"Туман на болотах" - читать интересную книгу автора (Пик Лилиан)

Глава 3

Я боком протиснулась в кабинет на негнущихся ногах. Директор смотрел на меня тяжелым взглядом, и я подумала, понимает ли он, как я волнуюсь. Жестом предложив мне сесть, он продолжал писать, пока я вертела в руках злосчастный список. Через некоторое время Хардвик отложил ручку и откинулся на спинку стула.

— Итак, мисс Джонс?

Момент настал, и я лишилась дара речи. Он ждал, пока я что-нибудь произнесу, и улыбнулся, вероятно, чтобы подбодрить меня.

— Никак не можете начать?

— Дело в том… я… я по поводу этого. — В отчаянии я положила листок на его стол.

Он взял его в руки.

— Немного помят. Чем же он заслужил такое обращение? — Директор прочитал бумагу и нахмурился. Его густые черные брови почти сошлись на переносице, когда он поднял на меня глаза. — Теперь я понимаю, почему вы так нервничаете. Наверное, вся дрожите от страха?

— Я вам уже говорила, мистер Хардвик, о комитете. Так вот, вчера они провели первое заседание, и здесь перечислены принятые ими решения.

— Почему «они», а не «мы»?

— Простите, нужно было сказать «мы». Я заранее согласилась со всеми их решениями.

Он недоуменно поднял брови и отложил список.

— Раз уж вы исполняете роль почтового голубя между преподавательским составом и мной, будьте добры, расскажите мне, что же все-таки произошло на этом собрании.

— Я не знаю, мистер Хардвик, меня там не было. Я ходила к зубному врачу.

— Тогда что, ради всего святого, вы здесь делаете? — раздраженно повысил он голос. — Почему не пришел кто-нибудь другой?

— Потому что они выбрали меня своим представителем.

— В ваше отсутствие?

Я кивнула.

— Без вашего согласия?

— Я заранее согласилась со всеми их решениями.

— Вы поступили крайне опрометчиво, мисс Джонс.

— Поэтому, понимаете, я должна была прийти. Раз они меня выбрали.

— Хотелось бы мне знать почему, — прищурился он. — В подобных обстоятельствах вы не способны четко выражать свои мысли, и они должны бы понимать, что от вас нет никакого проку.

— Я именно так им и говорила, — обрадовалась я, — но они все равно настояли на своем.

— Теперь мне все ясно. По вашим обмолвкам они заключили, что вы пользуетесь моей благосклонностью, что я выслушаю все, что вы мне скажете, и выполню все ваши просьбы. — Он забарабанил пальцами по столу. — А с чего они взяли, что я буду вас слушать и не выгоню вас вон?

— Вы этого не сделаете, мистер Хардвик, — натужно улыбнулась я. — Для этого вы слишком благородны.

Он встал, медленно обошел стол и остановился передо мной, положив руки в карманы.

— Не будьте в этом так уверены, мисс Джонс. Не вынуждайте меня. Предупреждаю вас, мое благородство — впечатление чисто поверхностное.

Я вспыхнула и отвернулась. Он несколько минут сверлил меня взглядом, потом вернулся на свое место.

— Кроме того, они назначили мне в помощники Уэйна. — Я в ужасе замолчала, сообразив, что снова проговорилась.

— Вот видите, вы ничего не можете скрыть! — мгновенно отреагировал он.

— Я уже говорила вам, что мне нельзя доверять, — с горечью ответила я.

— И почему Уэйн, — он произнес его имя с неприязнью, — не пошел с вами? Кажется, я слышал его голос за дверью? Ну и что же он сделал? Похлопал вас по плечу, а сам дал деру? Почему он не вошел вместе с вами и не выполнил свою часть работы?

Я знала ответ, но не могла его произнести. Наступило долгое молчание. Он изучал список, потом бросил его на стол, словно тот был перепачкан грязью.

— Должен вам сказать, что мое первое нововведение уже получило негативную оценку. Ко мне приходил доктор Уинзор по поводу отмены школьных мантий. Он возражал против моего распоряжения. Он также выразил недовольство нынешним положением вещей в школе, сообщив, что группа учителей мутит воду, и в числе смутьянов назвал вас, Трейси.

