"Нагие и мёртвые" - читать интересную книгу автора (Мейлер Норман)8На следующее утро Хирн проснулся, чувствуя себя вполне отдохнувшим. Он повернулся и, не вылезая из-под одеяла, стал наблюдать, как над восточными холмами, которые были отчетливо видны и, казалось, вставали прямо из воды, поднималось солнце. Во всех лощинах и долинах стоял утренний туман. Хирну казалось, что отсюда он может увидеть все вплоть до восточного побережья острова, удаленного на сотни миль. Один за другим просыпались и остальные. Крофт и еще несколько солдат скатывали свои одеяла, а двое или трое возвращались из кустов. Хирн сел, пошевелил пальцами в ботинках и подумал: не сменить ли ему носки. Он захватил с собой другую пару, но она сейчас тоже была грязная. Пожав плечами, он решил, что менять нет смысла, и начал надевать краги. Рядом ворчал Ред: — И когда только проклятые интенданты научатся делать другие краги? — Он пытался сладить со шнурками, которые сморщились и засохли за ночь. — Я слышал, что вскоре введут высокие ботинки, как у парашютистов. Тогда крагам конец, — заметил Хирн. Ред потер подбородок. Он не брился с момента выхода в разведку, и у него появилась светлая щетина, уже основательно грязная. — Мы их не увидим, — продолжал Ред. — Проклятые интенданты наверняка зажмут их. — Ну, ну, ворчун, — улыбаясь сказал Хирн. Из всего взвода Ред казался единственным, с кем можно было подружиться. Умный парень. Только к нему трудно подойти. Под влиянием порыва Хирн сказал: — Послушай, Волсен… — Да? — У нас не хватает капрала, даже двух, пока Стэнли с Уилсоном. Хочешь исполнять обязанности капрала, пока мы в разведке? А когда вернемся, можно будет закрепить это на постоянно. Это был правильный выбор. Ред пользовался популярностью среди солдат и смог бы выполнять обязанности капрала. Хирн был несколько смущен, когда увидел на лице Реда полное безразличие. — Вы мне приказываете, лейтенант? — Голос Реда был спокоен, хотя немного резок. «Что это такое с ним?» — подумал Хирн. — Нет. Конечно нет, — сказал он вслух, Ред почесал руку. Неожиданно он почувствовал, что предложение Хирна взбесило его, он это понял по тому неясному беспокойству, которое на мгновение охватило его. — Мне не нужно никаких одолжений, — пробормотал он. — А я и не делаю тебе никаких одолжений. Ред ненавидел лейтенанта, этого высокого парня с фальшивой улыбкой, который постоянно напрашивался на дружбу. И почему он не оставит его в покое? На мгновение Ред поддался соблазну этого предложения, у него даже появилось какое-то приятное ощущение в груди. Но если он примет его, это наверняка будет крахом. Они заманят его в ловушку, и он вынужден будет выполнять свои обязанности надлежащим образом, а это значит постоянно враждовать с солдатами взвода и подлизываться к офицерам, сотрудничать с Крофтом. — Поищите другого простачка, лейтенант. Это привело Хирна в ярость. — Ладно, будем считать, что я не предлагал тебе этого, — пробормотал он, едва сдерживаясь. Они явно ненавидели его; они должны были ненавидеть его, и с этим ему придется смириться на все время действия разведгруппы, Хирн вновь взглянул на Реда. При виде его изможденного тела, усталого лица и обветренной красной кожи гнев Хирна начал быстро улетучиваться. Мимо прошел Крофт. — Не забудьте наполнить фляги до того, как мы выступим, — приказал он солдатам. Несколько человек направились к небольшому ручейку на другой стороне лощины. Хирн осмотрелся и увидел ворочавшегося под одеялами Мартинеса. Он совсем забыл о нем и даже не знал, какие сведения он принес. — Крофт! — удивленно воскликнул он. — Да, лейтенант? — Крофт открывал паек для завтрака. Отбросив в сторону пустую картонную упаковку, он направился к Хирну. — Почему вы меня не разбудили ночью, когда пришел Мартинес? — Все равно ничего нельзя было предпринять до утра, — ответил Крофт, растягивая слова. — Да? Ну хорошо. Но в дальнейшем предоставьте мне право судить об этом. — Он пристально посмотрел в непроницаемые голубые глаза Крофта. — Что видел Мартинес? Крофт вскрыл внутреннюю вощеную упаковку пайка и высыпал содержимое. Чувствуя нервную дрожь в спине, сказал: — Перевал свободен на всем пути, который он прошел. Он думает, что, кроме тех японцев, которые напали на нас вчера, там больше никого нет, но и те сейчас отошли. Крофт хотел не докладывать об этом Хирну как можно дольше и даже надеялся, что этого вообще не придется делать. Сейчас он опять почувствовал нервный зуд во всем теле. За всем этим скрывалась тщательно вынашиваемая Крофтом идея. Он говорил, уставившись взглядом в землю, а когда кончил, повернулся в сторону часового на вершине холма, прямо перед ним. — Смотри