, они из племен сомба и эгбо.

— Так точно, сэр. Хороший скот, все как на подбор, — согласился Кинни.

Спринг потер свои руки и, бросив прощальный взгляд на караван, приказал продолжать путь. Гребцы налегли на весла, и большое каноэ двинулось вверх по реке, а миссис Спринг махала нам вслед платочком со шканцев «Бэллиол Колледжа».

Стоило нам только преодолеть первый изгиб русла, как мы оказались в совершенно ином мире. С обеих сторон и прямо над головой джунгли накрыли нас словно огромным зеленым тентом, оглушив криками, рычанием и визгом зверей и птиц. Стояла изнуряющая духота, а маслянистая коричневая вода была настолько спокойной, что плеск весел и звуки капель, срывающихся с густой листвы, отдавались в ушах неестественно громко. Гребцы истекали потом, больших трудов стоило даже протолкнуть в легкие этот тяжелый влажный воздух, а Кирк, сбивая дыхание, напевал, чтобы подбодрить гребцов:

Должно быть, мы проплыли так три или четыре часа лишь с короткими остановками, прежде чем Спринг приказал устроить привал на небольшом сравнительно свободном от зарослей пятачке суши у самого края воды. Он взглянул на часы. Затем сверился по компасу и объявил:

— Отлично, мистер Кинни, отсюда мы тронемся в путь. Не стоит рисковать нашим судном, приближаясь на нем к этим джентльменам ближе, чем это необходимо. Замаскируем его и высаживаемся на берег.

Мы выгрузились, и вслед за этим каноэ было надежно укрыто от глаз в мангровых зарослях, подальше от реки. Когда маскировка была завершена, к полному удовольствию Спринга, назначили караульных, а капитан лично удостоверился, что каждый из членов экспедиции вооружен и экипирован соответствующим образом, он повел нас по тропинке, которая, как мне показалось, шла параллельно реке, поскольку джунгли так тесно обступали ее со всех сторон, что ничего нельзя было разглядеть более чем в ярде. Воздух вокруг был буквально насыщен москитами, и вот в тени зеленого туннеля мы тащились вперед, скользя, спотыкаясь и проклиная все на свете. Это была чертовски трудная прогулка, и когда Спринг спросил меня, что я о ней думаю, то я так и сказал — дьявольское путешествие. Он издал короткий смешок и проговорил:

— Это еще более похоже на правду, чем вы предполагаете. Этот путь буквально вымощен человеческими костями — тысячами скелетов людей, которые приносились в жертву на главном ежегодном празднике дагомейцев. [ХХ*] Туземцы вымостили их костями дорогу, переплели лианами и скрепили вязкой глинистой грязью. — Он указал на плотные заросли, возвышающиеся по обе стороны тропы. — По джунглям вы не пройдете и мили за день — ничего, кроме свисающих веток, торчащих корней и гниющей дряни. Чертовская влажность, но ни глотка воды — так что в этом аду можно просто умереть от жажды.

Можете себе представить, как мне понравилось это путешествие, но худшее было еще впереди. Мы почуяли Апокото задолго до того, как смогли его увидеть, — тяжелая липкая вонь, волна которой заставила нас с проклятиями зажимать носы. Это был запах смерти — животных и гниющих растений, — который окутывал как горячий туман и буквально затыкал глотку. «Грязные черные животные», — проворчал Спринг.

Само по себе местечко было большим, чем я ожидал увидеть — большое пространство, огороженное частоколом, на котором стояли плетенные из соломы хижины, похожие на ульи, с крышами, напоминающими пучок перьев лука. Все вокруг было грязным и покрытым какой-то гнилой жижей, за исключением центральной площади, земля на которой была выровнена и твердо утоптана. Похоже, все население деревни — несколько тысяч грязных вонючих ног — долго топтались на ней, чтобы сделать площадку такой ровной. Самая страшная вонь доносилась от большого строения, напоминающего сельский дом, стоящего в дальнем конце деревни. Вначале мне показалось, что оно построено из каких-то блестящих коричневатых камней, что в принципе невозможно в этом краю болотистых джунглей. Кирк просветил меня.

— Черепа, — коротко бросил он.

Это действительно были они — тысячи и тысячи человеческих черепов, скрепленных вместе для сооружения этого дома смерти, ужасного места, где будущие жертвы — пленные, рабы, преступники и прочие — содержались в ожидании казни. Даже земля перед этим сооружением была усеяна черепами, и какая-то незримая злобная аура окутывала это место зыбким кольцом тумана.

