"Герои Таганрога" - читать интересную книгу автора (Гофман Генрих Борисович)

I

Таганрог эвакуировался.

Уже несколько дней в этом городе прежний, мирный порядок жизни был нарушен. В спешке эвакуации жители торопливо сновали по улицам — у каждого были свои горькие заботы. Одно хмурое, напряженное выражение лежало на всех лицах и словно роднило, объединяло людей.

Война дошла и сюда. Армия фон Клейста, танковые дивизии «Викинг» и «Адольф Гитлер» рвались на восток через Таганрог и уже были на самых подступах к городу.

В спешке эвакуации одни жители грузили на тележки и тачки свой домашний скарб — вещи, без которых казалась немыслимой жизнь. Другие торопились к заводам и там, в цехах, снимали со своих мест станки и бережно, словно это были живые существа, грузили их на автомашины. Третьи работали на железнодорожной станции, помогая втаскивать на платформы тяжелое заводское оборудование. Некоторые из таганрожцев шли в порт к зернохранилищу и несли с собой пустые мешки. Там по распоряжению горкома партии жителям раздавалось зерно.

По городу с рычанием двигались автомашины, увозя из Таганрога все, что можно было увезти: станки и запасы продовольствия, книги и документы.

Уезжали и уходили все, кто не хотел остаться под немцем. Вереницы людей тянулись из города в сторону Ростова. Рядом со взрослыми шагали притихшие дети, и нигде не слышно было их веселого смеха.

Опавшие в осеннюю грязь листья, растоптанные бесчисленными торопливыми ногами, дополняли безрадостную картину. И одно только холодное небо, как всегда, спокойно сияло над городом.

Секретарь горкома комсомола Николай Морозов, высокий черноволосый парень, руководил в порту на элеваторе раздачей зерна.

Он видел длинную, напряженно молчаливую очередь, видел хмурые лица людей. Все нарушилось в жизни, и город, его любимый Таганрог, где он знал каждый переулок и где его знали почти все, может достаться врагу. И по красивым зеленым улицам, по чисто подметенным мостовым будут ходить гитлеровцы, и под осенними каштанами будет слышна чужая наглая речь.

Думать об этом было нестерпимо. Николай нервничал, торопил людей: пусть разбирают зерно скорее, пусть останется оно у своих, пусть не достанется немцам.

В здании городского комитета партии часто хлопали массивные двери, входили и выходили люди, охваченные лихорадочным беспокойством. В кабинете первого секретаря Решетняка за длинным столом с усталыми от бессонных ночей лицами сидели секретари Ростовского обкома партии Богданов и Ягупьев, начальник артиллерии округа полковник Кариофили. Склонившись над исписанным блокнотом, генерал-майор Гречкин, заместитель командующего Северо-Кавказским военным округом, докладывал:

— На помощь Таганрогу подошел контр-адмирал Белоусов с дивизионом канонерок. Корабли «Красный Дон» и «Серафимович». Кроме этого, мы располагаем дивизионом катеров под командованием старшего лейтенанта Богословского и катерами-«охотниками» Севастопольского морского училища. Таким образом...

Дверь кабинета неожиданно распахнулась. Командир Красной Армии с двумя шпалами в петлицах подошел к секретарю горкома и, вручив ему небольшой пакет, вышел. Решетняк привычным движением надорвал конверт, извлек из него лист бумаги и после непродолжительной паузы сказал:

— Командующий обещает удерживать оборону в течение нескольких дней. Быть может, мы и хлеб из порта успели бы вывезти?

— Вряд ли, — ответил Ягупьев, — его там столько, что при наших транспортных возможностях и за месяц всего не отправишь.

— Кто руководит раздачей хлеба населению? — спросил Богданов.

— Этим занимается Морозов. — Ягупьев задумался и неожиданно добавил: — А может, действительно начнем вывозку хлеба? Раздать-то его всегда успеем...

— Действуйте, Григорий Иванович! — Богданов одобрительно кивнул.

Ягупьев вышел из кабинета, попросил секретаршу разыскать в порту Николая Морозова и срочно вызвать его в горком партии.