в оба, Вайман! — крикнул он негромко. — Неужели тебе не хватило времени выспаться? Все это показалось Хирну подозрительным. — Мне кажется маловероятным, чтобы они ушли с перевала, — пробормотал он. — Да. — Крофт открыл маленькую банку ветчины с яйцами и аккуратно отправлял ложкой ее содержимое в рот. — Возможно. — Он снова уставился на свои ноги. — Может, нам следует попытаться пройти через горы, лейтенант? Хирн устремил взгляд на вершину Анаки. «Да, сейчас она выглядит привлекательно, — подумал он. — Наверное, можно было бы это сделать». Он решительно покачал головой. — Это невозможно. Было бы безумием вести солдат в горы, не зная даже, смогут ли они спуститься с другой стороны. Крофт невозмутимо посмотрел на Хирна. Его худое лицо стало теперь еще более изможденным, линии квадратного подбородка — еще более подчеркнутыми. Он выглядел усталым. У него была с собой бритва, но он не брился этим утром, и от этого его лицо, казалось, стало меньше. — Это вполне возможно, лейтенант. Я рассматривал гору со вчерашнего утра и обнаружил проход между скалами приблизительно в пяти милях к востоку от перевала. Если выступить немедленно, то через день мы сможем взобраться на эту чертяку. На лице Крофта было такое же выражение, как тогда, когда они рассматривали гору в бинокль. Хирн снова покачал головой. — Попытаемся лучше пройти через перевал, — сказал он. Разумеется, они были единственные, кто хотел попытаться пройти через юры. Крофта охватило смешанное чувство удовлетворения и страха. Дело было решено. — Хорошо, — сказал он, твердо сжав губы. Он встал и сделал знак солдатам подойти к нему. — Мы пойдем через перевал, — сказал он им. Солдаты глухо зароптали. — Прекратить шум! Это приказ. Добавлю к этому: сегодня надо быть как можно более внимательными. На удивленный взгляд Мартинеса Крофт ответил лишь неопределенным пожатием плеч. — А какой в этом прок, если нам придется пробивать дорогу через проклятых японцев? — спросил Галлахер. — Не скули, Галлахер. — Крофт осмотрел всех по очереди. — Выступаем через пять минут, так что поторапливайтесь. Хирн поднял руку. — Постойте, я хочу вам сказать кое-что. Ночью мы посылали Мартинеса разведать перевал, и он установил, что путь открыт. Можно надеяться, что он и сейчас открыт. — Солдаты смотрели недоверчиво. — Я обещаю вам одно, — продолжал Хирн, — если мы наткнемся на что-нибудь, на любую засаду, любого японца, то немедленно повернем обратно и вернемся на побережье. Ясно всем? — Да, — ответили некоторые. — Хорошо, тогда давайте готовиться. Через несколько минут они выступили. Хирн уложил свой рюкзак и взвалил его на плечи. Теперь он был на семь пайков легче, чем в начале пути, и это чувствовалось. Начавшее пригревать солнце бодрило и радовало. Когда они выходили из лощины, он чувствовал себя хорошо; настал новый день, нельзя было не надеяться на лучшее. Уныние и решения предшествующей ночи казались уже не имеющими значения. Он радовался, что обстоятельства складывались так, а не иначе. Разумеется, он пошел впереди колонны… Спустя полчаса лейтенант Хирн был убит — пуля пробила ему грудь. Он спокойно стоял во весь рост на выступе скалы, которая была обращена в сторону первой рощи, и уже собирался подать знак следовать за ним, когда японский пулемет открыл огонь. Хирн опрокинулся назад, в гущу собравшихся у уступа скалы солдат взвода. Потрясение было сильным. Несколько секунд люди стояли как окаменевшие. Потом они столпились под защитой скалы, укрывая голову руками. Над ними свистели пули из японских винтовок и пулемета. Крофт опомнился первым. Он просунул винтовку в щель между скалами и стал быстро стрелять по роще, прислушиваясь к глухим звукам падающих стреляных гильз. За ним пришли в себя находившиеся рядом с ним Ред и Полак. Привстав, они тоже открыли огонь. Крофт чувствовал глубокое удовлетворение и легкость во всем теле. — Давайте, давайте, отстреливайтесь! — кричал он. Его ум работал быстро. В роще было всего несколько человек, наверное меньше отделения, иначе они ждали бы, пока весь взвод не выйдет полностью на открытое пространство. Японцы просто хотели отпугнуть их. Итак, все в порядке. Он не собирается торчать здесь. Крофт бросил взгляд на лейтенанта. Хирн лежал на спине, кровь струйкой текла из раны, заливая лицо и тело медленно, но неотвратимо. Крофт вновь почувствовал облегчение. Он более не испытывал замешательства, не задумывался, прежде чем отдать приказ. Перестрелка продолжалась несколько минут, но вот винтовки и пулемет в роще замолкли. Крофт снова укрылся за скалой. Ошалевшие солдаты спешили отползти от уступа скалы. — Отставить! — крикнул Крофт. — Будем