— Я видел, как сто человек сразу были убиты перед этим домом смерти, — сказал Кирк, — мужчины, женщины, дети — всех перерезали. Для этих черных язычников подобные развлечения как для нас — пляски вокруг майского дерева.

— Похоже, сейчас они настроены достаточно дружелюбно, — заметил я, моля Господа о том, чтобы быстрее снова оказаться на нашем корабле, и Кирк успокоил меня, заявив, что, как правило, население Апокото настроено дружелюбно по отношению к белым торговцам, особенно если они привозят хорошие товары и видно, что они могут себя защитить. Теперь становилось понятным, почему Спринг вооружил нас до зубов, но лично я бы чувствовал себя еще спокойнее в сопровождении артиллерии.

— Конечно, все эти дикари — жуткие свиньи, — продолжал Кирк, — а Гезо к тому же самый мерзкий выродок среди всех остальных. Он тут в округе что-то вроде лендлорда, клянусь Господом! А еще погодите, увидите его воинов — вы же сами военный, не так ли? Так вот, подобных телохранителей вы, ручаюсь, еще нигде не видели. Только поглядите на них — лучшие бойцы во всей Африке и при этом, наверное, единственное черное войско в мире, которое умеет идти в ногу. К тому же они, если нужно, могут двигаться в абсолютной тишине, к чему остальные негры непривычны. О, да, они настоящие красавчики!

Нам пришлось прождать прибытия Гезо еще около часа. За это время солнце стало еще жарче, вонь — сильнее, а мои мысли — более тяжелыми. Мне приходилось повидать многих туземных вождей, и я ненавидел каждую минуту, проведенную в их обществе, но этот маленький уютный уголок, в котором нам предстояло встретиться с Гезо, пропахший разрушением и гибелью, с его домом смерти, с его тысячами здоровенных страшных негров, окружающих наш маленький отряд, — все это представлялось самой жуткой дырой, в которую мне когда-либо приходилось попадать.

Я обнаружил, что весь дрожу, несмотря на страшную жару, но мне придало уверенности то, что остальные мои спутники вели себя довольно спокойно — протирали свои мушкеты, жевали табак, сплевывая время от времени густую жижу, и глазели на негров. Только Спринг казался чем-то озабоченным, но не от страха. Иногда он начинал было нетерпеливо ерзать, чертыхаясь от раздражения из-за задержки и ходить взад и вперед. Затем он останавливался, замирая как статуя, с руками, засунутыми в карманы, и закинутой назад головой — казалось, он с трудом заставлял себя сдерживаться.

Неожиданно воцарилась мертвая тишина; шум в толпе смолк, всё затаили дыхание, а наши моряки напряглись и плотнее сжали свои ряды. Тревожная тишина воцарилась надо всей обширной площадью, нарушаемая только отдаленным шумом джунглей. Спринг передернул плечами и пробормотал:

— Ну, самое время. Давай же, иди, наконец, проклятая свинья!

Тишина длилась по крайней мере целую минуту, а затем из улицы, пролегающей за домом мертвых, показалась кучка маленьких фигурок — то ли мальчишек, то ли карликов, это было невозможно определить с точностью, поскольку на них были гротескные маски. На бегу они крутили трещотки, наполняя воздух пронзительными звуками и выкрикивали какой-то дикий набор слов, в которых я смог ясно различить лишь «Гезо! Гезо!» Они рассыпались по площади, треща, завывая и гримасничая. Спринг повернулся ко мне:

— Они отгоняют злых духов и ищут место поудобнее, чтоб их черномазому величеству было куда пристроить свое жирное седалище. Вон там, как обычно, на пьедестале. Гляньте туда.

Два воина притащили большой резной табурет, ножки которого были сделаны в виде человеческих ног, и поставили его на помост из черепов перед домом мертвых. Танцоры в масках сгрудились вокруг, размахивая руками у табурета, и снова разбежались по краям площади. Как только они замолкли, за домом мертвых зарокотали барабаны — мерный ритмичный гул, который все нарастал и нарастал, так что толпа начала заводиться, притоптывая в такт и прихлопывая в ладоши. Они затянули что-то бессмысленное вроде «Ай-ух! Ай-ух!» Их тела извивались в резком ритме.

— Теперь откройте глаза, да пошире, — шепнул Кирк мне на ухо, и как только он сказал это, я увидел толпу черных воинов, идущих по двое в ряд, колыхающуюся в такт нарастающему рокоту барабана, в то время как крики становились все громче.

