"Аргонавты вселенной (редакция 1939 года)" - читать интересную книгу автора (Владко Владимир Николаевич)

НЕБОЛЬШОЙ БРОНТО3АВРИК

С самого утра в ракетном корабле закипела работа. И Сокол, и Гуро очень сконфузились, увидав, что старый академик проснулся раньше, чем они, и раньше начал работать. Ведь и у них было достаточно работы.

Каждый из участников экспедиции имел свои серьезные, заблаговременно обдуманные и распределенные задания. Все астрономические наблюдения должен был проводить Николай Петрович, как командир корабля. Он следил за курсом ракеты, проверял, не изменяет ли она своего направления под влиянием каких-нибудь космических сил. Это была очень сложная работа, и она занимала почти все время Рындина. Он отрывался только за тем, чтобы поесть, да и то лишь после того, как Василий напоминал ему несколько раз. После обеда он соглашался затратить на разговоры, на отдых лишь полчаса. Дисциплина прежде всего! — таков был лозунг старого ученого.

Сокол вел исследования интенсивности космического излучения. Загадочные лучи, которые пронизывали все насквозь, лучи, которые несутся из бесконечных глубин космоса, до сих пор оставались неизученными наукой. Многочисленные экспедиции под землю, под воду, в воздух, в стратосферу, исследования в шахтах и пещерах, на подводных лодках, в батисферах, которые погружались на сотни и даже на тысячи метров в океан, на стратостатах, которые дали человеку возможность покорить высоты до сорока тысяч метров над поверхностью Земли; наконец, последние сверхвысотные полеты на советских стратопланах — чудесных самолетах, которые на границе атмосферы и стратосферы двигались с помощью обыкновенных моторов и пропеллеров, а, поднимаясь на высоту от двадцати до пятидесяти тысяч метров, летели уже как ракетные корабли, — все это не дало науке последних и окончательных выводов о природе космического излучения. Известно стало лишь, что космическое излучение становится тем интенсивнее, чем выше над уровнем моря, в высотах далекой стратосферы, проводятся его исследование.

Ученые всего мира возлагали надежды на то, что ракетный корабль академика Рындина поможет, наконец, выяснить окончательно природу этого загадочного излучения. Правда, некоторые из ученых высказали даже опасения, что влияние космического излучения в межпланетном пространстве может вредно отразиться не только на аппаратах экспедиции, но и на ее участниках. Но это были лишь опасения. Кроме того, ракетный корабль имел у себя запасы листового свинца. Это был необходимый материал для упаковки инфрарадия, который Рындин с Соколом должны были найти на Венере и привезти на Землю. Как известно, излучение радия (а, следовательно, и инфрарадия) задерживается свинцом. Космическое излучение тоже в значительной мере задерживается свинцом. И академик Рындин имел в виду защитить аппараты и людей, в случае надобности, этими свинцовыми листами.

Так или иначе, до сих пор никто из участников экспедиции не чувствовал никаких перемен, никакого влияния космических лучей на свой организм, хотя корабль уже сутки летел в межпланетном пространстве. Сокол внимательно вел свои исследования, измеряя интенсивность и направление потока космических лучей.

Он работал со сложными приборами, часть которых была размещена снаружи, на поверхности ракеты. Василий внимательно посматривал на циферблаты, где дрожали чуткие стрелки, отмечавшие интенсивность излучения, пронизывавшего ракету; другие приборы позволяли устанавливать направление, в котором лучи летели по космосу. Дело в том, что известная часть ученых вообще отвергла предложение о каком-либо преимущественном направлении потоков лучей. И исследования Сокола ежеминутно приносили науке новые сведения, проливали свет на происхождение таинственного явления.

Сокол никому, кроме Рындина, ничего не говорил о результатах своих наблюдений. Лишь старый академик имел право свободно подходить к инженеру во время его работы, заглядывать через его плечо на вычисления и записи. Однажды Василий услышал такой разговор:

— Вы уверены, что главный поток идет именно со стороны Геркулеса?

