"Пути-перепутья" - читать интересную книгу автора (Фонтане Теодор)

Глава вторая

На другой день, поднявшись достаточно высоко, солнце вновь озарило садоводство Дёрров, а в нем - превеликое множество всяких строений, включая и Замок, который не без насмешки и лукавства поминала прошлым вечером фрау Нимпч. Ну и Замок же! В сумерки, будучи изрядных размеров, он и впрямь мог сойти за подобие замка, но нынче, в неумолимом свете дня, любой догадался бы, что все строение, расписанное доверху готическими окнами,- не более как жалкий деревянный сарай, где в верхнюю часть каждого торца вставлен решетчатый каркас с солидной кладкой из глины и соломы, и вставкам этим соответствуют две мансардных комнатки. Все же остальное - просто кирпичные сени, из которых тьма-тьмущая лестниц ведет сперва на чердак, а оттуда - на отведенную под голубей башенку. Раньше, еще до Дёрра, деревянная махина выполняла роль сарая, тут хранились жерди для подпорок, лейки, прочая утварь, возможно, и картофель, но с тех пор как столько-то лет назад садоводство приобрел нынешний его владелец, жилой дом был сдан фрау Нимпч, а расписанный готическими окнами сарай после сооружения двух вышеупомянутых комнаток переоборудован под квартиру для самого недавно овдовевшего тогда Дёрра,- переоборудование, надо сказать, более чем примитивное, и последовавшая вскоре затем вторая женитьба Дёрра не внесла в него никаких перемен. Летом этот сарай, прохладный, выложенный плиткой и почти лишенный окон, был не так уж плох, зато зимой Дерр, его жена и двадцатилетний слабоумный сын от первого брака попросту замерзли бы, не будь на другом конце двора двух больших теплиц. В этих теплицах семейство Дёрров обитало с ноября по март, но даже и в жаркую пору, когда, казалось бы, следует искать защиты от солнца, оно старалось держаться поближе к теплицам, ибо здесь все было под рукой: здесь стояли стремянки и подставки, на которых каждое утро дышали свежим воздухом цветы, вынесенные из теплиц, здесь был хлев с коровой и козой, собачья будка, здесь же начинались две унавоженные грядки спаржи - шагов в десять длиной, разделенные проходом, который вел до большого огорода, расположенного чуть поодаль. Огород не поражал ухоженностью и порядком, во-первых, потому, что сам Дёрр за порядком не гнался, а во-вторых, потому, что он питал великую слабость к курам и, ничуть не считаясь с ущербом, разрешал своим любимицам невозбранно хозяйничать в огороде. Да и то сказать, ущерб был не слишком велик, поскольку, за исключением разве спаржи, Дёрр не выращивал овощей деликатных. Он считал, что выращивать неприхотливые культуры выгодней всего, и потому сеял у себя майоран и прочие приправы, особливо - чеснок, причем насчет последнего пребывал в твердом убеждении, что коренному берлинцу потребны для счастья всего лишь три вещи, а именно: кружка пива, рюмка водки и головка чесноку. «На чесноке,- говаривал Дёрр,- пока еще никто не прогорел». Дёрр и вообще был великий оригинал, имел на все собственные взгляды и отличался завидным равнодушием к тому, что о нем говорят. Это последнее свойство нагляднее всего, проявилось во втором браке Дёрра, браке по сердечной склонности, причем немалую роль сыграло убеждение в необычайной красоте избранницы, и бывшая связь с графом не только не повредила ей в глазах Дёрра, но напротив, послужила к вящей ее славе - как лишнее доказательство неотразимости. Быть может, все вышеизложенное и дает нам право говорить об известной переоценке, но только с одной стороны: на Дёрра - если судить по внешности - природа явно поскупилась. Он был тощий, среднего роста, с пятью седыми волосками на голове - словом, один из тех, кого кладут тринадцать на дюжину, не будь у него коричневой оспины между уголком левого глаза и виском.

Оспина эта придавала его облику некоторую изысканность, по поводу чего супруга Дёрра в присущей ей непринужденной манере неоднократно высказывала вполне резонную мысль: «Морщин на нем хватает, это верно, зато с левого боку он у меня пятнистый, как яблочко».

Подмечено было до того точно, что по этому описанию всякий мог бы признать Дёрра, не ходи он с утра до вечера в полотняном картузе с огромным козырьком. Надвинутый глубоко на лоб, этот головной убор надежно скрывал как заурядные, так и неповторимые черты его физиономии.

Вот и сегодня, день спустя после беседы между фрау Дёрр и фрау Нпмпч, Дёрр стоял, надвинув картуз глубоко на глаза, перед цветочными подмостями, пристроенными к ближней теплице, и передвигал горшки с геранью и левкоями, которые были предназначены для завтрашнего рынка. Цветы эти не выращивались в горшках, их просто высаживали туда для продажи, и Дёрр с превеликим удовольствием созерцал цветочный парад, заранее торжествуя при мысли о тех «мадамочках», которые завтра явятся на рынок, непременно начнут выторговывать у него свои пять пфеннигов и все же останутся внакладе. Для Дёрра это было любимым развлечением и, по сути дела, составляло основу его духовной жизни. «Хорошая перебранка… Да коли ты и сам можешь вставить словечко…»

Так он стоял и бурчал себе под нос, когда внезапно с огорода донеслось собачье тявканье и отчаянные вопли петуха, более того - если только ему не изменил слух,- это вопил его собственный петух, его серебристоперый любимец. Устремив взоры на огород, Дёрр убедился, что стая кур разлетелась в разные стороны, что петух взлетел на сливу и оттуда действительно зовет истошным голосом на помощь, а под деревом тявкает собачонка.

- А, черт подери,- выругался Дёрр.- Это ж опять Болльманов пес… Опять через забор… ну, я ж ему…

И, оставив горшок с геранью, который он перед тем разглядывал, Дёрр помчался к собачьей будке, отстегнул замок, спустил с цепи свою собаку, и та, словно бешеная, ринулась в сад. Однако не успела она подбежать к сливе, Как «Болльманов пес» обратился в постыдное бегство - под забор и в поле. Сперва желтая собака Дёрра большими скачками следовала за ним, но дыра под забором, вполне достаточная для пинчера, оказалась для нее слишком мала и вынудила ее отказаться от дальнейшей погони. Дёрр, подоспевший с граблями в руках, тоже остался ни с чем и только переглянулся со своей собакой.

- Ну, Султан, на этот раз не вышло.

Затем сконфуженный Султан побрел в свою будку так, словно ему сделали выговор, а Дёрр долго глядел в поле, где мчался по борозде пинчер, после чего сказал:

- Я не я буду, ежели не заведу себе духовое ружье, у Мелеса куплю или еще где. А уж там втихомолку прикончу эту тварь, чтоб ни один петух о том не прокричал, даже мой собственный.

Но вышеупомянутый петух в данную минуту и не подозревал о том, что Дёрр ждет от него молчания, он горланил еще пуще, однако при этом так гордо выпячивал свою серебристую грудь, словно хотел внушить курам, что его пребывание на дереве есть не более как хитрый стратегический маневр или, скажем, мимолетный каприз.

- Вот это петух так петух. Воображает из себя невесть что. А уж напыжился, напыжился-то как,- сказал еще Дёрр, после чего вернулся к цветочным горшкам.