— Он назвал меня смутьянкой? Но ведь я только сказала, и многие со мной согласились, что некоторые изменения пойдут школе на пользу, сделают ее более современной. И еще я считаю, что необходимо улучшить рабочие условия для учителей. В конце концов, — я заглянула ему в глаза, — я помню, как вы… однажды… сказали мне, что хотели бы внести некоторые изменения, если у вас появится такая возможность. Значит, доктор Уинзор в таком случае назвал бы смутьяном и вас?

Брет встал и прошелся по комнате.

— В такой школе, как наша, живут традиции, приверженность к прошлому, понимаете? Многие по-прежнему считают: что было хорошо для моего дедушки, то хорошо и для меня. — Он остановился передо мной. — Поэтому, Трейси я должен продвигаться осторожно, медленно, тактично. Теперь, когда я наделен властью и могу изменить жизнь и привычки людей, я должен использовать эту власть умно и дипломатично. — Он приподнял меня со стула и сжал мои руки. — Вы доверяете мне, Трейси? Сможете вы сдержать свое естественное стремление изменить все к лучшему? Сможете вы обуздать своих коллег, вместо того чтобы позволять им использовать себя в своих целях?

Я попыталась высвободить руки, но он продолжал крепко держать меня.

— Вы можете потерпеть? Подождите немного, совсем чуть-чуть. Мы будем двигаться вместе. Для меня это все тоже внове. Мне понадобится ваша помощь. — Он отпустил мои руки, вернулся к столу и взял бумагу. — Я просмотрю ваши требования, обдумаю, но обещать ничего не могу. Это пока все, мисс Джонс, и спасибо, что пришли.

Дженни дожидалась меня в учительской во время обеденного перерыва.

— Ну как, Трейси? Директор согласился с нашими требованиями?

— Ты, наверное, шутишь, Дженни? Он ничего не обещал. Сказал только, что просмотрит наш список и подумает.

— Мне это нравится! Придется надавить на него.

— Не надо, Дженни, — остановила ее я. — Он сказал, что еще не совсем освоился в новой должности и хочет идти своим путем. Он просил нас потерпеть, нужно дать ему время все как следует обдумать.

Дженни пожала плечами:

— Хорошо, но много времени мы ему не дадим. Многие вещи давно требуют изменений. Мы не можем терпеть вечно.

— В следующий раз иди к нему сама, — посоветовала я. — Тогда все сама увидишь. Боюсь, от меня было мало толку.

— Но, Трейси, мы послали тебя, потому что слышали… мы думали, будто вы двое… — Тут она заметила входившего учителя и крикнула: — Пэт, ты мне нужна! Подожди минутку. Ну ладно, Трейси, все равно спасибо, что хоть попыталась.

За весь день Уэйн ни разу не попался мне на глаза, и я решила, что ему стало стыдно. Но когда вечером он заявился ко мне домой, то вел себя как ни в чем не бывало.

— Зачем ты пришел? — Я окатила его ледяным взглядом.

— Увидеться с лучшей девушкой на свете, птичка. Зачем же еще?

— А я не очень-то рада тебя видеть.

— Все еще обижаешься за то, что я бросил тебя у кабинета директора?

— Да. И в результате ничего хорошего не получилось.

— Дженни мне говорила. Понимаешь, — он уселся в кресло, — я думал, что ты имеешь на него влияние. Ходят слухи, будто вы с ним большие друзья.

— Ты в своем уме, Уэйн? Ты что, действительно так думаешь? Меня уже несколько раз предупреждали насчет него, кроме того, есть еще эта его экономка. На сто процентов уверена, что он собирается на ней жениться. Она привлекательная и почти его ровесница.

— Откуда ты все это знаешь, милая? Ты ее видела?

Избить меня мало! Я покраснела до кончиков волос, что не прошло незамеченным для Уэйна.

— Ну да, я видела ее на днях. Я заходила к нему домой…

— Вот как? Ну-ка, давай рассказывай!

— Я только хотела попросить у него глобус. Школьный совсем развалился, и я спросила, нельзя ли воспользоваться его глобусом.