Это спросил слегка взволнованным голосом Николай Петрович. Сокол ответил:

— Пока что все данные говорят за это, Николай Петрович. Но час тому назад приборы показали изменение направления на 6 градусов. Может быть, это было влияние перемены направления ракеты? Вы не заметили?

— Придется немедленно проверить.

И Рындин исчез в навигаторской рубке. А Сокол с головой зарылся в сложные расчеты.

Больше всего Василию нравилось помогать Гуро, который следил за приборами, автоматически возобновлявшими запасы кислорода в воздухе и поглощавшими лишний углерод и вредные газы — остатки человеческого дыхания. Василий за короткое время так хорошо ознакомился с главными приборами, что мог с полной ответственностью заменять Гуро. Он сказал как-то об этом Николаю Петровичу. Но старый академик предупредил его:

— Друг мой, вы берете на себя слишком много. Автоматы работают сами. Гуро должен лишь наблюдать за их работой. В случае надобности, он выполняет мои приказания по части налаживания. А вы, если хотите, присматривайтесь, как Гуро делает это. Ваши обязанности и без того достаточно интересны и ответственны. Я поручил вам уже автоматы для фотографирования; вскоре дам еще кое-какую работу. Хотел было поручить это Борису, но он не в очень хороших отношениях с механикой… если не принимать во внимание его любви к оружию.

И он весело засмеялся, видя, как поморщилось лицо охотника, обиженного таким неуважительным представлением о его способностях механика. Это было за обедом. Сокол не слышал ничего, увлеченный едой и своими собственными мыслями. Иначе он обязательно добавил бы от себя по адресу Гуро что-нибудь язвительное. Такая уж была привычка у этих двух старых и испытанных друзей — не оставлять неиспользованной ни одной возможности уколоть друг друга.

Вместо очередной остроты Сокол с увлечением сказал, словно делая окончательный вывод из того, над чем он так долго думал:

— Археоптерикс должен быть. Непременно должен быть!

Этого никто не оспаривал. Только Гуро усмехнулся и язвительно заметил:

— А один мой хороший знакомый… Еще вчера уверял меня, что мы не встретим археоптерикса. Дескать, развитие фауны на Венере не дошло еще…

— Неправда, я этого не говорил! — вспыхнул Сокол.

— Да я не о вас говорю, я об одном моем знакомом…

— Хватит острот, уважаемый товарищ Гуро, если можно ваши неуклюжие выпады назвать остротами. Да, вчера я еще не решил окончательно. Для вас, видите ли, вопрос об археоптериксе ничего не значит. Ну, что вам этот археоптерикс?.. Лишняя пуля из вашего ружья, вот и все,

— Не возражаю. Может быть, археоптерикс даже менее интересный объект для выстрела, чем какое-нибудь другое животное, — покорно согласился Гуро.

— А для геолога этот вопрос имеет чрезвычайно большое значение. Что такое, в конце концов, археоптерикс? Ну, скажите!

Гуро, который не слишком хорошо разбирался в палеонтологии, тонко усмехнулся:

— Хм… ну, такая птица… из этих ваших чудовищ какой-то там мезозойской или плезозойской эры…

— Ха-ха-ха!.. — захохотал геолог. — Как вы говорите? Плезозойской эры? Ой, не могу! Ха-ха-ха! Милый Борис… Ой, не могу, не могу, ха-ха-ха!.. Дорогой Борис, вы думаете, от названия животного — плезиозавр — можно производить название эры? Плезозойская?.. Нет, вы немножко ошибаетесь… Ой, насмешил!..

Теперь рассердился Гуро.

— Я не хуже, чем вы, разбираюсь в названиях всяких там эр, — сухо заметил он. — Только сейчас они меня мало интересуют. Мое дело — стрелять без промаху, если мне или вам встретится чудовище любой эры. А какой именно эры будет это чудовище, — это уж ваше дело. На то вы и геолог.

