"Две невесты" - читать интересную книгу автора (Лестер Кристин)

1

Над морем носился ветер. Густая летняя ночь нежным покрывалом опустилась на побережье, погасив последние огни. Сильвия облокотилась на перила балкона и еще раз посмотрела на небо: ни одной звездочки, ни одного блика, только ровное темно-синее полотно и резкие, неожиданные порывы ветра.

Домик мадам Сиси почти не виден в чернильной темноте, наверное, старушка уже спит. Все спят. Сильвия зевнула и потерла глаза. Только ей почему-то не спится.

Сзади послышались знакомые шаги, и она заговорила, не поворачивая головы:

— Вас напугала непогода?

Отец устало облокотился на перила рядом с ней. Лицо его было счастливым.

— Да, ужасный ветер, на яхте плыть невозможно. Мы сегодня решили отдохнуть.

— Надеюсь, не друг от друга?

— Конечно, нет. Просто я соскучился по тебе. Сегодня я не мужчина-сердцеед, а просто папа. Серенький, невзрачный папа, который сильно любит свою дочку.

— Когда это ты успел стать сереньким папой? Я, наверное, опять пропустила что-то важное.

— А, по-твоему, я всегда был сердцеедом и все?

— Нет. Ты всегда был… такой, какой был. Очень хороший. Лучше и не пожелаешь.

Отец вздохнул и тоже посмотрел на небо:

— Кажется, накрылась наша завтрашняя с Людвигом рыбалка.

Сильвия поморщилась:

— Ты еще скажешь непогоде за это спасибо.

— Почему?

— С ним, по-моему, скучно.

— В самом деле?

— Я уже устала от его откровенных попыток меня соблазнить.

— Ах, негодник! А на вид такой юный и наивный…

— Он вполне наивный для своих двадцати двух лет.

— Я в его возрасте, кстати, женился.

— Вот именно. В отличие от него ты не был дурачком, я уверена. А мне нужен другой любовник и другой собеседник.

— Тридцатилетний солидный дядька с кучей долларов на счете.

— Может, и так, хотя я не понимаю, каким образом деньги могут улучшить качество собеседника.

— Что же нам делать? Кроме нас в этой глухомани — только Людвиг, его мама и мадам Сиси. Ну, может, еще парочка фермеров, только вряд ли они тебе подойдут.

— Очень остроумно.

— Что, парень настолько безнадежен?

Сильвия махнула рукой:

— С ним можно только целоваться в кустах, играть в шашки, потому что в шахматы он не умеет, и обсуждать последний чемпионат по боксу.

Отец во все глаза посмотрел на нее, изображая крайний испуг:

— Боже мой! Какой ужас! И с этим человеком мне завтра предстоит три часа проторчать на заливе?!

— Да, папа.

— Ну что же делать, буду терпеть… — Отец лукаво улыбнулся. — А я, признаться, не мог придумать, как поаккуратнее расспросить тебя о ваших отношениях. Видишь, как мне повезло, ты сама все рассказала.

— О каких отношениях ты говоришь? У нас нет никаких отношений.

— Вот как?

— Папа, он моложе меня на три года, да и не в этом дело, просто…

— А в том, что мне настолько хорошо здесь с Люсьеной, что я забыл про все остальное…

— Да нет же!

— …про то, что у меня дочка, которой тоже надо развлекаться, и теперь я должен срочно подыскать ей другого ухажера, поскольку этот оказался неподходящим.

— Я не диванная кошка, чтобы подыскивать мне ухажера. Я и сама в состоянии его подыскать.

— А что тогда?

Она вздохнула. Сказать это было не так легко.

— Папа, ты пойми, я нисколько не против твоей Люсьены. Просто…

— Просто ты ревнуешь. Все дочери ревнуют отцов к их новым женам.

— Нет. Просто мы планировали семейный отдых. А получается какое-то безобразие.

— Почему безобразие?

— А если вы с Люсьеной захотите пожениться? Тогда что мне делать с Людвигом, который не дает мне проходу?

— А что? Ситуация вполне в духе Франции.

Сильвия ударила ладонью по перилам:

— Папа! Перестань смеяться! На что ты меня толкаешь?

Отец изобразил крайнее изумление:

— Я? Тебя толкаю? Помилуй, Сильвия, это что-то новенькое. Когда ты жаловалась на то, что у тебя лишний поклонник? По-моему, это тебе всегда только нравилось. Хочешь — заводи с ним роман, других кандидатур все равно нет, не хочешь — не заводи.

— Интересно получается: я что, должна с ним спать?

— Я же говорю: вполне в духе твоей любимой Франции… Я шучу, конечно.

— Спасибо, что предупредил! И не забывай, что мы с тобой не французы, а всего лишь гости.