В приемную торопливо вошел начальник таганрогской милиции.

— Почему вы здесь? Что с эшелоном? — вскинув брови, спросил Ягупьев.

— Дорога на Ростов отрезана. В Вареновке немцы. Эшелон задним ходом пригнали обратно.

Через час, спускаясь по лестнице к выходу, Ягупьев столкнулся с Николаем Морозовым.

— Здравствуйте, Григорий Иванович! Вы меня вызывали?

— Вызывал, вызывал. Иди-ка сюда. — Ягупьев взял Морозова под руку и повел наверх.

Путь им преградил Решетняк.

— Фронт прорван, — сдерживая волнение, произнес он. — Через несколько часов гитлеровцы будут в городе. Работники горкома эвакуируются по утвержденному плану. Так что не теряйте времени.

Они молча взглянули друг на друга. Все трое любили Таганрог — здесь прошла их жизнь. Слова о том, что немцы скоро будут в Таганроге, для каждого из троих звучали одинаково: родной их город, вверенный им Советской властью, будет под сапогом врага. Эта мысль отозвалась в сердце каждого щемящей тоской. Лицо Решетняка выглядело сумрачным и усталым, Ягупьев хмуро сдвинул брови, Морозов был бледен.

Они знали, что теперь им понадобится все их мужество, чтобы принять быстрое и верное решение.

Решетняк пожал руки Ягупьеву и Морозову и усталой походкой направился к выходу.

— Григорий Иванович! Разрешите остаться в городе для подпольной работы, — сказал Морозов, глядя в упор на Ягупьева. — Я же здесь всех знаю...

— И тебя все знают.

— Ну и что же?

— А то, что для подпольной работы это плохо, — сказал Ягупьев. — Отправляйся в порт и продолжай выдачу зерна. Что останется — поджигай. Уходить будем последними, морем. Ясно?

— Ясно, Григорий Иванович. — Морозов ринулся вниз по лестнице.

— Погоди, — окликнул его Ягупьев. Прищурив глаза, он пристально смотрел на Морозова. Конечно, Морозову лучше уйти, но если он не успеет... Нельзя ли использовать его здесь? Может быть, то, что Морозова знали и любили советские люди, наоборот, поможет ему работать против немцев?

И все же Ягупьев медлил. Сумеет ли Морозов организовать людей в невероятно трудных, непривычных для него условиях — среди отчаяния и вражды, под страхом смерти и измены? Сумеет ли он, такой горячий и открытый — вот он, весь на ладони, — быть спокойным, мудрым, осторожным?

И все-таки Ягупьев решился:

— Если не прорвешься в Ростов, оставайся в Таганроге. Собери вокруг себя надежных ребят. Чтобы ни сна, ни отдыха не было немцам в нашем городе. Но помни, Николай, дело это чрезвычайно трудное и опасное. Каждый шаг должен быть продуман самым тщательным образом. Расплата за ошибку одна — жизнь. Немцы — враг сильный, коварный и беспощадный. И промах, даже незначительный, может погубить все дело, может стоить жизни десяткам людей. Понимаешь, какая огромная ответственность ляжет на тебя, если ты останешься здесь? Подумай обо всем этом.

— Спасибо! Спасибо за доверие, Григорий Иванович! — взволнованно сказал Морозов и крепко пожал руку Ягупьеву.

— Только учти: это на крайний случай, — предупредил Ягупьев. — Приказ остается прежним: уйти из города. Ну, а если...

— Все ясно!.. — уже на бегу крикнул Морозов.

...В голубом безоблачном небе перекатывались залпы артиллерийской канонады.

В порт непрерывным потоком спешили люди. Женщины с детьми устремлялись к причалам, возле которых стояли суда, предназначенные для эвакуации населения. Крики, гомон, детский плач витали над портовыми постройками...

Когда последние суда, переполненные людьми, начали отваливать от пристани, Николай Морозов приказал поджечь зернохранилище.

Помня приказ Ягупьева, Николай направился к причалам южного мола. Одним из последних взбежал он по шатким мосткам на палубу небольшого парохода «Ростов».

