ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Кабул, 1928

Напольные часы пробили одиннадцать утра и недовольный Юсуф отложил дневник туркестанца. История путешествия к мятежному мулле увлекла его. В свое время, изучая материалы по Афганистану, он читал у англичан об Абдурахмане и его предположительных контактах с русскими. Если ему не изменяла память, то закончил шейх весьма плачевно. Перед конфликтом на Кушке, буквально через два года после описываемых в дневнике Бека событий, британцы с союзниками из враждебных племен провели карательную экспедицию. Муллу убили, а крепость и селение разрушили. Юсуфу по-детски захотелось заглянуть в конец дневника, чтобы узнать, чем закончилась миссия Бека, но он сдержался.

Пора было собираться к Пурятинскому. За последний месяц он дважды в неделю бывал у гостеприимного дипломата. Так хотел "дядя", который перестал нагружать "сына покойной сестры" текущими делами и приказал сосредоточиться на Владиславе Игоревиче. Абдалла получил информацию о том, что старый дипломат собирается продать британцам свой архив. Он снова старается получить разрешение на выезд из королевства в Европу и с помощью взятки заручился поддержкой одного министра. Его величество Аманулла прислушивается к мнению чиновника и скорее всего на этот раз Пурятинский получит свободу.

Переход архива в руки британцев мог привести к нехорошим последствиям. Стали бы известны подробности работы советских дипломатов, военных и агентов в Туркменистане, Афганистане, Пешеваре и даже Индии. Всплыли бы кое-какие тайные договоренности с враждебными британцам племенами пуштунов. Кроме того, Абдалла считал, что у бывшего дипломата остались выходы на старых агентов, поставлявших Пурятинскому информацию до октябрьского переворота. Некоторые из них продолжали исправно работать на красных, а Владислав Игоревич мог сдать шпионов англичанам.

Допустить такое развития событий Саидов не мог: в Москве ему бы не простили бездействия. Пока Абдалла думал над тем, как без шума решить вопрос с бывшим полпредом, "племянник" старался установить дружеские отношения с его дочерью.

Узнав о гибели военлета, Марина сильно расстроилась. Всплакнула. Юсуф не стал посвящать девушку в подробности случившегося, сказал, что аэроплан разбился в горах из-за отказа двигателя. Присутствовавший при разговоре Пурятинский повздыхал вместе с дочерью, утешительно погладил всхлипывающую Марину по волосам и вернулся к себе в кабинет. К Юсуфу он относился вполне доброжелательно, но считал гостем дочери и почти с ним не общался. Молодой человек заметил, да и девушка подтвердила, что "у папы сейчас много дел, он занят". Юсуф пытался найти точки соприкосновения с бывшим дипломатом, но пока у него не получалось.

Вытерев слезы, погрустневшая Марина не стала отменять показ своих работ и провела "бухарца" в небольшую, залитую холодным осенним светом залу. Там девушка работала, пахло скипидаром и красками, на полках и столиках лежали гипсовые кубы, шары и головы. Стоял на треноге старый фотоаппарат. В углу громоздились натянутые на подрамники серые холсты, перед столиком с приготовленным натюрмортом возвышался этюдник. На одной из стен висели картины девушки. Штук тридцать натюрмортов, пейзажей и портретов.

Придав лицу серьезное выражение, Юсуф долго рассматривал картины. Краешком глаза он видел нетерпение и смущение Марины, которая, то стояла у него за спиной, то отходила в сторону и начинала что-то перекладывать с места на место. Молодой человек не строил из себя знатока и, закончив осмотр, только хвалил краснеющую от смущения и удовольствия девушку. Хотя в глубине души счел все работы ученическими. Но талант к рисованию у Марины несомненно был.

Среди картин имелся портрет лежащей на диванчике обнаженной девушки. Лица модели не было видно из-за вуали, но по фигуре и родимому пятну на шее Юсуф пришел к выводу, что это автопортрет. Он не спросил Марину напрямую, но среди нескольких наиболее понравившихся ему картин больше всего хвалил красоту неизвестной девушки. Глаза художницы заблестели, и на пухлых губках появилась улыбка: комплименты пришлись Марине по душе.

Юсуф выразил желание приобрести портрет, но художница погрозила ему пальчиком и напомнила, что Коран запрещает не только изображать людей, но и смотреть на такие рисунки.

— Я не хочу помешать вашим отношениям с Аллахом, — съехидничала Марина и вместо портрета, подарила "бухарцу" нейтральный пейзажик.

Потом они вдвоем пили чай с принесенными гостем пирожными. Говорили об искусстве, кино, автомобилях, СССР и Европе. Юсуф выразил удивление, что заслуженный дипломат живет в Афганистане, а не на родине. Девушка ответила, что папа туда возвращаться не хочет. Говорит, там у него много недоброжелателей и завистников и совсем нет друзей.

— Да я и не хочу в Россию, — заявила Марина, разглаживая пальчиком салфетку. — Я мечтаю жить в Париже…

Разговор снова пошел о живописи: об импрессионистах, постимпрессионистах, экспрессионизме, Модильяни, скульптурах Родена. Воодушевленная любимой темой Марина сбегала в студию и притащила несколько толстых альбомов с репродукциями. Придав лицу заинтересованное выражение, Юсуф целый час рассматривал картины неизвестных ему итальянцев и французов. В прошлом он жил, почти не соприкасаясь с миром изобразительного искусства.

Чтобы не терять в ближайшем будущем с девушкой контакта, он "вспомнил" о том, как пытался рисовать в детстве. Со вздохом сказал, что хотел бы попробовать снова. Шутливо попросил Марину стать его учительницей. Просьба понравилась и польстила начинающей художнице. Она предложила ему вместе заниматься у "мэтра" Ди Дио, но молодой человек ответил, что будет чувствовать себя очень неловко с совершенно незнакомым человеком. А быть учеником такой красивой и талантливой девушки для него большая честь и удовольствие.

Марина покраснела, но бойко ответила, что не против обзавестись учеником и надиктовала целый список кистей, красок и холстов необходимых начинающему живописцу. Юсуф добросовестно записывал.

Молодой человек ездил в дом бывшего дипломата и с трудолюбием муравья учился рисовать гипсовые модели. Получалось плохо, так как последний раз Юсуф занимался этим делом еще в гимназии. Тогда он тоже не преуспевал в живописи, а сейчас терпеливо следовал указаниям Марины, на свой лад пересказывавшей услышанное от учителя-итальянца.

Иногда они гуляли по облетевшему саду. Он расспрашивал девушку о ее жизни, покойной матушке. Настоящих родителей Марина совершенно не помнила: попала в семью Пурятинских четырех лет от роду. Приемных мать и отца очень любила. Жена Владислава Игоревича умерла три года назад от больного сердца, успев научить девочку нескольким иностранным языкам, игре на фортепьяно, приличествующим воспитанной барышне манерам и привив вкус к поэзии и живописи.

Именно она дала приемной дочери первые уроки рисования, нашла маэстро Ди Дио, и всячески поощряла ее творческие устремления. Много рассказывала о Париже и Венеции, где бывала в юности с родителями, а потом с мужем. Болезнь и смерть приемной матери нанесли Марине большой удар сделав девушку еще более чувствительной и склонной к мечтательности. Оставшись с отцом, она почти не общалась со сверстницами, не имела знакомых и фактически жила в подаренном королем доме затворницей. Впрочем, внешний мир мало походил на мир сказок "Тысяча и одной ночи" и мог предложить девушке всего лишь раннее замужество. Взрослея, Марина мечтала и усердно училась живописи, так как помнила наставления покойной матери: все время совершенствовать свой талант. Пурятинский, старался как мог баловать дочь, но, оставшись не удел, был вынужден вести такую же затворническую жизнь.

Из рассказов девушки и Абдаллы молодой человек пришел к выводу, что бывший дипломат последние годы с трудом сводит концы с концами. Марина говорила, что друзья — иностранные дипломаты, работники совмиссий и посольства, королевские чиновники быстро перестали поддерживать дружбу с Пурятинским. За несколько лет Владислав Игоревич растерял все знакомства. Иногда он встречал и принимал у себя каких-то гостей, преимущественно пуштунов, но с каждым годом это происходило все реже.

— Но у папы много корреспондентов по всему миру, — обронила Марина. — Ему передают письма от британских и турецких коллег. Из Индии…

Было удивительно, как девочка, родившаяся в узбекской семье, выросла совершенно русской барышней. На происходящее за стенами дома она почти не обращала внимания. Благодаря полученному воспитанию мусульманский мир Афганистана казался ей совершенно чужим, даже отталкивающим. Она много читала, в основном романы и иностранную прессу, которую выписывал отец, но только статьи об искусстве. Политические новости Марина пропускала.

Королевские реформы, о которых часто говорил старый дипломат, на короткое время привлекли внимание девушки. Быстро осознав, что бурление в политическом и экономическом мире за стенами дома, никак не отразится на ее положении, она утратила к афганским новостям интерес. И продолжала заниматься живописью радуясь разнообразию, которое внес в ее скучную жизнь новый знакомый — симпатичный и воспитанный бухарец Юсуф Аббассов.

Тем временем обстановка в королевстве стремительно накалялась. Случайный "знакомый" молодого "бухарца" — Бача-и-Сакао, объявленный религиозными фанатиками борцом за веру, успешно давал отпор карательным отрядам. Количество его сторонников росло с каждой неделей. В столице ходили упорные слухи о том, что в ближайшее время удачливый сын водоноса выступит в поход на Кабул. Предрекали скорое падение падишаха-отступника.

Стараясь не упустить удобной возможности отстоять свои интересы во время смуты, восстали несколько пуштунских племен. Аманулла оказался меж двух огней. Поставки оружия и боеприпасов, закупленных королем при визите в Англию, умышленно срывались британскими властями. Министерство иностранных дел Великобритании активно обсуждало со своим посольством эвакуацию британских граждан из Кабула. В афганском кризисе правительство премьер-министра Стэнли Болдуина решило занять выжидательную позицию.

Опасаясь потерять влияния в Афганистане, большевики, напротив, продолжали давать королю деньги и оружие, поддерживая жизнь в стремительно теряющем власть режиме. Советские летчики вылетали на своих аэропланах бомбить восставших, но переломить ситуацию уже не могли. Из Европы и Турции в Афганистан приехали несколько сотен эмигрантов, придерживавшихся панисламистских взглядов. Сидя за границей, они видели в короле афганского Ататюрка и были готовы поддержать его не только словом, но и делом.

Наиболее известные из них целыми днями околачивались в приемных министров, разглагольствуя о политической ситуации. Требовали, чтобы приказом короля срочно создавались добровольческие отряды из эмигрантов, раздачи оружия и обещали в два счета победить мятежников. Остальные просиживали в дуканах с утра до вечера, споря до хрипоты о политике и вере с местными. Почти всегда беседы быстро перерастали в потасовку: обе стороны с легкостью переходили от словесных оскорблений к физическим. Получив предписание не задерживать чужаков, полицейские старались не вмешиваться в такие конфликты.