— Значит, вот почему он опять стоит в кабинете географии! Ты хочешь сказать, что он действительно разрешил тебе им пользоваться? Считай, что тебе оказана большая честь. Он относится к глобусу как к величайшей ценности, мы все это видели, когда раньше он приносил его в школу. Похоже, ты все-таки имеешь на него какое-то влияние.

— Да нет же, уверяю тебя, Уэйн. — Я чуть не добавила «к сожалению», но вовремя остановилась.

Вероятно, мои мысли были написаны на моем лице, потому что Уэйн сказал:

— Не расстраивайся, Трейси! — Он помахал передо мной безымянным пальцем. — Но кольца от него и не жди. Он давно дал понять, что больше в эти игры не играет. И даже не сидит на скамейке запасных — просто не участвует.

— Можешь мне не рассказывать! — отрезала я и села к столу, пытаясь продолжить писать конспект.

Он потер подбородок и внимательно посмотрел на меня:

— Но все же интересно…

— Что?

Он лениво потянулся и встал.

— Так, ходят разные слухи. Ну, раз ты решила превратиться в снежную королеву, я, пожалуй, пойду.

— Прости, Уйэн, — улыбнулась я и, подойдя к нему, тронула его за отвороты пиджака. — У меня сегодня неважное настроение.

— Вижу. — Он поцеловал меня. — Значит, я прощен?

Я кивнула.

Он остановился в дверях и кивнул в сторону комнаты Дайны:

— А где сегодня эта красавица? Гуляет с возлюбленным?

— О, с одним из них. У нее большой выбор. Ты хочешь, чтобы тебя тоже внесли в этот список?

— На первый взгляд да. Но сначала нужно… э-э-э… узнать ее… как бы это сказать… немного поближе.

Я вытолкала его за дверь.

— Ох уж эти мужчины! — вздохнула я и помахала ему вслед рукой.

Несколько дней спустя я заканчивала последний урок перед утренним перерывом, как вдруг в дверь постучали, и в кабинет вошла секретарша директора.

— Мисс Джонс, у меня сообщение от мистера Хардвика. Он просит вас не откладывая зайти к нему. Извините, что не предупредила заранее.

Я взглянула на часы:

— Но сейчас перерыв, миссис Уилкинсон. Может, он просто не знает, который час? Думаю, он не будет возражать, если я сначала выпью кофе?

— Прошу прощения, мисс Джонс, но он сказал «немедленно». Меня он отправил пить кофе, так что вряд ли он забыл. — Она понизила голос, чтобы нас не услышали мальчики. — На вашем месте я бы не стала задерживаться: он в ужасном настроении.

Я отпустила детей и тотчас пошла в кабинет Брета. Он поднял голову, и его лицо потемнело от гнева. Он даже не предложил мне сесть и сразу набросился на меня:

— Очень хорошо, что вы так быстро пришли! Я готов разорвать вас на кусочки.

— Что я сделала на этот раз? — недоуменно спросила я.

— Я вам скажу, что вы сделали. Я только что вернулся с заседания комитета по образованию. Главный методист сообщил мне с самым лицемерным видом, что по городу ходят слухи, будто я, — он ткнул пальцем себя в грудь, — завел интрижку с учительницей из своей школы, что мы провели вместе ночь на болоте, что теперь у нас тайный роман, и если я в ближайшее время не женюсь на ней и не сделаю ее «честной женщиной», то мое директорство будет под угрозой. И это притом, что мне совсем недавно удалось наконец вернуть себе доброе имя, которое подпортила моя покойная жена. Думаю, все это оправдывает мое желание разорвать виновного на кусочки!

Хардвик перевел дыхание, и я попыталась сказать несколько слов в свою защиту, но он уничтожил мои слабые попытки, словно садовый каток букашку.

— Женщина, о которой мы говорим, — на случай, если до вашей пустой головы еще не дошло, — это не моя экономка, как можно было бы предположить, а вы, ВЫ!

Он обошел вокруг стола.

— Теперь видите, до чего вас… и меня довела несдержанность языка? — Он отошел. — Некоторые целомудренные дамы звонили в комитет по образованию и требовали снять меня с должности. Возмущенные родители требовали оградить своих сыновей от моего пагубного влияния. Были и другие, главным образом благочестивые старые джентльмены, которые требовали и вашего увольнения.