— Николай! — послышался знакомый голос. Обернувшись, он увидел на корме, возле двух легких орудий, работников горкома партии Зимина и Рогова.

— Морозов! Иди к нам! — позвал Рогов.

Протискиваясь сквозь толпы людей, переполнивших палубу, Николай направился к товарищам. Неожиданный вой снаряда заставил всех насторожиться и пригнуть головы. С треском разлетелся капитанский мостик. Вместе с градом осколков рухнул на палубу установленный на нем пулемет. К суетливой многоголосице, к детскому плачу прибавились крики и стоны раненых.

Николай глянул в сторону маяка и увидел два фашистских танка. Они стояли на берегу, над самым обрывом, и стреляли по кораблям. На палубе вооруженного судна «Кренкель», только что отчалившего от северного мола, показалось пламя. В это время второй снаряд снес палубные надстройки на корме «Ростова».

Люди в панике прыгали за борт. А море кипело, дыбилось от артиллерийских снарядов. Огромные фонтаны воды обрушивались на головы тех, кто барахтался в этой морской пучине всего в нескольких десятках метров от суши. Цепляясь за щепы, порой друг за друга, люди стремились удержаться на воде. Но это удавалось немногим. Море, распоротое снарядами, поглощало людей. В каждой набегавшей волне исчезали их головы.

— В трюмах снаряды! Всем покинуть корабль! — услышал Николай властную команду.

Не раздумывая больше, он прыгнул за борт. Ледяная вода обожгла тело. Через мгновение Николай вынырнул на поверхность. После секундной тишины под водой в уши вновь ударили вопли и крики, заглушавшие залпы немецких танков.

Всю свою силу вложил Николай в те несколько взмахов, которые приблизили его к берегу. И хотя теперь под ногами появилось твердое дно, опасность не миновала. К залпам пушек прибавилась трескотня пулеметов. Фашистские пули доставали людей в воде.

Выбравшись на сушу, Николай увидел, что немцы сосредоточили огонь на катерах, уходящих в море. Он позавидовал тем, кому удалось вырваться из этого бурлящего ада. И, не успев еще осмыслить, в каком положении оказался сам, он увидел, как разлетелся в щепы один из катеров. Только дымное облачко повисло над морем в том месте, где не улегся еще бурун — последний след погибшего катера.

Стрельба прекратилась так же внезапно, как и началась. Танки ушли с обрыва.

Николай смотрел на море. Всегда такое синее и ласковое, сегодня оно показалось ему чужим и страшным. В прибрежной волне колыхались трупы. Море бережно подталкивало их к берегу. И с каждой новой волной, в журчании белой пены, словно твердило без устали: «Ш-ша-гайте, вс-с-тавайте, пош-ш-ли, пош-ш-ли...»

Но люди продолжали лежать на волнах вперемешку со щепами, досками, палками и не слышали шелеста волн и шуршания прибрежного песка.

А море шипело и твердило протяжно: «Ш-ш-ша-гай-те, ш-ш-ша-гай-те, пош-ш-ш-ли, пош-ш-ш-ли...»

И, будто повинуясь этому зову, расталкивая колыхающиеся на волне тела, из воды выбирались люди. Среди них Николай увидел Рогова, Зимина и заведующего отделом пропаганды Шкурко. Они подошли к Морозову. С их одежды стекала вода, лица были измученными.

— Дело наше дрянь, товарищи, — процедил Зимин. Слизнув стекающую по лицу соленую воду, он поморщился и обреченно махнул рукой.

— Что, нахлебался водички? — спросил Шкурко. — Погоди, еще не то будет...

Все они: и Рогов, и Николай Морозов, и Шкурко — старательно выжимали промокшую одежду. Наконец Николай натянул на себя влажные рубашку и брюки. Обернувшись к городу, он увидел, как понуро бредут туда те, кому посчастливилось выбраться из воды. Вскоре только Морозов, Рогов и Шкурко остались на берегу.

— А где же Зимин? — с беспокойством спросил Шкурко.