"Дядя" Юсуфа пытался уследить за ситуацией, везде поспеть, но "сын покойной сестры" видел, что Абдалла не справляется ни с потоком поступающей информации, ни с текущими делами. Организация аэродрома заглохла из-за гибели аэроплана и беспорядков, охвативших провинцию. Никто не хотел иметь дела с кафирами и королевскими чиновниками, которых просто убивали. Пуштунские племена на границе с Британской Индией, находившиеся в состоянии постоянного брожения, собирались восстать. Но их вожди одинаково легко могли выступить, как против британцев, так и поддержать афганских собратьев, сражавшихся с поправшим заветы пророка падишахом. Абдалла и другие советские агенты прикладывали огромные усилия, тратили массу денег, чтобы направить гнев патанов против британских колонизаторов. Но политические весы все время колебались и к тому же британцы не отставая от большевиков бросали оружие и золото на свою чашу…

Спрятав дневник поручика, "бухарец" тщательно побрился и оделся: на двенадцать часов он должен подъехать в наемном "фаэтоне" к дому Пурятинского. Во время последнего визита к Марине он договорился с ее отцом, что тот отпустит девушку на загородную прогулку. Идею выезда на "пленэр" с целью что-нибудь нарисовать с натуры, какой-нибудь пейзажик подсказал Абдалла. Мысль о поездке пришлась юной художнице по душе и она приложила немало усилий, чтобы Владислав Игоревич разрешил ей прокатиться за город.

К несчастью девушка не знала о беседе "дяди" с "племянником", состоявшейся за день до того, как Юсуф подал идею покататься. На ней мрачный и злой Абдалла заслушал краткий отчет молодого человека о работе в доме Пурятинского. Юсуф усердно учился рисовать под руководством пухленькой Марины, но ни на шаг не приблизился к самому дипломату. Владислав Игоревич попросту не замечал вежливого "бухарца": последние дни он часто отлучался из дому и у него бывали гости. Несколько раз заходил Арман Абдмохаммед.

Когда "племянник" закончил, Саидов прояснил ситуацию, рассказав, что пока Юсуф учился рисовать углем гипсовую пирамидку, он попытался подставить дипломату в качестве покупателя архива своего человека. Приезжий — немец, явился к Пурятинскому с рекомендательным письмом от знакомого турецкого дипломата в отставке. Агент высказал пожелание приобрести у бывшего полпреда имеющиеся документы. Намекнул на то, что денег, которые уполномочен заплатить, хватит Владиславу Игоревичу до конца жизни.

Но Пурятинский уже месяц торговавшийся с британцами, заподозрил неладное. С помощью чиновника министерства внутренних дел Абдмохаммеда он натравил на "немца", якобы бывшего офицера генштаба афганских сыщиков. Те, не мудрствуя лукаво, провели обыск в номере иностранца. Нашли деньги, ампулы с ядом, оружие и несколько паспортов. Среди них и советский документ. В общем, затея Абдаллы провалилась, и ему пришлось приложить немало усилий, чтобы через подставных лиц выкупить "немца" из тюрьмы и переправить обратно в Туркестан.

Проблема с архивом осталась нерешенной. А после неудачи "немца" обеспокоенный Пурятинский выпросил у господина Абдмохаммеда полицейского в штатском. Теперь у ворот дома днем и ночью болтался страж порядка. И сопровождал Владислава Игоревича, когда старик выезжал в город. Абдалла опасался, что напуганный начавшейся возней вокруг его скромной персоны, дипломат в ближайшее время согласится на британские предложения. Тогда бумаги уйдут в чужие руки, и ситуация станет необратимой. Назревал цейтнот, и Мирзоев решил наконец-то использовать Юсуфа для чего и придумал поездку "племянника" с дочерью Пурятинского за город.

Молодому человеку идея похитить приемную дочь дипломата пришлась не по душе. Он успел привязаться к восторженной, увлекающейся и по своему привлекательной девушке. К тому же отведенная ему в плане похищения роль выглядела совсем несимпатично. Абдалла решил, что после того, как "фаэтон" с парочкой выедет за город, "племянник" отвезет Марину в условленное место. Под предлогом сделать фотографические снимки для будущих набросков к пейзажам, а там их будет поджидать Мустафа со своими людьми.

Девушку заберут и увезут в неизвестном направлении, а Юсуф для пущей убедительности получит пару ударов по физиономии. Избитый бандитами он вернется в дом Пурятинского и разыграет перед дипломатом спектакль. Расскажет, как все произошло, и передаст записку, которую ему вручит Мустафа. В письме будет указано место и время встречи, куда должен придти Пурятинский, если хочет увидеть дочь живой и невредимой. Когда он придет, то в обмен на девушку от него потребуют архив. В случае отказа бывшего полпреда должны были взять на месте.

План показался Юсуфу далеко не идеальным и он поспешил высказать сомнения по поводу очевидных недостатков. Что, если Владислав Игоревич обратится в полицию? Или поедет, но не один, а с полицейскими?

— В наших делах гарантий не бывает, — ответил Абдалла. — Зачастую логику действий диктует текущая ситуация. Не пойдет старик на встречу… Ну что же… Сделаешь так, чтобы я со своими людьми мог войти к нему в дом, — он строго посмотрел на "племянника". — Не хотелось бы поднимать лишнего шума. В тамошнем районе много полицейских, но, если другого выхода не будет, то войдем. Ты не бойся, мы будем рядом. Я думаю, жизнь дочери для него дороже бумажек, и Пурятинский согласится с нашими условиями, — не очень убедительно закончил "дядя".

В конце разговора, Юсуф, как можно безразличнее, поинтересовался, что будет с девушкой при том, или ином развитии событий. Абдалла отмахнулся:

— Никому эта дурочка не нужна. Посидит в подполе у Мустафы, потом отпустим, когда все закончится…

Завершив туалет, молодой человек одел кашемировое пальто, каракулевую шапочку и положил в правый карман браунинг "бэби". Посмотрел на отражение в зеркале и поправил головной убор. Можно было выходить.

Кучера Юсуф не брал и лично расположился на козлах. Девушка села сзади, накинула на голову платок и прикрыла им лицо. Ее черные живые глаза с интересом смотрели на уличную сутолоку. На сиденье рядом с Мариной лежали этюдник и фотографически аппарат. Треногу от него молодой человек положил себе под ноги.

Художница очень редко выбиралась из дому и поездка для нее была настоящим развлечением. Она весело говорила о том, что нужно отыскать место по-живописней, сама себя спрашивала успеет ли сегодня сделать парочку набросков. Размышлявший над предстоящим похищением Юсуф виновато молчал. Отвечал односложно, почти угрюмо. Ему повезло: девушка была слишком занята своими впечатлениями и не обратила внимания на странное поведение спутника.

Через час мучительной езды по кривым и забитым повозками, людьми улицам афганской столицы Юсуф наконец-то вывел "фаэтон" на окраину города. Он не слишком хорошо управлялся с лошадьми и даже вспотел от напряжения. А может сказывалось его общее нервное состояние? Он не знал.

Экипаж катил по грунтовой дороге вдоль реки Кабул. Вчера молодой человек и Мустафа убили половину дня, отыскивая подходящее место для операции. Достаточно укромное и не так далеко от города. В конце-концов остановились на небольшом участке берега, отрезанном от дороги одичавшим фруктовым садом. Через него вела еле заметная тропа достаточно широкая для проезда "фаэтона". На противоположном берегу реки лежало поле, а на горизонте живописно возвышались горы с белыми шапками льда на вершинах.

Юсуф остановил упряжку и, не оборачиваясь, спросил:

— Ну как вам, Марина? Годится для пейзажа?

Девушка привстала с кожаного сиденья, ее румяное лицо появилось у правого плеча молодого человека. Юсуф ощутил аромат цветочных духов. Тех, что подарил на именины.

— Красиво, — сказала девушка, и облачко пара вылетело у нее изо рта. — Но мрачно. Очень жаль, что сейчас не весна, или начало лета, — лицо исчезло, и "бухарец" услышал, как она соскочила на землю. — Холодно сегодня, я замерзла, — потрепав лошадь по холке, художница прошла к воде.

Юсуф слез с козел и достал коробку с папиросами. Задумчиво глядя на мутный поток воды Марина прогуливалась по обрывистому берегу. Остановившись, чуть склонив голову набок, посмотрела на Юсуфа.

— Что же вы такой серьезный? — шутливым тоном спросила Марина. — И молчите все время. Язык проглотили?

Молодой человек не нашелся, что сказать и отвел глаза. Сунул в рот папиросу и вынул зажигалку. Но огонь не захотел загораться. Сыпя искрами, колесико вхолостую чиркало по стершемуся кремню. Девушка подошла к Юсуфу.

— Давайте я, — она решительно забрала зажигалку. — Смотрите как надо! — неожиданно пламя вспыхнуло у нее с первой попытки. — Раз! — Марина поднесла огонек к кончику папиросы. — Два! — и тут же погасила его, не дав прикурить. — Не люблю, когда мужчины курят! Какой прекрасный воздух, а вы хотите отравить его дымом!

Девушка стояла в шаге от Юсуфа, насмешливо смотрела прямо в глаза и казалось чего-то ждала. Поддавшись внутреннему порыву, молодой человек уронил папиросу и, взяв Марину за руки, притянул к себе. На пухлых и гладких щечках девушки вспыхнул румянец. Глаза затуманились, головка откинулась назад, губы Марины потянулись к мужским. Но поцелуй не состоялся: где-то неподалеку заржала лошадь. Ей тут же ответила запряженная в "фаэтон" пара.

Мечтательное выражение на лице девушки сменилось недовольством. Прикрывая лицо платком, она отошла от Юсуфа к воде.

— Прямо сюда едут, — сказала она грустно. — Целая толпа.

"Бухарец" оглянулся. К ним, петляя меж деревьев, ленивой трусцой приближался Мустафа и трое всадников. У всех за спинами торчали ружья.

— Не стойте просто так, — сказала Марина. — Принесите мне этюдник!

Юсуф покорно подошел к экипажу, потащил с потертого кожаного сиденья тяжелый лакированный ящик с ремнем и складными ножками. Тем временем, оказавшись на берегу, Мустафа проехал прямо к опешившей от такой наглости девушке. Его спутники неспешно трусили за ним.

— Юсуф, — позвала Марина, — прогоните их отсюда, — сказала она по-русски.

— Эй, уважаемый, — окликнул молодой человек главаря, — вы не могли бы отъехать в сторону от женщины?

Он попробовал подойти к Мустафе, но следовавший вторым всадник преградил ему путь своей лошадкой. Еще один остановился за спиной "бухарца". Мустафа оглянулся на спутников и что-то негромко сказал на турецком. Затем легко спрыгнул на землю и пошел к растерявшейся девушке, разматывая в руках кожаный ремень.

Не успела Марина пошевелиться, как турок грубо схватил ее. Юсуф рванулся вперед, но загораживавший дорогу всадник вытащил из-за пазухи огромный "райхсревольвер" и взвел курок, нацелив толстый черный ствол в голову молодого человека.