— Не забывай, что ты наполовину француженка.

— Папа, ты понимаешь, о чем я. Мы с тобой встречаемся раз в год, чтобы съездить сюда, в память о маме… И почему мы должны превращать этот отдых в какое-то… блудилище!

— Тебе не нравится, что я встречаюсь с Люсьеной?

— Нет! Мне не нравится ее беспардонный глупый сын, которого я, возможно, скоро должна буду называть братом!

— Ну, я думаю, не все так безнадежно, просто парнишке надо как следует все объяснить.

— А то он сам ничего не понимает!

— Он — француз, чего ты от него хочешь?

— Я от него ничего не хочу. А вот тебе следовало бы объяснить, чего ты от нас хочешь.

— От кого?

— От… от всех! От меня, от Люсьены, от Людвига.

— Да ничего. — Отец устало поднял глаза к небу, на котором сквозь темно-синие обрывки облаков стали проглядывать звезды. — Просто погода меняется.

Оба немного помолчали, потом Сильвия снова заговорила, тихо, словно сама с собой:

— Ты просто весь ушел в ваш роман. И забыл, зачем мы сюда приехали.

— А зачем мы сюда приехали?

— Ну… просто. Мы с тобой целый год не видимся, хотя живем в одном городе, а теперь… И потом мама… мама всегда любила тут отдыхать. И мадам Сиси нам как родная.

— Сильвия, мне кажется, в Нью-Йорке ты не очень-то скучаешь по мне. А теперь вдруг тебе срочно понадобился семейный отдых. Что происходит?

— Почему срочно? Это традиция, ты что, не понимаешь?

— Понимаю. Но у тебя давно своя взрослая жизнь, свои, кстати, романы с мужчинами…

— Ну и что?

— В которые я, между прочим, не сую свой нос, как некоторые! — Отец вдруг нервно прошелся по балкону туда-сюда. — И когда ты на прошлое лето, и на позапрошлое, и позапоза… Да с тех пор, как тебе исполнилось девятнадцать, ты каждый год таскала сюда нового любовника!

— Папа, ты забываешься.

— Ты привозила с собой своих ухажеров, чтобы показать их мадам Сиси и услышать, что этот так же плох, как и все предыдущие. Ты выслушивала ее мудрые советы, при этом крутила параллельные романы с барменами из Сета и со спасателями с пляжа, а твои мальчики тебя ревновали и дрались… Ты прекрасно помнишь все это и считаешь нормальным. А стоило мне только…

— Папа, я уже сказала, что ничего не имею против Люсьены. Она мне очень нравится.

Отец повернул ее лицо к себе:

— Посмотри мне в глаза.

Сильвия отвернулась.

— Вот!

— Я тебе не вру. Я просто сильно обижена.

— На что? На правду? Тебе можно, а мне нельзя?

— Но это же семейный отдых. В память о маме. А что же получается? Раньше мы отдыхали здесь втроем, с ней, а теперь ты живешь тут с другой женщиной.

— Я же говорил, что ты ревнуешь.

— Да не ревную я!

— Сильвия, прошло двенадцать лет. И я давно изменяю твоей матери. Нельзя быть верным тому… кого нет. Просто… я еще молод, ну, конечно, относительно молод. Я не собираюсь себя хоронить.

— Но можно хотя бы сейчас…

— Я так и знал! Ты просто не хочешь, чтобы я еще раз на ком-то женился.

— А зачем тебе жениться?

— Как зачем? Я ее люблю, я хочу быть с ней вместе. Всегда.

— Да мне, в общем-то, все равно. Просто тебе скоро пятьдесят, вокруг тебя всегда вилось много женщин, особенно с тех пор, как… мамы не стало.

— Ты сама говорила, что они вьются не вокруг меня, а вокруг моих денег.

— А Люсьена, думаешь, нет?

— Думаю, нет. И, прошу тебя, постарайся не говорить о ней плохо.

— А я и не говорю о ней плохо.

— Значит, думаешь.

— Ну вот! Давай теперь всех, кто не поет Люсьене дифирамбы, будем считать врагами номер один! А я, между прочим, даже не успела подумать ничего плохого, а ты мне уже приписываешь бог знает что!

Отец снова нетерпеливо зашагал из угла в угол:

— Я очень не хочу с тобой ссориться, девочка моя. Давай забудем этот разговор и пойдем спать.

— Давай. Ты сегодня спишь на нашей половине?

— Я же сказал: мы решили отдохнуть.

— Ну вот, прошло так мало времени, а вам уже хочется отдохнуть друг от друга.

Он заносчиво вздернул подбородок, остановившись возле дочери:

— Что ты хочешь этим сказать?

— Это просто наблюдение. Ничего особенного.