Николай Петрович увидел, что ему пора вмешаться в разговор, который приобретал нежелательную остроту. Он примиряюще заметил:

— На вашем месте, Вадим, я не обращал бы внимания на случайную ошибку. Вполне ясно, что Борис лишь ошибся. Понятно, что он хотел сказать не «плезозойская» эра, а «палеозойская». Правда, Борис?

— Мгм… — немного неуверенно согласился Гуро, не глядя в сторону своего геологического врага — Сокола.

Николай Петрович спрятал усмешку и закончил:

— А вам, Вадим, кроме того, не мешало бы сознаться, что вы и до сих пор не начали упражняться в стрельбе. Делаю вам замечание. Вы должны научиться за время нашего путешествия стрелять не хуже нашего юноши. Это необходимо.

— Я научусь, Николай Петрович, — сконфуженно ответил Сокол, отворачиваясь от Гуро, который сразу повеселел.

— Да… И еще, я думаю, Вадим, много приятнее было бы, если бы вы рассказали нам о ваших мыслях насчет археоптерикса. Забудьте на минутку все споры и разъясните. Это будет полезно всем нам, а в особенности нашему юному товарищу. — И он взглянул в сторону Василия.

— Наш юный товарищ, — ответил Сокол, протирая очки, — знает многое не хуже, чем старшие. Мы с ним разговаривали уже и, если вы хотите доказательств, Николай Петрович, то разрешите первое слово дать именно ему. Он справится с этим заданием, смею вас уверить. И даже без… без «плезозойской» эры, — не сдержался он.

Гуро пренебрежительно смолчал. Рындин заметно заинтересовался:

— Вы так думаете, Вадим? Ну, прошу, Василий, мы слушаем.

Рыжко замялся. Почему-то это напоминало ему экзамены. Именно так, с такими словами обратился к нему как-то раз преподаватель на экзаменах, когда он оканчивал школу: «Прошу, прошу, мы слушаем!» Ну, что ж, если слушаете, то слушайте! Василий Рыжко за словом в карман не полезет. Сейчас он покажет!

— Это, значит, про геологическое время? — спросил он на всякий случай Сокола. И, получив подтверждение, заговорил:

— Историю нашей Земли делят на два времени: догеологическое, т. е. — неимоверно длительный период космического развития нашей планеты, и геологическое. Это последнее подразделяется на эры, эры подразделяются на периоды, периоды на эпохи. Самые древние эры — архейская и эозойская. Они не оставили нам почти никаких признаков существования животных или растений. Наши сведения о развитии жизни на Земле начинаются лишь с палеозойской эры, с самого первого ее периода — кембрийского. За ним шли — девонский, каменноугольный и пермский периоды той же самой палеозойской эры. После этого началась мезозойская эра с ее периодами: триасовым, юрским и меловым. Далее — кайнозойская эра. Это уже наша эра. Ее периоды — третичный и четвертичный. Все.

Он остановился, запыхавшись, как после быстрого бега. Сокол весело захлопал в ладоши:

— Ну, что я вам говорил, Николай Петрович? Разве плохо рассказал? Сжато, конкретно и без ошибок. А теперь могу кое-что добавить и я. Между прочим, это в особенности будет интересно для Бориса…

Гуро пыхнул трубкой.

— Нет, нет, я не о том, — примирительно пояснил Сокол, — я про свое. Вы уже знаете, что Венера настолько моложе Земли, что там должно теперь быть, по нашим расчетам, нечто подобное земной мезозойской эре. Почему именно так — вполне ясно. Все наблюдения, которые производили с целью изучить атмосферу Венеры, доказали, что наша соседка всегда укутана в сплошную пелену туч — от полюса до полюса. Это указывает на бурное испарение на ее поверхности. Далее, последние исследования относительно состава ее атмосферы показали очень своеобразную картину. Я кое-что напомню вам об этом. Помните, Николай Петрович, нашу беседу с этим американцем, Артуром Аделем?

— Профессор Мичиганского университета Артур Адель? Да, да, — подтвердил Рындин.