— Стоять, где стоишь, — каркнул он. — Башку продырявлю!

Девушка вскрикнула то ли от боли, то ли от страха за спутника. Не обращая внимания на остальных, Мустафа ловко связал ей ремнем запястья.

— Прекратите, — потребовал Юсуф. — Что вам нужно?

— Деньги давай! — всадник угрожающе качнул револьвером. — Кошелек!

К главарю подбежал подручный. Вместе они совершенно зажали побледневшую от страха девушку. Засунули в широко раскрытый рот кляп. Марина яростно замычала, запоздало пытаясь кричать, но в следующее мгновение ей на голову накинули мешок. Юсуф смотрел, как грубую серую ткань натягивают вдоль всего тела девушки. Кладут извивающуюся в бессильной ярости пленницу на траву и Мустафа ловко вяжет щиколотки еще одним ремнем.

Турки перекинули Марину поперек лошади Мустафы, и он, подмигнув Юсуфу, медленно поехал прочь. Как только вожак удалился, Ахмет опустил револьвер.

— Извините, эфенди, — он слез с лошади, — но я должен вас ударить.

— Ничего, — Юсуф вздохнул. — Что же поделаешь. Бей сильно, не…

Ахмет неожиданно ударил, но не по лицу, как ожидал "бухарец", а в солнечное сплетение. Молодой человек захрипел от боли, согнулся и получил один за другим два сильных удара. Первый подбил ему левый глаз, а второй до крови рассек верхнюю губу. Юсуф отшатнулся, схватился за лицо.

Один из всадников захохотал, другой что-то сказал Ахмету.

— Еще раз, — Ахмет размахнулся. — Для верности.

И не успел молодой человек запротестовать, как турок ударил его прямо в лоб. С головы Юсуфа слетела каракулевая шапочка. Он пошатнулся и, не удержавшись на ногах, плюхнулся на землю. Из глаз хлынули слезы.

— До встречи, эфенди, — донесся откуда-то сверху голос Ахмета. — Мы уезжаем.

Фырканье и топот лошадиных копыт, удаляющийся хохот разбойников. Молодой человек неловко поднялся. Вытер платком мокрое от слез лицо. Посмотрел на шелк замаранный кровью из разбитой губы. Осторожно спустился к воде. Умылся и намочив платок, приложил к кровоточащей ссадине. С холодным любопытством долго смотрел на свое дрожащее отражение в темном зеркале воды.

— Где моя дочь? — бледнея и схватившись за грудь повторил вопрос Владислав Игоревич. — Что с ней?

Запинаясь, глядя себе под ноги на ковер, молодой человек стал рассказывать. О том, как "фаэтон" остановила шайка бандитов. Как разбойники избили его, забрали все деньги, и увезли с собой девушку… Дипломат слушал молча, ни разу не перебив "бухарца". Его глаза, то изучали синяки и ссадины на лице молодого человека, то начинали закатываться, казалось, что Пурятинский сейчас грохнется в обморок.

— Я ничего не мог сделать, — всхлипнул Юсуф. — Их было четверо. У каждого оружие. Простите меня…

— Как вы могли, — шаркая туфлями Владислав Игоревич отошел от гостя и опустился в кресло. — Как вы могли, — бессильно повторил он.

Молодой человек вынул из кармана измятую бумажку.

— Главарь бандитов сказал, чтобы я передал вам записку, — он положил письмо на колени старика. — Они хотят с вами встретиться. Наверное, запросят выкуп.

— Что это? — Пурятинский непонимающе смотрел на листок с каракулями. — Зачем?

Юсуф терпеливо повторил. В глазах дипломата появилось осмысленное выражение. Он дважды перечитал текст записки. Надолго задумался, закрыв лицо ладонями.

— Дорогой Владислав Игоревич, — негромко начал Юсуф, — еще раз прошу простите меня. Если вам нужна любая помощь, то вы можете располагать мною, как будет угодно.

Пурятинский не ответил. Тяжело поднялся.

— Будьте любезны, подождите меня здесь, — глухо сказал он. — Я вернусь через несколько минут.

Не глядя на гостя, он быстро вышел. Юсуф шагнул к закрывшейся за стариком двери, но не успел. Провернулся ключ, и замок щелкнул, запирая молодого человека в кабинете. Послышались торопливые, удаляющиеся шаги. Несколько минут "бухарец" растерянно ждал. И понял, что напрасно теряет драгоценное время.

— Вот гад, — Юсуф бессильно подергал дверную ручку. — Обо всем догадался.

Оглядевшись по сторонам, он подошел к окну. Вскочил на подоконник, потянул вниз верхний, туго сидевший в гнезде шпингалет. Одну за другой распахнул створки окна и спрыгнул в сад. Краем глаза заметил какое-то движение слева от себя и быстро сунул руку в карман пиджака, куда переложил "бэби".

Достать оружие молодой человек не успел из-за налетевшего на него турка-привратника. Бывший аскер держал короткую, увесистую дубинку. Первый удар пришелся по правому плечу "бухарца" и, занемев от дикой боли, рука беспомощно повисла. Вторым ударом привратник, казалось, проломил Юсуфу голову. Глухо вскрикнув, молодой человек упал без сознания.

На спутанное веревками, скорчившееся тело человека в одном исподнем обрушился поток ледяной воды. Юсуф слабо пошевелился и застонал. Приоткрыл глаза. Под потолком горело желтое пятно масляной лампы.

— Лей еще, — приказал стоявший у лестницы, ведшей из подвала наверх, Владислав Игоревич. — Ты слишком сильно его ударил, Сулейман, — бывший дипломат вздохнул, и затряс головой. — Если он не придет в себя…

— Не беспокойтесь, эфенди, — седоусый турок взялся за налитое до краев ведро. — Я умею бить. Он только потерял сознание. Сейчас очнется, — привратник стал медленно лить воду на голову "бухарца". — Сейчас, эфенди, сейчас придет в себя, — бормотал он.

Вода попала пленнику в нос, рот. Чуть не захлебнувшись, Юсуф зашелся в кашле. Сознание возвращалось медленно, голова раскалывалась от ужасной боли. Он корчился на полу словно личинка, не понимая, где находится и что с ним. Молодой человек невольно наглотался воды и его тут же стошнило.

Пурятинский осторожно приблизился к "бухарцу". Нахмурившись, с брезгливым отвращением смотрел, как тот безуспешно пытается сесть. Сулейман отставил пустое ведро и опустился на корточки рядом с пленником. Бросил вопросительный взгляд на хозяина.

— Вы меня слышите, Аббассов?! — выкрикнул Владислав Игоревич поправляя сползающие с носа очки. — Отвечайте!

Юсуф с неудовольствием посмотрел на дипломата.

— Не надо… так кричать, — пробормотал он. — Что… со м-мной?

Турок бесцеремонно схватил молодого человека за плечи и усадил. Спина "бухарца" уперлась в холодный камень стены, подбородок безвольно упал на грудь. На макушке набухла гематома побольше куриного яйца.

— Куда вы дели мою дочь? — задал вопрос дрожащим от гнева голосом Пурятинский. — Кто ваши сообщники?!

Сулейман, решивший подкрепить слова хозяина действием, вытащил нож и приставил хорошо наточенное лезвие к шее молодого человека. Пригрозил, если тот будет запираться и врать, для начала отрезать уши. Почувствовав, как железо надрезает кожу, Юсуф инстинктивно дернулся и стал заваливаться набок.

Наверху заскрипела дверь, послышались торопливые шаги нескольких человек. Пурятинский испуганно выпрямился и неожиданно резво вытащил из жилетного кармана миниатюрный револьверчик. Вслед за хозяином поднялся и турок.

— Кто?! — выкрикнул дипломат. — Кто идет?!

— Свои, товарищ Пурятинский, — ответил с лестницы на русском языке полный мрачного веселья голос. — Извините, что без приглашения.

В подвал спустились трое мужчин в форме афганских полицейских. Первым шел незнакомый Юсуфу коротышка с "парабеллумом" в руке. Вторым Абдалла с большим никелированным пистолетом, а замыкал шествие Мустафа с карабином. Владислав Игоревич беспомощно оглянулся на своего турка. Тот тупо смотрел на вооруженных людей, выставив перед собой бесполезный нож.

— Не стоит шутить с оружием, товарищ полпред, — "дядя" вышел из-за спины помощника. — Можно беды наделать.

— Вы кто такие? — тихо спросил дипломат. — Кто вас впустил?

Абдалла неожиданно быстро оказался рядом с Пурятинским и без особых усилий вырвал из дрожащей руки старика опасную "игрушку". Турок с ножом неуверенно пошевелился. Этого оказалось достаточно, чтобы "полицейский" с "парабеллумом" выстрелил в него. Сулейман выронил нож и, схватившись за простреленную грудь, попятился. Юсуф глухо застонал: от звука выстрела он чуть не оглох, голова среагировала ударом мучительной боли.

"Дядя" что-то беззвучно сказал и, небрежно вскинув пистолет, выстрелил в раненого привратника. Турка швырнуло назад и он медленно осел по стене на земляной пол. Юсуф завыл от раскалывающей голову боли.

— Зря вы так себя повели, — сказал Абдалла, наблюдая за тем, как турки снимают с "племянника" веревки. — Я думал, вы любите свою дочь. Все-таки столько лет поили-кормили, воспитывали…

— Не юродствуйте, — дрожащим голосом перебил Пурятинский, на впалых щеках вспыхнул гневный румянец. — Вы не имеете никакого права рассуждать об этих вещах!

Абдалла сухо улыбнулся и, перейдя на турецкий, приказал Мустафе унести "племянника" наверх.

— А мы с вами, товарищ, — он снова обратился к старику, — останемся здесь. Уж очень подходящее место для беседы, — "дядя" спрятал пистолет в кобуру на поясе. — Располагает к откровенности. Не так ли, Владислав Игоревич?

Бывший дипломат ничего не ответил.

Шанхай, 1934 год

В дверь номера с силой постучали. Оказалось рассыльный принес пакет с выстиранным и выглаженным костюмом. Александр расплатился и дал мальчишке на чай. Кинул сверток на кровать и подошел к раскрытому окну. Снаружи шел дождь, по тротуару ползли купола зонтов. Настроение было паршивым под стать низкому серому небу.

Новая гостиница, где он вчера остановился, располагалась неподалеку от порта. В окно были видны пакгаузы, на горизонте торчали башни и стрелы кранов, доносились корабельные гудки. По шоссе бесконечным потоком двигались в обоих направлениях автомобили. От выхлопных газов в душном и влажном, почти банном воздухе стоял настоящий смог. Александр мысленно порадовался, что снял номер на четвертом этаже: здесь бензиновая вонь не была так слышна.

Он закурил и присел на подоконник. Нужно было позвонить Фангу, сообщить о новом адресе. Узнать, что там со сделкой. "Пора уезжать, — с тоской думал Саша. — Плюнуть на все и возвращаться. Только получится ли теперь это сделать…"

Двое крестьян в закатанных до колен штанах и промокших курточках устало брели в ночной темноте. Каждый тащил на спине тяжелый мешок. Внезапно вспыхнувший впереди свет автомобильных фар произвел на них парализующее действие. Уронив поклажу в грязь, китайцы застыли на месте.

