"Юбер аллес (бета-версия)" - читать интересную книгу автора (Нестеренко Юрий, Харитонов Михаил Юрьевич)Kapitel 10. Тот же день, ближе к вечеру. Москва, площадь Освобождения, 9.Фридрих в очередной раз проверил почту и убедился, что отчета по штрику все еще нет. Такое впечатление, что российская безалаберность передалась отсюда прямиком в штаб-квартиру РСХА вместе с письмом, словно рехнервирус... Это было очень некстати - на беседу в ДГБ он расчитывал приехать во всеоружии. Однако больше ждать было нельзя - опаздывать на встречу он не собирался. Не только у всякой игры, но и у всякого игрока есть свои правила. Это русские могут позволить себе демонстративные задержки, а дойчи выражают неудовольствие, подчеркивая свою знаменитую пунктуальность. У Власова даже возникла мысль выйти в REIN и поискать какие-нибудь публикации на эту тему. У него был и выход на шлюз западного "интернета", в котором тоже наверняка имелась какая-то информация. Однако, подумав, он отверг обе эти возможности. В REINе он всё равно не найдёт ничего существенного, а информация из западной "паутины" вполне могла оказаться ложной или просто бредовой. Западная система откровенно поощряла анонимное и безответственное распространение чепухи. Как-то раз Фридрих, попытавшись найти в "интернете" некоторые сведения об американской космической программе, наткнулся на плац неких "уфологов", где содержался антинаучный бред на тему "маленьких зелёных человечков", которые якобы тайно управляют Америкой и Райхом то ли с Сириуса, то ли с Альдебарана... Причём, как выяснилось, эта даже не было пропагандистским проектом скунсов: всего лишь частный ресурс, поддерживаемый какими-то ненормальными. В другом месте "интернета" он наткнулся на непристойные рассказы о сексуальных извращениях. Оставалось только радоваться, что у американцев пока не было легальных технологий сжатия и быстрой передачи изображений: Власов ни на минуту не сомневался, какого свойства картинки будут размещены в "паутине" в первую очередь... Как бы то ни было, искать там сведения на тему наркотиков явно не стоило. С сожалением Фридрих закрыл нотицблок и направился прихожую. Ехать Власов решил на троллейбусе. Он мог бы воспользоваться стоящим в гараже "BMW" с навигационной системой, но не решался сесть за руль - он пока ещё слишком плохо знал город. На первый взгляд, городской транспорт в Москве не слишком отличался от берлинского. Те же самые зелёные и серые троллейбусы, сошедшие с конвейеров вездесущего "Фольксвагена", те же жёлтые автобусы-"мерседесы" (последних, правда, было заметно меньше, чем машин на электрической тяге). Примерно ту же картину можно было наблюдать и в любом крупном городе Райхсраума - разве что в местечках победнее вместо "мерседесов" можно было увидеть мадьярские "икарусы". Внутри троллейбуса было немноголюдно, а главное - тепло. По крайней мере, не было противного сырого ветра, так донимавшего на улице (идя до остановки, Власов изрядно промёрз). В полупустом салоне мирно дремали несколько бабушек, закутанных в пушистые платки, да на задней площадке стояли какие-то молодые люди непонятного вида. Неподалёку от Власова девушка в изящных платиновых очках (Власов, с его отличным зрением, заметил, что на позолоченных дужках крохотными буковками выбито "Cerruti 1881": похоже, оправа стоила недёшево), держась одной рукой за поручень, внимательно изучала толстую тетрадь. Фридрих присмотрелся и разглядел какие-то математические формулы. Видимо, это был конспект, а девушка ехала в свой институт на какой-нибудь поздний семинар. Если что и отличало московский городской транспорт от берлинского, так это обилие аляповатой рекламы на боках. А также и внутри: поднимаясь на переднюю площадку, Фридрих обратил внимание на рекламный щит, закрывающий кабину водителя. В берлинских троллейбусах на этом месте размещались правила пользования городским транспортом - текст довольно длинный, к тому же написанный большими буквами, занимал всю видимую часть стенки. В Москве аналогичные правила были, наверное, всем известны и без того. Во всяком случае, на месте параграфов и подпараграфов красовались