"Полицейское управление" - читать интересную книгу автора (Каунитц Вильям Дж.)

Глава 1

Вторник, 9 июня

Он лежал на смятых простынях, закинув ноги на спинку кровати. Потом открыл глаза и попытался сосредоточить их на телефоне.

— Лейтенант, у нас небольшая проблема. Не могли бы вы приехать в участок?

— Выезжаю.

Мэлоун вздохнул, нетвердой рукой положил трубку на рычаг и сел. Посмотрел на пустую подушку рядом и вспомнил, что Эрика не захотела остаться на ночь.

Голова трещала с похмелья после вчерашней вечеринки, когда на пенсию провожали сотрудника. Он взглянул на часы, стоявшие на плетеном ночном столике: пятнадцать минут десятого.

Только Служба может заставить человека, страдающего похмельем, встать с кровати в выходной день.

— Небольшая проблема, — пробормотал он, поднимаясь.

Двадцать минут спустя Дэн Мэлоун сворачивал на Элизабет-стрит. Каждый раз, подъезжая к работе, он надеялся увидеть какие-нибудь перемены, но все было как обычно. Все те же китаянки в черных «пижамах» шаркали соломенными сандалиями, гуляя со своими дочерьми, одетыми в модные джинсы.

Вечно скучающие мужчины с прилипшими к губам сигаретами подпирали дверные косяки. Магазин одежды Ната Хаймовица на углу Элизабет и Хестер-стрит был открыт с раннего утра.

Мэлоуну нравились ароматы Чайнатауна. Дух свежего имбиря, китайской капусты и огурцов всегда поднимал настроение: каждому времени года было присуще свое неповторимое сочетание запахов. Стоял июнь, и запахи переполняли всю округу.

Он припарковал машину перед пожарным гидрантом у входа в ресторан Сун Хонг By, вытащил из-за солнцезащитного козырька карточку с номером машины, бросил ее на приборный щиток.

На противоположной стороне улицы стояло кремово-желтое четырехэтажное здание полицейского участка, построенное сто лет назад. Прямо по центру его фасада проходила черная пожарная лестница. Элизабет-стрит, 19, 5-й полицейский участок, единственное здание в Нью-Йорке с постоянным током в сети, будь оно неладно.

У подъезда выстроились радиофицированные патрульные машины, на тротуаре стояли полицейские мотоциклы с колясками, у входа были сложены заградительные козлы и барьеры.

Флаг на крыше обвился вокруг шеста, в утреннем свете тускло горели зеленые фонари у входа.

Войдя в участок, Мэлоун помахал рукой дежурному лейтенанту, прошел через комнату сборов и перекличек и поднялся по узкой извилистой неоготической лестнице с помпезными дряхлыми перилами и ступенями, отполированными ногами тысяч полицейских.

Дэн Мэлоун — высокий, ладно скроенный человек с длинным тонким носом и шапкой волос песочного цвета, чуть тронутых сединой. Одежда его не отличалась строгостью: бежевые брюки, синий блайзер, белая сорочка с расстегнутым воротом. Он очень гордился тем, что его никто не принимал за копа.

Дежурная комната бригады детективов ничем не отличалась от сотен себе подобных. На новых зеленых металлических столах стояли древние пишущие машинки.

Дверь в кабинет лейтенанта была замаскирована зеркалом с односторонней светопроводимостью. В клетке для задержанных, втиснутой в угол, сидел на стуле огромный плюшевый медведь. Кто-то из ребят приколол ему на грудь шерифскую звезду, а в сложенные лапы вложил пустую пивную банку и игрушечный автомат. На окнах стальные решетки. Многочисленные картонные коробки для мусора набиты битком, наверху красуются банки из-под пива и коробочки из-под пиццы.

Детектив Гас Хайнеман, навалившись на стол всей своей трехсотфунтовой тушей, двумя пальцами печатал рапорт; густые мохнатые брови почти полностью скрывали его крошечные глазки. На работе он слыл обжорой и завзятым игроком в кости. На капустниках и в полицейском клубе он всегда играл по-крупному, стремясь доказать свое превосходство.

Детектив Патрик О'Шонесси, облаченный, по своему обыкновению, в безвкусный костюм из полиэстра, стоял возле шкафа и вынимал оттуда папки с делами.

— А, лейтенант! Ясно солнышко! Явились с утра пораньше!

— Что тут такого стряслось, чтобы дергать меня в выходной? — спросил Мэлоун, запустив руку за деревянную перегородку и открывая задвижку.

— Сержант Брэди позвонил с Кристи-стрит, 141. Там нашли труп, и Брэди просил, чтобы вы подъехали, говорит, случай необычный, — ответил Хайнеман.