выбираться организованно. Галлахер, Рот, вы остаетесь здесь со мной, будем вести огонь. Остальные собирайтесь вокруг того бугра. Мартинес, ты поведешь их. — Крофт указал на возвышение, находившееся сзади. — Добравшись туда, вы откроете по роще огонь, а мы отойдем и присоединимся к вам. — Привстав на мгновение, он сделал несколько выстрелов из новой обоймы и, когда японский пулемет открыл ответный огонь, вновь бросился в укрытие. — Все в порядке, теперь — вперед! Солдаты уползли. Через несколько минут Крофт услышал, что отступившие открыли огонь. — Пошли, — прошептал он Галлахеру и Роту. Они двинулись и первые пятьдесят футов ползли на животе, а затем побежали. Проползая мимо Хирна, Рот мельком взглянул на него и на мгновение почувствовал слабость в ногах. Он тяжело вздохнул, у него потемнело в глазах, закружилась голова, но, преодолев приступ слабости, он снова пополз, потом побежал. — Ужасно! — пробормотал он. Крофт присоединился к остальным за холмом. — Все в порядке, теперь бросок. Будем продвигаться прямо вперед вплотную к скалам. Мы никого не собираемся поджидать. Он возглавил колонну, и все быстро двинулись в путь, сначала перебежками несколько сот ярдов, потом перешли на шаг, а потом снова рысцой. За час они преодолели пять миль по холмистой местности и высокой траве, нигде не останавливаясь, нигде не замедляя своего движения ради отставших. Рот уже забыл о Хирне, как, впрочем, и другие. Потрясение от второго столкновения с засадой притупилось под действием их лихорадочного отступления. Они ни о чем не думали, хотя в них накапливался протест, у всех тяжело вздымалась грудь, дрожали руки и ноги. Когда Крофт скомандовал остановиться, люди повалились на землю как мешки с песком, даже не беспокоясь о возможном преследовании их японцами. Если бы в этот момент их атаковали, они, вероятно, остались бы лежать в том же состоянии оцепенения. Один Крофт продолжал стоять. Он говорил медленно, его грудь тяжело вздымалась, но речь была отчетливой. — Отдохнем немного. — Он смотрел на солдат пренебрежительно, заметив тупость, с какой они слушали его. — Раз вы все так быстро выдохлись, я буду нести охрану сам. Большинство едва ли слышало его, а кто и слышал, был не в состоянии уловить смысла его слов. Люди лежали в изнеможении. Медленно они начали приходить в себя, дыхание становилось ровнее, в ногах вновь появилась сила. Однако засада и бросок опустошили всех. Утреннее солнце поднялось уже довольно высоко, стало невыносимо жарко, и солдаты изнемогали от зноя. Лежа на животе и положив голову на руки, они чувствовали, как с лица падают капли пота. Пока восстанавливались силы, мысль о смерти лейтенанта приходила им в голову лишь на одно-два мгновения. Она была слишком внезапна и как-то слишком отдалена, чтобы вызвать какие-то сильные эмоции. Сейчас, когда его больше не было, они с трудом представляли, что когда-то он был во взводе. Вайман подполз к Реду и улегся подле него. Лениво выдергивая один стебелек травы за другим, он совал их в рот, надкусывал и слегка разжевывал. — Забавно все это, — сказал он наконец. Было приятно лежать здесь, зная, что через час они будут возвращаться. Ощущение страха, испытанное во время засады, на время отступило. — Да, — пробормотал Ред. Лейтенант… Ред вспомнил хмурый взгляд Хирна, когда отказался от его предложения стать капралом. Мысленно он словно скользил по тонкому льду, и у него было смутное, угнетающее чувство, будто перед ним что-то непреодолимое и вместе с тем неизбежное. — Лейтенант был хорошим парнем! — выпалил неожиданно Вайман. Эти слова поразили Реда. Впервые он соединил в одно целое несколько своих стычек с Хирном и то, что осталось от него, — окровавленный труп. — Хорошим парнем? — повторил он с сомнением, ощутив где-то в глубине души страх. — Среди этих офицеров нет ни одного, кто заслуживал бы чего-нибудь другого, кроме проклятия! — выругался он. От прилива гнева его натруженные руки и ноги свела нервная судорога. — Ну, я не знаю, всякие бывают… — мягко возразил Вайман. Он все пытался как-то соединить в одно голос лейтенанта и цвет его крови. — Мне жалко даже плевка для лучшего из них! — яростно сказал Минетта. Он знал, что о покойнике плохо не говорят, и его смущало, что он нарушает это правило, но все же продолжал: — Я не боюсь говорить о том, что думаю. Все они подлецы. — Большие глаза Минетты под высоким лбом блестели от возбуждения. — Если для того, чтобы нам повернуть назад, потребовалась его смерть, то я на такую сделку согласен. — Им ничего не стоило послать его с нами в разведку, но с кем он мог воевать-то? А-а… — Он прикурил сигарету и осторожно затянулся, так как дым