"Том 7. Художественная проза 1840-1855" - читать интересную книгу автора (Некрасов Николай Алексеевич)Певица*I ПисьмоМолодая дама, прекрасной наружности, сидела на роскошной кушетке в грустной задумчивости. По временам лицо ее оживлялось и она с радостной улыбкой быстро повертывала голову к окну и готова была сойти на пол, но потом опять, как бы обманутая в надежде, склоняла на ладонь голову и предавалась еще большей задумчивости. В лице ее происходили беспрестанные изменения, которые ясно доказывали расстройство ее мыслей. То надежду, то отчаянье выражали эти смуглые, неправильные черты, чудные по своей оригинальной красоте и величию, едва возможному в женском лице. По всему заметно было, что она мучится ожиданием. На дворе послышался стук въезжающего экипажа. — Это он! — воскликнула дама и побежала к окошку; по покуда она успела разглядеть что-нибудь, приезжий был уже в сенях и звонил в колокольчик. — Барон Р **,- сказал вошедший слуга. — Проси! — с неудовольствием сказала дама и грустно повесила голову. Вошел мужчина лет тридцати, мужественной; красивой наружности, и ловко расшаркался. — Ваш муж и мой друг, граф Виктор, должен сегодня приехать. Это без сомнения будет одним из лучших дней вашей жизни, — сказал он. — Да, барон, надеюсь. — Вы так его любите! Как жаль, что он не стоит и половины вашей любви; невежда! Он не умеет ценить того, чей владеет… — Вспомните, барон, что вы называете его своим другом. — Другом! Он мне друг потому, что он ваш муж, потому, что в его руках сокровище, за которое я готов пожертвовать жизнью, готов вытерпеть мучения пытки, умереть сто раз! — Оставьте, барон, ваши шутки! — Я шучу? О, боже мой! Нет, графиня, клянусь вам, слова мои от сердца, которое носит в себе ваш несравненный образ. — Барон, вы забыли условие, на котором я согласилась принимать вас в отсутствие мужа: не говорить ничего о своих чувствах ко мне… — Графиня! я решился всё кончить… Приезд вашего мужа помог моей решимости; я смел, я дерзок, но — простите меня — я влюблен! — И вот как вы оправдываете доверенность моего мужа, цените его дружбу!.. — Любовь — сильнее дружбы… Я готов, я изменю сто раз дружбе, только бы один раз остаться верным любви… О, скажите же мне ответ на последний наш разговор, или я… не знаю, что со мной будет!.. — Барон взял ее руку… — Барон, я уйду… — Я застрелюсь! — Можете, если с вами есть пистолет… Графиня хотела казаться равнодушною, но голос ее невольно дрожал. Барон это заметил и сказал твердым голосом: — Итак, вы решились пожертвовать вечной любовью пламенного любовника приторным ласкам неверного мужа. — Неверного? Барон, вы клевещете на человека, которого называете другом?.. — Он мой враг! Враг потому, что изменил вам… — Барон! Вы говорите неправду! Сознайтесь! Ради бога, не мучьте меня… — Клянусь моей любовью к вам — он не достоин вас, он изменник! — Изменник? Барон, умоляю вас, откажитесь от своих слов… Вы меня испытываете… — Я имею доказательства… — О, боже мой! Но, может быть, вы шутите! Барон, не мучьте меня… За что вы хотите растерзать мое бедное сердце… отнять у него покой, счастие, любовь, для которой я всем пожертвовала: матерью, отцом, родиной, моей благословенной Италией! — Вы всё опять найдете, если согласитесь пожертвовать изменником. — Отказаться от него! Позволить другой жечь поцелуями его черные южные глаза, высасывать негу страсти из его уст, играть его каштановыми кудрями! — А если всё это уже давно делает другая? — Вы клеветник! — Если б это сказал мужчина — не язык, а шпага моя была б ему ответом… Но я берусь доказать вам, графиня, истину моих слов. — Не докажете! — А если докажу, что ваш муж изменник, будет ли хоть искра вашей любви мне наградою?.. — Я вас задушу в моих объятиях!.. — Я согласен. — Оставьте меня. — Но, графиня, того, кому