— Что именно — не сказал?

— Нет. Но сказал, могут возникнуть осложнения.

Мэлоун понимающе кивнул.

— Кто поедет со мной?

— Моя очередь, — отозвался Штерн.

Джейк Штерн — лысеющий штангист, не расстающийся с кистевым эспандером. У него крупный кривой нос. Джейк сломал его на тренировке, в гимнастическом зале.

В тот злополучный день Джейк лежа поднимал штангу. Четырежды выжав двести фунтов, он уже собирался проделать это в пятый раз, как вдруг откуда-то выскочил гомик и пощекотал ему мошонку. Он выпустил штангу, она рухнула и придавила окровавленного и оглушенного Джейка к полу.

В тот день парень, виновник этой трагедии, впервые узнал, какими могут быть настоящие неприятности.

Когда полицейская машина без опознавательных знаков свернула на Кэнэл-стрит, лейтенант спросил сидевшего за рулем Штерна, что произошло за время его отсутствия, в РВД (регулярный выходной день). Не отрывая глаз от потока машин, медленно ползущих в туннель Холланда, Джейк ответил:

— Все было спокойно. Сцапали несколько мелких воришек, ничего серьезного. Знаете, Лу, мне уже начинает надоедать всякая мелюзга, — заключил Штерн. Он назвал Мэлоуна «Лу», в нью-йоркской полиции так обычно обращались к лейтенантам. Для краткости.

Когда детективы подъезжали к дому номер 141, один из двух дежуривших у входа полицейских помахал им рукой.

— Третий этаж, Лу, — сказал он, когда они приблизились.

Пол в квартире был покрыт вытертым линолеумом, который не меняли лет пятьдесят. В одной из стен комнаты была длинная и узкая кухонная ниша. Возле раскрытого окна стояла бронзовая кровать и комод, размалеванный художником-любителем. На помятом матрасе лежал труп белого мужчины. Голова трупа повернута вправо, глаза открыты. Жидкость, вытекшая изо рта, комочком застыла на щеке, нижняя часть тела посинела, шея и челюсть уже успели окоченеть.

В кресле, закрыв лицо руками, сидела поникшая женщина в бордовом махровом халате, туго стянутом на талии. На чистой белой коже виднелись потеки косметики. На вид ей было лет двадцать пять. Оценивающе окинув ее взглядом, Штерн шепнул лейтенанту:

— А грудь у нее ничего, верно?

Над женщиной склонился сержант Брэди, к губам его прилипла мокрая потухшая сигара. Лицо сержанта было испещрено шрамами и оспинками от прыщей, мучивших его лет тридцать назад.

— Рад вас видеть, Лу, — произнес он с явным облегчением и, отойдя от женщины, чтобы поздороваться с детективами, встал между лейтенантом и Штерном.

— Вообще-то это дело не совсем по вашей части, но сами мы разобраться не смогли.

Он почесал голову, посмотрел на труп и добавил:

— Дело щекотливое…

— А в чем дело, сержант? — спросил Мэлоун, глядя на труп.

— Он священник, — прошептал Брэди.

Мэлоун подошел к кровати и дотронулся до трупа.

— Как давно он умер?

Женщина метнула на лейтенанта быстрый взгляд.

— Часа два назад.

Мэлоун пододвинул стул к женщине и сел, глядя на нее в упор.

— Ваше имя?

— Мэри Коллинз. Он был постоянным клиентом. Приходил всегда по понедельникам в семь утра, каждую неделю.

Пока она говорила, Мэлоун изучал ее лицо. Высокие, словно выточенные резцом скульптора, скулы, гладкая кожа, пожалуй, слишком гладкая, даже пушка нет. Возникшее с самого начала подозрение переросло в уверенность. Он молча протянул руку и провел по шее женщины под подбородком, нащупал тонкий послеоперационный шрам. Лейтенант отметил и адамово яблоко; непропорционально большие руки явно не соответствовали всему ее облику. Он сунул руку за отворот халата и обнажил твердые груди с идеально круглыми сосками, которые казались отштампованными из каучука и приклеенными. Лейтенант коснулся одного из сосков. Слишком твердый.

— Какое имя ты получила при рождении, Мэри?

— Гарольд.

— Внизу тебя тоже переделали?

— Нет! — оскорбилась она.

Мэри (Гарольд) Коллинз встала, распахнула халат и, откинувшись назад, вытянула застрявший между ног вялый член, потом запахнула халат и снова уселась с видом истинной леди.

— Он знал, что ты трансвестит?