Я опустилась на стул. Теперь все встало на свои места — загадочные замечания Уэйна, идея Дженни послать меня к директору, чтобы я использовала свое «влияние».

— Но при чем тут я? — только и смогла вымолвить я.

— А кто ж еще? К своему ужасу, я уже понял, что вы совершенно не умеете себя контролировать. Что, для вас не существует ничего святого? Вам обязательно нужно с детской непосредственностью рассказывать всем и вся о той совершенно невинной ночи, которую мы провели на болотах?

Я знала, что будет дальше. Я покорно склонила голову и ждала, когда взмах топора вдребезги разобьет мою мечту. Удар оказался быстрым и смертельным. И окончательным.

— Какие, — язвительно продолжал он, — мысли могли прийти в вашу голову с крошечным, недоразвитым умишком после тех, ничего не значащих минут в тумане? Какую романтическую чепуху вы напридумывали в своих детских фантазиях? — усмехнулся он. — Неужели вы настолько наивны, что после нескольких ободряющих слов в темноте решили, что мужчина в вас по уши влюбился?

Я не могла найти ответа на эти вопросы и только покачала головой:

— Я могу сказать только одно, мистер Хардвик, — я никому ничего не говорила.

Он напряженно молчал, явно желая мне поверить.

— Никому? Ни единой душе? Вы можете в этом поклясться?

Я вспомнила Дайну и Уэйна.

— Нет, — прошептала я, — поклясться не могу.

Он стукнул кулаком по столу:

— Так и знал! Я знал! Вы сами — источник этой лжи и сплетен!

Я встала. Мне нужно было выйти из этого кабинета, пока я еще не задохнулась. Я не собиралась ждать, когда меня попросят удалиться. Подойдя к двери, я обернулась. Нужно было что-нибудь сказать в свою защиту. И я сказала:

— Я не наивная. Я не ребенок. Я взрослая, зрелая женщина и, следовательно, способна контролировать свои эмоции. Я никогда не позволяю себе воображать любовь там, где ее нет. Еще в детстве я научилась справляться со своими чувствами, слушая ссоры своих любящих родителей.

Мне хотелось, чтобы он посмотрел на меня, но он что-то, не отрывая глаз, чертил карандашом в своем блокноте. Может быть, он меня вовсе и не слышал.

— Прошу вас, не считайте себя ничем мне обязанным из-за тех… моментов в тумане. Как и для вас, они для меня ничего не значат.

В этот момент он с такой силой нажал на карандаш, что тот сломался.

— Уверена, не я источник этих сплетен. Как бы я могла им быть, если все, что произошло на болотах, было настолько тривиальным… настолько несущественным?

Я выбежала из кабинета и бросилась в туалетную комнату. Там я вытерла слезы и припудрила нос. Оставшиеся уроки я вела как автомат. В последний раз воспользовалась глобусом с подсветкой. Теперь его хозяин может забрать его домой.

Если бы я только могла быть уверена, что не я виновата в этих слухах! Надо будет спросить Уэйна и Дайну, скольким людям они рассказали то, что услышали от меня.

После окончания последнего урока вокруг моего стола собралось несколько мальчишек, но я так раздраженно с ними говорила, что они, почувствовав мое настроение, обиделись и ушли. Я расстроилась, потому что они не привыкли к такому обращению, но мне нужно было побыть одной и подумать, надеясь еще поймать Уэйна до его ухода домой.

Я отнесла глобус директора в небольшую кладовую, примыкающую к кабинету географии. Осторожно поставила его на полку и повернулась к двери. Мой локоть задел деревянную подставку, и глобус опрокинулся. Я повернулась слишком поздно и не успела подхватить его. Он грохнулся на пол с ужасающим треском, и мне оставалось только стоять и смотреть на него, лежавшего на боку, словно раненое животное.

Опустившись на корточки, я с бьющимся сердцем осмотрела глобус. Мне было страшно до него дотронуться. На первый взгляд казалось, что с ним все в порядке. Я подняла его и услышала звон стекла внутри. По деревянной подставке проходила трещина, словно после землетрясения. На боку красовалась вмятина размером с блюдце.