раздражающе действовал на его желудок. — Кто говорит, что мы возвращаемся? — спросил Полак. — Сам лейтенант сказал, — ответил Вайман. — Да, лейтенант, — задумчиво произнес Ред и перевернулся на живот. — Хочешь поспорим, что мы не возвращаемся? — продолжал Полак, ковыряя в носу. Было что-то запутанное во всем этом деле, чертовски запутанное. Этот Крофт… Ну и парень!. Голова!.. Как раз такой и нужен, настоящий бандюга. — А-а, — неопределенно высказался Вайман. На мгновение он вспомнил о девушке, которая перестала писать ему письма. Сейчас его не интересовало даже, жива она или нет. Какое это имеет значение? Он посмотрел на вершину горы и помолился про себя за возвращение назад. «Сказал ли что-нибудь Крофт об этом?» — подумал он. Словно в ответ на его вопрос появился Крофт, возвратившийся со сторожевого поста. — Ну, пора, ребята, давайте трогаться. — Мы возвращаемся, сержант? — спросил Вайман. — Прекрати болтовню, Вайман. Мы попытаемся пройти через горы. — Послышалось приглушенное ворчание недовольных и возмущенных солдат. — Кто-нибудь из вас хочет высказаться по этому поводу? — гневно спросил Крофт. — Почему бы, Крофт, нам не возвратиться? — спросил Ред. — А потому, что не за этим нас послали. — Крофт чувствовал, как его охватывает ярость. Теперь ему ничто и никто не помешает. У него появилось желание вскинуть винтовку и разрядить ее в голову Волсена. Чтобы сдержаться, он крепко сжал челюсти. — Пошли! — резко приказал он. — Или вы хотите, чтобы японцы опять встретили нас засадой? Галлахер пристально посмотрел на него. — Лейтенант сказал, что мы повернем назад. — Сейчас взводом командую я. Крофт смотрел на них, подавляя их своим взглядом. Один за другим солдаты начали вставать и нехотя поднимать свои рюкзаки. Они были слегка ошеломлены. Слова Крофта лишили их всякого желания возражать. — А-а, черт с ним! — услышал Крофт чей-то голос. Он усмехнулся про себя и презрительно крикнул: — Куча баб, а не солдаты! Все уже встали и собрались. — Пошли, — сказал он спокойнее. Под жаркими лучами уже поднявшегося солнца люди шли медленно. Через несколько сот ярдов они снова устали и побрели тяжело, в полном оцепенении. Фактически серьезно никто и не думал, что взвод мог бы так легко прекратить выполнение задания. Крофт вел их по маршруту, параллельному отрогам горы, в общем направлении на восток. Через двадцать минут они подошли к первой расщелине в могучих утесах у подножия горы. Отсюда вверх, к первым горным кряжам, косо поднималась глубокая лощина. От ее нагретых солнцем стен из красной глины исходил жар. Не говоря ни слова, Крофт свернул в нее. Взвод начал взбираться на гору. Их было теперь всего восемь человек. — Ты знаешь, этот Крофт идеалист, вот кто он такой, — сказал Полак Вайману. Замысловатое слово доставило ему мимолетное удовольствие, но это удовольствие сразу же улетучилось под влиянием трудного пути вверх по раскаленной глине. «Здесь что-то не так. Нужно поговорить с Мартинесом», — подумал вдруг Полак. Вайман вновь представил себе лейтенанта. В ощущениях, вызванных в нем второй засадой, наступил кульминационный момент. Еще не успев подумать как следует, опасаясь насмешек Полака, он промямлил: — Послушай, Полак, как ты думаешь, есть бог? Полак усмехнулся, подсунул руки под лямки рюкзака, чтобы не натереть плечи. — Если и есть, то он, без сомнения, порядочная сволочь. — О, не говори так. Взвод с трудом продолжал подниматься по горной лощине. Похотливый, подергивающийся рот, с левой стороны не хватает трех верхних зубов, хитрые жуликоватые глаза… Вероятно, ему не более двадцати одного года, но когда он смеется, кожа на лице морщится, как у пожилого человека. Крючковатый сломанный нос и длинная выдающаяся вперед нижняя челюсть… Карикатура на дядюшку Сэма, считал Минетта, и ему было как-то не по себе от этого. Откровенно говоря, Минетта опасался, что Полак умнее и хитрее его. Замок на входной двери, конечно, сорван, почтовые ящики давно похищены, торчат только ржавые крючки. В коридорах пахнет уборной; грязный кафель нижнего этажа впитал в себя запахи сырости от неисправного водопровода, капусты, чеснока и жира в забитых сточных трубах. Поднимаясь по лестнице, нужно держаться за стену, потому что перила сломаны и висят сами по себе, отдельно от лестницы, напоминая остов затонувшего корабля. В грязных углах снуют мыши, бегают выползшие на прогулку тараканы. Вентиляционная шахта, соединяющая ванные комнаты между этажами, забивается всякой дрянью и отбросами. Когда мусор наполняет трубу до уровня второго этажа, дворник сжигает его. Импровизированная мусоросжигательная установка. Дом в точности такой же, как и любой другой