Глава 6

Они вышли из ангара стрельб вместе с Пеши. Чижов сдал оружие, получив поощрительное:

– Молодец. Можешь ведь, – от Ивана.

Повернулся к товарищу, пока капитан отслеживал подходящего к финишу Бориса и отстающего Яна:

– Иштван, почему ты заподозрил Стасю?

Мужчина мазнул по нему задумчивым взглядом, снял наплечную кобуру и пожал плечами:

– Если хочешь – интуиция.

– А факты?

– Знаешь, – замялся. – Предчувствие оно не всегда логике поддается, а фактами, к сожалению, лишь после того как сбудется, подкрепляется. Трудно объяснить, Коля, но у меня часто такое: кольнет – это. И точно. Хоть думай, хоть нет, хоть вроде не сходиться, а получается, как пришло. А почему спрашиваешь? У тебя то Стася как раз сомнений не вызвала.

– И не вызывает, но… – покосился на Ивана. – Командир, лишили увольнительных в город?

– С чего взял? – развернулся капитан.

– Стася пыталась выйти и не смогла, развернули.

– Группа на приколе до особого распоряжения. Никто никуда из Центра не выходит, потому в холле вам делать нечего… тем более Русановой, – глухо и грубо отрапортовал Федорович, поспешил отвернуться, давая понять, что тема закрыта.

Интересно, – выгнул бровь Иштван, глянув на Колю.

Я про то же, – чуть заметно кивнул тот.

– Где она сейчас?

– Пытался найти…

– Поэтому опоздал на занятия, – попенял Иван. – Хватит болтать, «разведаналитики». Вас уже ждут – тренинг по контактному бою никто не отменял. Надеюсь, на этот раз не опоздаете, сержант Чижов.

Николай недовольно глянул на командира и потопал из ангара.

– Сердиться, – нагнав его, сжал за плечо Иштван, кивнув в сторону Ивана.

– Вопрос – почему?

– Эх, Коля, вопросов этих море. Главный – где ответы искать.

Мужчина подумал и выдал:

– У Стаси. Занятия закончатся, пойду к ней. Давно надо было поговорить.

– Не думаю, что мысль дельная, но… отчего бы не попытаться? Любопытно, что ее не допускают и до тренировок.

– Русанову прихватите! – будто услышав, рыкнул им вслед Федорович. – Хорош ей прохлаждаться.

Мужчины прибавили скорости и вылетели из ангара, рысцой направившись за капитаном.

А Иван хлопнул ладонью по стойке: черт знает что! Конечно, влетит ему за самовольство, но что он должен? Продолжать лгать своим ребятам? Втемную играться? Все равно ведь поймут, догадываются уже.

Паршивое положение: язык чешется – сказать, а нельзя.

Стаська, Стаська, где же ты, как? Быстрее бы возвращалась, а то двойник твой грозит такой хаос устроить, что разгрести и не мечтай.

Казаков тоже хорошо: « пока Русанова не вернется – Х Русанова будет занимать ее место». И точка. И пойди против, объясни, что она творит. И ведь знает, в курсе. Ее ж всю с ног до головы по самые молекулы просветили, исследовали, проанализировали. И оставили все как есть. Отпустили. Крутись капитан дальше, носись с этой «гранатой».

Ералаш, какой то! – бухнул кулаком по сенсору и заорал в аудиофон экрана:

– Пацавичус, отставить променад! Ты еще шоколадом кибербелочек накорми, юный натуралист, мать твою!!

Видимо здесь брали измором, проверяли на стойкость организм. Закаляли физически. Оно понятно – что в голове – никому не интересно, главное сила и финансы, вернее, вся сила в финансах. Кто с финансами – тот силен – авторитет, кто силен – тот в финансах – востребован. А остальные отползайте. Как в Спарте недужных младенцев, вас скинут за борт.

И финал понятен. Спарта то уже была и благополучно исчезла, только память и осталась. Может, здесь она как раз то до таких масштабов разрослась? Она и есть точка отсчета, в которой произошло искривление?

Причем тут Стася?

Русанова подтягивалась на перекладине на автомате, думая о своем, чтобы тело не вздумало противиться, напоминать, что хозяйка в последнее время слишком плохо относится к нему, а потому не должна требовать от него многого.

– Быстрее пять дробь шестьдесят! – хлопнул рукоятью электрохлыста по спине сержант.

Капитан подтянулась последний раз и спрыгнула:

– Упражнение закончил.

– Бегом на строевые!

Стася вялой трусцой побежала к тем, кто уже показал свои способности на перекладине, уступая место следующему.

Началась муштра: декламирование устава курсанта и маршировка до упада, до синхронного, бездумного выполнения приказа. «Налево, направо, шагом ма арш!» « На месте стоять!» «Бегом ма арш!». «Выше колено, выше! Носок тянуть!»

Четыре часа этого маразма Стасю достал. За это время даже обезьяну можно было научить ходить строевым шагом!

И каждый день одно и тоже.