Пьяный Александр вылез из кабины и, оскальзываясь, подошел к прохожим. Он не знал ни слова на китайском и попытался жестами объяснить, что ему нужно. Ночные путники попались на редкость непонятливые, и Саша, взяв одного за руку, потянул к машине. Босые ступни крестьянина зашлепали по лужам. Его спутник что-то встревоженно заговорил, но с места не тронулся. Остался стоять, прикрывая рукой глаза.

У авто Александр показал на задние колеса засевшие в грязи. Сунул под нос китайцу две серебряных монеты по доллару. Лицо крестьянина прояснилось, он обрадованно закивал. Махнул рукой товарищу, что-то крикнул. Тот подошел, и Александр сел за руль. Завел двигатель.

Китайцы зашли за машину и без особых усилий вытолкнули ее из грязи. Сунув им деньги, водитель хлопнул дверцей. Авто медленно поползло прочь. Сходив за мешками, китайцы побрели дальше, возбужденно обсуждая происшествие и неожиданный заработок.

Вначале, освободив машину из плена, Александр собирался двинуть обратно в Шанхай. Но не успел оглянуться, как по обеим сторонам дороги показались темные силуэты загородных домов. В некоторых горел желтый свет. Где-то здесь по правой стороне находилась вилла господина Лана. Саша сбросил газ, и потушил фары. Чтобы не пропустить нужный дом, опустил боковое окошко.

А вот и знакомый мозаичный дракон над запертыми воротами. Не останавливаясь, Александр проехал дальше. Осторожно развернул "форд". Дождь усилился, и он покрутил "дворником", стирая с лобового стекла капли. Таинственно поблескивая влажной смальтой, дракон прополз уже по левую руку.

Саша доехал до забора соседнего дома и остановился. Вылез наружу. Порыв ветра швырнул в лицо дождевую воду. Где-то высоко в черном небе полыхнула молния. С задержкой раскатисто загремело.

Не обращая внимания на разбушевавшуюся стихию и быстро намокающий костюм, он побрел к вилле кинобизнесмена. Через десяток шагов в лакированных туфлях захлюпало. Одет он был явно не по погоде. Саше представилось, как завтра заболит горло, начнется кашель и придется лежать в постели. Глотать аспирин. Чертова погода, чертов Китай. И какого дьявола он тут делает? Все из-за этой дуры. Мужчина тяжело вздохнул.

Он перепрыгнул канаву, тянувшуюся вдоль шоссе. Медленно пошел мимо забора, окружавшего дом мистера Лана. Если поднять руку, то можно достать до самого верха кирпичной стены.

Александр остановился, полез было за папиросами в карман, но передумал курить. Слишком сильный дождь: папироса тут же промокнет. Ухватившись руками за верх стены, рывком подтянулся. Подошвы туфель отчаянно заскребли по кирпичам, ища опоры, помогая рукам. Вскарабкаться наверх оказалось проще, чем он ожидал и через мгновение, устраиваясь поудобнее на мокром камне, Александр облегченно перевел дыхание. Впереди, в саду, за пальмами, трясущими на ветру плюмажами листьев, пряталось небольшое двухэтажное бунгало. Сейчас были видны только очертания дома, свет лампы над верандой.

Спрыгнув вниз, в мокрую траву, Саша побрел к вилле. Зашел с тыльной стороны дома. Заглянул в первое окошко: бамбуковая занавеска за мокрым от дождя окном сдвинута к стене. В комнате темно и, кажется, никого нет…

Второе окно тоже было закрыто, но сквозь щели в шторе пробивались полоски электрического света. Несколько минут мужчина пытался разглядеть, что же происходит внутри, но вскоре убедился, что ничего не видно. Двинулся дальше, но за спиной стукнуло и одна из створок с треском распахнулась. Совсем рядом мужской голос что-то весело сказал на китайском. Саша испуганно прижался к стене, посмотрел направо. Из открытого окна в ночную темноту падал прямоугольник яркого света, а в нем — тень человека, смотревшего на дождь.

В комнате одновременно заговорили мужчина и женщина. Александр невольно вздрогнул: женский голос явно принадлежал Наталье. Мужчина ответил и отошел от окна внутрь комнаты. Женщина громко рассмеялась.

Прижимаясь к стене, Саша прокрался к открытому окну. Несколько минут стоял неподвижно, не решаясь заглянуть. Стащил с головы намокшую шляпу, присел и осторожно посмотрел. Сощурился от яркого света, но глаза быстро привыкли. Большая комната, почти зал. Полированная стойка бара, полки с разноцветными бутылками, шеренги бокалов и рюмок. У стойки боком к нему молодой совершенно голый китаец, что-то смешивает в никелированном шейкере. Выражение лица серьезное, словно занят чем-то важным.

Раздался мужской голос, и снова смех Натальи. Саша перевел взгляд левее. На полу комнаты огромный красный ковер. У стены черный кожаный диван. Посреди комнаты столик, по бокам кресла. В одном из них спиной к окну сидит женщина, голая ножка небрежно переброшена через подлокотник. На диване в позе римского патриция возлежит обнаженный пожилой желтокожий мужчина в очках. Без одежды и грима Саша не сразу узнал в нем мистера Лана.

Наталья что-то сказала на китайском. Молодой человек утвердительно кивнул и, перестав взбивать напиток, разлил зеленоватую пенящуюся жидкость в два бокала для коктейлей с кубиками льда. Кинул в смесь оливки. Один бокал он вручил девушке, второй дал "патрицию". Тот сел и, пригубив напиток, поскреб себя по безволосой груди пальцами.

Совершенно не смущаясь своей наготы, молодой китаец стоял в нескольких шагах от Натальи и что-то негромко говорил, время от времени поглядывая в сторону мистера Лана. Рыжая-бесстыжая пила свой коктейль молча и слегка покачивала ножкой. Нужно уходить, подумал Александр, но остался у окна. Был не в силах уйти, не увидев лица Натальи.

Послышался одобрительный смешок мистера Лана. Саша заметил, что у молодого китайца началась эрекция. Режиссер властно произнес какую-то фразу, на обрюзглом лице появилось возбужденное выражение. Девушка поставила бокал с недопитым коктейлем на столик. На мгновение исчезнув из поля зрения Саши, она сползла на ковер и, став на четвереньки, прогибая спину, поползла к китайцу. Стало видно лицо Натальи: необычно живое, возбужденное. Вьющиеся "медные" волосы колышутся в такт движениям…

Саша решительно отвернулся и, выпрямляясь во весь рост, шагнул в темноту. Бредя прочь от окна, он нахлобучил смятую и промокшую шляпу. Провел ладонью по мокрому лицу. Полез в брюки за платком. Там его не было. Сунул руку во внутренний карман пиджака и натолкнулся на холодную рукоять "кольта". Вздрогнул и остановился. Казалось, от оружия через пальцы и дальше по руке в голову, прямо в мозг проскочил электрический разряд ненависти. Перед глазами вспыхнула яркая и четкая картина происходящего в комнате.

Вытаскивая оружие, Александр развернулся на сто восемьдесят градусов. Он успел отойти от дома шагов на сорок. Снял пистолет с предохранителя и, не целясь, расстрелял по освещенному окну всю обойму. Посыпалось битое стекло, кто-то закричал.

Опустив оружие, молодой человек побежал к стене. По дороге споткнулся и чуть не упал. В ушах все еще стоял грохот выстрелов. Сердце, напротив, почему-то билось спокойно, а, когда забрался в машину, почувствовал себя так, словно, наконец-то, сбросил с плеч тяжелый груз. С любовью было покончено.

Оружие он выбросил из окна автомобиля на въезде в Шанхай. Еще на шоссе решил, что возвращаться в гостиницу опасно. Долго колесил по незнакомым улицам пока не заехал в портовый район.

Нервное напряжение спадало. Александр почувствовал себя очень уставшим, да и рассвет был на подходе.

Наткнувшись взглядом на гостиничную вывеску, он припарковал "форд" и снял у пожилой китаянки маленькую по-спартански обставленную комнату.

Заняв помещение, отдал бою промокший, перемазанный грязью костюм. Приказал выстирать и выгладить к утру.

Присел на заскрипевшую кровать, стал допивать захваченный из машины коньяк. Сквозь тонкие стены доносился храп, чьи-то пьяные голоса. В коридоре гулко протопали матросские башмаки. Место, где он остановился, явно не гналось за фешенебельностью, но искать его здесь не будут. По крайней мере в первые дни.

Пустая бутылка выскользнула из разжавшихся пальцев и со стуком откатилась. Александр растянулся поверх простыни. Закрыл глаза и через несколько минут он уже спал.

В сопровождении боя, тащившего два дорожных чемодана, Саша спустился в reception. Расплатился за постой. Мальчишка тем временем отнес вещи в машину Фанга. Александр предупредил портье, что будет названивать. Попросил записывать имена и телефоны всех, кто его спрашивает.

— Конечно, сэр, — китаец сделал соответствующую пометку в блокноте. — Обязательно. Надеюсь вы довольны пребыванием в нашей гостинице. Большое спасибо, сэр, — он спрятал десятидолларовую купюру, которую постоялец дал ему на чай и поклонился, показав безупречный пробор. — Будем с нетерпением ожидать вашего возвращения, сэр.

— Да, да, — Саша направился к двери, распахнутой предупредительным швейцаром. — Счастливо оставаться.

— До свидания, сэр, — донеслось от стойки.

Выходя, он сунул чаевые швейцару и мальчишке-носильщику. Фанг со скучающей физиономией сидел в своем авто. Узкие кисти рук китайца лежали на оплетенной кожаным ремешком "баранке". Саша открыл дверцу и в этот момент его окликнули. На русском.

— Александр Петрович, подождите минутку, — к нему неспешно приближался господин Боярышников. — Вижу вы собираетесь уезжать?

Во рту у Саши мгновенно пересохло. Он судорожно сглотнул. Но предпринимать ничего не стал, просто ждал пока подойдет инспектор.

— Добрый день, — полковник протянул ему руку. — Извините, что задерживаю, но я всего на пару слов. Как раз ехал мимо и решил заскочить.

Александр попытался придать лицу любезное выражение. Хотел спросить, что случилось, но Иван Всеволодович упредил. Взял соплеменника под руку, отвел шагов на десять от машины.

— Знаете, Александр Петрович, — начал Боярышников, — не хочу вас напугать, но… — он сделал паузу, ожидая Сашиной реакции. — Вами интересуются, — не дождавшись, закончил полицейский. — Причем очень разные люди, — серые глаза внимательно изучали лицо мистера Джонсона. — Настолько разные… Я даже не знаю, что и думать.

— Не страшно, — легкомысленно и несколько неестественно улыбнулся Саша. — Спасибо большое за беспокойство, но право, — он смущенно развел руками, — не стоило себя утруждать.