так много обещают в будущем, не отпускают так холодно. Графиня подошла и поцеловала барона, — Итак, вы меня любите? — Я вас ненавижу! — При этих словах графиня пошла в другую комнату и в изнеможении, в расстройстве моральном и физическом, почти без чувств упала на диван. «Чудная женщина! — думал барон, оставшись один. — Настоящая итальянка! Любовь ее беспредельна как небо и пламенна как солнце. Ревность легковерна как дитя и бешена как дикое животное! Ненависть… о, ненависть ее чрезвычайно странна… Она сказала, что ненавидит меня, а поцеловала так, что еще теперь кровь моя не успокоилась». И довольный барон отправился домой… Страшные, возмутительные мысли мелькали в уме графини. В каком-то полубезумном состоянии она то вскрикивала отчаянно, то заливалась слезами. Глаза ее блистали каким-то диким огнем, холод леденил чело, от груди, как от раскаленного металла, веяло пламенем. В беспорядочном бреду она беспрестанно упоминала имя мужа, сопровождая его укорами. Страшно и жалко было смотреть на эту юную, чудную красавицу, обезображенную приливом нечистой страсти, буйным бушеванием сердца, которое забило тревогу: измена! Пылкая, восторженная, до безумия влюбленная в мужа, она только и жила этой любовью, только для нее и жила… Какова же была ей роковая весть барона? Когда волнение ее несколько утихло, мысли пришли в порядок — она заплакала. Слезы облегчили несколько душевную муку ее… Наконец на дворе снова послышался стук въезжающего экипажа. — Это он, это он! — воскликнула она, в минуту позабыв и ревность, и гнев и увлекаемая одной любовью… Дверь отворилась, и она бросилась в объятия графа. Граф Виктор Торской года два тому назад отправился в чужие край для окончательного образования. Пространствовав с полгода, он наконец поселился на несколько времени в Риме, был там радушно принят в лучших домах и разыгрывал не последнюю роль. В то время на одном из италиянских театров блистала славная примадонна Ангелина. Талант этой знаменитой артистки и необыкновенная красота привлекали множество поклонников, но все их старания оставались безуспешны. Явился граф, и неприступная певица покорилась могуществу его красоты и любезности. Он тоже влюбился в нее. Страстная, увлекаемая любовью и необузданными желаниями, неопытная и легкомысленная, Ангелика отдалась совершенно графу. Через несколько дней граф уже скакал с нею в Россию. Как по любви, так и по великодушию, граф не желал воспользоваться доверенностью молодой девушки и тотчас по приезде в Россию женился на ней. Жизнь их была настоящим раем, когда вдруг граф получил известие, что один из близких родственников его при смерти. Поручив охранение супруги другу своему, барону Р**, он с грустью в сердце отправился в путь… Окончив дела, он поспешно возвращался к супруге и прислал ей с дороги письмо о скором своем прибытии. Сильным, почти неистовым восторгом встретила Ангелика мужа. Сердце его сдавилось от блаженства. С какой-то высокой гордостью он целовал эту дивную женщину, которая просто и увлекательно высказывала ему, как она мучилась во время разлуки и как теперь счастлива. «Ты ангел!» — шептал он, глядясь в ее очи. Она была прекрасна, чудно-прекрасна! Но красота ее, детски невинное выражение лица, отененного негою и счастием, улыбка уст — всё носило на себе что-то особенное. Никто бы не сказал, что это та же женщина, которая за час шептала угрозы и проклятия!.. «Ты ангел!» — повторил граф. В прихожей послышались шаги, дверь отворилась, и перед смущенными супругами явился барон Р**. Лицо Ангелики изменилось. Из ангельского оно сделалось чем-то ужасным, почти отталкивающим. Краска гнева и злости выступила на щеках. Она вспомнила, что говорил ей барон, и жалела, и досадовала на себя за то, что расточала так много ласк мужу, может