Разительные отличия от обучения дома и здесь. Будучи курсанткой у себя, Стася как и остальные изучала научные дисциплины, психологию, основу медицины, а не только разбирала оружие, бегала по плацу и изображала дрессированную обезьянку. Сейчас она почти ностальгировала по курсантской жизни.

Ей виделись цветущие сады за стеклом автопланера, что осваивали учащиеся, ровные беговые дорожки, травка на поле, вспоминались матчи по спортивным играм, жаркие дискуссии на тему парадигм и квазарного устройства вселенной, смех в столовой, когда один принес два подноса – на себя и на товарища и второй сделал тоже. Улыбчивые лица преподавателей, их терпение к любознательным студентам, внимание. Просторные аудитории, где шли интереснейшие дебаты и открывался целый мир. Мигание зеленой кнопки, оповещающей подъем не резким оглушающим и встряхивающим, вернее вытряхивающим из тела душу воем, а мягким зуммером на волновых частицах. А поддержка? Везде и всегда: бежишь ли кросс, подтягиваешься, сдаешь норматив по стрельбе, пишешь сочинение. Ей вспомнилось, как на первом курсе никак не удавалось подтянуться и она как груша висела на перекладине, моталась силясь приподнять непослушное тело. А за спиной скандировали: «ты можешь, Стася, ты можешь, ты сделаешь!» И ведь подтянулась. Раз, два, скрипя и сопротивляясь, тело начало слушать ее, постепенно подчиняться. И достижение свое, маленькое, мелкое воспринималось как гигантский прорыв, важный факт для всех!

Один за всех, все за одного – там было нормой, здесь о том не слышали, тем более не знали.

Поддержка?

Слабость!

Помощь?

Оплати!

Запнулся, упал – руку не протянут, обойдут и побегут дальше, как ни в чем не бывало.

И как накликала – один курсант запнулся во время бега, полетел под ноги другого. Тот лишь отпрыгнул и помчался дальше, следующие стали оббегать, отпихивая пытающегося подняться, толкая, перепрыгивая, кто на что горазд.

Стася автоматически перехватила парня за ворот, помогла подняться:

– Не ушибся? – и дальше побежала, мазнув взглядом по нашивке – пять дробь тридцать пять. И получила под колено от Сони, рухнула, услышав: должок!

Здорово, – оценила.

Попыталась подняться, но ее пихали как того, кому помогла она, один так вовсе оттолкнулся от ее спины, сваливая на поле. Мимо с равнодушной физиономией пробежал Тео, пять дробь тридцать пять умчался далеко, не оглянувшись. А Стася все пыталась подняться, падала, получала удары, поднималась, падала и только, когда последний боец просвистел мимо, смогла встать.

Каких прекрасных здесь готовят офицеров! Чудных личностей! – побежала прихрамывая за строем.

А что еще ждать от тех, кто тренирует только тело, кто кроме агрессивных забав не знает ничего? Восемнадцать часов занятий в день из них лишь час на принятие пищи. От двух до четырех часов муштра, строевая, шесть на мышцы: бег, тренажеры, подтягивания, спарринги с роботами и сокурсниками, четыре – на радость общения с оружием, два – на изучение технических средств и приспособлений, два на методы контроля, разведки, подавления и убийства гипотетического противника, и час на занятия по изучению устава, законодательной системы Федерации.

Хотя на последние можно было затратить от силы час за все пять с половиной лет обучения. Потому что постулировалось всего три права – рождаться, жить и умирать, с поправкой первого, строго для гражданина правительственной зоны, и миллион обязанностей для всех.

«Бесценный» документ.

И все остальное – песня. А выходной, один на десять дней в таком режиме – уже гимн. Кто дожил – герой.

Она не мечтала, резона в «героизме» не видела.

Ее больше волновало, как найти своих. Что с ними, живы ли, целы, где находятся? А еще нужно было срочно что то придумывать с картой, чтобы поесть. Стася уже еле ноги передвигала и понимала – долго так не протянет, а путь Гаврика не ее вариант. Расспросить Тео? Тот насторожен как ворующий сметану кот. И вообще, опасно любопытничать. Здесь каждый друг на друга смотрит как на потенциального лазутчика и врага, стучит по каждой мелочи. Остается лишь удивляться, что Стасю еще не засекли и радоваться, что пусть не очень бодро и возможно, не совсем что нужная, но информация в центр поступает. И пусть еще день, два таким вялым темпом и по крупице новостей, но кто знает, может быть, они сыграют важную роль. Ребятам там видней, они сложат, смогут. С одной плоскости, снизу из глубины, реально не оценишь, в объеме не увидишь, а предположения могут оказаться однобокими, надуманными. Факты нужны, не мысли и эмоции.

– Строй стой!!

Курсанты останавливались, по инерции еще пробегая шаг, два. Начали выстраиваться, восстанавливая дыхание. Последней Стася подползла, но место в конце цепи занять не успела – сержант подозвал.

– Почему отстали от строя, пять дробь шестьдесят?!