— Значит, так. Либо ты сейчас мне выкладываешь все как на духу, либо я завтра собираю чемоданы и уезжаю с Люсьеной в Париж или в Нью-Йорк… К черту подальше! А ты можешь делать что хочешь.

— Это ультиматум?

— Да.

— Хорошо. Тогда так. Либо ты сейчас собираешь чемоданы и уходишь жить вместе со своей Люсьеной в третий свободный домик, либо туда ухожу я.

— Все ясно. Договорились.

— Что тебе ясно?

— Ты не хочешь, чтобы я с ней жил, на ней женился и вообще.

— Насчет «и вообще» — не уверена. А насчет всего остального я уже говорила: ты свободный человек. Делай что хочешь. Но только не под одной крышей со мной.

— Ах, вот как? Быстро же ты все расставила по своим местам, как тебе надо.

— Папа, когда я возила сюда мальчиков, это все равно была одна семья. Это мои мальчики, понимаешь? Я — ваша дочка, я выросла, у меня появились мальчики. Все равно — семья. А сейчас у мадам Сиси, которая вырастила маму и вынянчила меня с пеленок, вот в этом самом домике, где мы втроем проводили все лето каждый год…

— Достаточно, я понял.

— Ни черта ты не понял! Ты можешь приводить кучу женщин к себе домой, в Штатах, ты можешь приводить их хоть миллион в нашу парижскую квартиру… между прочим, мамину квартиру!., но оставь хотя бы что-нибудь в память! Не таскай сюда своих многочисленных…

— Сильвия, ты напрашиваешься на пощечину.

— Ты не имеешь права!

— Люсьена не такая, как все.

— Абсолютно такая! Ей нужны только наши деньги!

— Я еще и отшлепать могу. Как в детстве.

— Ты не имеешь права так поступать с мамой! Ты словно… словно осквернил ее память!

Отец устало отвернулся. В его голосе была обреченность:

— Сильвия, спасибо.

— Не надо обижаться на правду.

— Спасибо за откровенность. Я же сразу видел: здесь что-то не то. Тебя волнует вовсе не Людвиг.

— Почему? И Людвиг тоже. Он ко мне лезет. Он мне противен. А ты еще и смеешься, что ситуация вполне в духе Франции. Я бы могла с ним спать, и даже выйти за него замуж, если бы он был мне приятен! И мне было бы наплевать на то, как вы с Люсьеной выкручивались бы из такой ситуации. Но он мне противен!

— Все, все, успокойся. Нас слышит уже вся округа, не говоря уже о мадам Сиси. Вон ее окно, оно открыто.

— На самом деле ты боишься, что тебя услышит Люсьена и обидится.

— А ты бы не обиделась?

— Не знаю. — Сильвия с досадой вздохнула и отвернулась.

Должно быть, они, правда, своими криками разбудили старушку, потому, что в одном из окон вдруг загорелся свет. Домик мадам Сиси стоял очень близко, как раз напротив их террасы.

— Мне кажется, твоя мама… то есть… Жозефина, она сейчас посмеялась бы над тобой от души.

— Почему?

— Твоя мама была настоящая француженка. Француженка до мозга костей. Она очень легко относилась к изменам. Она сама изменяла мне постоянно, и ты это знаешь. Я ее сильно любил, поэтому прощал все на свете. А сейчас… прошло двенадцать лет. Двенадцать лет, дочка! Это очень много. И я впервые решился снова влюбиться.

— Нет, я ничего тебе не говорю, я не против Люсьены в принципе. Но я против нее именно в этом домике.

— Ты начиталась глупых сентиментальных романов?

— Папа, я уже поняла, мы никогда не договоримся. Давай лучше пойдем спать.

— Да, дочка. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи.

— Завтра все-таки схожу на рыбалку.

— Да, конечно. Удачи тебе.

Сильвия ушла к себе в комнату и долго сидела в кресле у окна, глядя, как звезды все ярче и ярче проступают сквозь облака. Ветер постепенно стихал и почти перестал терзать легкую занавеску, свисавшую до самого пола. В комнате отца тоже было тихо. А вот через стенку на половине Людвига и Люсьены слышались голоса и звук работающего телевизора. Мама с сыном явно что-то бурно обсуждали. Может быть — то же самое, что и мы с отцом, подумала вдруг Сильвия.

Толстые стены хорошо глушили звук, но раскрытые окна выдавали все тайны. Она не стала прислушиваться к разговору, стараясь сосредоточиться на своем. Не получалось. Люсьена раздражала ее самим фактом своего присутствия за стеной. Самим фактом своего существования.