дебиловатого вида парень в красной кепочке козырьком назад, склоняющийся над запрокинутым девичьим лицом. Девица держала во рту кусочек печенья, каковое, видимо, и было предметом вожделений парня. Поверх всего этого было наляпано ярко-красным: "Печенье "Услада" - слаще, чем поц...". Остальные буквы в слове "поцелуй" закрывал угол криво приклёпанного ящика для пожертвований: "на устройство масленичных гуляний", как гласила надпись на крышке. Власов купил билет у водителя, приятно удивившись его дешевизне: проезд стоил пять копеек. Он не помнил точно, во сколько пфеннингов обходился проезд в Берлине - там ему давненько не приходилось пользоваться общественным транспортом, да и принятые в Райхе магнитные карточки как-то не способствовали запоминанию считываемой суммы. В Софии проезд стоил, кажется, шестьдесят стотинок, то есть те же шестьдесят пфеннингов. В Пеште, насколько он помнил, - двести пятьдесят дореформенных форинтов, а потом - что-то около марки... В любом случае, московские цены были очень низкими. Он уселся на одно из передних сидений, прикрыл глаза, чтобы не видеть дурацкого плаката с печеньем, и постарался сосредоточиться. Итак, сказал он себе, ещё раз сверим часы. Труп Вебера был обнаружен второго февраля. Утром третьего Мюллер срочно вызывал Власова из отпуска и отправил в Москву. Уже на борту самолёта (а точнее, ещё в аэропорту) он оказывается втянут в поток незапланированных событий. Здесь, в Москве, сюрпризы тоже не заставили себя ждать - так что волей-неволей Фридрих сразу переключился в форсированный режим, да так из него и не вышел. Что по-своему удобно, но искажает восприятие местной специфики: начинаешь относиться к пространству как к шахматной доске, уделяя внимание в основном движению фигур. А это чревато попаданием в какую-нибудь яму или канаву. В принципе, Власов знал Москву (как и Россию в целом) - по бумагам, оперативным сводкам, отчётам, картам, видеокассетам и тому подобному. Пока что книжное знание его не подводило. Но и ясного впечатления от российской столицы у Власова тоже пока не сложилось. Обращали на себя внимание две вещи: поразительно мерзкая погода, да ещё, пожалуй, то трудноопределимое, но безошибочное ощущение, которое охватывает человека, оказывающегося в по-настоящему Власов окончательно решил посвятить следующий день экскурсии. Надо обойти хотя бы центр города и заглянуть на какую-нибудь из окраин. Можно, кстати, воспользоваться Лемке в качестве чичероне... - Sie müssen den Fahrschein entwerten! - пропел у него над ухом нежный женский голосок. Фридрих мгновенно открыл глаза. Над ним предупредительно склонилась та самая девушка в дорогих очках. Только вместо конспекта у неё в руке был жетон контролёра. С секундным опозданием Власов сообразил три вещи. Во-первых, девушка попросила его прокомпостировать билет - о чём он, по берлинской привычке, забыл. Во-вторых, она обратилась к нему на дойче. И, в-третьих, если бы она действовала строго по инструкции, она должна была бы потребовать его билет, и, убедившись в отсутствии компостерной метки, взять с него штраф. - Entschuldigen Sie! - извинился он, и, приподнявшись, вставил билет между щёчек компостера. Аппаратик щёлкнул. - Извините меня, - повторил Фридрих на русском. - Вы говорите по-русски! - девушка улыбнулась, показав блестящие металлические скобки на верхних зубах. - Из наших, что-ли? Я думала, вы берлинец. - Просто у меня деловые связи с Россией, - пустился в объяснения Власов, - но всё больше на расстоянии. Язык знаю по семейным обстоятельствам. Здесь я впервые. Прилетел из Берлина только вчера. - А, понятно, - в голосе девушки проскользнула самодовольная нотка, - а то я уж думала, что ошиблась... У вас вид такой. Берлинский. Ваших за версту видно. Власов решил не уточнять, что такое "верста" - он смутно помнил, что это устаревшая русская мера длины, но никогда не знал, чему она равна в метрах, - зато поинтересовался, что именно навело её на такую мысль. - Ну, как бы, - девушка задумалась, - трудно объяснить... Я вообще-то студентка, а контролёром подрабатываю, деньги нужны... Меня, кстати, Мартой зовут. Я фолька... ну, вы