— Как знаете, — сухо сказал полковник. — Вам виднее. Но все же… Повторюсь, вам стоит уехать. Побыстрее закончить со всеми делами, — Иван Всеволодович бросил взгляд на авто, — и возвращаться к себе домой.

— Так я и сделаю, — заверил Саша. — Еще раз спасибо, господин инспектор. Я очень смущен тем, что вы так беспокоитесь обо мне.

— Всего лишь дружеская услуга, — ответил полковник. — Костина просьба…

— Мистер Джонсон, мистер Джонсон, — из гостиницы выскочил швейцар. — Прошу прощения, господа, — он подбежал и поклонился, — но вас к телефону, мистер Джонсон. Только что позвонили. Городской звонок.

Александр нахмурился: за исключением господина Лугового все, кто мог его побеспокоить в Шанхае, находились перед глазами. Боярышников со скучающей миной, глядел в сторону. Фанг в машине украдкой зевнул и прикрыл рот ладонью. Саша спросил, кто звонит.

— Не знаю, сэр. Портье сказал, что голос женский.

Саша поднес к уху телефонную трубку и услышал голос Натальи.

— Привет, — сказала она. — Ты уезжаешь?

"Да" хотел ответить он, но вслух произнес:

— Нет, у меня еще дела в Шанхае. Куда ты пропала? Хоть бы предупредила. Я же просил… — Сашин голос дрогнул и он замолчал.

Несколько долгих мгновений Наталья молча дышала в трубку. Затем спокойно пояснила:

— Мне нужно было срочно уехать. По семейным делам. Извини, пожалуйста.

Саша молчал.

— Встретиться не хочешь? — с деланным равнодушием спросила Рыжая-бесстыжая. — Я сегодня свободна целый день.

— А вечером? — хмуро поинтересовался Александр. — Мне хотелось бы побыть с тобой до утра.

Наталья шумно вздохнула и рассмеялась:

— Ты все никак не успокоишься… Хорошо, хорошо. Я пробуду с тобой столько, сколько ты захочешь. Пока не надоем.

— Приезжай. Я жду.

— Сейчас возьму такси… Адрес прежний?

— Да.

— Буду через пол часика. Па-па, — Наталья отключилась.

— Спасибо, что позвали, — Александр положил трубку. — Можно вас на секунду? — спросил он беседовавшего с коридорным портье.

— Конечно, — китаец с готовностью уставился на бывшего постояльца. — Слушаю, сэр.

— Вы еще не успели сдать мой номер? — улыбнулся Саша.

— Нет.

— Очень хорошо. Я хотел бы снова вселиться туда. Изменились обстоятельства…

— О, — китаец понимающе улыбнулся, — никаких проблем, сэр. Будем рады вновь видеть вас в числе наших постояльцев. Прикажете отнести ваши чемоданы назад?

— Да. И пусть принесут в номер фрукты, зеленый чай с медом… Бутылку шампанского.

— Будет сделано, сэр, — китаец поклонился и позвал мальчишку-носильщика.

Александр вышел на улицу. Прислушался к своим ощущениям. Оказалось ничего не исчезло. Он по-прежнему любил Наталью и ждал предстоящую встречу, как ребенок ждет обещанную игрушку. Сердце учащенно билось, на лбу проступили капельки пота. Не обратив внимания на уход полицейского, Саша подошел к авто, в котором терпеливо ждал Фанг и почувствовал, что краснеет.

— Вы меня извините, дружище, — он виновато улыбнулся, — но мне сейчас позвонили и я должен остаться. Простите, что оторвал вас от дел. Мне очень стыдно, но… — Александр разводил руками и вздыхал, пытаясь всячески показать, как ему неудобно перед китайцем.

Тем временем подошел носильщик, и Фанг вылез, чтобы открыть багажник, где лежали чемоданы. Лицо комиссионера сохраняло спокойствие, если он и был раздосадован непостоянством и вздорностью клиента, то никак не показал этого.

— Дела, так дела, — сказал Фанг и посмотрел на часы. — В таком случае я вас покину: у меня через сорок минут встреча.

— Конечно. Еще раз извините за беспокойство. Мне очень не по себе, что потревожил и нарушил ваши планы, — Саша церемонно поклонился.

— Бывает, — комиссионер поклонился в ответ. — А что мне делать с билетом на пароход? Отменить заказ?

Александр задумался. Неожиданное возвращение в его жизнь Натальи могла серьезно изменить планы. Судя по всему, ночная стрельба не привела к трагическим последствиям, как он решил в начале. Все остались живы-здоровы. Наверное.

— Да, — сказал Саша, — снимите заказ. Возможно я пробуду в Шанхае дольше, чем думал.

— Хорошо, — китаец пожал на прощание руку и, захлопнув опустевший багажник, вернулся за руль. — Я все сделаю. Завтра-послезавтра мне перезвонят наши клиенты. И я сразу же протелефонирую вам. До свидания.

— До встречи, мистер Фанг, — американец приподнял над головой шляпу.

Когда приехала Наталья, он только что вышел из ванной комнаты, где принимал душ. Обнимая и целуя женщину, Александр ощутил сильное желание. Не дав ей полностью раздеться, затащил в кровать. Наталья нервно смеялась его напору, поцелуям похожим на укусы, но высвободиться не пыталась.

От перевозбуждения секс продлился недолго, всего несколько минут. В последних почти конвульсивных движениях, он застонал и прикусил зубами кожу на шее партнерши. В ответ она впилась ему ногтями в спину, а зеленые глаза зло вспыхнули.

Не спеша выходить из девушки, он остался на ней сверху. Проститутка смотрела в потолок и терпеливо ждала. На ее губах появилась насмешливая улыбка.

— Я вижу тебя совсем нельзя оставлять одного, — сказала она. — Ведешь себя, как дикарь. У меня теперь на шее будут синяки.

— Сама виновата, — Саша сполз с нее и потянулся к ночному столику за бутылкой шампанского. — Выпьешь?

Наталья кивнула.

— Черт, я бокалы в гостиной оставил, — сказал мужчина, скручивая с пробки проволочку. — Принеси, пожалуйста.

— Сейчас, — Наталья поднялась с кровати и сходила за фужерами.

Пробка вылетела из бутылочного горлышка с громким хлопком, и пенная струя полилась в подставленную посуду. Проститутка заметно вздрогнула от "выстрела", на лице промелькнуло испуганное выражение. Александр почувствовал, как в нем шевельнулось нечто похожее на угрызения совести.

Он сел на кровати. Притянул Наталью к себе и усадил на колени. С удовольствием ощутил обнаженное тело. Женщина обвила свободной рукой его спину и заглянула в глаза.

— За что пьем? — спросила она. — За тебя?

— За нас, — он легонько коснулся своим фужером ее и, сказав "до дна", стал пить.

Наталья помедлила прежде чем поднести вино ко рту и тихо пробормотала:

— За тебя и за меня.

Александр обнял подругу и поцеловал влажные от шампанского губы. Наталья ответила, язычок скользнул внутрь его рта… Пустые бокалы со стуком упали на мягкий ковер.

Поздно вечером они сходили в кино. Потом ужинали в пустом ресторане гостиницы. Наталья много пила, невпопад улыбалась и почти не разговаривала. Александр слегка опьянел еще в баре, который они посетили перед фильмом и много говорил. Старался шутить. Высмеивал китайское кино и в какой-то момент еле поймал себя за язык, чуть не начав поносить режиссера Лана.

Женщина не возражала, согласно кивала. Саша стал рассказывать о своей жизни в Америке, хвастал достатком и намекал, что им вдвоем там будет очень хорошо. Наталья прекрасно понимала, куда он клонит, но никак не реагировала. Задумчиво курила одну папиросу за другой, выпуская колечки отдающего вишневым привкусом дыма, и пила коктейль за коктейлем.

Когда они возвращались в гостиницу, то оба были сильно навеселе. Александр шумно радовался присутствию Наташи, целовал взасос и обнимал за талию, тискал. Перехватывая заинтересованные взгляды прохожих, других мужчин, грозно хмурился. Достаточно было малейшего толчка извне и он тут же бы полез в драку. Хоть с одним ловеласом, хоть с целой компанией. К счастью, все обошлось, и парочка без приключений добралась в гостиницу.

В номере Наталья впервые за все время знакомства сама проявила желание заняться сексом. Выпитый за день алкоголь раскрепостил женщину, пробудил желание. Профессиональное поведение уступило место порыву и маска равнодушия слетела вместе с одеждой…

Измотанная до предела, она уснула под утро. Александр лежал рядом. Первое время все было хорошо. Затем к приятной опустошенности начала потихоньку примешиваться горечь. Ощущение близости, единения с Наташей слабело. Казалось в горячий и крепкий черный кофе тоненькой струйкой вливают ледяное молоко. Воображаемый напиток — чувство терял крепость, цвет и вкус. Становилось неуютно. Он прикоснулся к телу девушки и осторожно провел ладонью по гладкой коже. Не помогло.

Стараясь не шуметь, Александр вылез из кровати. Отыскал в шкафу пиджак, а в нем портсигар с самокрутками. Ушел в гостиную. Там, не зажигая свет, переставил кресло к открытому окну и, глядя в рассветное бледнеющее звездное небо, закурил папиросу с ганджой.

Глубоко затягиваясь, закрыл глаза. Слух обострился. Ночью Королева Азии продолжала жить странной жизнью: полной тяжелого труда и всевозможных наслаждений. Далекие гудки буксиров и пароходов, портовый шум, шелестят шины автомобилей по асфальту, где-то сразу из нескольких мест — фокстрот и джаз. Голоса прохожих, запоздалых гуляк, мужские и женские, разноплеменная речь. Неожиданно заставив внутренне содрогнуться, донесся пронзительный призыв муэдзина, созывающего правоверных к фаджру (59). Такой привычный в прошлом и совершенно неуместный сейчас…

Кабул, 1928 — 1929 год

В дорогу отправились сразу после утренней молитвы, едва рассвело. Перед поездкой дней десять Юсуф провалялся в постели, поправляясь после ударов нанесенных турком. Говоря откровенно, он был бы не прочь полежать еще с недельку так как каждый день у него болела голова. Но Абдалла имел на этот счет свои соображения и довольно бесцеремонно заявил "племяннику" за несколько дней до отъезда, что "хватит бока отлеживать, пора работать". И Юсуфу ничего не осталось, как выслушать предстоящее задание, в котором, в принципе, не было ничего сложного. Просто отвезти дядиным знакомым каким-то пуштунам полсотни винтовок и патроны: Абдалла надеялся, что племя выступит на стороне короля.

За время болезни Юсуфа политическая ситуация в стране превратилась из нестабильной в критическую. Отряды Хабибуллы, прозванного Бача-и-Сакао — "сыном водоноса" почти не встречая сопротивления, приближались к столице королевства, а недавняя джирга приняла фетву (60), в которой падишах Аманулла объявлялся низложенным. Всем правоверным мусульманам вменялось в обязанность взяться за оружие и выступить на борьбу с тираном, поправшим законы пророка Мухаммеда.