Трясущейся рукой я вставила шнур в розетку. Естественно, подсветка не зажглась, значит, лампочка внутри разбилась. Мне хотелось убежать куда-нибудь подальше и спрятаться. «Берегите его как зеницу ока, — предупреждал Брет. — Он стоит целое состояние».

«Он оказал тебе большую честь, позволив взять его», — сказал Уэйн. А теперь я его сломала и снова подвела Брета Хардвика. Я должна все рассказать ему, и чем раньше, тем лучше. И снять этот груз со своей совести. Я выглянула за дверь. Видимо, до Хардвика дошли мои импульсы, потому что именно в это мгновение он появился в коридоре.

— Вы все еще здесь, мисс Джонс?

Легче от его учтивого тона мне не стало.

— Уже поздно.

«Нужно сказать ему прямо сейчас, не откладывая на завтра», — твердила я себе.

— Мистер… мистер Хардвик, не могли бы вы зайти в кабинет географии?

— Зачем? — Он резко остановился, заметив выражение моего лица. — Что-нибудь случилось?

Я мотнула головой в сторону кладовой, и он прошел туда. Я не могла выдавить из себя ни слова, а потому медленно проследовала за ним и тут же услышала его гневную ругань.

Он, так же как и я только что, уставился на глобус, наклонился, осмотрел его и снова положил на пол.

— Кто это сделал?

Я молчала и по-прежнему не могла произнести ни слова.

— Кто-то из мальчишек?

Я должна ему сказать, должна!..

— Это я, мистер Хардвик, — прошептала я наконец.

— Вы? Это сделали вы? — Он мгновенно пришел в ярость. — С какой целью? Решили таким образом отомстить мне?

— Что? Как вы могли такое подумать? — в отчаянии пыталась я разубедить его. — Это произошло случайно, мистер Хардвик, случайно, случайно!.. — Я должна заставить его поверить мне.

Вероятно, мне все-таки это удалось.

— Прекратите! — вдруг приказал он. — Полагаю, я должен вам поверить. Кое-что я про вас уже понял — вы можете вести себя непоследовательно, но всегда говорите правду.

— Мне ужасно жаль, мистер Хардвик. Я оплачу ремонт и, если понадобится, куплю новый глобус.

— Не говорите глупости, мисс Джонс! Он стоит больших денег.

Брет поднял разбитый глобус, отнес в кабинет и аккуратно положил на учительский стол. Я стояла рядом и смотрела, как он извлекает сферу из сломанной подставки. Осторожно, словно мать, ухаживающая за больным ребенком, разделил глобус на две половины.

Из разбитой лампочки посыпались осколки. Я инстинктивно протянула руку, чтобы поймать их. Несколько крупных стекол упали мне на ладонь. Я машинально придавила их другой рукой, чтобы они не упали на пол и не разбились на мелкие кусочки.

И почувствовала, что обрезала ладони и у меня пошла кровь. Я изумленно смотрела, как она капает на пол.

— О! — грустно, с состраданием к самой себе произнесла я. — Вот это да.

Директор повернулся, и тоже увидев кровь, тяжело вздохнул:

— Господи, этого еще не хватало!

Он положил обе половинки глобуса, взял меня за руки и подвел к мусорной корзине. Потом перевернул мои руки ладонями вниз, и в нее посыпались стекла. Он внимательно их осмотрел.

— Так и есть, несколько маленьких осколков застряли. Идемте к раковине. — Он подтолкнул меня к ней — кровь теперь в буквальном смысле лилась на пол, — включил холодную воду и велел мне держать под водой руки, пока он не вернется. — Нужно смыть все мельчайшие остатки стекла!

Ледяная вода лилась на мои руки, смывая кровь и осколки. Когда кожа стала чистой, я увидела, что повреждена только одна рука, но рана производила жуткое впечатление — правую ладонь рассекал четкий, полукруглый разрез.

— О Боже! — пробормотала я. — Лучше бы я была полноценной левшой.

— Что значит — полноценной? — Брет уже вернулся и искал что-то в аптечке первой помощи.