— Естественно.

— Расскажи, как все произошло.

— Ну, пришел, как обычно, и мы сразу легли. — Она отбросила назад волосы и пригладила их рукой. — Он перевернул меня на живот, мы занялись любовью, и тут он вдруг как заорет: «Прости меня, Господи!» И обмяк. Я решила, что он кончил, но он больше не шевелился и его грудь была неподвижна. Он перестал дышать.

Она закрыла лицо руками и, плача, принялась раскачиваться из стороны в сторону.

— Как же это страшно, когда кто-то умирает, совокупляясь с тобой. Господи, прости! Не знаю… Не знаю…

— Ты здесь живешь?

— Нет, только работаю. А живу в Челси.

— Одевайся, поедешь с нами. — Он посмотрел на сержанта: — Кто еще знает о случившемся?

— Только те, кто находится в этой комнате.

— Позаботьтесь, чтобы никто ничего не узнал, — жестко сказал Мэлоун. — Его опознали?

Брэди помахал в воздухе бумажником из бурой кожи.

— Преподобный Джеймс Гэвин. Церковь Святого Ансельма в Бруклине.

Мэлоун подошел к кровати, мельком взглянул на тело, потом набросил на него край свисающей до пола простыни. Вернулся к Мэри Коллинз, которая опять спрятала лицо в ладонях.

— Мэри, поверь, нам всем хочется уладить это дело быстро и без лишнего шума. Ты сделаешь все, о чем я тебя попрошу?

Мэри уронила руки на колени и посмотрела на лейтенанта.

— Я не хочу скатиться на дно. Не собираюсь садиться в тюрьму и драться за свою жизнь. Ведь нашего брата сажают с обычными уголовниками.

Мэлоун удовлетворенно улыбнулся и кивнул своим сослуживцам.

— Тебе не придется сидеть, — пообещал он.

Он позвонил в управление патологоанатому и договорился, что смерть зарегистрирует дежурный врач в морге. Потом набрал номер резиденции архиепископа, твердо зная, что человек, которому он звонит, не станет усложнять ему жизнь. Родившийся в трущобах Филадельфии, эксперт по каноническим законам и глава секции наследия Экклезиаста, который разбирается с непокорными священниками, монсеньор Терранс Макинерни уже привык, что ему звонят «по важному делу» из полиции. Поскольку Макинерни был личным секретарем Его преосвященства, в его обязанности входило улаживание мирских дел, которым, казалось, нет конца.

Голос монсеньора был исполнен невозмутимого достоинства.

— Чем можем быть полезны, лейтенант?

— К сожалению, должен сообщить вам, монсеньор, что отец Джеймс Гэвин из церкви Святого Ансельма ушел от нас в мир иной.

Молчание. Потом:

— Упокой, Господь, его душу. Не могли бы вы рассказать, при каких обстоятельствах он умер? Почему вмешалась полиция?

— По-видимому, отец Джеймс шел сегодня утром по Кристи-стрит, когда у него случился сердечный приступ. Прохожие внесли его в один из ближайших домов. Одна молодая женщина была настолько добра, что позволила оставить его у себя в квартире до приезда «скорой». К несчастью, он скончался до прибытия врачей. Все ушли, оставив бедную женщину одну с трупом. Когда приехала полиция, хозяйка квартиры была в истерике.

— Могу представить состояние бедной женщины, — сочувственно произнес Макинерни.

— Я связался с патологоанатомом. Доктор Соломон Эпштейн готов немедленно произвести вскрытие. Вы можете забрать останки через несколько часов.

Монсеньор вздохнул.

— Я знаю Эпштейна. На каком этаже, вы сказали, живет эта дама?

— На третьем.

— Понятно. Был ли на отце Гэвине воротник священника?

— Нет.

— Как вы узнали его имя?

— Из удостоверения личности, найденного в бумажнике.

— Ясно. Газетчики уже пронюхали?

Мэлоуну показалось, что он уловил в голосе монсеньора едва заметное напряжение.

— Мы сделали все возможное, чтобы об этом не узнали газетчики. Пока об этом знают лишь несколько человек.

— Как самочувствие молодой женщины?

— Неплохо. Хотя все это произошло в трудное для нее время.

— А в чем дело?

— Она хотела уехать из Нью-Йорка. Ей пообещали работу в коктейль-баре в отеле Лас-Вегаса, но в последний момент отказали. Она расстроилась, а тут еще эта неприятность свалилась.

— Может быть, мы сумеем воздать ей за доброту. Как, вы сказали, ее имя?

— Гарольд.