Ну, и какой ответ он хочет услышать? – вытянулась Стася.

– Я спр рашиваю: что помешало вам пр рийти пер рвым?!… Молчите?! Что скажут ваши товарищи?! – уставился на цепь курсантов. Те дружно выдали:

– Позор!!

– Тот кто позорит своих товарищей, позорит академию!

– Да!! А!! – пронеслось бездумное согласие по рядам.

– Пять дробь тридцать пять, выйти из строя!! Вам предоставлена честь преподать урок своем товарищу и защитить честь доблестной академии и всего состава пятого курса!!

– Да здравствует Федерация! – гордо выпятил тот грудь, вытянувшись по струнке и принял из рук сержанта электрошлыст.

В этом было что то опереточное, фальшивое, но явно продуманное. Не кого то, а именно того, кому Стася невзначай помогла, вызвали «оказать честь». Назидательная порка для тех, кто вдруг захочет поступить как она и протянуть руку, поддержать.

Русанова вздохнула: что ж, вполне закономерно, все четко по системе программирования безликой, бездумной, а значит, послушной массы. Оно и, правда, зачем неприятности? Ведь вздумается одному подумать, да не дай Бог высказаться, второму задуматься над сказанным, пойдут гулять революционные идеи, поднимут головы недовольные. Возникнет смута, смена режима, начнется посягательство на власть и теплые места, давно забитые, распределенные по приближенным персонам на века вперед.

Стася сунула руки в карманы, сжав их в кулак и, повернулась спиной к курсанту: давай малыш, поработай на благо Федерации себе подобных.

Тот бил несмело, неумело, а может, специально выстраивал удары так, что не повреждал кожу – оставляя лишь неприятное ощущение ушиба.

Проснулась совесть? Бред, конечно, но если не увериться в него, недолго возненавидеть каждого здесь. Нельзя забывать, что какими б они не были, но это люди. Иначе их не станет вовсе.

Душа болела больше, чем спина, и гнуло голову в раздумьях и от сожаления по этим изуродованным существам. Стася не знала, как помочь им, не знала нужна ли помощь им, но понимала – так неправильно, нельзя? Они не ропщут, без всяких противлений играют в жизнь по тем правилам, что им в умы втравили. Иной жизни, не видя, не зная, им трудно измениться – ориентиров нет. Поэтому судить их нельзя, а менять нужно осторожно.

У меня горячка, – качнула головой и вспомнила белесые шрамы Чижа Тео. Вот они откуда.

– Встать в строй!!

Экзекуция окончена?

Стасю шатало и приказали бы сейчас опять бегом или отжаться – просто бы упала и не встала. Но приказали – разойтись.

Она не верила, стояла, покачиваясь, как молоденькая ранетка на ветру, и пыталась избавиться от тумана в голове. Ей помогли: «сердобольный» курсант хлопнул по спине и как ожег, засмеялся, удаляясь с плаца. И женщина за ними, радуясь, что чувствует боль, а значит, еще жива.

Голову бы под холодную воду засунуть, чтобы вовсе очнутся, прояснить сознание.

– Занятия по погрузчикам отменили, – услышала как через стену. – Почти два часа свободы!

Ура, – согласилась и направилась прямиком в сектор пятого курса, в санкомнату.

Теофил следовал за Стесси по пятам, на всякий случай. Он решил сам охранять Богов от Демона, взять его измором и выпытать местонахождение настоящей Стаси. Баллады о прекрасных девах, похищенных драконами, крепко вошли в его сознание усилиями матушки, и он готов был следовать их сюжету, твердо уверенный теперь, что сказания о злых чарах, драконах – слугах нечистого и привратников ада – не вымысел. Однако предмет его слежки исчез с поля зрения, закрыв дверь в свою комнату и, Теофилу ничего не оставалось, как топтаться поблизости.

Его внимание привлекла ниша с блестящими ободками, светящимися линиями кругов и прямоугольной черной штучкой, выступающей над плоскостью стены.

– К ко офе, – с трудом прочитал он над одним из светящихся кружков. Это ни о чем ему не говорило. Язык Богов как и их алфавит, благодаря Высшей помощи в виде черной пуговки для уха он выучил, но ориентировался в нем еще плохо. Слишком много незнакомых слов, непонятных для него определений.

Граф начал читать дальше, водя по маленьким букашкам букв пальцем:

– Мооор с. Ага? Эль? Сбитень?… Мооо лооо кооо.

И смекнул – речь идет о напитках. И размечтался – хорошо бы принять кубок вина, в крайнем случае, сидра. Только как?

Пальцы пробежали по кружкам, надеясь тактильным способом понять, как получить желаемое. О сенсорах граф слышал от лингвоанализатора, но суть и смысл остался для него недосягаем… Пока он не получил урок.

Автомат согласно требованиям начал выдавать один за другим одноразовые стаканы со всеми означенными в его списке напитками. Причем скорость их воспроизведения значительно опережала скорость потребления.