Очевидно, это было достаточно известное имя, потому что даже Рыжко, соглашаясь, кивнул головой.

— Вот я прочитаю выводы этого самого Артура Аделя. Я тогда записал их.

Сокол перевернул несколько страниц своей записной книжки и громко прочитал:

— «Чрезвычайно густая и высокая атмосфера Венеры заметна с первого взгляда в форме светлого ободка во время прохождения Венеры по солнечному диску. Я сравнивал темные линии спектра Венеры с линиями, которые добывал искусственно в лаборатории, пропуская свет сквозь прозрачный сосуд с углекислым газом. И должен констатировать, что те и другие линии почти сошлись. Итак, можно утверждать, что в атмосфере Венеры содержится очень много углекислоты. Я боюсь ошибиться, но мне кажется, что в атмосфере Венеры углекислоты почти в десять тысяч раз больше, чем в атмосфере Земли. Вот почему я очень советовал бы вам взять с собою достаточно большой запас кислорода для дыхания…» Ну, дальше идут уже совсем специальные выводы. Однако, достаточно и прочитанного.

— М-да, вполне достаточно, — серьезно согласился Гуро. — В десять тысяч раз больше углекислоты, чем на Земле… Любопытно, чем же дышут там все ваши археоптериксы и бронтозавры?

— Это еще окончательно не проверено, — тихо промолвил Рындин.

— А чем будем дышать мы? — спросил в свою очередь Василий.

— Мы сможем пользоваться нашими скафандрами. Однако, как я сказал уже, эти утверждения не проверены.

— Да, не проверены, потому что до сих пор некому было проверить, — горячо откликнулся Сокол. — Но я придаю особо большое значение утверждениям Артура Аделя. Это очень серьезный ученый. Вы помните, Николай Петрович, он специально приехал к нам, чтобы рассказать о результатах своих наблюдений и предупредить нас. Пусть он даже в известной степени ошибается, пусть на Венере значительно меньше углекислоты, чем говорит он, однако и этого будет достаточно для моих выводов. Чрезвычайная влажность атмосферы, сплошная пелена туч, средняя температура — достаточно стойкая, без больших перемен — приблизительно пятьдесят градусов выше нуля — значительно увеличенный процент углекислоты в атмосфере, — все это свидетельствует о том, что на Венере теперь длится не только мезозойская эра вообще, а даже именно юрский ее период.

Василий Рыжко слушал Сокола с увлечением. Перед его глазами уже возникали замечательные картины жизни на Венере. Буйные леса из невиданных растений — гигантских пальм, папоротников, удивительных хвойных деревьев… и среди этих зарослей — неимоверные страшилища, чудища, которые так изумляли его на рисунках учебников и популярных книжек по геологии… Брр!.. и страшно, и интересно.

— А почему все эти условия характерны именно для юрского периода? — спросил тем временем заинтересованный Гуро.

— Это легко понять, дорогой товарищ. Повышенная влажность атмосферы, повышенная средняя температура — вот условия нашего земного юрского периода. Это известно, а если добавить увеличенный процент углекислоты, то становится и совсем ясно. Ибо углекислота, то есть соединение углерода, дает растениям добавочный материал для построения клеток. Такой излишек углекислоты может при известных условиях быть очень полезным для растений. Вот что!

— Ну, хорошо, — согласился Гуро.

— А если мы согласимся, что на Венере теперь длится период, аналогичный нашему юрскому, то придется допустить существование на нашей соседке таких животных, которые существовали во времена юрского периода на Земле. Если были такие растения — были и животные. Если на Венере теперь имеются такие растения, почему не быть и животным? Я, как вы, вероятно, замечаете, иду путем обыкновенной аналогии. Из этого следует, что на Венере мы встретим динозавров, бронтозавров, атлантозавров, диплодоков — из категории…

— Рептилий, — закончил Рыжко. Глаза его сверкали, лицо покраснело от возбуждения. Сокол взглянул на него, усмехнулся и продолжал:

— Далее мы должны встретить на Венере хищников типа…

— Цератозавров, — снова не выдержал Рыжко. Он уже видел перед собой этих чудовищ с длинными шеями, с зубастыми пастями и громадными кожаными гребнями на спине. Чудовища выползают на коротких кривых лапах из леса, они наступают на отважных путешественников, которые вышли из ракетного корабля в своих скафандрах. Чудища грозно раскрывают пасти… вперед выходит храбрый охотник Борис Гуро, он спокойно прицеливается… стреляет! Одно из чудовищ падает, корчится, загребает лапами землю, ломает деревья. Но второе чудище в этот момент надвигается на Бориса Гуро с другой стороны. А он, прицеливаясь в третье, не замечает этого… не замечает! «Товарищ Гуро, берегитесь!» — кричит Василий. Но Гуро не слышит, ему мешает шлем скафандра. Чудовище движется на него, оно уже вот-вот схватит его, разорвет на куски… и тогда Василий вмешивается. Он прикладывает винтовку к плечу. Раздается выстрел — меткий выстрел юного ворошиловского стрелка. Пуля из винтовки Василия Рыжко убивает чудище. Как и первое страшилище, оно падает, оно бьется в судорогах, из него хлещет кровь… Борис Гуро благодарит Василия… а он говорит: «Это пустяки, факт!» и спокойно идет дальше, его глаза ищут еще какое-нибудь чудище, которое нужно убить, быстро уничтожить!…

Увлеченный своими мечтами, забыв, что он еще не на Венере, а в ракетном корабле, Рыжко сильно стукнул кулаком по столу, у которого велась за обедом беседа.

И сразу же он подпрыгнул вверх, подброшенный своим собственным ударом. Чашка с водой, которую он держал, отлетела в одну сторону, чашка в другую. А сам Рыжко, хватаясь за кожаные петли на стене, изо всех сил брыкался ногами, чтобы восстановить утраченное нормальное положение тела. Он слышал громкий смех путешественников, но смотреть на них не мог: такой позор! До сих пор не может привыкнуть к условиям жизни в невесомом мире!

Легким движением руки Гуро поймал чашку в поставил ее опять на стол, вложив в пружинное кольцо. Еще через секунду возвратилась и вилка. Спокойным ироническим голосом Гуро сказал:

— К превеликому сожалению, Николай Петрович не предусмотрел при конструировании ракеты таких же пружинных зажимов, чтобы удерживать на месте слишком экспансивных пассажиров. Вам, Василий, придется уж как-нибудь самому сконструировать для себя специальное приспособление… иначе с вашим темпераментом можно и потолок нашей ракеты пробить головой…

Не поднимая глаз, Василий уселся на свое место у стола. На этот раз он не нашелся, что ответить. Но тут, как всегда спокойно, отозвался Николай Петрович:

— Довольно, довольно! Мне кажется, что Вадим еще не кончил. Вы остановились на цератозаврах…

— Сокол остановился на цератозаврах, а Василий даже вверх полетел за этими чудищами, — смеясь, не унимался Гуро. — Да ну, Василек, перестань горевать, ничего же, в конце концов, такого не случилось. Ну, демонстрируй дальше свои познания в палеонтологии.

— Действительно, Василий, ведь вы можете дополнить то, что я говорил, — заметил Сокол. — Скажите, например, каких еще рептилий мы можем встретить на Венере? Знаете, тех, которые приспособились жить в воздухе?

Рыжко постепенно овладел собой.

— Птеродактили и рамфоринхи, — сказал он коротко. И добавил: — Факт!

Сокол засмеялся.

— Ну, если факт, то возражать нельзя. Заканчиваю: встретим мы на Венере еще таких чудищ, как ихтиозавр — рептилия, которая приспособилась жить в воде. И, наконец, я уверен, что мы найдем там и живых археоптериксов — этих диковинных животных, полупресмыкающихся, полуптиц. Я даже надеюсь осуществить мою мечту…

Он на минутку остановился, что-то обдумывая.