Слышно было, как у монсеньора перехватило дыхание. Последовало напряженное молчание. Мэлоун ждал, давая собеседнику время опомниться. Потом произнес:

— Он трансвестит, работает под именем Мэри Коллинз.

Монсеньор сердито задышал.

— Я договорюсь с похоронным бюро Шихана, чтобы они забрали тело отца Гэвина. И пошлю человека за его личными вещами. Хотел бы поблагодарить вас за чуткость, проявленную в этом деле.

— Рад помочь, монсеньор.

— Дама будет упомянута в служебном рапорте? — Напряжение в голосе архиепископа нарастало.

Мэлоун помолчал, прежде чем ответить. Ему хотелось, чтобы монсеньор почувствовал, что теперь в долгу перед ним.

— Дама? Какая дама, монсеньор? Отец Гэвин умер на улице естественной смертью. Он был совершенно один.

Шел второй час, а Эпштейн все не звонил. Мэлоун сражался с накопившимися на столе бумагами. И вдруг в голову пришла мысль: а что, если смерть Гэвина не была естественной? Схватив трубку, он набрал номер Эпштейна и скоро услышал ответ:

— Чистейшей воды сердечный приступ.

— Спасибо, Сол.

— Всегда к твоим услугам. Извини, я сейчас занят — режу селезенку.

И Эпштейн повесил трубку.

Мэлоуну надо было позвонить еще в одно место. Он набрал номер Эрики Соммерс. Услышав в трубке ее веселый голос, улыбнулся и сказал:

— Спасибо за прошлую ночь. Ты была потрясающе хороша.

— Жаль, что я не смогла остаться. Сегодня у меня много работы, и я знала, что ты не отпустишь меня до обеда.

Он рассмеялся.

— Жалуешься?

— Наоборот.

— Как насчет сегодняшнего вечера?

— Извини, но сегодня я занята.

— Чем?

Молчание. Потом:

— Дэниел? Я тебя ни о чем не спрашиваю и не жду вопросов от тебя. Кстати, это твое правило.

— Я позвоню тебе через день-два.

— Это будет замечательно.

Мэлоун вернулся к бумагам. Перед ним лежала папка, на которой было напечатано: «Энтони Сардильо. М/В/33. Убит выстрелом из ружья 12 февраля 1938 года». Сделанный полицией снимок Сардильо, лежащего на мокрой от дождя мостовой, был приколот к делу. Большая часть головы снесена выстрелом.

Мэлоун любил разглядывать старые фотографии. Детективы на них все как один смахивали на мистера Магу: в соломенных шляпах, с дешевыми сигарами в зубах.

Полугодовая «пятерка» — форма ДД-5 «О дополнительных расследованиях по нераскрытым преступлениям», рабочая форма следственного отдела, — лежала поверх целой груды «пятерок», накопившихся за сорок лет.

Не доведенные до конца дела об убийствах не подлежали закрытию; правила ведомства требовали, чтобы детектив, на котором висит дело об убийстве Сардильо, время от времени представлял такие «пятерки». В этот раз, как всегда, детективу нечего было добавить к делу Сардильо. Мэлоун знал дело наизусть, как и все дела о нераскрытых убийствах. Он еще раз просмотрел «пятерку», подписал ее и бросил распухший том в проволочную корзину для документов.

Штерн и О'Шонесси сходили в магазин за едой, купили сосиски, сандвичи, пиццу для Гаса. Детективы ели в своей комнате, а Мэлоун у себя в комнате грыз бутерброд с сыром и баклажаном и читал очередное дело.

Штерн закинул ноги на стол, наклонился, достал банку пива и открыл ее, швырнув жестяную пробочку через плечо. Отхлебнул из банки и посмотрел на сидевшего напротив О'Шонесси.

— Все еще встречаешься с Пеной?

— Конечно. Таких не бросают. Все бесплатно: постель, кормежка и любовь, стоит только мне захотеть.

— Слушай, а каково это — заниматься любовью с женщиной, которая пользуется противозачаточной пеной? Неприятно, наверное?

— Ничего неприятного! — огрызнулся О'Шонесси.

Штерн подмигнул Хайнеману.

— Слушай, Пэт, а какая пена на вкус?

— Да, Пэт, она бывает разного вкуса? — присоединился и Хайнеман.

— Черт, откуда мне знать! — заорал О'Шонесси. — Вы же знаете, что я этим не занимаюсь!

— Жаль. А надо бы тебе попробовать, — посоветовал Штерн.

Зазвонил телефон, и Хайнеман снял трубку. Выслушав кого-то, ответил:

— Ясно.

Встал с куском пиццы в руке и, подойдя к кабинету Мэлоуна, заглянул внутрь.