Он осмотрел рану и оторвал пластырь длиной три или четыре дюйма.

— Дело в том, что я пишу левой рукой и всегда пользуюсь левым карманом, но все остальное делаю правой.

— Отчего так произошло?

— Мать говорила, что, когда я была маленькой, она всегда перекладывала вещи из моей левой руки в правую. Никто не объяснил ей, что она поступает неправильно. Я много лет противилась этому, но она все-таки победила. Теперь я сама не знаю порой, какой рукой пользоваться.

— Правда? Вероятно, Трейси, этим объясняются многие ваши внутренние противоречия и… какие-то другие вещи.

Я тотчас заняла оборонительную позицию, поскольку всегда болезненно относилась к своей «леворукости».

— Что вы имеете в виду? Какие вещи?

Он обезвреживал рану, и мне не было видно его лица.

— О, ваше поведение, вашу непредсказуемость, способность попадать в неприятности, помимо всего прочего.

Брет принялся нажимать на порез, пытаясь рассмотреть, не осталось ли еще в коже осколков.

— Судя по всему, к прочему относится моя ненадежность, привычка выбалтывать секреты, моя…

Его прикосновение причинило мне боль, и я прикусила губу. По щекам полились слезы, и одна упала на ладонь. Он поднял голову и зацокал языком.

— Зрелые, взрослые люди не плачут, когда им больно, мисс Джонс.

Его безжалостный, насмешливый тон стал последней каплей. Слезы потекли сплошным потоком, но он лишь придвинул мою руку поближе к себе и подальше от слез. Я не могла объяснить ему, почему плачу. Не могла сказать, что его близость лишает меня присутствия духа, его насмешки приводят меня в бешенство, а его прикосновения выводят меня из равновесия. И что рана, которую он нанес мне сегодня утром, гораздо тяжелее, чем та, которую он сейчас обрабатывал.

— Все в порядке, — всхлипывала я, — оставьте мою руку в покое. Я сама наклею пластырь. — И выдернула руку.

— Хочу вам напомнить, мисс Джонс, что я здесь главный. И вы будете делать так, как я скажу. Вы позволите мне наклеить пластырь, когда я закончу обрабатывать рану? — Он подвинул ко мне стул. — Садитесь.

Я села. Он наложил на рану заживляющий крем и сверху заклеил длинной полоской пластыря. А я все плакала и плакала и никак не могла остановиться. Его суровый профиль и бесчувственный взгляд будто подливали масла в огонь. Наконец он отодвинул мою перевязанную руку.

— Ради всего святого, возьмите себя в руки! Ведь не настолько же вам больно.

Мне стало еще хуже. Более того, отсутствие всякого сочувствия с его стороны вызвало к жизни проявление самых худших качеств моего характера. И забыла, что стою почти на нижней ступени в школьной иерархии.

Я подняла на директора заплаканные глаза.

— Вы жестокий человек, мистер Хардвик. У вас каменное сердце. И я не удивляюсь, — бормотала я, закрывшись здоровой рукой, — что ваша жена считала вас ж-ж-жестоким и бросила вас. Любая на ее месте поступила бы точно так же!

Внутри меня что-то перевернулось, в мои плечи немедленно впились цепкие пальцы так, что я вскрикнула от боли. Он встряхнул меня и процедил сквозь зубы:

— Если бы я не был уверен, что у вас легкий шок, я бы… я бы…

Он встряхнул меня еще раз и отпустил. Я услышала удаляющиеся шаги и поняла, что осталась одна. В пустом кабинете гулким эхом отдавались мои рыдания. Этот звук показался мне таким бесполезным и бессмысленным, что я в какой-то момент перестала плакать.

«Какой смысл лить слезы, — заговорил во мне обиженный маленький ребенок, — если никто не видит их и никто не откликнется на твой призыв о помощи?»

Сломанный глобус все так же лежал на прежнем месте. Мне так хотелось придать ему прежний вид, починив, вернуть ему и сказать: «Вот ваш мир, мистер Хардвик, снова в целости и сохранности, и даже лучше, чем прежде».

Я собрала свои вещи, взяла сумочку и пошла в раздевалку. Наложила макияж на заплаканное лицо и потухшие глаза и подумала: «Какие же чудеса способна творить косметика!»