— Ну наконец-то! — хищно осклабился Спринг.

Воины прошли двумя длинными черными колоннами по обеим сторонам площади — подвижные прекрасные фигуры, покачиваясь на ходу. Нечто особенное было в их походке — что-то такое, что показалось мне странным. Я присмотрелся и был поражен, как еще никогда ранее в своей жизни. Все воины были женщинами, да еще какими!

Они были ростом почти с мужчину — прекрасно сложенные создания, черные, как ночь, и статные, как гвардейцы. Я засмотрелся на одну правофланговую, по мере того как она подходила все ближе. Девушка важно шествовала, глядя прямо перед собой — подобная большой статуе Юноны черного дерева, полностью нагая, если не считать маленького голубого передника на талии, с длинным острым копьем в руке и огромным топором на поясе. Кроме этого единственными предметами одежды на ней были широкое ожерелье, шитое бисером, на шее и белый тюрбан на голове. Когда она проходила мимо, я заметил, что на поясе у нее висели два черепа и какое-то украшение, напоминающее ожерелье из львиных когтей. Идущие за ней были одеты точно так же, за исключением тюрбана, — вместо этого их волосы были стянуты в пучок и перевязаны нитками бисера. Каждая несла в руке копье, кое у кого были луки и колчаны со стрелами, а у одной-двух — даже мушкеты. Не все из них были столь же высоки, как их командирша, но даже в Конной Гвардии я не видал таких бойцов, отлично обученных и красивых, и при этом внушающих смертельную опасность.

— Небось, никто из твоих солдат не может похвастать такой грудью, — бросил Кирк, плотоядно облизывая губы, и я почувствовал, как рука Спринга ухватила меня за запястье. К моему удивлению, его прозрачные глаза горели возбуждением, и я подумал: «Ах ты, старый развратник — ничего удивительного, что ты не захватил с собой в это путешествие миссис Спринг». Он указал на черную, блестящую линию марширующих девиц.

— Вы хоть понимаете, что вы видите, Флэшмен? — спросил он. — Понимаете? Это женщины-воины. Амазонки! О таких и писал Геродот, правда, он толком не знал, как все было на самом деле. Посмотри на них, парень — видел ли ты когда-нибудь такое зрелище?

Да уж, это были здоровенные девки и весьма активные при этом! Но когда я посмотрел на их упругие задницы, то, откровенно говоря, предпочел, чтобы они не были украшены болтающимися черепами. К тому же меня мало привлекают женщины, которые глядят на мужчину так, словно хотят побыстрее убить его и съесть, а не покувыркаться с ним на мягкой травке. Но, похоже, Спрингу они нравились — его голос дрожал, когда он на них пялился.

— Знаете, как они себя называют? «Мазангу», то есть чистые. Видите, командир каждого из отрядов носит белоснежный тюрбан — они называют их «амодозо». Ничего не вспоминается при этом из школьного прошлого? Ну же, подумайте! Как звали предводительницу амазонок в Африке — Медуза! Амодозо — медуза. Мазангу — амазонки. — Его лицо оживилось и загорелось каким-то внутренним светом, которого я никогда не видел раньше. — Это — сливки войска Дагомеи, избранные телохранители короля. В каждом рейсе я даю себе слово захватить домой хотя бы с полдюжины этих девчонок, но до сих про мне так и не удалось заставить этого черного дьявола расстаться хотя бы с одной из них. Но, полагаю, на этот раз он согласится. — Капитан пристально посмотрел на меня: — У вас способности к языкам, не так ли? За рейс мы выучим его. Мы соберем все, что только можно узнать о них, — их историю, привычки. Настоящие амазонки! Клянусь всеми святыми, я заткну за пояс всех этих недоучек, всех этих сукиных сынов из Бэллиола! Вот тогда они узнают, что такое настоящее образование!

До этих пор я полагал, что побывал во многих странных местах и встречался с чертовски опасными людьми, но должен признаться, что в жизни мне не приходилось видеть ничего более необычного: отряд боевых шлюх марширует по площади грязной африканской деревни, а шкипер-работорговец, получивший классическое образование, бормочет мне на ухо что-то об антропологических исследованиях. Полагаю, его переполняло вожделение при виде всех этих подрагивающих лакомых кусочков аппетитного черного мяса, но скорее вожделение чисто академическое, а не плотское. Ну, если капитан полагает, что я собираюсь возиться с этими самками бабуинов, изучая с ними грамматику, то он глубоко заблуждается.