Стакан кофе был опорожнен с трудом – кисловато горькая настойка графу не понравилась и он порадовался, что умная «стена» это поняла – выдала ему стакан с красноватой жидкостью. Однако – не вино, но весьма, – продегустировал Теофил и залпом выпил, увидев следующий стакан.

Молоко он не просил, но как вернуть его обратно не знал и выпил, уже давясь. И тут же схватил следующий стакан с той же молочно белой, но уже густой и пенящейся жидкостью, чтобы идущий следом «кубок» не был вылит на пол. Но только взял, как увидел третий. Взял третий – вылез четвертый.

Рук уже не хватало, в горло не шло, куда ставить, как вернуть гостеприимной «стене» ее дары и уговорить остановиться – он не знал. И лишь как акробат, придерживая, выпивая и беря следующее угощение, смог провести по кружкам вновь, надеясь тем остановить подношения. Но упрямая «стена» продолжила его кормить.

– Хватит! Молю, остановитесь! – взвыл граф, не удержав стакан с коктейлем. Ниша фыркнув выплюнула в него стакан с кефиром, потом с настойкой шиповника. Квас разлился по полу у ног.

Граф в ужасе начал водить, жать и хлопать по панели кружков, уговаривая машину остановиться. Но та выдавала нагора стакан за стаканом, видно решив по доброте своей завалить Локлей ими с головой.

Иштван и Николай невольно притормозили увидев Локлей заглядывающего в нишу для подачи напитков и уговаривающего ее остановиться.

– Хм, – переглянулись Пеши засмеялся, сообразив по несчастной физиономии мужчины, что тот не может справиться с автоматом.

– Напились граф? – хлопнул его по спине и нажал кнопку отмены.

Локлей выпрямился, с тоской и благодарностью уставившись на «зеленого».

– Н да, – только и выдал Чижов, оценив ущерб, нанесенный внешнему виду мужчины. Пятна кефира на рубашке, разводы кофе и клубники по все одежде, под ногами лужа из смеси всевозможных напитков и настоек, туча валяющихся стаканчиков.

Куда сердиться на несчастного?

Какой соперник?

Недоразумение в метр семьдесят и больше ничего.

– Вы что хотели то, граф? – прищурился Иштван, с трудом скрывая смех.

– Познакомиться, – протянул расстроено. Оглядел себя с тоской: куда теперь в таком виде? И какой конфуз, какое унизительное положение? – Я растоптан, обесчещен.

– Ну, уж, – хмыкнул Иштван: ой, дремучесть непролазная! – Пойдемте, смоем водой бесчестье. Я познакомлю вас с еще одним устройством.

Граф отшатнулся, с ужасом уставившись на мужчину: не надо!

– Это не больно, – хохотнул тот. – И более приятно, чем кефир в лицо. Коля, ты иди, а я графа в душевой прополощу, – подмигнул товарищу. Чиж улыбнулся, еле сдерживаясь, чтобы не рассмеяться.

Мужчины разошлись: Николай направо – к комнате Стаси, Иштван налево – в сторону душевой в раздевалке за бильярдными столами.

Чиж замер у дверей на пару секунд и несмело постучал. Вошел не ожидая приглашения.

Женщина расхаживала по комнате в глубоких раздумьях и то ли действительно не заметила посетителя, то ли намеренно игнорировала его.

– Стась, что происходит? Что с тобой? – попытался ее обнять Чиж и… вылетел в коридор.

Мужчина сидел на полу, не понимая, как упал и смотрел на грозную женщину, что сейчас была похожа на кого угодно, только не ту Стасю, что он знал.

– За что? – растерялся и разозлился. Вскочил. – Отдых закончился, капитан приказал встать в строй. Так что придется тебе показывать свое мастерство в спорт зале Нестеренко, а не мне, – процедил, чувствуя, что недалек от желания схватить Русанову и встряхнуть, чтобы хоть немного вправить извилины. – Понятия не имею, что происходит, но запомни, я тебе не мальчик для битья и не собираюсь терпеть подобные выкрутасы. Капризничаешь? Не нужен? Удачи! Томных вам менуэтов с графом!

Развернулся и пошел прочь, бросив через плечо грубо, зло:

– И ножками шевели – занятия уже начались!

Стесси посмотрела ему вслед и поняла вдруг, что ей нужно сделать – убрать его.

Убрать здесь, тогда возможно он уберется там и она сможет вернуться, перестанет жить в этих жутких условиях, в окружении неотесанных, невидящих дальше собственного носа мужланов.

Чиж просвистел мимо Иштвана и Теофила, чуть не сбив обоих с ног. Мужчины проводили его недоуменными взглядами. Пеши хотел остановить, спросить что случилось, но лишь успел рот открыть и руку протянуть: подожди! Локлей же повернул голову в сторону застывшей в коридоре Стесси и сразу понял – она опять выказала свою нелюбезность к мужчине.

Почему он? – в какой раз озадачился граф.

Не твое дело, – прошипело в ответ.