Уэйн окликнул меня с другого конца коридора:

— Трейси, подожди! — Он догнал меня. — Что ты здесь делаешь так поздно?

— А ты? — буркнула я. Мне совсем не хотелось с ним разговаривать, и я поспешила к выходу. Но он снова догнал меня.

— Куда ты так торопишься?

В этот момент он увидел мое лицо, и я поняла, что боль в глазах косметика скрыть не способна.

— Кто тебя расстроил, птичка? Что случилось?

Я потрясла головой, желая поскорее от него избавиться:

— Ничего. Я иду домой.

Я побежала, и он догнал меня уже на стоянке машин.

— Трейси, послушай, я зайду к тебе сегодня вечером, и мы обо всем поговорим. Так будет лучше.

Я остановилась, вставив ключ в дверцу машины. Может, и правда будет лучше? По крайней мере, я смогу спросить, что он нарассказывал и кому о той ночи на болотах. Я ударилась порезанной рукой о ветровое стекло и поморщилась. Тут он увидел повязку.

— Что такое? Ты подралась с кем-нибудь?

— Да, с земным шаром. С целым миром. Он разбился вдребезги у моих ног.

— Ты шутишь! Точно шутишь? Ты ведь не разбила глобус нашего «золотого мальчика»?

Я кивнула.

— Боже мой! — воскликнул он. — Неудивительно, что он грубо с тобой обошелся. Этот глобус ему дороже всего на свете, за исключением разве только его драгоценного сына.

Слезы вновь подступили к моим глазам.

— Знаю. Можешь представить, что со мной было, когда я увидела его на полу. Я… я нечаянно зацепила его локтем.

Я рассказала ему, как порезала руку.

— Ты сможешь вести машину?

Я обхватила руками руль.

— Думаю, смогу, спасибо.

Уэйн закрыл дверцу и поднял в прощальном приветствии руку:

— Будь осторожна, птичка. Увидимся позже.

Я выехала к школьным воротам, миновав по дороге главный въезд, и увидела, как Брет нес сломанный глобус к своей машине. Медленно подъехав к воротам, я ждала, чтобы влиться в основной транспортный поток. Его машина пристроилась сзади. Я посмотрела в зеркало заднего вида и увидела в нем отражение его мужественного, красивого лица. Он смотрел на мою машину. Каким-то непостижимым образом наши глаза встретились в зеркале, и я смутилась. Я нажала на газ, посмотрела налево, забыла посмотреть направо и выехала на дорогу. Мчавшаяся справа от моей машина бешено загудела, уворачиваясь от меня и едва не задев мой бампер.

Сзади директор как сумасшедший мигал фарами и, когда обогнал меня, одарил самым презрительным из своего обширного арсенала взглядом. Не могу утверждать наверняка, но мне показалось, что он, похоже, добавил еще несколько ругательств.

Я уже знала, что утром выслушаю целую лекцию о правилах вождения для молодых учительниц, особенно для частично леворуких, и о том, что их вообще нельзя выпускать на дорогу.

Дайна уже была у меня, когда приехал Уэйн. Она расположилась в кресле, положив свои ноги на стол. Ее длинные стройные ноги были открыты взгляду от бедер до накрашенных ногтей, но она их прикрыла, когда вошел Уэйн. Да, но только после того, как он окинул их плотоядным взглядом, словно кот, впервые попробовавший сметану.

— Вы уже знакомы, — махнула я им, и, хотя их руки на сей раз не соприкоснулись, глаза были прикованы друг к другу. — Садись, Уэйн. — Я кивнула ему на стул.

Их глаза оторвались друг от друга, и Уэйн наконец вспомнил про меня.

— Как твоя рука, Трейси?

— Немного болит, но в целом ничего, — ответила я.

Потом я рассказала об утреннем разговоре с директором и о сплетнях, которые ходят по городу и о которых, оказывается, все знают, кроме меня.

— Я уже спрашивала Дайну, Уэйн, и теперь спрашиваю тебя — кому ты рассказал о том, что произошло со мной в ту ночь на болотах?