дом в этом квартале F за его пределами на территории не менее квадратной мили. Казимир Женвич (Полак), девяти лет, просыпается утром и скребет голову. Он садится на груду ватных одеял, расстеленных на полу, и смотрит на потухшую печь. Кроме него на полу спят еще трое детей, и он снова сворачивается клубочком, притворяясь спящим. Скоро проснется Мэри, его сестра. Будет расхаживать и одеваться, и ему хочется подсмотреть. Ветер ударяет в оконные стекла, и проникая сквозь щели, свободно гуляет по полу. — Господи, холодно как, — шепчет он брату, лежащему рядом с ним. — Она встала? (Брату одиннадцать лет.) — Скоро встанет. (Полак заговорщически прикладывает палец к губам.) Мэри встает, дрожа от холода, рассеянно шурует угли в печке, натягивает на плечи хлопчатобумажную комбинацию. Ее ночная рубашка падает на пол, на мгновение обнажая тело. Мальчишки, увидев ее нагое тело, тихо хихикают в постели. — Куда смотришь, Стив? — кричит она. — Ха, а я видел, а я видел. — Неправда. — Нет, правда. Полак протянул руку, чтобы остановить Стива, но слишком поздно. Он с возмущением взрослого человека качает головой. — Зачем ты это сделал? Теперь все пропало. — А-а, заткнись. — Ты болван, Стив. Стив пытается толкнуть его, но Полак увертывается и бегает по комнате, стараясь избежать ударов. — Стив, перестань! — визжит Мэри. — Догони, догони! — орет Полак. Они со Стивом начинают толкаться, шуметь. Из другой комнаты появляется отец, огромный, толстый. — Вы, пацаны, прекратите! — кричит он по-польски. Поймав Стива, он дает ему подзатыльник. — Не глазейте на девку. — Казимир первый начал. — Нет, не я, не я. — Не трогай Казимира! — Он еще раз шлепает Стива. Руки его все еще пахнут бойней, кровью убитых животных. — Ну я тебе еще задам, — шепчет Стив спустя некоторое время. — А-а-а. Полак усмехается про себя. Он знает, что Стив забудет об этом, а если и нет, то всегда найдется возможность улизнуть. Всегда так бывает. В классе все кричат. — Кто налепил жвачку на скамейки, кто это сделал? Мисс Марсден вот-вот заплачет. — Тише, дети, тише, пожалуйста. Джон и ты, Луиза, очистите скамейки. — Почему мы, ведь не мы же ее налепили? — Я помогу им, — вызывается Полак. — Хорошо, Казимир, ты хороший мальчик. Девочки, вытянув носики, оглядываются по сторонам с любопытством и негодованием. — Это Казимир налепил, — шепчут они, — это он. Их шепот доходит до слуха мисс Марсден. — Ты это сделал, Казимир? Скажи мне правду, я не накажу тебя. — Я? А зачем мне надо было это делать? — Подойди сюда, Казимир. Он подходит к столу. Учительница обнимает его, а он прижимается к ее руке. Глядя на ребят и подмигивая им, кладет голову ей на плечо. Дети хихикают. — Ну, Казимир, не делай больше этого. — Чего не делать, мисс? — Это ты налепил жвачку на скамейки? Скажи мне правду, я не буду тебя наказывать. — Нет, не я. — А на скамейке Казимира нет жвачки, мисс Марсден, — говорит Алиса Рэфферти. — Почему же твоя скамейка чистая? — спрашивает учительница. — Не знаю, может быть, тот, кто сделал это, боится меня? — Так кто же это сделал, Казимир? — Откуда я знаю. Нужно мне вытирать скамейки? — Казимир, ты должен стараться быть хорошим мальчиком. — Да, мисс Марсден. Он возвращается на свое место и, притворяясь, что помогает ребятам, перешептывается с девочками. Летом ребята гуляют до позднего вечера. В безлюдных местах играют в прятки и обливаются водой из пожарных кранов. Летом всегда происходят какие-то волнующие события. То где-нибудь дом сгорит, то, взобравшись на крыши, они подсматривают за взрослыми ребятами, как те обхаживают девчонок. А если очень жарко, можно прошмыгнуть в кинотеатр, потому что входные двери оставляют открытыми для проветривания. Один или два раза им действительно повезло. — Эй, Полак, в переулке за домом Сальваторе валяется пьяный. — А деньги у него есть? — Откуда я знаю? — огрызается мальчишка. — А-а, ну пошли. Они тихо крадутся по переулку и выходят на пустынное место за домами. Пьяный храпит. — Ну, давай, Полак. — «Давай»! А как потом поделимся? — Сам поделишь. Он подкрадывается к пьяному и медленно ощупывает его в поисках кошелька. Пьяный перестает храпеть и хватает Полака за руку. — Пусти, черт возьми… Пошарив вокруг себя свободной рукой, Полак находит на земле камень, поднимает его и бьет пьяного по голове. Тот еще сильнее сжимает руку, и он вновь наносит ему удар. «Где же кошелек? Где кошелек? Надо скорее». Полак лезет в карманы и вытаскивает кое-какую мелочь. — О'кей, пошли. Двое мальчишек тихо выходят из переулка и делят деньги около уличного фонаря. — Шестьдесят центов мне, двадцать пять — тебе. — Ты что? Ведь нашел-то его я. — А ты что? Я