— Наверно, со всеми в город подался, — предположил Николай.

— Тогда нам с ним не по пути, — ответил Рогов и тут же спросил: — На чем к своим добираться будем?

Шкурко пристально посмотрел на Рогова, потом на Морозова и, поеживаясь от холода, сказал:

— Поначалу обогреться где-нибудь не мешает.

С молчаливого согласия товарищей он зашагал вдоль берега к старым, проржавевшим котлам, которые издавна валялись возле металлургического завода имени Андреева. Морозов и Рогов последовали за ним.

Наступили туманные осенние сумерки. Теперь вместо смолкнувших артиллерийских залпов сверху, со стороны города, все чаще доносились лязг и скрежет гусениц и натужный рев танковых моторов. По небу уже давно плыли низкие дождевые облака. Колючие иглы мороси то и дело залетали в большой котел, где, прижавшись друг к другу, сидели Рогов, Морозов и Шкурко. Обдумав свое положение, они решили связать небольшой плот и ночью переправиться к своим. Сейчас надо было собрать обломки досок.

— Уже темнеет. Пошли за досками, — предложил Морозов и начал выбираться из котла.

Сильный оглушительный взрыв тряхнул землю. Чайки с криком метнулись в море. От неожиданности Морозов присел на корточки.

— Это наши мины на заводах рвутся. Сейчас фашистам не до нас, — успокоил его Рогов.

Втроем они выбрались из своего убежища. По всему берегу валялись обломки лодок, мачты, обрывки рыбацких сетей.

— Собирайте только бревна да доски, что подлиннее, — посоветовал Шкурко, — а я вон в той сторожке пошукаю.

Он направился к маленькому сарайчику, прилепившемуся у самого подножия обрыва. Морозов и Рогов успели притащить к котлам две доски, бревно и несколько веревочных обрывков, когда к ним подбежал взволнованный Шкурко:

— Пойдем, подывитесь, яка там людына лежит.

Пройдя сарайчик, Морозов в полутьме увидел лежащего навзничь человека. Под его головой растекалась лужа крови. Рядом валялся пистолет ТТ.

— Это же Зимин! — воскликнул Рогов.

— Да, Зимин, — подтвердил Шкурко. — А ты, Михаил Васильевич, недоброе о нем подумал. Сказал: «Нам с ним не по пути».

— Да... Вижу, что зря сказал, — согласился Рогов. Они стояли и молча смотрели на Зимина.

— А по-моему, не зря. Застрелиться не хитрое дело, — глядя на товарищей, сказал Николай. — Война еще только начинается. Мог бы он и подороже свою жизнь отдать. Хоть одного гада с собой бы в могилу унес...

Подобрав пистолет, Морозов сунул его в карман и вышел. Взвалив на плечи валявшееся неподалеку небольшое бревно, он зашагал к котлам.

Около двух часов возились они в темноте, почти на ощупь связывая плот — единственную надежду на спасение. Обрывками сетей, кусками проволоки крепили доски и бревна. Студеный, пронизывающий ветер пробирался под одежду, но они не чувствовали холода. Желание побыстрее покинуть этот берег придавало силы.

Когда плот был готов, они дружно столкнули его в море. Стоя по колено в воде, Морозов и Рогов придерживали связанные бревна, пока на них взбирался Шкурко. Вторым забрался Рогов, и... жалкий плотик ушел под воду.

— С такой осадкой вам и вдвоем не доплыть на ту сторону, — с сожалением вздохнул Морозов.

— Да... двоих он не выдержит. На нем и одному-то рискованно плыть, — сказал Рогов и спрыгнул в воду.

— Нет. Одному можно. Давайте потянем жребий. Кому счастье улыбнется, — настаивал Шкурко, стараясь удержаться на скользких бревнах.

— Утонуть в Азовском море не такое уж большое счастье, — пошутил Морозов.

— Один выплывет, — настаивал Шкурко.

— Ты уже на плоту. Ты и выплывай. Доберешься — кланяйся нашим. А мы попробуем сушей добраться.