— У них по две груди, — заметил я, — а считалось, что у амазонок была только одна.

Спринг презрительно зарычал:

— Даже Уолтер Рэйли лучше знал все по этому поводу. Но он ошибался насчет места — так же, впрочем, как Лопес Вас и Геродот. Не в Южной Америке, не в Скифии, а здесь, в Африке! Я сделаю себе имя — громкое имя — на своем исследовании про этих женщин. Посмотрим, кто тогда посмеет презирать Джона Черити Спринга! — Он вновь почти кричал, но вряд ли кто-нибудь мог его услышать из-за рокота барабанов: — Я покажу их всем, Богом клянусь — я сделаю это! Мы захватим с собой одну, а может быть и парочку. Остальные пойдут по хорошей цене в Гаване — да что там! Подумайте о деньгах, которые могут заплатить за чернокожих женщин-телохранителей где-нибудь в Новом Орлеане! Я смогу получить по две, нет, по три тысячи долларов с головы за каждое из этих созданий!

Я не прерывал этого энтузиаста, тем более что он обладал темпераментом бешеной собаки. Капитан замолчал, но все еще не отрывал глаз от этих женщин, которые к тому времени остановились, окружив всю площадь широким кольцом. Еще два таких же отряда заняли позиции ближе к дому смерти, а за ними показалась огромная черная фигура под полосатым зонтом, при виде которой телохранительницы подняли копья, салютуя, а толпа разразилась приветственными криками. [XXI*]

Гезо, король Дагомеи, был чертовски уродлив, даже по негритянским стандартам. Он, должно быть, весил стоунов[41] двадцать — с массивным животом, свешивающимся через передник из звериных хвостов, и могучими плечами, покрытыми алой накидкой. На голове у него было нечто вроде плетеной шляпы, из-под которой виднелось лицо, способное испугать даже гориллу, — огромный приплюснутый нос, вислые щеки, маленькие желтые глаза и большие желтые клыки. Он подошел к своему трону, плюхнулся на него и начал говорить резким каркающим голосом, который разносился далеко по площади.

Сначала король вроде бы не обращал на нас внимания, хотя было заметно, что раз-другой он покосился в нашу сторону. Он поговорил со старшинами деревни, а затем еще с несколькими людьми, выдвинувшимися из толпы. Один из них, наверное, чем-то разгневал Гезо, так как он вдруг выкрикнул какой-то приказ и две амазонки, стоящие за его троном, выступили вперед, обнажили свои тесаки и не долго думая обрушили их на несчастную жертву, буквально раскромсав ее на куски. Толпа взревела, как бешеная, Гезо приподнялся над своим седалищем, а эти две гарпии невозмутимо оттащили разрубленное тело в сторону, окрасив помост из черепов свежей кровью. Когда с этим было покончено, за дело принялись рабы — им предстояло убрать с помоста остатки изуродованной плоти.

Несомненно, это представление было разыграно в нашу честь, так как король милостиво кивнул, чтобы мы подошли. Вблизи Гезо казался еще более ужасным — с его пожелтевшими глазными яблоками, которыми он яростно вращал, глядя на собеседника. Однако Спринга он встретил достаточно дружелюбно, хрипло смеясь и ведя с ним разговор через одного из своих приближенных, который хорошо говорил на береговом наречии. Некоторое время они говорили о рабах, присланных для нашего судна, а затем Гезо, пребывая в отличном расположении духа, приказал, чтобы подали стулья для его гостей. Мы уселись на краю помоста, а слуги расставляли блюда с угощениями — я ожидал, что мой желудок не перенесет их, но кушанья оказались неплохими: жаркое, фрукты, местный хлеб и достаточно крепкое пиво, напоминающее немецкое. Гезо чавкал и болтал; ошметки еды вылетали у него изо рта, когда он фыркал от смеха или разражался очередной тирадой, разговаривая со Спрингом и прихлебывая пиво из яркой фарфоровой кружки, на которой, между прочим, было написано «Подарок хорошему парню из Скарборо». Помнится, я тогда подумал, что эта кружка с веселенькой надписью должно быть трофей. Мы же пили из местных чаш, настоящих произведений искусства, металлических, с причудливым узором.