рисковал, — говорит Полак. — Или ты думаешь, это не в счет? — А-а-а. — Пошел ты к чертям собачьим. Насвистывая, он уходит, и его трясет от хохота при мысли о том, как он бил пьяного. Утром этого человека нет, и Полак чувствует облегчение. «Пьяного не убьешь», — думает Полак. Он знает об этом от старших. Когда Полаку исполняется десять лет, отец умирает, и после похорон мать пытается устроить его на работу на бойню. Но спустя месяц его замечает инспектор по образованию, и матери ничего не остается, как определить своего сына в сиротский дом. Приходится учиться кое-чему новому, впрочем, не столь уж и новому. Нужно быть очень осторожным, чтобы не попасться, иначе здорово влетит. — Вытяни-ка руку, Казимир. — Зачем, сестра? Что я такого сделал? — Кому сказали, вытяни руку. — Удар по ладони так силен, что Казимир подскакивает. — Святой Иисус! — За богохульство, Казимир, тебя следует наказать еще раз. — Одетая в черное рука вновь поднимается и ударяет его по ладони. Когда он возвращается на свое место, ребята смеются над ним. Сквозь слезы он изображает на лице неуверенную улыбку. «Ничего особенного», — шепчет он. Но пальцы за ночь распухают, и все утро он не находит себе места от боли. Больше всего следует остерегаться Пфейфера, учителя физкультуры. В столовой, перед тем как начать есть, надо просидеть три минуты молча, пока произносятся молитвы. Пфейфер в это время шныряет где-то позади скамеек и следит, не шепчется ли кто-нибудь. Полак покосил глазами в ту и другую сторону; кажется, поблизости никого нет. — Что, черт возьми, мы будем жрать сегодня? Бац! Голова сотрясается от удара. — Полак, когда я говорю молчать, надо молчать. Он сидит, тупо уставившись в тарелку в ожидании, когда утихнет боль; очень трудно удержаться от того, чтобы не потереть голову. Позднее он думает: «Господи, да у этого Пфейфера глаза на затылке». Были и ангелы. Левша Риццо, крупный детина четырнадцати лет, заправляет всей компанией, когда нет Пфейфера или кого-либо из сестер и братьев. Нужно с ним подружиться, иначе будет плохо. — Что я могу сделать для тебя, Левша? (Полаку десять лет.) Левша разговаривает со своими помощниками. — Пошел вон, Полак. — Почему? Что я тебе сделал? — Проваливай, тебе говорят. Полак идет по общей спальне, внимательно оглядывая пятьдесят коек и полуоткрытые тумбочки. В одной из них лежит яблоко, четыре цента и небольшое распятие. Он хватает распятие и идет к койке Левши. — Эй, Левша, у меня есть кое-что для тебя. — На черта мне нужна эта штука? — Отдай ее сестре Кэтрин. Скажи, подарок. Левша рассматривает распятие. — Да… да. Где ты его взял? — Я спер его из тумбочки Кэллагана… Но он шума не поднимет, скажи ему, чтобы молчал. — Я мог бы спереть и сам. — А я решил помочь тебе. Левша смеется, а Полак рад, что контакт установлен. Были и обязательства. Левша любит покурить, он может выкурить за вечер полпачки сигарет и не попасться. Раз в два дня на поиски сигарет для Левши отправляется целый отряд. Вечером четверо ребят подкрадываются к стене приюта, и двое перелезают ее. Они спрыгивают на тротуар и проходят два квартала в сторону торговой улицы. Здесь они слоняются возле газетной стойки одного из кондитерских магазинов. Полак идет к прилавку, где торгуют сигаретами. — Что надо, малец? — спрашивает владелец магазина. — Гм, мне нужно… — Он смотрит на дверь магазина. — Мистер, вон мальчишка ворует у вас газеты. Сообщник мчится по улице, преследуемый хозяином лавки. Полак хватает две пачки сигарет, делает нос кричащей на него жене лавочника и бежит в другом направлении. Спустя десять минут они встречаются у стены приюта. Один из них помогает другому подняться на выступ стены, затем карабкается сам, держась за руку первого. Они крадутся по пустым коридорам, отдают сигареты Левше и ложатся спать. На это дело у них уходит всего полчаса. — Все в порядке, — шепчет Полак мальчишке на соседней койке. Однажды Левша попался, когда курил. За серьезные проступки существует специальное наказание. Сестра Агнес строит ребят в шеренгу и заставляет Левшу лечь на скамейку спиной кверху. Каждый из ребят должен пройти и ударить его пониже спины. Ребята боятся это делать и, проходя друг за другом, лишь слегка похлопывают его. Сестра Агнес приходит в ярость. — Вы должны бить Фрэнсиса как следует! — кричит она. — Я накажу каждого, кто не делает этого. Следующий мальчик легонько шлепает Левшу, и сестра Агнес сильно бьет по его ладони линейкой. Остальные мальчики по очереди тоже легонько шлепают Левшу и затем подставляют свои ладони для удара. Сестра Агнес мрачнеет. Ее накрахмаленная юбка хрустит, как будто от злости. — Бейте Фрэнсиса! — опять вопит