Ты ненавидишь его. За что?

За то, что он есть. И не лезь – раздавлю, – прищурила полыхнувшие злостью глаза и проплыла за Николаем на выход.

Пеши и Локлей нехотя пошли за ней.

– Что у вас с Николаем происходит? – полюбопытствовал мужчина, но в ответ и взгляда не получил. На графа глянул и вовсе насторожился – тот явно чувствовал себя неуютно в одной кабинке лифта с женщиной, старался даже не смотреть на нее. Протирал взглядом носки своих ботинок и, судя по хмуро озабоченному виду, мучился разгадкой какой то тайны.

Иштаван решил внимательней приглядеться к «треугольнику». Уж больно странные в нем отношения, не менее настораживающие, чем происходящее в группе, и объяснений этому, чувствовал, иначе он не получит.

Глаза открылись, пелена пропала от ледяного душа.

– Хорошо, – подбодрила себя, стряхивая воду с лица, волос. Уставилась на свое отражение в зеркальной мути. – Красота, – оценила с усмешкой. – Полевой фантом!

Но даже в этом есть свои плюсы – сейчас ни один самый зоркий не углядит в ней женщину. Полная маскировка! От шикарной гематомы на носу и синих кругов под глазами до висящей на плечах рубашки, в которой наглухо потеряны все достопримечательности пола.

– Чистокровный Станислав!

– Ста ас! – ввалившись, развел руками Соня, приветствуя ее как будто долго не видел. За ним шел Стриж и Шатун. Остановились в проходе, поглядывая на товарищей и, Стасе стало ясно планируется вытряхивание долгов, в чисто «дружеском» варианте.

Она выключила воду и развернулась, приготовившись к отпору.

– Когда долг вернешь? – прошипел курсант.

– В следующей жизни.

– Кинул да? Друга? А чем это несет?! – скривился закружил вокруг нее куражась. – Асуром! Так ты на него спустил мои чеки? Хорош хоть любовник?

Вопрос завел Стасю в тупик: « я явно что то пропустила», – нахмурилась.

– Может тогда он и заплатит? Ты б сказал, Стас, какие проблемы? Мы бы поняли. А то крутишь, игнорируешь нас. Брезгуешь? А асуром не брезгуешь?

И замахнулся. Кулак пошел снизу, целясь в живот. Стася отодвинулась и пропустила конечность. Костяшки с треском и хрустом врезались ограждение раковин, парень вскрикнул и закрутился на месте, сжав другой рукой травмированную кисть.

– Больно, да? – фальшиво удивилась женщина. – Не пластик, – постучала по поверхности. – Ты бы головой еще сюда вписался. Звону бы было о.

Соня вспрыгнул, пятка пошла Стасе в лоб, но встретилась с рукой и промахнулась.

Стриж и Шатун пошли с двух сторон. Один сделал обманное движение, второй напал всерьез, и кулак у него не слабый – лететь бы челюсти в раковину, но Стася нырнула вниз, прошла меж парнями и локтем ударила в позвоночник Шатуна, перехватила другой рукой за шею и подставила его под удар Стрижа. Нокдаун. Шатун выбыл, осел на колени, мотая головой. Женщина оперлась ему на плечи и, сделав вертушку ногами, отправила к стене Соню. Шатун не сдержал равновесия и приложился лбом в раковину. Бам с! – съехал на пол.

Соня оттолкнулся от стены, Стриж пошел с другой стороны тараном, решив зажать Стасю и расплющить. Главное в этом приеме вовремя уйти – не рано и не поздно. Рано – тактику сменят, успеют, поздно – попадешь под пресс, как минимум зацепят. Старый прием, отработанный еще на третьем курсе, опасный для необученного противника и для нападающих, если те имеют дело со знающим – Русанова ушла легко и вовремя, но не далеко: в тот миг, когда парни соприкоснулись, она столкнула их лбами, рубанув по шеям. Хруст носов, брызги крови, Стриж еще и губу прикусил. Взревел и развернулся, чтобы снести вражину кулаком. Но лицо перекосило так, что один глаз почти не видел, да и эмоции в контактных боях, плохой советчик. Стася не стала парировать, а попросту отпрянула в сторону Сони, зажавшего свой нос, под дых локтем толкнула. Стриж пролетел мимо даже не задев женщины и влетел бы в дверь с разбегу, но как назло в этот момент в душевую вошел Тео и обеспечил своей грудью мягкую посадку голове Стрижа. Рев, разворот и тот понесся вновь на абордаж.

Шутить ни времени нет, ни сил – вымотал ее спарринг.

Стася в последний миг отклонилась и вложила в удар по спине все силы что остались. Стриж впечатался в раковину животом. Охнул, согнулся и оставил вмятину в зеркале лбом, но не угомонился. Пришлось ткнуть под челюсть пальцами, вывести из строя надолго.

Тут Шатун попытался встать. Стася заняла стойку, готовая ударить кулаком в лицо, но парень оказался разумным, ладонь выставил: все, закончили, я не при делах.