Правительство же в очередной раз собиралось решительным ударом покончить с мятежниками из-за чего транспортная фирма господина Мирзоева несколько дней назад прекратила существование. Машины и запасы бензина были реквизированы на нужды афганской армии. И ехать по делам "дяди" теперь предстояло верхом в сопровождении двух патанов — пожилого отца и сына.

По слухам количество сторонников Бача-и-Сакао достигло нескольких тысяч и на борьбу с мятежниками бросили солдат "образцового королевского полка". Когда-то в этом же полку служил и вождь восставших — презренный "сын водоноса". Абдалла, собиравший последние месяцы слухи о Хабибулле, говорил, что в свое время тот дослужился до унтер-офицера. Даже был награжден орденом за участие в подавлении восстания в Южной провинции…

О причинах же, заставивших усердного служаку дезертировать, ходили самые разные слухи. Например, рассказывали, что Хабибулла повздорил с начальником кабульской полиции, якобы из-за денежной награды, назначенной за голову какого-то бандита. Унтер-офицер застрелил разбойника, но блюститель порядка присвоил все лавры и награду, а заслуженного ветерана пригрозил бросить в тюрьму, если будет шуметь и возмущаться. Оскорбленный Бача-и-Сакао сбежал из части и с тех пор успешно жил грабежом.

Обладая определенным политическим чутьем, дезертир уловил нараставшее в народе недовольство королевским режимом и вовремя объявил себя "защитником веры". А после недавнего рейда по родному Кухдоману, где он жестоко расправился с королевскими чиновниками, простой люд стал считать его своим защитником. По всей стране разлетелись рассказы о доблести мятежного таджика.

Ситуация в местности, куда направлялся Юсуф, была неспокойной, но поездка предстояла недолгой. Получив от "дяди" необходимые инструкции и деньги, молодой человек вскочил в седло и легонько ударил хлыстиком лошадь. Гнедой жеребец резво зарысил по улице. Следом двинулись пуштуны Нумьялай и Анвар — отец и сын. Они правили двумя арбами, на дне которых в тайниках, под мешками с рисом лежали завернутые в промасленные тряпки винтовки и цинки с патронами. За повозками трусили привязанные кони патанов.

С самого начала поездка выдалась хлопотной. Уже к полудню повозки Юсуфа дважды останавливали отряды племенной милиции. Первые всадники, настроенные довольно спокойно, удовлетворились видом внушительного пропуска с множеством печатей. Его раздобыл в министерстве внутренних дел Абдалла. И несколькими монетами для своего начальника.

Второй отряд состоял из десятка оборванных и агрессивных мужчин. Вооруженные допотопными винтовками, верхом на маленьких лошадках они окружили арбы. Не слушая протестов, вспороли несколько мешков с рисом. Нумьялай, возмущенный таким поведением соплеменников чуть не сцепился с одним из ополченцев. Юсуфу пришлось приложить все свои дипломатические способности, чтобы не дать конфликту разгореться.

Он показал командиру патруля королевские бумаги, но тот лишь пренебрежительно отмахнулся. Оскалив гнилые зубы в волчьей усмешке, сказал, что все равно не умеет читать. Юсуф понял, что без мзды их не пропустят. Чтобы не разжигать аппетитов местных стражей порядка, он долго торговался. Наконец, получив немного серебра и, отобрав продырявленные мешки с рисом, их отпустили.

Проехав несколько километров, остановились для совершения зухра. Покончив с молитвой, решили пообедать. Четырнадцатилетний Анвар, маленький и быстрый, придерживая здоровенное ружье, побежал с котелком к протекавшему за холмом ручью. Его отец расстелил на земле старенький дастархан и принялся выкладывать провизию из сумок.

Юсуф прогуливался чуть в стороне. От тряски в седле у него разболелась голова, и молодой человек пребывал в скверном расположении духа. Хотелось прилечь где-нибудь в тепле и расслабиться.

— Прошу отобедать, господин, — позвал Нумьялай.

Когда Юсуф подошел к скатерке с едой, сидевший на корточках пуштун вскочил. В правой руке пожилого мужчины блеснуло лезвие кинжала. В следующее мгновение он попытался ударить им в живот "бухарца".Тот успел инстинктивно отпрянуть, но клинок пробив халат, свитер и рубаху, рассек мышцы на левом боку молодого человека.

"Бухарец" перехватил руку Нумьялая, выкрутил. Охнув от боли, пуштун выронил оружие и неловко стукнул левым кулаком в висок противника. От удара в глазах Юсуфа потемнело. Он попятился назад, зацепился ногой за камень и опрокинулся на спину. В следующее мгновение сверху на него навалился Нумьялай и вцепившись обеими руками в шею, стал душить.

Увидев над собой осатаневшее лицо и оскаленную от ярости щербатую пасть, Юсуф пришел в себя от испуга. Не обращая внимания на адскую боль в глотке, казалось, руки врага сейчас раздавят шею, он вытащил из кармана халата револьвер. Ткнул стволом в живот Нумьялая и спустил курок. Громыхнуло и пуштун, дернувшись всем телом, разжал пальцы. Юсуф снова выстрелил, и противник обмяк.

Спихнув с себя труп, молодой человек попытался сесть. Раненый бок словно кипятком ошпарило болью. Юсуф застонал, захрипел, закашлял. С трудом поднялся на ноги и увидел мальчишку Анвара, целившегося в него из ружья. Сын Нумьялая стоял на склоне холма, шагах в пятидесяти от места, где мертвым лежал отец. Старый "мартини-генри" ходуном ходил в его руках, не давая прицелится.

Они выстрелили в друг-друга почти одновременно. Пуля Юсуфа попала парню в правое колено, а британский свинец прогудел у самого уха "бухарца", словно шмель. Пронзительно крича, мальчишка выронил ружье и свалился на землю. Забыв об оружии, пополз прочь.

Отчаянно матерясь, Юсуф поспешил к нему. Когда до подвывающего от боли и страха Анвара, оставалось шагов десять молодой человек остановился. Взявшись за револьвер обеими руками, тщательно прицелился в коротко остриженную голову раненого.

— Клянусь Аллахом, я отправлю тебя на тот свет, если ты попытаешься пошевелиться! — прокричал Юсуф. — Ты понял меня, сопляк?!

— Д-да, — мальчишка лихорадочно затряс головой. — Н-не убивайте меня…

— Молчи! — оборвал "бухарец", осторожно приближаясь к раненому. — Говори только, когда я разрешу тебе!

— Я понял, г-господин.

— Ты знаешь почему твой отец напал на меня? — Юсуф взвел курок нагана. — Отвечай!

— Я точно н-не знаю, — заныл Анвар, заикаясь и лязгая зубами от страха. — М-мой отец почти ничего нег-говорил мне… — парня трясло от боли.

— У меня нет времени слушать твою ложь! — заорал Юсуф. — Ты все знаешь! Зачем твоему отцу понадобилась моя жизнь?! Разве он не знал, что за предательство отомстит мой дядя?!

Не в силах сдержаться Анвар заплакал и рассказал, что именно уважаемый Абдалла заплатил отцу сто рупий серебром за убийство племянника. Нумьялай должен был отрезать мертвому Юсуфу голову и отвезти в подарок храброму Бача-и-Сакао, который победоносно шествует к столице и скоро свергнет презренного падишаха. И передать на словах, что почтенный торговец с друзьями готов помогать Хабибулле деньгами, делом и советом, а пока просит принять в дар оружие и голову врага, оскорбившего защитника веры.

— Ты лжешь, — упавшим голосом сказал "бухарец". — Абдалла не мог… — он замолчал и даже опустил револьвер.

— К-клянусь Аллахом, я не лжец, — с обидой произнес Анвар. — Ты спросил — я ответил. Твой д-дядя заплатил за твою смерть, — паренек стонал и шевелился пытаясь устроить простреленную ногу поудобнее. — Если не веришь, то посмотри сам: кошель с деньгами лежит у отца в правом сапоге. Аааа, как больно! — лицо раненого побледнело. — Будь ты проклят, убийца! — неожиданно выкрикнул он с ненавистью глядя на "бухарца". — Ты убил моего отца, а я останусь безногим калекой до конца жизни… — мальчишка зарыдал от боли и отчаяния во весь голос.

У Юсуфа сильно закружилась голова и в глазах потемнело. Ему пришлось приложить большое усилие, чтобы устоять на ногах и не потерять сознание. Плачущий Анвар раздражал молодого человека, мешал собраться с мыслями. С ним нужно было что-то сделать, заставить замолчать, но снова спустить курок уже не было никаких сил… Юсуф медленно огляделся по-сторонам. Скудно накрытый дастархан и мертвое тело чуть поодаль. Неподалеку от трупа нагруженные арбы, лошади. Глядя на свою, он подумал об индивидуальном пакете, лежавшем в переметной суме и спустился с холма, не забыв зашвырнуть подальше ружье стонавшего Анвара.

Оказавшись рядом с животным, трясясь от озноба, Юсуф разделся. Осмотрел рану: порез был неглубокий, но на весь бок. Рубаха, свитер, верхняя часть штанов и теплых кальсон намокли от крови. Закончив осмотр, он разорвал индивидуальный пакет, который достал из сумки, и занялся перевязкой.

Бинтовать такую рану самому оказалось тяжело, но молодой человек справился. Затянул повязку, как можно туже. Чувствуя пульсирующую в боку боль, с трудом оделся. Помятое пуштуном горло тоже сильно болело и мешало поворачивать голову.

После перевязки, словно в прострации Юсуф некоторое время просто стоял на месте, бездумно глядя себе под ноги. Потом очнулся и, постанывая, заковылял к убитому пуштуну. Обыскал серого лицом Нумьялая. Как и говорил затихший на холме Анвар, кошель с деньгами лежал в правом сапоге старого патана.

Чувствуя сильную боль и слабость от потери крови, Юсуф с трудом отошел к одной из повозок. Присел на место возницы. Бок горел словно в огне, шея распухла, его морозило. Нужно было, как можно скорее, убираться отсюда так как сил с каждой минутой становилось все меньше.

В комнатенке, где он прожил почти два месяца, не было очага. Ночами холод пробирал до костей, и Юсуф только удивлялся, как не заболел воспалением легких. После того, как затянулась и перестала гноиться рана, каждое утро, совершив с остальными правоверными фаджр, молодой человек шел на кухню и, устроившись в уголке, дремал. Здесь было тепло, дымно и пахло горячей пищей. Хозяин и повар — молчаливый Дост-Мохаммед занимался готовкой, уходил-приходил и почти не обращал внимания на присутствие бухарца. Он был замкнутый, одинокий старик, потерявший лет десять назад всю семью от холеры. С тех пор не женился и в одиночку вел хозяйство маленького и захудалого постоялого двора верстах в двадцати от столицы королевства.

Вечером того дня, когда измученный раной Юсуф, постучался в ворота караван-сарая, Дост-Мохаммед не стал допытываться от незнакомца, почему он бледен словно смерть, хрипит и все время постанывает. Просто взял плату и проводил нового постояльца в грязную холодную комнатенку. Как только дверь за хозяином закрылась, "бухарец" повалился на тюфяк и, натянув вонючую кошму до самого подбородка, до утра трясся в лихорадке.