Рогов отдал Шкурко старый брезентовый плащ. Морозов протянул ему единственное весло. Через минуту и маленький плотик и человек растаяли в непроглядной тьме.

А наверху, над обрывом, все чаще разносилось эхо одиночных беспорядочных взрывов да изредка стрекотали автоматные очереди.

Мокрые, продрогшие, побрели Морозов и Рогов по берегу искать новое убежище. Хотелось хоть ненадолго спрятаться от леденящего ветра.

Маленький одинокий домик вырос на их пути. По открытой настежь двери, по выбитому окну было видно, что хозяева покинули его. Споткнувшись о брошенное в прихожей ведро, Морозов ввалился в крохотную комнату. Но и здесь разбросанные в беспорядке табуретки, перевернутый стол красноречиво говорили о спешке, с которой бежали отсюда люди.

Отшвырнув ногой табуретку, Морозов прошел в угол и сел прямо на пол. Рогов примостился рядом. Несколько минут они сидели молча. Николай рукой начал ощупывать пол, отодвинул тяжелый котелок. Огромная усталость навалилась на плечи. Хотелось вытянуться прямо здесь, на этих холодных шершавых досках. Неожиданно рука наткнулась на что-то круглое.

— Картошка! — радостно воскликнул Николай. — Вареная! Только теперь оба почувствовали голод. Рогов проглотил слюну и явственно ощутил запах картошки, которую протянул ему Николай.

— На. Ешь. Кажется, разломил поровну.

Нервы были напряжены до предела. Тревожные мысли будоражили мозг. Морозов проглотил кусочек и отложил картошку в сторону.

— Может, домой на первое время податься? Там мать... и покормит и спрячет.

В памяти возникла кровать с чистой простыней и теплым одеялом.

— Сейчас домой нельзя. На улицах наверняка патрули ходят. Утром спокойнее доберемся. Переждем день-другой в городе, а там и махнем через фронт. Пойдешь со мной?

— Не знаю еще, — сказал Николай. — У меня другая идея. Может, я здесь больше пригожусь...

Так, не смыкая глаз, тихо переговариваясь, пролежали они на голых досках до самого утра.

А когда рассвело, под окном вдруг раздались чьи-то тяжелые шаги. Рогов и Морозов встревоженно прислушались.

— Бежим, — прошептал Морозов.

Но было уже поздно. В дверях показались два немецких солдата с автоматами наперевес. Позади них стоял офицер.

Под громкие крики солдат: «Stehen auf! Schneller! Shneller!» — Рогов и Морозов поднялись с пола. Их вывели на улицу и, подталкивая в спину дулами автоматов, повели вдоль берега к маяку. Так началось для них утро 18 октября 1941 года.

В большом сарае, что высился возле маяка, набралось уже больше сотни людей. Среди них были и матросы, и красноармейцы, и просто гражданские люди, пойманные немцами на берегу. Были здесь и знакомые — живые свидетели того, как от вражеского снаряда погибли на кораблях секретарь горкома Решетняк, заместитель председателя горисполкома Рамазанов. Люди собирались группами, жались друг к другу, рассказывали, как адмирал Белоусов, тяжело раненный, пытался еще командовать дивизионом канонерок.

Вспоминая погибших товарищей, Николай мучительно думал и о себе: что будет дальше, что предпринять? В нем зрело решение остаться в городе. К счастью, его не обыскивали, и пистолет Зимина покоился в кармане брюк. Решив избавиться от оружия, он направился в дальний угол сарая, но его нагнал Рогов:

— Николай, выйдем во двор.

Оказавшись на воздухе, Николай вздохнул полной грудью. Словно парусники, плыли по небу белые облака. Выглянувшее из-за них солнце начало пригревать землю.

— Смотри, никакой охраны, — тихо проговорил Рогов. — Уходи. Двое часовых спустились вон туда, к морю.

— А вы?

— Уходить надо по одному. Я пережду, а потом тоже подамся. Жди меня дома.

Не раздумывая больше, Николай спокойно вышел со двора и, оглядевшись по сторонам, быстро зашагал к городу.