– Похвально, – перевела дух – самой бы лечь и чтобы минут двадцать никто не трогал, даже мимо не шуршал. А лучше на час залечь или на сутки.

Парень вытащил карту и протянул:

– Мир.

А пожалуй эту карту не зазорно взять, – смекнула Стася. Взяла. Следом фрэш протянул Соня:

– Я тоже пас.

– Ладно.

Тот рванул к умывальнику прямо по товарищу, начал спешно смывать кровь с лица и вправлять нос. А Шатун ощупал карманы Стрижа, достал пачку карточек и подал белую Стасе:

– В расчете.

– Подходите если что, – отмахнулась вяло и потащилась прочь, надеясь доползти до столовой и поесть наконец то впервые за несколько дней. Тео на пару секунд задержал ее, не сразу освободив дорогу. Посмотрел сверху в низ на женщину, потом на приводящих себя в порядок парней и нехотя отодвинулся. Замешательство в его глазах ничего Стасе не сказало. Она даже не задумалась – сил просто не было. И цель другая – подкрепиться.

– Проводить? – услышала вдруг.

Чудеса! – покосилась на Филосова. Выставила карту, зажав меж пальцев: на, ты этого хотел?

– Да ладно, – буркнул, будто через силу. – Мне все равно туда же.

– Куда?

– В столовую.

– Попутчик, значит, – усмехнулась и чуть не рухнула. Тео поддержал. Миг и словно смутился, сам себя отдернул – выпустил Стасю. – Спасибо.

Парень покосился и задичился, нагнал на лицо хмари.

– Забодал уже со своим «спасибо». Что за слово заморское? Откуда выкопал? Пантуешься все, – проворчал.

– Спасибо – спаси Бог, благодарю – дарю благо, – пояснила вяло. Промолчать бы, силы поберечь, да не могла.

– Ты и даришь? – поморщился не веря. Недоволен был – чего полез? Чего от фрэша отказался? За каким сопровождать вызвался? И главное – кого?!

Злился на себя и не замечал, что не идет – плетется рядом со Стасом, готовый поддержать, если тот падать будет. Шатало того, будь здоров, удивительно, что вообще идти мог, а что дружков своих уложил – вовсе чудеса. Только их не бывает, это точно. Значит не спроста свои грызться начали, смысл в том есть. Другое, что Тео пока его не понять, но он подстраховался, стоп визуал приобрел, так что во всеоружии. Пусть только Стас в его сторону дунет – тут же уберет. Хватит терпеть.

А что они вместе сейчас идут, вроде как друзья, даже на руку. Почти рекламная акция – мы помирились! Пусть потом докажут, что Тео помог «дружку» уйти. И мысли не возникнет.

Стаса качнуло на повороте и Тимофей придержал того, ладонь нечаянно легла на талию. Всего одно мгновение, одно касание, и парня как током прошило фантастической догадкой, от которой даже ладони вспотели. Он потер их о бедра не веря самому себе, покосился на Аржакова – да нет же, Стас это. Вон и родинка на шее за ухом… Но какая тонкая талия, изгиб плавный – женский!… Может, показалось? Показалось…

Ладонь же сжалась в кулак, храня память секундного прикосновенья.

– Ты это… – занервничал, а что сказать хотел, еще не придумал. – Стас…

Стася отмахнулась – она увидела Гаврика, который дежурил на своем привычном месте у столовой, и направилась к нему, сунула в руку одну карту.

– Это…чего это…

– Иди, – кивнула в сторону залы. Парень обалдело посмотрел на нее и сорвался с места. Тео постоял, глядя ему вслед, головой качнул:

– Повезло, дураку. Всех одарить решил? «Дарю благо», – передразнил.

– Что можно на этот пластик? – выставила Стася картонку.

– А ты не знаешь? – взгляд Филосова был пристальным, слишком въедливым, чтобы не заметить, не насторожить.

– Забыл! – отрезала.

– Да?… На фрэш ты можешь питаться в столовой номер два два дня…

– Ipi?

– Час.

– Достанешь?

– На сегодня?

– Да.

– Ладно.

– Спасибо.

Тео поморщился и пошел в столовую.

Вторая зала была много хуже первой. Маленькие столики, неудобные, допотопные выдвижные табуреты. Один плюс – народу мало. Трое курсантов, незнакомых ей, и Гаврик.

Стася пробежала взглядом по ряду наименований блюд, не нашла ни одного знакомого ей и набрала наугад, куда палец ткнул. А потом зависла над подносом, изучая полученное и пытаясь определить, что чему соответствует. Наименования не сходились с видом, вид с пищей.

– Это едят? – с долей недоверия и испуга спросила у Тео. Тот одарил ее хмурым взглядом, забрал свой поднос и двинул к столу. Женщина за ним. Расположилась напротив, оглядела его пищу – тоже не деликатесы и смело сунула в рот ложку с суспензионной массой серого цвета. И так и осталась сидеть с пищей во рту, не зная умереть ли лучше с голоду самой или отравиться этой едой? Проглотила с трудом и уставилась на Тео:

– Это молотый пластид?