она. Но никто не хочет. Ребята, получив один за другим удар по руке, собираются в круг и наблюдают за происходящим. Левша хохочет. Когда процедура заканчивается, сестра Агнес стоит неподвижно. Видно, как она борется с собой, раздумывая, не заставить ли их проделать то же самое еще раз. Но она побеждена и ледяным тоном приказывает ребятам идти в класс. Полак получает огромный урок. Левша совершенно покоряет его. Полак не находит подходящих слов, чтобы выразить свое восхищение, и только качает головой. — Ну и молодчага этот Левша! — говорит он наконец. Два года спустя мать забирает Полака домой. Одна из старших сестер выходит замуж, а оба брата работают. Перед тем как покинуть приют, Левша пожимает ему руку. — Ты хороший, парень. Я выйду отсюда на следующий год и разыщу тебя. Опять он на своей улице. Начинаются новые увлечения, свойственные его возрасту. Езда на буфере трамвая — обычное дело, кражи в лавках — источник дохода. Уцепиться за кузов быстро идущего грузовика и унестись за пятнадцать миль от города — это уж настоящее спортивное развлечение. Мать заставляет его устроиться на работу, и в течение двух лет он работает разносчиком в мясной лавке. Годы идут, он взрослеет и даже умнеет, насколько позволяют ему умственные способности, но в целом остается прежним. Он часто меняет место работы. Работает мясником, рабочим на бойне и даже шофером у некоторых обитателей Норт Сайда. Но любая работа ему надоедает, едва он приступает к ней. В 1941 году ему восемнадцать. В это время он вновь встречает Левшу Риццо. Встреча происходит на бейсбольном матче. Они сидят рядом. Левша пополнел и выглядит процветающим. Из-за усов ему можно дать лет тридцать, хотя ему всего двадцать два года. — Привет, Полак, что ты поделываешь? — Играю в лотерею. Левша хохочет. — Ты все такой же, Полак, вот чудак… Почему, черт возьми, ты не разыскал меня? Я мог бы предложить тебе кое-что… — Да все как-то не до этого было. В действительности дело обстояло не так. У него был свой моральный кодекс, который никогда им четко не формулировался, но там было примерно такое правило: когда твой приятель достиг чего-то, не лезь к нему, пока он сам тебя не позовет. — Ну что ж, я могу предложить тебе кое-что. — Эй, ты! — кричит Полак одному игроку. — Хоть один раз ты можешь не промахнуться? — Потом он садится, ставит ноги на сиденье перед собой. — Что ты там сказал, Левша? — Могу предложить тебе кое-что. Полак гримасничает, поджимает губы. — Может быть, мы с тобой и поладим, — говорит он. Он приобретает автомобиль. На первый взнос идут деньги, сэкономленные им из зарплаты за два первых месяца работы. Вечерами он объезжает магазины, парикмахерские, собирает квитанции. Затем едет к Левше и отдает ему квитанции и наличность. После этого едет в снятую меблированную квартиру. За свою работу он получает сто долларов в неделю. Однажды происходит нечто непредвиденное. — Эй, Эл, как дела? — Он останавливается у табачного киоска, берет две сигары по тридцать пять центов пара. Поворачивает ее во рту. — Что скажешь? Эл, человек средних лет, подходит к нему с коробкой мелочи. — Полак, один парень хочет, чтобы ему заплатили. Его номер выиграл. Полак пожимает плечами. — Почему же ты не сказал этому счастливчику, что Фред приедет с деньгами завтра. — Да я ему сказал, но он не поверил. Вот он. Худощавый парень с острым красным носом. — В чем дело, дружище? — спрашивает Полак. — Вот что, мистер, я не хочу делать никакого шума и не собираюсь нарываться на драку, но мой номер выиграл, и я хочу получить свои деньги. — Постой, постой, не шуми. — Он подмигивает хозяину лавки. — Давай поговорим спокойно. — Слушайте, мистер, единственное, что мне нужно, — деньги. Пятьсот семьдесят второй выиграл. Так ведь? Вот билет. Двое детей, пришедших в магазин за конфетами, наблюдают эту сцену. Полак хватает парня за руку. — Иди-ка сюда, мы все сейчас обговорим. — Он захлопывает за собой дверь. — Так вот, дружище, ты выиграл и завтра получишь деньги. У нас один парень собирает деньги, а другой выплачивает выигрыши. Это бизнес, дружище, и нам нужно позаботиться не только о твоем билете. — А откуда я знаю, что завтра придет кто-то? — Сколько ты поставил? — Три цента. — Значит, ты хочешь получить двадцать один доллар, да? Может, ты думаешь, что разоришь нас этим? — Он смеется. — Получишь ты свои деньги, дружище, получишь. Парень кладет руку Полаку на плечо. — Я бы хотел иметь их сегодня, мистер. Уж больно выпить охота. Полак вздыхает. — Послушай, дружище, вот тебе доллар. Завтра, когда тебе отдадут деньги, вернешь его Фреду. Парень берет доллар и смотрит на него с сомнением. — Честно, мистер? — Ну