В общем, все это напоминало бы приятную пирушку, если бы не присутствие великана-людоеда, под ногами которого еще не высохла свежая человеческая кровь и густой смрад, исходящий от Дома Смерти. Еще одной особенностью были амазонки, окружавшие помост; одна из их предводительниц, в белом тюрбане, стояла неподалеку от меня, и я смог ее внимательно рассмотреть. У нее было плоское лицо, широкий нос и тонкие губы — обычные черты для этой части побережья, но зато прекрасные формы, а черное бархатное бедро, которое почти касалось меня, выглядело совсем неплохо. Спринг говорил, что амазонки спали с мужчинами лишь один раз в год, и я подумал, что для мужчины это должен быть интересный опыт, если он, конечно, выживет, чтобы рассказать о нем. Я подмигнул ей, но ее застывшее лицо не шелохнулось, зато спустя мгновение она подняла мухобойку, висящую у нее на груди, и отогнала насекомых, жужжащих над моей головой. Похоже, я ее заинтересовал, впрочем, белые или черные, дикарки или герцогини — все женщины одинаковы.

Между тем пир закончился, и Гезо кивнул Спрингу, чтобы тот придвинул свой стул поближе; они по-прежнему разговаривали через переводчика, и я слышал, как капитан предлагает купить шестерых амазонок. Это привело Гезо в сильное раздражение, но Спринг не обратил на это внимание и вновь что-то зашептал переводчику. Очевидно, новое предложение было соблазнительным — Гезо еще рычал и визжал, но с каждым разом все тише, и, наконец, Спринг повернулся ко мне.

— Покажи ему револьвер, — приказал он, и я протянул кольт.

Гезо жадно схватил его, засыпав Спринга вопросами, но через некоторое время вернул мне, а капитан сказал:

— Покажи ему, как он стреляет — дай пять выстрелов так быстро, как только сможешь. Вон туда, в сторону Дома Смерти.

Я встал, все посмотрели на меня, а Гезо все болтал, подпрыгивая на своем троне. Я навел мушку на один из черепов, составляющих стену, и выстрелил; отдача подбросила мою руку с пистолетом, но я тут же снова взвел курок и быстро выстрелил четыре раза подряд. В стене образовалось пять зияющих дыр, осколки черепов полетели во все стороны, толпа завопила, а Гезо замолотил руками о колени от восторга. Даже амазонки в изумлении прикрыли руками рты, а моя куколка в белом тюрбане и вовсе глядела на меня круглыми от изумления глазами.

Затем Спринг подозвал матроса с небольшим ящиком. Когда его открыли, то в нем оказалось пять револьверов Кольта. У Гезо при виде их просто слюнки потекли, но Спринг не торопился отдавать — у него был большой опыт общения с этим кровавым маньяком, который все визжал, тыкая руками то на пистолеты, то на меня. Они вновь зашептались, и затем Гезо выпучил свои глаза на амазонок, выбрал мою красотку и отдал ей какой-то приказ. Та и глазом не моргнула и что-то крикнула шестерым своим подругам. Они положили на землю свои копья, отстегнули тесаки и вышли вперед. Гезо обратился к ним, одна из них что-то сказала ему в ответ, по рядам остальных амазонок покатилось волнение, перерастающее в ропот. Похоже, им все это не понравилось, но Гезо поднялся и зарычал на них, пока все не успокоилось.

Мне все это также было не по вкусу — чувствовалось, что вокруг нас закипает злоба и ненависть, но Спринг как ни в чем не бывало захлопнул ящик с пистолетами, передал его Гезо и повернулся к нам.

— Мистер Кинни, — сказал он, — переговоры закончены. Забирайте этих шестерых женщин, мы уходим.

Затем он коснулся своей шляпы, кивнув Гезо, который гордо восседал на стуле в обнимку с ящиком и выглядел чертовски довольным. Наши парни повернулись лицом к толпе, которая придвинулась ближе к линии оцепления амазонок. Дело начинало казаться скверным, но Спринг уже двинулся вперед, по-бульдожьи сжав челюсти, амазонки послушно отступили, чтобы дать ему пройти, а мы последовали за ним, уводя шестерых чернокожих красоток. Двое из этих девчонок секунду колебались, но амазонки, стоящие за троном Гезо, прикрикнули на них, и обе скромницы, обреченно опустив головы, пошли с нами.

Клянусь Юпитером, эти минуты, пока мы преодолели расстояние от помоста до ворот, тянулись мучительно долго! Нам пришлось пройти между двух стен этих черных фурий, лица которых горели злобой на нас за продажу их подруг, а за ними протестующе ревела толпа. Но у этих женщин-воинов была железная дисциплина: как король сказал, так и будет. Конечно, если бы толпа бросилась на Гезо, я на него и пенса бы не поставил, но в этой дыре не нашлось никого, кто бы отважился ему противоречить.