– А ты хотел ханьям из омаров?

– Не до жиру в общем то, – передернулась. – Но не до такой же степени, чтобы химическую таблицу есть?

– Нормальная пища, – заметил, уминая пластичную массу цвета тины. Стася поковырялась в своей порции, попробовала другое блюдо, напоминающие видом жаренные водоросли и чуть не подавилась. Запечалилась над пищей, оставив ложку.

– А а?… Можно состав узнать? После этого вообще, живут? – морщась, покосилась на суспензию в своей тарелке.

– Биологически активная барацелла. Сытно.

– Ага?… Это единственные требования к пище?

– Слушай, чего ты хочешь? – прошипел. – Не нравится, иди в соседний зал: один фрэш, один обед. Какие проблемы?

– Жить хочу, – призналась.

– Животик нежный? – скривился презрительно. – А по мне, вкусно. Не голодный ты. С голодухи тебе бы это райскими плодами показалось. У нас в зоне и такое редкость 80 % синтетического суррогата сои, а здесь только 20 %, остальное натуральный соевый белок с биовитаминными добавками. Нормально.

– Угу, – с тоской посмотрела на пищу и взяла ложку: извини желудок. Всплакнем потом вместе. – Ты пироги вчера ел.

– На ужин иногда дают. Бонус.

– Н да?

Подумала и начала есть, не глядя запихивая в рот неприглядную массу. Жуть, но выбора нет.

– Все равно, жуки вкуснее, – заметила, вспомнив, как патруль застрял в мезозое и они с Иштваном наловили огромных жуков, Сван для прикола испек их и попробовал. Ребята кривились, а Стася решилась – вкусно. Почти как креветки.

– Жуков ел? – удивился Тео, мотнул головой. – Ну, у вас свои завороты. Натуралы.

Не сказал – выплюнул. Стася загрустила:

– Завидуешь?

Парень есть перестал, уставился на нее зло:

– А ты как думаешь? Наряд такой, наряд сякой, бантики, значечки, серебряное напыление, алмазное, золотое. Утка в клюквенном соке, устрицы под вино, вино под шоколад, серьга под кольцо, татуировка под цвет трусиков, трусики под цвет глаз, планер под сапожки, сапожки под бантик любимой собачки. Это же какие задачи решаете! Это ж, какие трудности преодолеваете!… А мы быдло, у нас все просто: одет – радуйся, покушал – повезло, родные живы – счастлив. И никаких заморочек.

Стася подавлено посмотрела него:

– Извини.

– Да пошел ты со своим «извини»! – процедил и в стакан с желтой жидкостью уткнулся.

– Я не хотел на больное давить. Мне другое интересно, ты вот жил несладко, на суров в обиде, а сам в их ряды встал. Логика где?

– Ты дурак, что ли? – не понял Тео. – Что ты идиота из себя изображаешь? Будто ты не знаешь, что нет у асуров другого шанса вылезти. А мне знаешь, в зоне как остальные подыхать не хочется. И поэтому я вылезу, понял? И ты мне не помешаешь, и дружки твои гнилые. И стану офицером. Стану!

– А потом? – спросила с грустью.

– Что потом? Потом стабильность: работа, обеспечение, жизнь в гражданской зоне, повезет – в правительственной. Я всю жизнь на обучение в академии копил. Ничем не гнушался, за любую работу хватался, на всем экономил. Два года поступал. Два! Поступил. У меня все рассчитано, мне, в отличие от тебя, надеяться не на кого. И лишних чеков у меня нет. Их ровно до конца обучения, и я лимит не превышу. Я не хочу, понял, не хочу гнить в утильзоне, не хочу быть утилем, не хочу, чтобы дети мои были утилем. И поэтому я своего добьюсь.

Кого он уверял? Ее ли?

– У тебя подруга есть? – спросила вдруг Стася. Парень моргнул, замер и вот пятнами пошел, заерзал:

– Это у тебя их вот, – рубанул дрогнувшей рукой у горла. – А мне не до этой ерунды. У меня на них чеков нет… Потом. Стану вот офицером, заработаю, накоплю и заведу семью, ребенка.

Он нервничал и Стася не могла понять отчего. Из за отсутствия чеков на подружку? Глупо. Понятно, что девушке внимание уделять, а судя по торговым отношениям по любому поводу, ясно что внимание здесь рассматривается сугубо в подарочно – финансовом обеспечении. Но разве нельзя просто встречаться, общаться? Разве не главное видеть друг друга, слышать, помогать, знать, что любимый здоров, счастлив, рядом, что ты любима, ты нужна? Какой еще нужен подарок?

– Скучно, – поморщилась. Получать подарки приятно, но что они по сравнению с пониманием, обществом любимого?

– Избалованный ты. Тебе вон весь визуал оборвали твои подруги, а ты хоть бы одной ответил.

– Возьми да ответь за меня, познакомься.