— Я никому не говорил, ни одному человеку, милая! Честно! Давай посмотрим правде в глаза: тут не о чем даже и рассказывать, согласна? Вы с временным директором застряли в тумане вместе с двенадцатью мальчиками. Можно сколько угодно напрягать свое воображение, но все равно ничего такого в этом не увидишь.

Я поверила ему и пришла в еще большее недоумение.

— Дайна клянется, что тоже никому не говорила. В конце концов, ты прав, и говорить-то нечего.

Уэйн улыбнулся Дайне и показал на меня пальцем:

— Кажется, в ее голосе слышится разочарование?

Оба засмеялись, а мне было не до смеха.

— Но, Уэйн, ведь по городу продолжают ходить эти ужасные слухи!

И когда я рассказала ему обо всем, чем якобы занимались мы с Бретом, он разразился громким хохотом:

— Подумать только! У маленькой невинной Трейси роман с «золотым мальчиком»! — Он стукнул по столу. — Боже правый, если кому-нибудь удастся пробить броню этого человека, под ней окажется еще один панцирь. Нет, это гиблое дело, птичка!

Они оба опять засмеялись, а я отправилась на кухню готовить кофе. Когда я вернулась с подносом в руках, Уэйн передвинулся поближе к Дайне.

— Вы так уютно устроились, что даже жалко вас беспокоить. Вы кофе-то будете?

— Конечно, птичка. — Уэйн взял две чашки и одну передал Дайне. — Должно быть, у него божественный вкус, Дайна. Ведь его приготовила женщина «золотого мальчика».

— Бедная Трейси. — Дайна отпила глоток. — Ей нужна защита. У нее нежное, доверчивое сердце.

— Скажи, Уэйн, — задумчиво спросила я, — что значит «непоследовательный»?

— Дай подумать. Это значит — человек, который совершает поступки, не задумываясь о последствиях. Как ребенок. А что?

— О! Так меня назвал мистер Хардвик. А еще он сказал, что я непредсказуема и вечно попадаю в истории. И говорю глупости.

— Да наш директор и вправду много думает о самом младшем учителе географии! — снова рассмеялся Уэйн. — Если только мисс Джонс захочет получить рекомендации для поступления на другую работу, ей стоит только обратиться к своему директору. Он будет несказанно рад избавиться от тебя и даст такие рекомендации, что хоть в рамку вставляй. Именно так избавляются от неугодных — дают им хорошие рекомендации и убеждают их принять другие. — Он посмотрел на часы: — Пожалуй, пойду немного выпью и утоплю свои печали.

— Выпей и за меня, Уэйн, и утопи мои печали тоже.

Он сжал мою руку и побежал вниз по лестнице.

— Не волнуйся, птичка! — крикнул он снизу. — Держись! «Золотой мальчик» не сможет выгнать тебя с работы — для этого он должен получить согласие комитета по образованию!

На следующее утро моя машина не завелась. Всю ночь шел дождь, а поскольку жильцам не предоставлялись гаражи, машина стояла на дороге. Должно быть, влага попала в двигатель и вывела его из строя. Один из жильцов — приятный молодой человек, с которым мы часто встречались на лестнице, — все-таки завел ее. Я опаздывала и поэтому всю дорогу ехала на предельной скорости, постоянно поглядывая в зеркало, не преследует ли меня полицейская машина. Вскоре начался участок дороги без ограничения скорости, и я выжала из машины все, на что она была способна. Я надеялась наверстать упущенные минуты и приехать к уроку вовремя. Однако не получилось: на «летучку» я уже опоздала и тут же представила себе класс, набитый галдящими мальчишками, вспомнив, как рассердился директор, когда Уэйн пропустил первый урок семестра.

Машин было мало, и я быстро добралась до перекрестка, проклиная окольный путь, которым приходилось ехать. Дорога была скользкой после дождя, и мне следовало сбавить скорость. Но я этого не сделала. Забинтованная рука соскользнула с руля, машина вильнула влево. Я запаниковала и попыталась вывернуть руль, но этим все испортила. Только увидев прямо перед собой дерево, я вспомнила про педаль тормоза. Тормоза завизжали, раздался треск, машина затряслась и остановилась.