После зухра, который Юсуф не смог совершить из-за полуобморочного состояния, караван-сарайщик сам явился к гостю. Узнав в чем дело, Дост-Мохаммед послал соседского мальчишку в селение, где жил ученый табиб. Приехавший на ослике пожилой лекарь осмотрел раненого, почистил и зашил рану, как умел. Дал от боли опий и назначил питье, понижающее жар.

Вначале лечение не пошло Юсуфу на пользу. Порез в боку все время воспалялся, лихорадило и раскалывалась от боли голова. Снадобья, которыми пичкал его приезжавший раз в три дня табиб, почти не помогали. Если бы не отличное здоровье, то молодой постоялец скорее всего отправился бы на небеса, но крепкий организм выдержал и переборол все: потерю крови, плохо зашитую и гноящуюся рану, лечение знахаря, не имевшего малейшего представления о гигиене и современных лекарствах…

Дост-Мохаммед, как и большинство правоверных, был фаталистом. Занятый делами по хозяйству, он появлялся в комнате молодого человека всего два раза в день. Приносил еду, воду и назначенные табибом отвары. Помогал добраться в нужник в остальном же не обращал на раненого никакого внимания, положившись на волю Аллаха.

Впрочем, события, происходившие в стране настолько приковали к себе внимание всех афганцев, что судьба какого-то незнакомца мало занимала хозяина. Каждый день, а иногда и по несколько раз люди, останавливавшиеся в караван-сарае, привозили с собой новости о событиях в Кабуле и его окрестностях. Почти никого не удивило, когда королевские войска, высланные против доблестного Хабибуллы, были разбиты и с позором бежали, а сын почтенного водоноса, поившего под пулями солдат в Герате, продолжил победоносный поход в Кабул. Даже в пуштунских селениях его встречали с восторгом и уважением, несмотря на то, что таджик. Что толку в том, что Аманулла-хан — пуштун, если предал заветы Пророка?

Британцы, о которых говорили, что именно хвост британского льва пришпоривает лошадь бесстрашного Бача-и-Сакао, первыми из гяуров забили тревогу. Когда двухтысячное войско мятежников расположилось в горах, окружавших афганскую столицу, англичане наладили воздушный мост Кабул-Герат. Каждый день крылатые машины вылетали с кабульского аэродрома, увозя проклятых иностранцев…

Тем временем, пока Юсуф дрожал от холода и боли или впадал в тяжелое, вызванное опиумом забытье, Дост-Мохаммед с мрачным любопытством слушал рассказы постояльцев о том, как трусливый Аманулла пытался усидеть на троне. Падишах отменил принятые им богопротивные законы и обещал подданным, что отныне страна будет жить только по законам шариата. Не стыдясь позора, отправил к сыну водоноса и дезертиру посланников с деньгами и фирманом (60), которым назначил доблестного Хабибуллу генералом.

Новоиспеченному полководцу королевской армии милостивый падишах предложил тут же выступить на восток и подавить восставших ширвани (61), перерезавших дорогу на Джелалабад. Но хитроумный Бача-и-Сакао взяв деньги, не спешил выполнять просьбы струсившего падишаха.

Чтобы хоть как-то найти поддержку среди подданных, Аманулла-хан начал выпускать из тюрем арестованных противников своего режима. Бывшие заключенные тут же отправлялись в горы и присоединялись к отрядам восставших. В самом же Кабуле началась паника и по дорогам побежали люди, опасавшиеся мести и грабежей. Базары пустели, торговцы закрывали свои лавки, а товары спешили припрятать в надежных местах.

На улицах столицы участились грабежи, по ночам гремели выстрелы. Полицейские в эти лихие времена заботились только о своей безопасности и отсиживались по домам. Армия и королевские чиновники укрылись в кабульской крепости. На защиту режима Амануллы-хана встали под ружье несколько сотен слушателей военного колледжа, малочисленные отряды младоафганцев и эмигрантов.

Министерства и королевский дворец окружили стены из мешков с песком. Из амбразур в баррикадах, вызывая страх и уважение, торчали стволы пулеметов, но было ясно, что в случае длительной осады, добровольцы и курсанты долго не продержатся. А гарнизон столицы, на словах сохранивший верность королю, сидел в крепости и не собирался участвовать в боевых действиях.

Время от времени небольшие отряды мятежников дерзко въезжали в столицу и вступали в короткие перестрелки с королевскими сторонниками. Каждый раз после таких вторжений осмелевшие муллы с улемами открыто призывали горожан примкнуть к восставшим и свергнуть власть отступника.

Перед самым входом Хабибуллы в столицу осторожные британцы заявили о своем нейтралитете. Эвакуация иностранцев в Герат продолжалась, посольства и район, где проживали кафиры, охранялись заставами из солдат афганской армии и британскими сикхами, переброшенными из Индии. Советские пилоты частью перелетели в Герат, частью сидели на кабульском аэродроме готовые вылететь на бомбежку мятежников. Ожидание неминуемой развязки достигло предела.

Первым не выдержал Аманулла-хан. Король обратился к жителям Кабула с призывом встать на защиту его власти, клялся Аллахом, что не допустит мятежников в город и приказал открыть Арсенал, раздать ополченцам оружие. Как водится в таких случаях, к воротам оружейных складов в первых рядах поспешили воры, мошенники и противники падишаха. Всего лишь за сутки в руки всякого сброда попали тысячи винтовок и десятки тысяч патронов. Не удивительно, что цены на оружие в Кабуле сразу упали. Даже мирный хозяин караван-сарая Дост-Мохаммед не удержался и приобрел почти за бесценок несколько ружей у проезжих торговцев.

Стрельба на улицах усилилась и Аманулла, убедившийся, что народ не собирается защищать его власть, 14 января 1929 года объявил об отречении. В пользу своего брата Иноятуллы. Прихватив часть казны, бывший падишах с женой Сурайей, детьми и приближенными тут же отправился в Кандагар, где рассчитывал укрыться среди лояльных ему пуштунов.

Не успела весть о бегстве Амануллы-хана облететь столицу и окрестности, как в город вступили отряды Бача-и-Сакао. Не встречая сопротивления, увеличиваясь с каждой минутой за счет горожан, восставшие атаковали военное министерство и министерство иностранных дел. Захватили Арсенал и городскую тюрьму. Из зинданов стали освобождать узников, а у министерских комплексов завязалась перестрелка с курсантами и ополченцами.

Охладив пыл атакующих, пулеметный огонь обратил их в бегство, но бой продолжался недолго. Из крепости, где укрылся гарнизон, пришло распоряжение военного министра прекратить сопротивление, так как падишах Иноятулла вслед за братом объявил о своем отречении. По городу поползли слухи, что опальный Надир-шах вылетел из Франции и вскоре прибудет в Кабул, где заявит права на управление страной.

Но Бача-и-Сакао не для того пришел под стены столицы, чтобы отдать власть другому. В тот же день извещенный парламентерами об отречении Иноятуллы сын водоноса победно вступил в покоренный город. Через несколько часов он обратился к тысячам кабульцев, собравшихся приветствовать нового правителя.

Доблестный и мудрый, осененный благодатью Аллаха Бача-и-Сакао объявил подданным, что Бог вложил в его руки меч для защиты заветов Пророка. И теперь, когда он добыл мечом древнюю столицу эмиров, объявляет себя падишахом Хабибуллой Вторым. Отменяет все богопротивные указы Амануллы и обещает, что с этой минуты в стране нет законов выше законов шариата. Упраздняются налоги и всеобщая воинская повинность. Никаких офицеров-иностранцев в армии. Амнистия всем, кто боролся с Амануллой. Прощаются крестьянские долги…

И с этого дня ни один неверный не станет выше мусульманина, а все отвратительные новшества кафиров будут искоренены в Афганистане. Ужасные аэропланы и пулеметы, отвратительные и вонючие машины навсегда исчезнут из жизни афганцев.

Кроме того, новый падишах обещал вернуть священные ворота Пророка в Кабул. Разбить неверных и освободить Благославенную Бухару от русских собак и даже захватить Маскау (62).

С каждой минутой, с каждой новой фразой жителей Кабула охватывало ликование, и они надрывая глотки славили нового правителя. Время угнетения прошло, тиран бежал, и в стране должен был воцариться мир.

Постояльцы, приехавшие из Кабула, рассказывали Дост-Мохаммеду, что город почти не грабили. Беспорядков и насилия мало. Пришлые убивают редко и только бывших королевских чиновников и безбожников. Слава Аллаху, торговля быстро оживает, и горожане довольны старинными порядками вернувшимися в столицу. Люди спокойно носят чалму и отпускают бороды, не опасаясь полицейских. Мечети полны правоверных, которые призывают благословение Аллаха на голову нового правителя. Все говорит о том, что королевство вступило в новое время: эру порядка и процветания.

Дневник Владимира Бека

"12 июля 1883 года

Страшные события произошли за последние два дня. Коварству патанов нет предела, и мы смогли убедиться в этом на собственной шкуре. Пишу с трудом, так как пальцы все еще дрожат от нервного напряжения. Вздрагиваю при каждом шорохе.

Вчера утром к нашему гостевому дому подъехал Дагар Мухаммадзаи в сопровождении целой толпы всадников. Их было, наверное, человек пятьдесят. У ворот стояли в карауле двое казаков.

Дежурным офицером был я. Сразу спросил Дагара, что случилось, почему с ним так много вооруженных людей. Начальник телохранителей шейха вежливо поздоровался и попросил открыть ворота. Дескать, мулла Абдурахман прислал его с важным сообщением, а воинов так много, потому что после визита к нам он едет в деревню, откуда ночью прибыл гонец с известием о том, что какие-то негодяи убили пастуха и угнали овец.

Ко мне подошел капитан и поинтересовался, что за столпотворение. Я объяснил. Дуков приказал открыть ворота и приветливо махнул рукой Дагару, приглашая во двор.

С приторной улыбкой на жирной физиономии Дагар заехал. Вместе с ним толпой стали въезжать и остальные патаны. Караульные казаки забеспокоились. Впитанное с молоком матери чутье на горское коварство заставило их раньше всех почуять неладное. Казак Филонов подошел ко мне и сказал:

— Ваше благородие, нельзя их пущать. Нехай нехристи повертають…

В это мгновение Дагар выхватил из ножен саблю. С криком "Бей предателей! Бей кафиров!" он атаковал господина капитана. Несмотря на неожиданность, с которой было совершено вероломное нападение, мой начальник успел отскочить. Сабля только слегка задела его левое плечо. Какой-то патан наехал сзади на Филонова и ударил беднягу шашкой по затылку. Все произошло так быстро… Я открыл было рот, собираясь крикнуть "берегись!", но стальной клинок уже разрубил голову казака. Прямо на моих глазах.