конечно же, дружище. — Он стряхивает с плеча его руку и выходит на улицу к своей машине. По дороге к следующему месту он то и дело качает головой. Глубокое презрение появляется в нем. «Вот дерьмо. Какой-то ублюдок выигрывает двадцать один доллар и думает, что мы не будем спать ночей, чтобы его надуть. Жалкий подонок. Поднимает шум из-за двадцати одного доллара». — Привет, ма! Как дела? Как поживает моя возлюбленная? Мать подозрительно смотрит через дверную щель, затем, узнав его, широко распахивает дверь. — Я не видела тебя целый месяц, сынок, — говорит она по-польски. — Две недели, месяц — какая разница? Ведь я здесь, ну? На вот возьми конфеты. — Видя ее нерешительность, он хмурится. — Ты еще не вставила зубы? Она пожимает плечами. — Я купила кое-что. — Когда же, черт возьми, ты вставишь их? — Я купила немного материи на платье. — Опять для Мэри, да? — Незамужней девушке нужно одеваться. — А-а-а! Входит Мэри и холодно кивает брату. — Чем занимаешься, неприкаянная? — Перестань, Казимир. Он поправляет подтяжку. — Почему, черт возьми, ты не выйдешь замуж и не дашь матери спокойно вздохнуть? — Потому что все мужчины такие же, как ты, им нужно только одно. — Она хочет стать монашкой, — говорит мать. — Монашкой, черт возьми! — Он смотрит на нее оценивающим взглядом. — Монашка! — Стив думает, что, может быть, ей действительно пойти в монашки. Полак внимательно разглядывает ее узкое болезненное лицо, желтые круги под глазами. — Да, может быть. И вновь в нем начинает шевелиться презрение, а где-то там внутри слабое сострадание. — Ты знаешь, ма, а мне везет. — Ты просто жулик, — вставляет Мэри. — Тихо, тихо, — успокаивает их мать. — Хорошо, сынок, если тебе везет, это очень хорошо. — А-а-а! — Он злится на себя. Дурная примета говорить, что тебе везет. — Действительно, иди-ка ты в монашки… Как Стив? — Он так много работает. Его малышка Мики был болен. — Я побываю у него на этих днях. — Дети, вы должны держаться друг друга. (Двое из них умерли, другие, кроме Мэри и Казимира, завели себе семью.) — Ладно. Он дал ей деньги на квартиру. Разбросанные повсюду кружевные салфеточки, новое кресло в чехле, подсвечники на бюро — все это его покупки. И все равно квартира ужасно серая. — Фу, как отвратительно… — Что, Казимир? — Ничего, ма, я пойду, пожалуй. — Ты же только что пришел. — Ну и что? Вот немного денег. Может быть, ты наконец вставишь себе зубы? — До свидания, Казимир. (Это Мэри.) — До свидания, детка. — Он опять смотрит на нее. — Монашка, значит? О'кей. Удачи тебе, детка. — Спасибо, Казимир. — У меня и для тебя есть немного. На, возьми. Он вкладывает ей что-то в руку, выскакивает за дверь и мчится вниз по лестнице. Ребятишки пытаются снять колпаки с колес машины, и он разгоняет их. Осталось тридцать долларов — не так много на три дня. В последнее время он много проигрывал в покер у Левши. Полак пожимает плечами. «Выигрыш или проигрыш — все зависит от везения». Он снимает с колен миниатюрную брюнетку и направляется к Левше и другим из компании Кабрицкого. Тихо играет нанятый на вечер джаз из четырех человек. На задних столиках вино уже пролито. — Что я могу сделать для тебя, Лефти? — Я хочу свести тебя с Волли Болетти. Они склоняются друг к другу и о чем-то беседуют. — Хороший ты парень, Полак! — говорит Левша. — Один из лучших. — Кабрицкий хочет нанять человека для присмотра за девками в южной части его района. — А, вот в чем дело. — Да. Полак размышляет. (Денег, конечно, будет больше, намного больше, и можно будет попользоваться, но…) — Щекотливое дельце, — бормочет он. (Небольшое изменение в «политической обстановке», чье-нибудь предательство — и он окажется под ударом.) — Сколько тебе лет, Полак? — Двадцать четыре, — врет он. — Чертовски молод, — замечает Волли. — Мне нужно обдумать это дело как следует, — говорит Полак. Впервые в жизни он не может принять решения. — Я тебя не тороплю, но вакансия может закрыться на следующей неделе. — Я, возможно, рискну. Думаю, что до будущей недели вы никого не найдете. Однако на следующий день, когда он все еще обдумывает новое предложение, приходит повестка из призывного участка. Он мрачно ругается. На Мэдисон-стрит есть парень, который прокалывает барабанные перепонки, и он звонит ему. Но по дороге передумывает. — А, к черту! Все надоело. Он поворачивает машину и спокойно возвращается назад. В душе у него нарастает любопытство. Кажется, все обдумал, и вдруг на тебе… Он усмехается про себя. Нет такого дела, чтобы нельзя было справиться. Он успокаивается. В любой ситуации можно найти выход, если хорошенько поискать. Полак нажимает на гудок и, обгоняя грузовик, мчится вперед. |
||
|