поняли. Власов сообразил, что имеется в виду слово "фольксдойче", и с понимающим видом кивнул. - Ну так чего... я на людей всяких насмотрелась. Берлинцы - они всегда, когда входят, делают рукой вот так, - она вяло помахала левой рукой, - типа за поручень хотят взяться, а тут его нет, у нас площадки шире... И ёжитесь, холодно вам тут... Потом обязательно на рекламу смотрите. И билет забываете компостировать. У вас там, в Берлине, уже пять лет как магнитные карточки... - последнее было сказано с нескрываемой завистью. - Да ладно, - махнула она рукой, - всё это фигня. Вы имейте в виду: если вдруг чего, обращайтесь к нашим. Мы своим всегда поможем... Только не важничайте, что вы из Берлина и всё такое. Иначе вас будут считать... ну... есть такое слово, "немчура"... У нас таких не любят. Ауфвидерзеен, - она махнула рукой и направилась к молодёжной стайке, поигрывая своим жетоном. Фридрих попытался сопоставить в уме всех этих "наших", "ваших" и "своих", и пришёл к выводу, что национальное самосознание российских фольксдойче очень запутано. Впрочем, последний совет Марты показался ему дельным: Власов хорошо знал, что пользоваться симпатиями сплочённого меньшинства бывает очень полезно. Что ж, надо использовать те преимущества, которые у тебя есть... Департамент Государственной Безопасности размещался на площади Освобождения, в здании бывшего большевистского ЦК. Сразу после войны здесь работала Комиссия по расследованию преступлений коммунизма - так сказать, поближе к предмету изучения, ибо неуничтоженных документов, в том числе и со всеми возможными грифами, в здании оказалось на удивление много. Может быть, их спас извечный русский бардак, а возможно, это был последний подарок Берии, который все еще надеялся, что головой Сталина и остальных выкупит свою собственную. Не выкупил, конечно, и в итоге болтался с ними на одной виселице. Говорят, Сталин успел в него плюнуть, прежде чем у них из-под ног выбили скамью. Этому предшествовал Петербургский процесс, во время которого комиссию перевели по месту его проведения. В здании же обосновалась только еще создававшаяся русская служба безопасности, представлявшая собой в то время причудливый конгломерат из контрразведки РОА, немногочисленных поначалу местных добровольцев, представителей РСХА (формально числившихся советниками, но не подчинявшихся русскому командованию и управлявших целыми подразделениями, целиком состоявшими из дойчей), и даже спешно вытащенных из заграничного нафталина врангелевцев и деникинцев - большинство из которых, впрочем, за двадцать с лишним лет не забыли прежний опыт... Романтическое было время. Власов, однако, предпочитал революционной, равно как и контрреволюционной, романтике - солидный, устойчивый порядок. И серая твердыня ДГБ производила соответствующее впечатление. По крайней мере внешне. Зато внутри порядка оказалось меньше, чем хотелось бы. Во всяком случае, несмотря на предварительную договоренность, в бюро пропусков его промурыжили целых десять минут: явно больше, чем требовалось на изучение его документов. Хотя, скорее всего, это было сделано специально. Местные демонстрировали, кто в доме хозяин. Так или иначе, наконец формальности остались позади, и Фридрих, поднявшись на второй этаж, вошел в дверь кабинета номер 203. Фамилии на двери не было. Хозяин кабинета, плотного сложения мужчина средних лет с седыми висками и тусклыми серыми глазами, коротко кивнул посетителю, но руки не подал. Его штатский костюм без наградных знаков, даже без золотой партийной свастики на лацкане, скрывал, вероятно, не такой уж маленький чин. Подполковник? Полковник? Фридрих с первого взгляда почувствовал к нему интуитивную неприязнь: откуда-то пришла уверенность, что, повернись история по-другому, этот человек сделал бы ту же самую карьеру и в большевистском НКВД. - С приездом, господин Власов. Присаживайтесь. Вот ваше разрешение на оружие. Распишитесь. Фридрих скользнул глазами по бланку, поставил свой росчерк - разумеется, латиницей - напротив галочки и убрал справку во внутренний карман. - Благодарю, - сказал он. -Но, как вы понимаете, я пришел сюда не только за