Мы двигались чертовски быстро, пока не достигли частокола — плотно сбившаяся кучка мужчин, ощетинившаяся карабинами, в середине которой шли женщины. Спринг первым подошел к воротам, остановился и начал поторапливать остальных. Я остановился рядом. Капитан закусил губу, на лице его читался испуг, которого ранее я не замечал.

— Пошевеливайтесь, ч-рт вас побери! — шикнул он. — Этот прок…тый Гезо затянул все дело, а чер…вы женщины… Я и не думал, что они поднимут такой шум вокруг обычной сделки. Полный вперед, мистер Кинни, и хорошенько следите за этими шестью шлюхами, слышите меня? — Затем он обернулся ко мне: — Пошли!

— Подождите! — вырвалось у меня, поверьте, скорее инстинктивно. Я вовсе не собирался задерживаться, тем более что сзади напирала разъяренная толпа, однако я заметил, что этот маленький хорек — наш юнга — куда-то пропал. — Куда, ко всем ч…тям, он мог подеваться?

— Там где-нибудь! — бросил Спринг через плечо — Наверное, одурел от негритянского пива. Да и Гезо хотел оставить его себе. Он давно мечтал завести белого раба. Ч-рт побери, идемте же, или вы хотите проторчать здесь весь день?

Меня трудно чем-либо удивить, но тут я был поражен настолько, что на какой-то миг буквально застыл на месте. Но какое мне дело до того, что Спринг решил продать своего юнгу черномазому королю? В следующее мгновение я был уже почти под покровом джунглей, опередив капитана на целый ярд, и мы бросились бежать следом за остальными. Тут же тащили и амазонок, одна из которых вдруг принялась вопить. Звуки негритянской деревушки уже потонули в зеленой массе зарослей, мы спешили поскорее унести ноги. Но долго бегать в этом климате невозможно, и вскоре нам пришлось перейти на шаг.

— Думаю, хватит, — прохрипел Спринг. На мгновение он остановился, прислушиваясь, но вокруг раздавались лишь обычные звуки джунглей и наше прерывистое дыхание. — Не нравится мне все это, — заметил он, не обращаясь ни к кому непосредственно, — клянусь Богом, не нравится! Черт побери, если бы я только знал, что они так любят этих своих девок… Тьфу! Думаю, я имел дело с Гезо в последний раз! Quid violentius aure tyranny?[42] В какой-то момент мне показалось, что Гезо передумал, и хочет оставить себе и девок, и револьверы, что означало бы для нас смертный приговор. — Капитан засмеялся и его бледные глаза сверкнули. — Давайте сюда, мистер Кинни! Мистер Комбер, внимательно следите за пленницами! Быстрее к лодке, парни, поднажмите, пока его черномазое величество не передумало!

Мы пустились вслед за ним по узкой тропинке и должны уже были быть на полпути к реке, когда Спринг вновь замер, прислушиваясь. Я тоже насторожился, но бестолку — лишь крики лесных птиц и рычание зверей. Спринг приказал матросам вести себя тихо, и все застыли на месте. Спринг поворачивал голову то в одну сторону, то в другую, и я услышал, как Кирк пробормотал: «Какого черта мы здесь торчим? Чего там слушать? Чем быстрее мы доберемся до лодки, тем лучше».

— За нами вроде никто не гонится, — произнес кто-то нерешительно.

— Молчать! — рявкнул Спринг.

Он пристально всматривался сквозь листву в ту сторону, откуда мы бежали. Я почувствовал, что мое сердце забилось, и не только от быстрого шага. Если они гонятся за нами, то не смогут обойти нас с флангов — там болота и джунгли. Так или иначе, мы должны будем их услышать, и тут я вспомнил, как Кирк говорил: «Если захотят, то они могут двигаться абсолютно бесшумно».

— Бога ради, — шепнул я Спрингу, — давайте убираться отсюда!

Он не обратил на меня никакого внимания.

— Мистер Кинни, — тихо спросил капитан, — вы слышите что-нибудь слева?

— Нет, капитан, — ответил Кинни, — там ни…

Конец его фразы перешел в жуткий стон. В страхе я взглянул на тропу и увидел Кинни, пальцы которого царапали древко копья, вонзившегося ему в глотку. Он зашатался и рухнул в заросли. Кто-то завопил, кто-то выстрелил из мушкета, а Спринг бросился вперед с криком:

— Спасайте свои шкуры! Держитесь тропы! Бегите, ко всем ч…тям!