— Какую мечту?

— Привезти на Землю, как образец, одного живого археоптерикса. Ведь он такой маленький: весит мало и места не занимает… он же величиной самое большее, если с ворону, — шутливо взглянул Сокол на Рындина.

— Сначала давайте найдем его. А уж потом решим, что делать с вашим археоптериксом, — в тон ему ответил академик. Но Гуро сделал вид, что он очень неудовлетворен таким предложением.

— Вот так чудовище! — сказал он, пренебрежительно скривив губы. — Нет, по-моему, с такой мелочью не стоит и связываться. Ну, на кого на Земле произведет впечатление такое «диво»! Не больше чем с ворону, ха-ха! Нет, не согласен. Если уже везти с собою что-нибудь на Землю, так по крайней мере какого-нибудь там бронтозавра… на веревочку его привязать… может, привыкнет. Я его буду дрессировать, может быть, научу даже есть из рук…

Дружный взрыв смеха был ему ответом. Действительно, это была интересная, свежая и оригинальная мысль: привезти на землю и приучить есть из рук маленькое созданьице, которое имеет в длину всего лишь восемнадцать метров!..

— Вы забываете, Борис, что у нас всего только ракета, а не океанский пароход-гигант, — заметил сквозь смех Рындин.

— Вот потому-то я и не хочу брать много животных. Всего лишь одного бронтозаврика. Ну, выберем там маленького, так сказать, бронтозаврика несмышленого. Он успеет подрасти на Земле, — шутил дальше Гуро. Но не привыкшему к его манере шутить человеку показалось бы, что охотник говорит вполне серьезно: ни один мускул не дрогнул на его лице. Только где-то далеко в его проницательных серых глазах прыгали маленькие веселые искорки. Или, может, и это только казалось?

— Ладно, ладно, — ответил Сокол. — Там посмотрим, выберем. Вам детеныша бронтозавра, мне моего археоптерикса, Василию еще что-нибудь. Ведь природа Венеры так роскошна и жизнь так разнообразна, что…

Внезапно словно гром заглушил его голос. Резкий удар сильно встряхнул всю ракету. Гулко загудел металл. Корабль задрожал от носа до хвоста.

И сразу после этого послышался тихий свист. Монотонный, однообразный свист доносился откуда-то сверху. Что это?..

Василий Рыжко взглянул на ученых. Гуро крепко держал в руке свою трубку, словно у него не было ничего более ценного. Сокол прислушивался со встревоженным лицом. Брови академика Рындина сошлись на переносице. А свист все не утихал. Василий с усилием набрал в грудь воздуха: казалось, стало тяжелее дышать. Он заметил, что так же тяжело дышит и Сокол…

Резким, неожиданным для всех прыжком Рындин очутился у стенки, возле доски, где помещались рукоятки управления воздушными аппаратами. Он повернул одну из них, отодвинул в сторону другую. Свист не затихал. Рындин повернул к товарищам побледневшее лицо. Его голос прозвучал резко, как суровый приказ:

— Немедленно надевать скафандры! Василий наденет мой. Я запрусь в навигаторской рубке. Гуро, вы будете руководить работами. В борту ракеты пробоина, и через нее выходит со свистом в межпланетное пространство наш драгоценный воздух. Надеть скафандры!

Монотонный, однообразный свист продолжался. Рындин, быстро перебирая руками петли на стене, передвигался к навигаторской рубке. Но перед тем, как закрыть за собою дверь, он остановился на минутку и добавил:

— Я думаю, это — метеорит. Будем надеяться, что он один. За работу!

Двери наглухо закрылись за ним. Метеорит?.. Пробил стенку ракеты?.. Василий нервно сжал кулаки. На мгновение он утратил возможность мыслить, способность владеть собою.

Еще один удар встряхнул ракету. Этот удар словно был сигналом: по металлическим стенкам ракеты забарабанил дождь мелких частых ударов.

Метеорит был не один!