этим. Еще бы тот не понимал - однако продолжал молча ждать, и Фридриху пришлось продолжить: - Убит гражданин Райха Рудольф Вебер, и нас крайне беспокоит как само это обстоятельство, так и недостаток сотрудничества со стороны российских спецслужб. - Кто вам сказал, что он убит? - дэгэбэшник не заглотил наживку, не бросился опровергать сразу вторую часть фразы. - Экспертиза не нашла никаких следов насилия. В настоящее время основные версии следствия - несчастный случай и самоубийство. И мы уже передали имеющуюся у нас информацию имперским представителям. - Труп Вебера был найден второго февраля в 16:40, - продолжал нажимать Власов. - Нам сообщили об этом лишь на следующее утро. - Необходимо было время для идентификации тела, - пожал плечами дэгэбэшник. - Я думаю, мы сэкономим массу времени, если не будем тратить его на произнесение и опровержение явных несуразностей. Вы его не из кислоты выловили. Вы нашли его целым и невредимым, в его квартире, при обыске наверняка обнаружили его документы. Какое время для идентификации? - Существуют стандартные процедуры. В делах такого рода, могущих иметь международные последствия, недопустимы поспешные выводы, даже когда они представляются очевидными. - Кстати, о стандартных процедурах. Почему обыск проводился без понятых? - В соответствии с постановлением от десятого-пятого-семьдесят восьмого, которое действует до сих пор, в случае подозрения на теракт следственные действия на месте происшествия проводятся без привлечения гражданских лиц, с целью обеспечения безопасности последних. Вам же известен почерк террористов - они могут оставить на месте преступления взрывные устройства или еще что-нибудь в этом роде. - Значит, в квартиру Вебера приглашали сапёров? - ядовито осведомился Власов. - Приглашали, о чем имеется соответствующая запись в протоколе, - невозмутимо ответил его визави. - Как вам известно, подозрения, что это мог быть теракт, не подтвердились. - Нам до сих пор не передан список изъятых при обыске вещей. Не говоря уже о самих этих вещах. - Разве? Мне доложили, что факс уже отправлен. Что касается передачи предметов, то следствие еще не закончено. Факт смерти имел место на территории России, и дело ведем мы. - Я могу взглянуть на список? - Сейчас, - он пощелкал кнопками стоявшего на столе рехнера. - Вот. Фридрих обошел стол и встал рядом с дэгэбэшником, склонившись к монитору (и попутно отметив, что тот - болгарской модели; не то русские безопасники проявляли славянский патриотизм, не то просто экономию). Хозяин кабинета убрал руку с клавиатуры, позволяя Фридриху пролистать список. Его худшее подозрение подтвердилось. - Где рехнер Вебера? - Откуда мне знать? - весьма натурально удивился дэгэбэшник. - Вы видите перед собой все, что нашли в квартире. Он у него вообще был? - Разумеется, он у него был! И не болгарской сборки, - не удержался от шпильки Власов. - Нотицблок "Тосиба". - Ну вот видите, сами все объясняете, - невозмутимо отреагировал хозяин кабинета. - Дорогая переносная модель, в сложенном виде выглядит как обычный чемоданчик. А дверь квартиры была открыта. Любой мог зайти и взять. Может быть, даже тот, кто потом позвонил в полицию. - Рискуя, что та его тут же арестует за воровство, а то и за убийство? По-вашему, кто-то настолько глуп? - А что, человеческая глупость является для вас новостью? Будь у нас больше времени, я мог бы порассказать вам массу занимательных историй из практики... Фридрих демонстративно пропустил намек насчет времени мимо ушей. - Расскажите мне подробнее об этой открытой двери. И об этом анонимном звонке. - Дверь была приоткрыта, но не распахнута - щель составляла около двадцати сантиметров. Замок стоял на "собачке". Звонок был сделан из ближайшего автомата дальше по Староконюшенному. Надо будет взглянуть на этот автомат, мысленно пометил себе Власов. - Голос походил на детский, поэтому оперативники ехали на вызов почти в полной уверенности, что это глупая шутка подростков. Тем не менее, полиция обязана проверять любые сигналы... - Что насчет отпечатков? - Ничего, что проходило бы по нашим картотекам. Самые свежие отпечатки на дверной ручке