быть их не стоящему, неверному… Барон и граф дружески поцеловались и разменялись приветствиями… Увлекаемая порывами своей живости и каким-то неопределенным чувством, она победила первое впечатление, бросилась к мужу и хотела оттолкнуть от него барона, но одного взгляда его довольно было остановить ее стремление… — Ну что твое путешествие? — Дядя мой, который долго не прощал меня за мою женитьбу, перед смертью умилостивился и оставил мне именье. — Ты всё богатеешь, а я напротив. Не случилось ли с тобой чего интересного, не одержал ли ты каких побед? — Вот вздор! — Оставьте нас одних, — шепнул барон, проходя мимо Ангелики. Она вышла. — Послушай, брат, я к тебе для первого свидания с просьбой; я затеял маленький проект, а знаешь, для этого нужны деньги. — Изволь! Сколько тебе? — Пять тысяч. Отдам скоро. — Что за счет между друзьями. Граф вынул из кармана бумажник и подал барону. — Здесь ровно столько, сколько ты требуешь. Барон вынул деньги, повертел несколько минут бумажник в руках и потом отдал графу, который спрятал его в боковой карман. Ангелика, подстрекаемая нетерпением, возвратилась в залу. Барон выразительно, с торжеством посмотрел на нее, и в минуту в лице ее сделалась страшная перемена: не сомнение, не ожидание чего-то печального — роковая уверенность и ярость тигрицы отразились на нем… Судорожно вскочила она, как бы желая кинуться на графа, но повелительный, укоряющий взор барона остановил ее… Барон скоро раскланялся, отговариваясь тем, что графу, уставшему с дороги, нужен сон. Уходя, он шепнул что-то Ангелике и вложил в ее руку записку. Злая радость, смешанная с беспредельной, мертвящей грустью, оттенила лицо ее каким-то неопределенным выражением. Было около полуночи. Все спали в доме графа. Тускло теплилась лампада в спальне супругов. Граф крепко спал, обвив одной рукой нежную шею Ангелики. Она не спала. Сердце ее сильно билось, грудь колыхалась как волны моря, возмущенного бурею; она трепетала всем телом. Тихо притаив дыхание, нагнулась она к лицу графа. «Он спит!» — прошептала она и с осторожностью отняла руку мужа от своей шеи. Тихо стала она приподниматься, всё еще прислушиваясь, не доверяя себе. Наконец она приподнялась и спрыгнула с кровати. Накинув легкий капот, трепещущая, едва касаясь пола, она подошла к лампаде, важгла свечу и вышла из спальни. Она вошла в кабинет мужа и подошла к письменному столу, на котором в беспорядке разбросаны были бумаги. С сильным волнением Ангелика начала их пересматривать. Откинув несколько листов, она увидела бумажник, лежавший под ними. С жадной радостью схватила она этот бумажник и развернула его. В нем лежало несколько страниц записной книжки и распечатанное письмо. «Письмо женщины; не моя рука! Письмо женщины в бумажнике моего мужа!» — с ужасом воскликнула она, развернув письмо… Глаза прильнули к словам. Чудные, страшные перемены происходили в лице ее, когда она читала письмо… «Она клянется любить его так, как он ее любит! А! он изменник! Сердце мое разрывается! сердце мое, сердце мое! Он не любит меня, не любит! Он изменник». Так стенала несчастная Ангелика. В это время часы, стоявшие в кабинете графа, пробили двенадцать. «Час, в который я должна была или увериться в измене, или забыть сомнения, — наступил! Поздно, поздно! я всё узнала! Как счастлив этот час! Счастлив потому, что он еще не существовал, когда открылось ужасное преступление!.. Но он будет свидетелем моей мести!.. Там… в саду… он дожидается…» Ангелика быстро пошла в другую комнату, оттуда в третью, миновала потом лестницу и вошла в сад. Свежая, летняя ночь веяла прохладой и благоуханием; ни одно облако не туманило неба; соловей сладко пел над засыпающей подругой… Большими, неровными шагами шла Ангелика по саду… Недалеко от павильона стоял человек, закутанный