Для меня это его приказание было излишним — я бросился бежать прежде, чем он успел об этом подумать. Кто-то впереди меня вскрикнул, и на тропу метнулась черная тень. Это была амазонка, размахивающая мачете. Один из матросов поднял свой мушкет и выстрелил ей прямо в лицо. Со стоном она рухнула на землю. Когда я перепрыгивал через нее, то одной ногой наступил прямо на обнаженное тело. Я пошатнулся, но все-таки удержался на ногах. Перед глазами маячило видение, как те две черные фурии терзали человека на части. Крики и выстрелы за спиной подгоняли меня так, что я буквально летел над тропинкой.

И, черт побери, я был в этом не одинок. Говорят, что матросы плохо бегают, но наш десантный отряд с «Бэллиол Колледжа» мог таки двигаться быстро, если уж приспичило. Мы летели вперед, не разбирая пути, толкаясь локтями, охваченные паническим ужасом перед смертельной угрозой, подстерегавшей нас со всех сторон. Теперь эти жуткие черные свиньи завопили свой боевой клич; острие копья мелькнуло прямо перед моим лицом, несколько стрел просвистело у нас над головой. Потом я споткнулся и упал, а другие перепрыгивали через меня.

Я уже подумал было, что мне конец, но, поднявшись на ноги, обнаружил, что мы уже почти выбрались к реке. Самые быстрые из нашей партии были уже неподалеку от ветвей, под которыми мы спрятали каноэ. Один из моряков, остававшихся его стеречь, припал на колено и целился из мушкета. Наконец, он выстрелил, и, оглянувшись, я увидел, что амазонка с воплем рухнула не далее чем в двадцати ярдах от меня. Ее тесак перекувырнулся и шмякнулся почти мне под ноги. Инстинктивно я схватил его и в следующую же секунду налетевшее откуда-то сбоку тело сбило меня с ног. Некоторые из наших парней стреляли, стоя у самого уреза воды. Когда я вновь поднялся на ноги, то увидел еще одну амазонку, стоящую на коленях, — одной рукой она зажимала рану в боку, а другой тщетно пыталась поднять копье. Неподалеку от меня выскочил Спринг, завывая, как сумасшедший. В одной руке у него был короткоствольный револьвер, и он палил в сторону тропы, а другой — Бог ты мой! — он вместе с каким-то матросом все же пытался тащить за собой одну из купленных амазонок. Да уж, страсть этого человека к научным исследованиям была просто невероятной.

Теперь наши преследовательницы — эти визжащие черные дьяволицы — показались на краю джунглей. И если вы верите, что всегда даже самой некрасивой из юных девушек нельзя отказать хотя бы в капельке очарования, то тут вы жестоко ошибаетесь. Подбегая к лодке, я заметил одного из наших сторожей, со стрелой, торчащей из плеча; прежде чем он успел подняться на ноги, трое амазонок оказались тут как тут, и пока двое из них удерживали его, за глотку и локти, третья аккуратно стянула с него рубашку и почти нежно вспорола бедолаге живот своим мачете. Затем я, наконец, оказался у самой лодки, а карабин — в моих руках, и я выстрелил в еще одну черную тварь, которая попыталась запрыгнуть к нам на борт. Она с криком рухнула в реку, а рядом со мной снова возник Спринг, отбросивший свое разряженное ружье и сжимающий тесак.

— Отходим! — прокричал он.

Я прыгнул в каноэ, но промахнулся и рухнул на мелководье. Спринг перелетел через меня и я почувствовал, что кто-то тащит меня наверх, — это был Комбер. Через мгновение одна из амазонок была уже возле нас. Ее копье уже нацелилось, чтобы пронзить мне грудь, и в этот момент я заметил, что это была девчонка в белом тюрбане, которая так ловко управлялась с мухобойкой. Теперь же ее зубы белели в ужасной ухмылке. Можете думать, что я верю в чудеса, но готов поклясться, что она узнала меня, потому что на доли секунды она заколебалась, отвела острие и направила его в сторону Комбера. И когда я стремглав пролетал над планширом, в голове у меня шевельнулась забавная мысль: даже черномазая красотка не может устоять перед моими кавалерийскими бакенбардами!

— Пр…лятье! — ревел Спринг. — Я потерял эту чертову девку!