принадлежат Веберу, но они слегка смазаны. Похоже, после него за ручку брался некто в перчатках. Но это не означает преступных намерений. Сейчас зима, знаете ли. Фридрих тем временем просматривал опись более внимательно. - Я не вижу здесь ничего похожего на штрик, - заметил он. - Ну, во-первых, мы еще не провели полную экспертизу содержимого его аптечки, - парировал хозяин кабинета. - Хотя уже ясно, что там попадаются весьма любопытные препараты... А во-вторых, вы что же думаете, он хранил его у себя килограммами? Полутораграммовой дозы уже достаточно, чтобы отправиться на тот свет. - А ампула? Вы нашли ее? - Нет. Вероятно, он выбросил осколки в унитаз, после того как наполнил шприц. - Да с какой стати ему все это делать? Да еще оставлять дверь открытой. Скажите еще, что он открыл дверь в состоянии наркотического опьянения. Может, заодно и рехнер вынес прямо на лестничную площадку? - Насчет "с какой стати" - это вам виднее, - спокойно возразил дэгэбэшник. - Мы за морально-политический облик ваших людей не ответственны. А дойти до лестничной площадки и вернуться в кресло при такой дозе он вряд ли мог. Штрик действует очень быстро. И оглушающе. Мне картина представляется следующей. Дверь он не запер случайно. Знаете, с замками иногда бывает, что они встают на "собачку" от слишком резкого поворота ключа. И дверь просто не захлопнулась. ("Исключено, - подумал Фридрих, - он бы обратил внимание на отсутствие щелчка и проверил". Но перебивать не стал, желая выслушать официальную русскую версию до конца.) Позже он сделал себе укол, оказавшийся смертельным. Поскольку записки мы не нашли, то считали самоубийство маловероятным, но ваши слова о пропавшем нотицблоке меняют дело. Возможно, его последнее послание было именно там. Так или иначе, он умер. Дальше дверь, вероятно, приоткрылась от сквозняка... - Чтобы был сквозняк, нужны открытые окна в доме, - не выдержал Фридрих. -Это зимой-то? - Да, на кухне была приоткрыта и поставлена на фиксатор форточка, - хозяина кабинета было не сбить. - Итак, дверь приоткрылась. Кто-то из жильцов или гостей дома, вполне вероятно, что подросток, шел мимо - на нижних этажах люди часто предпочитают ходить пешком, а не дожидаться лифта - заметил открытую дверь и вошел. Может быть, сначала позвонил, а вошел, не дождавшись ответа. Вероятно, с вполне благородной целью - предупредить хозяина, что у того не заперта дверь. Увидев, что хозяин мертв, он, как мы полагали, в испуге покинул квартиру, стараясь ничего не трогать - в том числе не закрыв дверь - и поспешил к автомату, чтобы вызвать полицию. То, что он не воспользовался домашним телефоном и не представился, вполне понятно - у нас тут не Дойчлянд, лишний раз общаться с полицией никто не любит. Ваши сведения о рехнере несколько меняют картину. Видимо, этот человек был все же не настолько напуган, чтобы не оглядеться по сторонам и не увидеть на столе "Тосибу". А дальше, особенно если это был подросток, ход мыслей понятен - мол, покойнику она уже не нужна, а мне на такую ни в жизнь не скопить... Далее - либо в борьбе между жадностью и гражданским долгом второй не проиграл окончательно, и в полицию он все-таки позвонил. Либо после ухода похитителя рехнера приоткрытую дверь заметил кто-то еще, и тут уже все произошло по ранее описанной схеме. Мы опросим жильцов этого и соседних домов, у которых есть дети-подростки, не принес ли на днях их ребенок нотицблок, который ему якобы дали поиграть друзья. - Хотелось бы надеяться, что это даст результат. Хотя я сомневаюсь. Вы так уверены, что это был ребенок? Может быть, голос был изменен? - Все может быть. Наши эксперты работают над записью звонка. Мы сообщим вам, если найдем что-нибудь интересное. - Мне нужна сама запись, - покачал головой Власов. - Хорошо, вы ее получите, - сказал дэгэбэшник не без раздражения и выразительно посмотрел на Фридриха. Тот понял, что должен отойти от клавиатуры, и вернулся на свое место по другую сторону стола. Хозяин кабинета вновь что-то отстучал на клавишах рехнера - не иначе, отправлял сообщение по локальной сети. Что ж, действительно более удобно, чем звонить по телефону