в черный плащ. Она удвоила шаги. — Правду ли я сказал? — спросил он. — Барон, я ваша! — сказала Ангелика и бросилась в его объятия. Барон увлек ее в павильон… — На что ж вы решились? — спросил барон после долгого молчания… — Убейте меня, барон! если вы меня любите, если вы хоть сколько-нибудь уважаете женщин! — Что за странная мысль, прекрасная Ангелика; успокойтесь! — Я не хочу, не могу его видеть, потому что в его глазах, в которых я находила только себя, я встречу образ моей соперницы… потому что звук его голоса, который напоминал мне верного друга, теперь будет напоминать изменника… — Вспомните, графиня, что есть сердце, которое бьется только для вас… — Да, вы мой любовник, я для вас изменила мужу, которого ненавижу… О, как я счастлива, что сжимаю вас в моих объятиях. Я не потому отдалась вам, что он изменил, — я люблю вас! — Вы не хотите его видеть, вы его не любите? Что ж мешает вам наказать изменника, для того чтоб принадлежать человеку, истинно к вам привязанному… Свет велик; два сердца, связанные любовью, везде будут счастливы. Уедем отсюда и поселимся в каком-нибудь отдаленном уголке мира, где люди не помешают нам жить друг для друга… — Делайте со мной что хотите, мне всё равно; он меня не любит, — я больше не хочу быть счастлива. — Куда же мы поедем? — Куда хотите. — Надобно выбрать удобное время для отъезда. — Оно наступило! — Как? Вы хотите сейчас же ехать! О, это еще лучше! В пяти шагах от вашего дома моя коляска; мы доедем до первой станции, возьмем почтовых лошадей и чрез два дня мы — за границей. Ангелика машинально подала барону руку, холодную как лед. Не помня себя от счастия, барон почти донес утомленную Ангелику до кареты, завернул ее в свой плащ, осторожно посадил, сел сам, и колеса быстро мчащейся кареты застучали по мостовой Петербурга. Поздно проснулся граф. Думая, что Ангелика уже встала, он пошел в ее комнату. Скоро он обошел весь дом, но нигде ее не было. С мрачным предчувствием вошел он в сад, — и там всё пусто… Страшные подозрения мучили душу графа. «Ангелика! Ангелика!» — восклицал он, но ответа не было. Он терялся в догадках, старался приискать отсутствию Ангелики извинительную причину. Он еще не вполне верил себе, не понимал своего несчастия. Он думал, что разум его в расстройстве, и оттого он не с той точки зрения смотрел на это обстоятельство, может быть, в сущности маловажное. Мрачный бродил он по комнатам; малейший шорох приводил его в радостное содрогание, легкий стук двери заставлял поворачивать голову. Считая по-прежнему барона своим другом, он пошел к нему, не застал его дома и вошел к нему в кабинет. На столе лежало незапечатанное письмо руки барона. Он прочел его и удивился. Теряясь в предположениях, он взял его и возвратился домой. Всё еще неуверенный в роковой потере, он надеялся, не предавался совершенному отчаянию. Когда наконец пришла страшная уверенность и он вполне понял свое несчастие — силы его оставили, он не мог владеть собою… Страшно изменилось лицо его, он невнятно вскрикнул, заскрежетал зубами и без чувств повалился на пол. Во время падения он наткнулся головой на острый угол кресла, и кровь ручьем брызнула из раны… Камердинер в страшном испуге прибежал на крик барина. Его отнесли на постель; послали за доктором, который объявил, что жизнь больного в опасности. Граф метался, вскакивал и произносил бессмысленные слова… Чаще всего вылетали из уст его проклятия и жалобы на барона и неверную жену… «Друг, друг! что ты так мало отблагодарил меня за мою приязнь, — соблазнил жену, лишил меня чести! Ты бы оклеветал меня, запятнал позорным клеймом преступника!.. О, мщение! мщение! Клянусь небом, мщение!..» И он вскакивал и искал кинжала. Две недели прошло в бесполезных усилиях помочь больному., ему не было легче. |
||
|