— К нам едет инспектор, — объявил он.

Пятнадцать минут спустя инспектор Николас Замбрано вошел в 5-й участок. Тяжеловесный, с голосом, похожим на скрипучий гравий, он отслужил в полиции тридцать три года. Несмотря на огромные габариты, он сохранил крепкие мышцы. Картину портил только большой живот. Смуглое лицо, большие карие глаза и теплая средиземноморская улыбка говорили о доброте, хотя Николас Замбрано мог быть и требовательным, и жестким.

Войдя в кабинет Мэлоуна, он кое-как разместил на стуле свою почти двухметровую внушительную фигуру.

— Как дела, Дэн?

— Нормально. Кофе?

— Только мой сделай покрепче, — ответил Николас и хитровато подмигнул.

Мэлоун вышел в соседнюю комнату и вернулся с двумя стаканами, до половины наполненными кофе. Выдвинув нижний ящик стола, он достал бутылку «Джек Дэниелс» и помрачнел, увидев, что бутылка, откупоренная всего два дня назад, уже пуста на две трети. Долив оба стакана доверху виски, он подвинул один инспектору. Замбрано, развалившийся на стуле, поднес стакан к носу, с удовольствием вдыхая запах виски.

— Удивился, застав тебя на работе. Ведь ты сегодня выходной.

— Кое-какие дела потребовали моего присутствия. Решил заехать и разгрести эту груду бумаг.

Замбрано укоризненно вздохнул.

— Нельзя, чтобы Служба заменяла жену. Если ты совершишь эту ошибку, то в один прекрасный день, проснувшись, обнаружишь, что женился на уличной девке. Мой тебе совет: женись, обзаведись семьей.

— Я ведь был женат, если вы помните. Обжегся.

— Ерунда! Не все браки разваливаются.

— При нашей работе чаще всего кончается этим.

Замбрано вздохнул, сдаваясь, и спросил:

— Сколько ребят у тебя в бригаде?

— По списку — двадцать четыре. Двое сейчас работают в управлении, один прикомандирован к представителю президента в нашем городе и один на больничном с сердечным приступом. Остается двадцать человек.

Замбрано замялся.

— Дэн… мэр хочет забрать одного из твоих людей на неделю или чуть дольше. Приехала его приятельница, которую надо покатать по городу.

— Инспектор! Мы уже замучились катать его подружек. Какого черта он не возьмет одного из своих охранников?

— Во-первых, она хочет сначала заехать в Маленькую Италию, где у нее полно друзей, а твой участок ближе всего. Во-вторых, если кого-то из его охранников увидят в «Блуминдейле», когда тот тащит пакеты за дамой, весь мир тотчас узнает, что Красавчик Гарри завел себе новую подружку, — вот тебе и ответ. Говорят, он без ума от этой девушки. Может быть, он даже назначит ее комиссаром.

— Ну и ну. А его жена примет у нее присягу.

Замбрано ухмыльнулся, осушил стакан и подвинул его Мэлоуну.

— Кофе на этот раз не надо.

Мэлоун налил добрую порцию виски и вручил стакан инспектору. Несколько секунд Замбрано изучал темную сверкающую жидкость, потом поднял голову.

— Ты знаешь инспектора Бовена?

— Того, что по связям с землячествами?

— Тот самый. Возможно, он скоро заглянет к тебе, чтобы проверить, как обстоят у тебя дела с общинами, как у тебя с этой стороной работы.

— С чем?

— Последнее дитя, которое выродили конторские крысы в управлении. Они убедили комиссара, что каждое подразделение в ведомстве, включая участковые бригады детективов, должны заниматься этими связями. Предполагается, что ты будешь узнавать о нуждах землячеств и составлять программы для их обеспечения. Операцию назвали «Участие». Бовена назначили офицером связи между управлением и детективами отдела.

— Ну и что мне составлять? Да мои парни так и норовят заставить подать на них жалобу каждую бабу, которая приходит в контору, если она хоть отдаленно смахивает на приличную женщину.

— Напиши обычную ерунду по четыреста сорок пятой форме и покажи Бовену.

— Посмотрите на эту гору бумаг! И они еще хотят добавить мне писанины!

Замбрано пожал плечами.

— Я обрисовал тебе обстановку и сказал, какую почту хотят получать от тебя в управлении. Все, что от тебя требуется, — приукрасить свою работу.

Он залпом прикончил виски и встал.

— Спасибо за гостеприимство. — Подойдя к двери, Замбрано обернулся: — Между прочим, человек в красной ермолке позвонил комиссару и выразил благодарность.