в присутствии постороннего. Хотя - что он сообщал такого, что не предназначалось для ушей Фридриха, если речь шла лишь о том, чтобы скопировать для него аудиозапись звонка? Может, это просто привычка, въевшаяся до уровня рефлексов - не говорить, когда чужие могут услышать, не писать, когда могут увидеть... - До сих пор, насколько я понимаю, от соседей не удалось узнать ничего интересного? - уточнил для проформы Власов. - Нет. Их, разумеется, опрашивали. Никто ничего не видел и не слышал. - Но вы записали их голоса на предмет сравнения с голосом на пленке? - Господин Власов, мы умеем делать свою работу. - И найти свидетелей, видевших звонившего из автомата, конечно, тоже не удалось. - Нет. - И куда только девалась знаменитая бдительность московских бабушек? - Вы совершенно напрасно иронизируете, - холодно изрек дэгэбэшник. - Население нередко оказывает нам помощь. Но раз на раз не приходится. - Кстати, а что с автомобилем Вебера? - поинтересовался Власов. - Стоит в гараже. Обыскан. Ничего. - В смысле - ничего интересного? - Ничего - это значит ничего, - отрубил хозяин кабинета. Фридрих не слишком удивился: Вебер был профессионалом, и оставлять в машине хоть какие-нибудь личные вещи он бы не стал. В дверь постучали. Получив разрешение, в кабинет вошла женщина лет сорока в форме с прапорщицкими погонами и положила на стол перед Власовым аудиокассету. Фридрих предпочел бы накопитель с цифровой записью, но пришлось удовольствоваться предложенным, - У вас еще какой-то вопрос? - сухо осведомился хозяин кабинета, видя, что гость не спешит подниматься. - Да. Вам известно, что вчера в аэропорту Внуково задержана дойчская журналистка Франциска Галле? - И что? Это дело целиком в компетенции криминальной полиции. Какое отношение оно имеет к вам? - Она - гражданка Райха. - Вы представляете имперский МИД? - Вы прекрасно понимаете, кого я представляю. - Если все это - часть операции Имперской Безопасности, ей следовало прежде всего уведомить российские органы и получить наше согласие. А сейчас делу уже дан законный ход. Нынче не сорок третий год, знаете ли. Россия - суверенная держава. - Если Россия и теряла свой суверенитет, то как раз до сорок третьего года, - ответил Фридрих, не скрывая раздражения. Видение этого субъекта в кабинете с алыми знаменами и портретом Дзержинского на стене стало особенно отчетливым. - Большевики захватили власть военным путем и оккупировали страну. А в сорок третьем году Россия была освобождена союзными войсками... - Господин Власов, нет никакой необходимости читать мне политинформацию, - перебил хозяин кабинета. - Лучше прочитайте ее тем, кто шлет в нашу страну своих представителей, доверху накачанных наркотиками. Насколько я знаю, в Райхе за наркотики расстреливают. - Она не наш представитель, - устало сказал Фридрих. - Вот уж на кого она похожа менее всего. - В таком случае, почему она вас так интересует? Вы, разумеется, вправе не отвечать, - спохватился дэгэбэшник, - но и мы не обязаны давить на наших коллег из полиции. - Ну хотя бы потому, что ей был введен тот же наркотик, что и Веберу, - рискнул Власов. И попал. - Откуда вам это известно, если, как вы утверждаете, РСХА не имеет к этому отношения? Фридрих улыбнулся: - Но ведь и вам кое-что известно об этом деле, хотя оно находится в ведении исключительно криминальной полиции? - Хорошо, не будем играть в кошки-мышки. Она, как вы заметили, гражданка Райха. И, что еще более важно, нам известны ее политические взгляды. Вам, конечно, тоже. - Конечно. - Значит, вы хотите попросить, чтобы мы вывели ее из игры? Пустили в разработку по полной программе? - Напротив, я прошу освободить ее как можно скорее. Идеально, если она выйдет на свободу сегодня. - Вот как? - дэгэбэшник, похоже, впервые за весь разговор был по-настоящему удивлен. - Вообще-то, это будет непросто. Все же наркотики - серьезное обвинение и в России. А у нее с собой было два десятка ампул. - Ну вы же прекрасно понимаете, что ее подставили. У либералов, конечно, часто мозги набекрень, но не до такой же степени, чтобы вкалывать себе дозу тяжелого наркотика в самолете, прямо перед посадкой в