Сильвия подошла к окну, выходящему на другую сторону, и оперлась на подоконник обеими локтями, вдыхая аромат июльских диких цветов. Старые, рассохшиеся ставни хранили запах солнца и детства. Сильвия вздохнула, подавив в горле неожиданный спазм: она любила эти места больше всего на свете! Она выросла здесь, у старушки Сиси, которая приходилась маме какой-то дальней родственницей и всегда берегла для их семьи именно этот домик, именно эту половинку, эти три комнатки.

Сама старушка испокон веку сдавала домики внаем, чем, собственно, и зарабатывала на жизнь. Всего на участке было три строения, не считая хозяйственных. В домике поменьше жила сама хозяйка частного пансионата, а остальные два делились на «номера», каждый домик — пополам.

Сейчас вокруг было тихо и пусто, сезон только начался, следующих гостей Сиси ожидала лишь через месяц. Но через месяц Сильвия, ее отец, Людвиг и Люсьена уедут отсюда. Кто в Нью-Йорк, кто в Париж…

Сильвия вздохнула. Ей не хотелось никуда уезжать. Хотелось, как в детстве, просидеть тут все каникулы, а в конце августа вернуться в город, чтобы готовиться к школе. И не возвращаться в Нью-Йорк. Она вообще не любила Нью-Йорк.

Внизу плескалось море. Оно успокоилось вместе с ветром и теперь тихо перекатывало волны, разворачивая их на песке, словно ладони. Может, сбегать искупаться? Нет, вода еще не прогрелась — всю неделю стояли холода…

Сильвия вдруг почувствовала себя ужасно одинокой без мамы и несправедливо, просто чудовищно обделенной жизнью. Она злилась на Люсьену (хотя честно не понимала за что), она злилась на себя, она злилась на Людвига, и даже на отца. Нужно спать. Нужно просто лечь и уснуть. Только почему так тошно от мысли, что за стенкой что-то весело рассказывает эта посторонняя женщина?

Неужели это и, правда, ревность? Неужели отец прав? В сущности, зачем она ему ломает жизнь? Маму не вернешь, а эта традиция семейного отдыха, которую они в последние годы соблюдали скорее для проформы, чем по искреннему желанию, скоро отойдет в прошлое, как и все воспоминания. Может, отцу так будет лучше, может, он будет счастлив с Люсьеной.

Да. Нужно извиниться.

Сильвия решительно вышла из своей комнаты, пересекла холл и остановилась под дверью отца. Несколько секунд подумала, прежде чем робко постучать.

— Входи, я не сплю.

Она вошла. Шумно вздохнула и с размаху села на кресло.

— Вот.

— Я понял.

— Я пришла, чтобы вот.

— Ну, хорошо, что пришла.

— Ты, в общем, меня прости. Это, правда, не мое дело, к тому же…

— Да я уже простил.

— Хорошо.

Ее душили слезы. Хотелось разрыдаться у отца на плече, таком родном, пахнущем детством и… таком чужом, потому что теперь к нему имеет право прислоняться и Люсьена… Снова Люсьена! Сильвия проглотила слезы и заговорила сдавленным голосом:

— Ты можешь делать что хочешь, не слушай юную дурочку. Все это, конечно, бред. Вы можете жить где угодно и делать все, что угодно.

— Спасибо, дочка.

— Папа, я тебя очень люблю. И я хочу тебе добра. — Она тяжело вздохнула. — И уж если тебе лучше с Люсьеной… Значит, тому быть.

— Спасибо. Ты тоже на меня не обижайся. На самом деле про этих мальчиков… я зря сказал.

Она махнула рукой и натянуто рассмеялась:

— А! Мальчики — чепуха! Я завтра хоть дюжину привезу из Сета, чтобы было не скучно.

— Дюжину? Где это тебе удастся столько набрать?

— О, это совсем не сложно, ты меня знаешь.

— Ну что ж, хотел бы я на это взглянуть. Мадам Сиси будет в шоке.

Оба рассмеялись. Сильвию не покидало чувство фальши происходящего. Хорошо, что она пошла извиняться. Плохо, что они оба говорят неискренне. На самом деле в этот момент ей хотелось задушить Люсьену.

Она еще раз попрощалась с отцом и ушла к себе. А потом долго лежала в постели и беззвучно плакала, уткнувшись в подушку.

В соседнем домике погасло окно. Старушка Сиси осталась лежать, задумчиво глядя в темноту. Она многое знала и о многом молчала. Зря Ник и Сильвия наговорили сейчас друг другу столько неприятного. Девочку-то можно понять: бесится от ревности, до сих пор любит маму. А вот если бы Ник хоть раз поинтересовался у нее, у старухи, как на самом деле жила его любимая Жозефина, то был бы очень удивлен. А вот если бы он хоть раз услышал, что обсуждают по утрам Людвиг с Люсьеной, то был бы просто шокирован.