И пока лодка отходила от берега, он поднял свое ружье и палил, почти рыдая от бешенства. Я взгромоздился на банку и первое, что мне бросилось в глаза, была покрытая кровью рука, вцепившаяся в борт лодки. Это был Комбер, который все еще пытался спастись, а вода вокруг него была окрашена кровью. Секунду я размышлял, стоит ли мне помочь ему или, напротив, заставить разжать пальцы, так как он задерживал движение каноэ, но тут Спринг наклонился вперед и одним мощным рывком втянул его через борт.

Мы находились на расстоянии десяти ярдов от берега, который был усеян вопящими черными женщинами, размахивающими копьями и подпрыгивающими в дикой ярости. Я не знаю, почему ни одна из них не бросилась вслед за нами в воду, — возможно, они опасались крокодилов. Мы отошли подальше, чтобы избежать их копий, но тут с берега послышался голос:

— Помогите, капитан! Капитан, не бросайте меня! Ради всего святого, капитан! Помогите!

Это был Кирк. Он лежал на мелководье, а с полдюжины этих черных ведьм вцепилось в него. Они выволокли его на берег, крича и смеясь, а нас между тем относило течением. Какой-то отважный идиот налег на рулевое весло, а Комбер, истекая кровью, словно теленок на бойне, все же закричал:

— Помогите ему, сэр! Мы должны вернуться! Мы должны спасти его!

Спринг отодвинул его в сторону и сам бросился к рулевому веслу с еще одним матросом. Несмотря на стрелы, свистящие над головой, общими усилиями им удалось отвести каноэ подальше, к мангровым зарослям на противоположном берегу реки. Теперь мы были вне досягаемости копий, а вскоре и стрелы перестали долетать до нас, хотя последняя попала-таки в руку одному из гребцов, пригвоздив ее к дереву. Спринг выдернул ее и моряк скорчился, зажимая свою рану. И тут пресвятой Джо Комбер вновь принялся за свое:

— Вернемся, сэр! Мы же не можем бросить Кирка!

— Бог мой! Да неужели? — рявкнул Спринг. — Гляньте-ка на меня, мистер. Если этот уб…док не смог убежать, это его проблемы!

Вот это по-мужски, подумал я, капитан у нас что надо, знает, что делает. Теперь даже Комбер, лицо которого было искажено болью, понимал, что ничего не выйдет: эти бестии сгрудились на берегу вокруг несчастного Кирка. Мы видели, как они со смехом срывали с него одежду, а несколько из них отошло в сторону, чтобы развести огонь. Хозяйственные девицы, что и говорить.

Кирк продолжал вопить, а мы увидели, как эта моя девчонка в белом тюрбане опустилась рядом с ним на колени, и тут его крики перешли в жуткий визг, от которого кровь застыла в жилах. Несколько амазонок приплясывали на берегу, жестами показывая нам, что она сделала с нашим товарищем. Комбер застонал и начал терять сознание, а Спринг, ругаясь, как сумасшедший, бросился заряжать ружье. Он крикнул, чтобы мы последовали его примеру, и мы дали залп, но дальше задерживаться было опасно, и вот под стоны Кирка и торжествующие крики этих черных тварей мы разобрали весла и бросились грести изо всех сил. С попутным течением мы двигались довольно быстро и я, наконец, смог успокоиться и возблагодарить свою звезду за очередное счастливое избавление. Из полудюжины наших, достигших лодки, только я один не получил ни единой царапины. Спринг был ранен мачете в левую руку, но рана была неглубокой. Остальные также получили раны средней тяжести. Но если плоть Спринга пострадала незначительно, его амбициям был нанесен куда более жестокий удар. Он проклинал Гезо, называя его вероломным псом, и ругал амазонок словами, которые смогли бы заставить покраснеть даже морского пехотинца. Однако наибольшее его возмущение, которое он выплескивал вновь и вновь, пока мы гребли вниз по течению, заключалось вот в чем: «Черт возьми, я потерял этих черных шлюх. Столько лет — и я все потерял из-за этих свиней! Даже эту, последнюю — ее прикончили! Боже мой, я же уже держал их в руках!»

Я тоже сожалел о том, что так и не успел воспользоваться моей Гебой, увенчанной белым тюрбаном, хотя и несколько другим, менее академическим способом. Но тут я подумал о Кирке и сразу понял, что все нежные чувства, которые я мог бы питать к этой черной леди, вдруг умерли. Когда я вспоминаю об этом сейчас, то не могу не сказать, что во мне разгорается прежнее пламя. Все же она была девчонкой, какую еще надо поискать.