международном аэропорту! Что говорит она сама? Хозяин кабинета подумал пару секунд, затем, как видно, все же решил играть в открытую: - Говорит, что ничего не знает о штрике. Что хотела сделать себе обычную инъекцию инсулина. Собственно, на коробке и на ампулах действительно написано, что это инсулин. Реально во всех был штрик. - Значит, у нее диабет! Надеюсь, ей была оказана необходимая помощь? ("Черт, не хватало только, чтобы эти ослы ее уморили...") - Не беспокойтесь за нее. В Бутырке хорошая больница. Но диабет или нет - это вопрос неоднозначный. - Что значит "неоднозначный"? Ей сделали анализы? - В моче сахара нет. В крови уровень повышен, но не запредельно. Это может означать диабет, а может, и нет. В таких случаях положено наблюдать больного в условиях стационара и делать повторные анализы с интервалом в несколько дней. - Несколько дней? Нет, это нелепо. Она должна быть на свободе сегодня, в крайнем случае завтра. - Что значит "должна"? Кому должна? Существует порядок, господин Власов. Разве порядок - это не то, на чем стоит Райх? И согласитесь, что псевдо-инсулин и симуляция диабета - это не такой уж плохой камуфляж для наркокурьера. - Согласился бы, если бы ее взяли с этими ампулами на таможне. Да и то - лишь двадцать разовых доз, маловато для коммерческого курьера... Но раз она ввела это себе, значит, была уверена, что там действительно инсулин. - Скорее всего, вы правы. Но еще раз повторю - люди порой совершают очень глупые поступки. Тем более наркоманы, которым приспичило получить очередную дозу. - Вы понимаете, что, если вы ее не выпустите, пресса поднимет визг? Не ручная российская пресса, конечно же. А западные корреспонденты, аккредитованные в Москве. Достанется и нашим, и вашим. - Волков бояться - в лес не ходить, господин Власов. А это даже не волки. Это шавки. С каких это пор в Райхе прислушиваются к их лаю? - Не прислушиваются, когда речь идет о действительно принципиальных вопросах. Но нет смысла провоцировать лай по пустякам. Буду говорить прямо: как вы знаете, в Райхе готовится референдум. Который должен раз и навсегда заткнуть глотки нашим врагам, показав, что народы Райха отвергают атлантистскую модель демократии. Показав в полном соответствии с принципами этой модели - всеобщим, равным, тайным и прямым волеизъявлением. И здесь все должно быть безупречно. Мы не должны дать врагу ни единого повода для придирок, для обвинений, что референдум был подтасован, превращен в фарс и так далее. Теперь вы понимаете, почему нам не нужен скандал вокруг ареста оппозиционной журналистки по явно сфабрикованному делу? - В любом случае, мы не можем прямо приказать криминальной полиции взять и отпустить ее. Крипо выведены из подчинения ДГБ шесть лет назад. - Формально - да. - Формально - не формально, а здесь, раз уж у нас пошел такой откровенный разговор, есть свои игры. И свои козыри, которые нам тоже не хотелось бы пускать в ход по пустякам. "А ведь сейчас, пожалуй, он и впрямь искренен, - подумал Фридрих. - Взаимная нелюбовь крипо и госбезопасности известна. Может быть, она отступает в сторону, когда речь идет о долге, но насолить по мелочи, упереться там, где есть формальный повод - это святое." - Пожалуй, мы могли бы ее депортировать, - предложил хозяин кабинета. - Выслать обратно, и пусть уже дальше ваши сами с ней разбираются. - Нет! - быстро сказал Фридрих. В Райхе пользы от Галле было бы немногим больше, чем в русской тюрьме. - Все гораздо проще. Вам пришлют копию ее медицинской карты, и с диабетом все прояснится. Однозначно и официально. - Да... но тогда она из обвиняемой превратится в потерпевшую и, возможно, свидетельницу... - Это уже наша забота. Ей подсунули наркотик на территории Райха. От вас нам нужно только, чтобы русские спецслужбы оставили ее в покое. Мы сами проведём расследование. Если госпожа Галле замешана в чём-то предосудительном, она ответит по всей строгости законов Райха. Об этом мы позаботимся. - Что ж, - произнес, чуть подумав, хозяин кабинета, - пожалуй, такой вариант устроит все заинтересованные стороны. "Кроме одной, - подумал Власов. - Той, которая это все подстроила." |
|
|