– Я консервативен, мне такие подруги не нужны, – скривил рожицу.

Теперь Стася пятнами пошла, от стыда и ужаса чуть под сиденье не провалившись – дошло что она – мужчина, встречается с мужчинами. И здесь так бывает!

Мама! – глаза стали огромными.

Русанова поспешила сунуть в рот пищу, склонив голову почти до подноса.

Это не реальность – это дурная ирреальность!

Мужчины как женщины, женщины как мужчины, суры – асуры, зоны, финансы, плата за рождение, обучение, создание семьи, академия агрессивных тупых вояк как вершина всех достижений, билет в нирвану – военизированная тоталитарная колония неандертальцев!

– Значит предел твоих мечтаний карта и звание офицера? – уставилась опять на парня.

– Цель, – поправил. – А еще раз обзовешь, ударю.

– Разве обозвал? – нахмурилась не понимая.

– Мечтают слабаки, трусы и неудачники. А я сильный и удачливый!…

– Потому что экономный, – кивнула. Смысл переубеждать?

– Расчетливый.

– Да хоть финансовый, – не сдержалась. – Другое показательно: суров ругаешь, а сам одним из них стать желаешь. И нет тебя. Суры – асуры – частности. А факт в том, что нет ни тех, ни других – есть люди, одни успешные, другие нет. А успех – карты. Вот эти маленькие финчи, – покрутила белую карту в пальцах, разглядывая «чудо» технического прогресса, ее вершину. – Она заменяет вам все, даже душу, она ваш разум, ваш руководитель. Ничего у вас нет, даже самих себя, вы обычные рабы. И как рабов распределяют, как называют, значения не имеет. Раб он и есть раб, и идеология и мышление у него рабское. Один на плантациях работает, другой в доме убирает, а хозяин бамбук курит и умело меж собой двух рабов стравливает, одного манит, другого злит, потом местами меняет. Удобно. Пока меж собой грызня идет – общее не видно, задуматься не когда. Когда финч, фрэш единственный Бог – интеллект, духовность и моральный кодекс уже не нужны. Он все заменяет. Он ваши души покупает и продает. Офицером стать хочешь? Станешь, не сомневаюсь. И будешь молодых муштровать, сквозь эту прессовку пропускать, как сам сквозь нее проходил. Пять лет! Пять лет убить, чтобы потом помогать убивать другим. Всю жизнь положить на эту тупую частотную хрянь! – шлепнула карту на стол. – Ничего ты не изменишь, став офицером, ты и понятия не имеешь, что такое настоящий офицер. Солдафон ты, и дети у тебя солдафонами будут, и внуки. Потому что папаша будущий далеко не их будущее строил, а в прошлом буксовал, не радость им готовил, а эшафот мастерил. Ты бы человеком для начала стал, своей головой думать научился, свою цель нашел, а не пер как баран со стадом к указанному водопою и на бойню.

Все таки политика, – смекнул Тео: решили меня по статье неблагонадежности выгнать, чтобы сразу все данные стереть и на рудники в дальний угол галактики отправить.

Обломишься!

– Все? – спросил спокойно.

– Нет. Я бы много тебе сказал, да не поймешь – мозг не тренирован, клетки атрофировались. А и зачем они, правда, главное фрэш, финч, – почти пропела названия. – Будет у тебя этих карт много, много, закопаться можно. И будите вы с ними жить душа в душу, а умрешь – тебя не вспомнят, но они останутся. Такие красивые, такие милые твоему сердцу беленькие пластиковые хрянечки, предел человеческих стремлений, «великое» достижение человеческой мысли. В одной красивая вещь, в другой планер, в третьей сочный бифштекс, в четвертой дом на горе, в пятой – приговор для врага, в шестой таблетка от головной боли и старения… Жаль от жадности таблеток нет, как нет их от корысти и полости да глупости. А еще, открою тебе великую тайну – нет карт на свет солнца, запах цветущей яблони, ветра в лицо, улыбки любимой, как нет чеков на верность, любовь, счастье, уважение, дружбу бескорыстную, радость матери и смех ребенка. Вот на все есть, а на это нет!… А и правда, зачем тебе радость матери…

Тео вскочил и ринулся прочь, закаменев лицом. Но не дошел до выхода, развернулся, вернулся к столу и навис над растерявшейся Стасей:

– Моя мать… моя мать была утилизирована, во время очередной зачистки, – прохрипел с перекошенным лицом, полными скорби глазами. В них слезы стояла злость и такая боль, что Стасе плохо стало: побелела, онемела, перед глазами поплыло. Пока в себя приходила – парень ушел.

Русанова долго сидела, обдумывая услышанное. Ковырялась в том, что называлось пищей, заставляя себя, есть и давилась. Надо кушать, восстановиться, а не могла – перед глазами четко вставала картинка убийства матери и растерянность, горе одинокого мальчишки. А следом вставали те дети – сироты, которых довелось ей видеть. И было до слез жалко, что помогала она капле в море.