Увидев, как злодей силится вытащить застрявшее в голове Филонова оружие, я окончательно пришел в себя. Отступив назад, достал "смит-энд-вессон" и выстрелил разбойнику прямо в лицо. Тем временем второй караульный, оказавшийся за створкой ворот, вскинул винтовку и метким выстрелом убил Дагара, пытавшегося достать господина капитана ударами сабли. Начальник телохранителей муллы выронил оружие и закачался в седле.

Убив своего первого врага, я отступал к дому, продолжая стрелять. Не успел я оглянуться, как барабан моего револьвера опустел. Пятясь, я несколько раз взвел и спустил курок, но боек только щелкал по стрелянным гильзам.

Не считал скольких врагов мне удалось поразить, но не думаю, что даже одна пуля пропала даром. Все они нашли свою цель. Благодаря мне и казаку с винтовкой, который так же без остановки палил в разбойников, удалось внести в их ряды значительное расстройство. Некоторые патаны в испуге повернули обратно, другие стали отъезжать в глубину двора. К сожалению, нападающим почти сразу удалось зарубить не только Филонова, но и еще двух драгун.

Наши люди, находившиеся в доме пришли в себя и открыли огонь, что было очень кстати. У меня не оставалось времени на перезарядку оружия и, если бы не меткая стрельба из дома, то я был бы убит. Несколько разбойников упали мертвыми, под другими ранило лошадей. Неразбериха среди нападающих позволила мне и господину капитану добежать к дому и укрыться за стенами. Следовавший за нами казак был убит пулей в нескольких шагах от двери.

Я схватил свою винтовку и присоединился к общему огню. Патаны не выдержали нашей меткой стрельбы и покинули двор. Некоторые разбойники спешились и стреляли из ворот, другие разъехались вдоль стены и вели огонь через нее. Драгун, стоявший рядом со мной неожиданно закричал от боли. Я посмотрел на него и увидел, как у бедняги из простреленной шеи толчками бьет струйка крови. Через мгновение он уже лежал на полу мертвым.

Вражеские пули залетали в комнату и я присел у окна, спрятавшись за стеной. Стал перезаряжать револьвер. Вместе со мной в комнате находился господин капитан и двое драгун. У Дукова текла из плеча кровь, но он не обращал на рану внимания и не теряя времени, выпускал во врагов одну за другой пули из своей винтовки. Снаружи нам отвечали стрельбой и грозными криками.

Я спросил капитана, что мы будем делать дальше. Он ответил, что долго в доме нам не продержаться. Необходимо атаковать и прорываться, уходить по ущелью к нашему лагерю в долине. Это единственный путь к спасению, но вначале нужно добраться до лошадей в примыкавшей к дому конюшне.

Господин капитан устроил перекличку уцелевших людей и оказалось, что нас осталось десятеро. Несколько человек были ранены.

Стараясь не показываться в окнах, местами ползком, мы пересекли жилище и собрались в комнате поручика. Ее окно выходило на тыльную сторону, на маленький участок двора между домом и стеной. Врагов здесь еще не было.

Драгуны прикладами вышибли окно и вылезли наружу. Мы с капитаном последовали за ними. Нижние чины один за другим перелезли через стену. Пока лезли, из-за дома появились двое патанов и мы их тут же застрелили.

Прижимаясь к стене, наш маленький отряд обогнул ее и оказался лицом к лицу с врагами: человек десять воинов муллы ехали прямо на нас. Господин капитан скомандовал открыть огонь. Все стали стрелять и какой-то драгун выпалил из винтовки прямо над моим правым ухом. До сих пор я ничего не слышу им: только постоянный звон. По-видимому грохот разорвал мне барабанную перепонку. Перестрелка в упор продолжалась не дольше минуты, и победа осталась за нами.

Двое выживших горцев ускакали прочь. Казаки сразу переловили лошадей, стащили с седел трупы. Одного станичника, как только он взобрался в седло, убило выстрелом со двора. Не теряя времени господин капитан вскочил на неприятельскую лошадь и остальные последовали его примеру. Пешими остались двое драгун и я. Тем временем часть врагов ворвалась в брошенный дом. Вместе с воинами, оставшимися у ворот, они открыли по нам яростную стрельбу. Пригибаясь к шеям лошадей, под градом пуль казаки помчались в сторону горной тропы, ведшей к ущелью, но не всем удалось достичь горы. Почти сразу же подле меня упал замертво один из пеших драгун. Второй, чья лошадь заартачилась, потерял драгоценные секунды на ее усмирение и получил пулю в бок. Он свалился с седла. Его пеший товарищ поймал кобылу за уздечку и крикнул мне "Садитесь, ваше благородие!" Не теряя времени, я вскочил в седло и помчался вслед за удаляющимся капитаном и казаками. Отважный солдат ухватился за стремя и побежал рядом, но вскоре мой спаситель был убит.

Впереди неслись казаки и капитан. Минут через пять после начала нашего бегства мы оказались на тропе. Она вела наверх горы, по другую сторону которой начиналось ущелье. С галопа мы перешли на шаг. Я посмотрел назад и увидел, что погони нет. Горцы ограничились стрельбой вдогонку. Расстояние между нами превышало тысячу шагов, и вражеские пули не попадали в цель.

Я поравнялся с господином капитаном. Дуков был мертвенно бледен и без пенсне. Я спросил, как он себя чувствует. Капитан прищурился на меня, словно не узнавая. Позади нас со стороны крепости муллы прогремел пушечный выстрел. Мгновение и в сером небе над нашими головами вспухло облачко шрапнели. Моя лошадь присела на задние ноги и стала заваливаться на бок: в нее попали несколько шрапнельных пуль. Я не успел соскочить и упал вместе с несчастным животным. В то же мгновение неподалеку разорвался второй снаряд.

Когда я выбрался из-под лошади, оказалось, что капитан убит. Еще одному казаку раздробило бедро. Бедняга, как он кричал! Я подошел к Дукову. За спиной грохнул револьверный выстрел, и крики раненого прекратились: казак добил станичника по его просьбе. Я взял у мертвого командира сумку и воспользовавшись лошадью погибшего, присоединился к уцелевшим товарищам.

Вскоре нам удалось выйти из-под огня и поднявшись наверх горы, спуститься в ущелье. Мы не щадили лошадей и к вечеру достигли места, где узкий проход выходил в долину. Еще на подъезде к ней мы услышали яростную стрельбу: у лагеря, где оставался Еремеев с казаками, шел бой. Надежда на спасение мгновенно угасла, но наше время погибнуть еще не настало.

Из-за наступившей темноты нам удалось попасть в долину незамеченными. Мы продвигались вперед, не приближаясь к месту, где гремели выстрелы. Ведь шесть винтовок не могли изменить трагического положения окруженных товарищей. Удар с тыла по патанам не спас бы Еремеева, но погубил бы и наши жизни. Да и вскоре, буквально через десять минут стрельба прекратилась. Установившаяся тишина яснее ясного показала, что лагерь захвачен и все погибли. Понукая измученных скачкой лошадей, мы постарались, как можно быстрее, пересечь долину.

За ночь мы проехали ее до конца и начали подъем в горы. Одна за другой пали загнанные лошади. Пришлось идти пешком: утро и день, пока вечером не свалились от усталости замертво. Если бы в то мгновение появились преследователи, то у нас не хватило бы сил даже покончить с собой. Никогда так не уставал. Думал, что усну и не проснусь: умру во сне.

Но человеческое существо выносливее любого животного. Прижимаясь друг к другу, мы проспали до утра. Проснулись с большим трудом, едва не замерзнув насмерть так как костер мы не жгли из-за страха, а наши бурки стали добычей горцев. Кроме оружия и небольшого количества патронов, одежды, у нас с собой ничего нет. Нет воды, нет провианта.

Я проснулся одним из первых и все время думаю, как спасти своих людей. Казаки почти не разговаривают друг с другом и на мои вопросы отвечают односложно. Вынужден признать, что настроение в отряде хуже некуда. Надежда спастись пешком от преследователей равна нулю. Думаю этим днем погоня настигнет нас и тогда придется либо подороже продать наши жизни, или сдаться. У меня есть маленькая надежда, что в случае плена удастся выторговать жизнь своим людям в обмен на спрятанное капитаном золото. Конечно, если патаны не нашли деньги сами, но это маловероятно, так как двое драгун, прятавшие золото, были с нами в гостевом доме муллы и геройски погибли. Разве что в плен попали Понятовский, или Еремеев.

Кстати, просматривая бумаги из капитанской сумки, обнаружил среди них кроки долины с нанесенным крестиком — значком обозначавшим тайник. Рядом проставлены географическая широта и долгота. Запомнить их не составило труда. Потом я сжег бумаги так как хорошо помню место, поэтому положусь на память.

Светает. Пора продолжить наше бегство."

"14 июля 1883 года

Наконец-то Господь сжалился над нами и послал надежду на спасение!

Позавчера мы продолжили путь пешком, но через несколько часов все устали, и мы забились в расщелину передохнуть. Всеми продолжало владеть мрачное настроение. Голод и жажда измучили наши тела. Даже плен представлялся не таким уж страшным в сравнении с нынешним положением.

Неожиданно донесшийся с дороги звон колокольчиков вырвал нас из оцепенения. Со стороны Афганистана приближался караван. Я и казаки выползли из укрытия и спрятались за валунами. Ждать пришлось недолго через несколько минут на тропе показались четверо всадников и десяток навьюченных ишаков. Мы переглянулись и я шепнул "вперед". Молча, с отчаянием погибающих казаки напали на сидевших верхом афганцев. Стрелять не стали. В ход пошли кинжалы, и через несколько минут все было кончено. Четверо убитых врагов и ни одной царапины на моих людях.

Мы проверили поклажу и собрали все, что могло пригодиться. Теплую одежду, еду и оружие. Остальное: ковры, ткани и медная посуда следом за трупами полетели в ущелье.

Верхом на захваченных лошадях и ослах мы возобновили наше бегство. Казаки повеселели: маленькая, но такая важная победа пробудила в них надежду. Может быть, теперь удастся оторваться от погони, которую за нами наверняка отправил коварный Абдурахман.

Я плохо помню дорогу, по которой шли из Афганистана, но надеюсь, мы не заблудимся в этих проклятых горах."

Но это была не последняя запись канувшего в лету поручика. Имелась еще короткая приписка, сообщавшая географические координаты спрятанного в ущелье золота. То ли Бек решил, что память может подвести, то ли ему пришлось доверить информацию о тайнике вместе с дневником кому-то из своих людей. Как бы то ни было, но пожелтевшие страницы неожиданно поведали Юсуфу не только о трагической судьбе миссии в коварный Пуштунистан, но и тайну местонахождения спрятанных соверенов.

Закончив читать, не закрывая книги, Юсуф надолго задумался. Скорее всего покойный Бек так и не добрался до границ империи, но записки благополучно пережили человека, который их вел. Почти пятьдесят лет кочевали из одних равнодушных рук в другие, пока не осели в доме покойного Рустама…

Он подумал, что, наверное, поручик так и остался лежать в горах со своими казаками. Почти невероятно, чтобы горстке беглецов посчастливилось добраться хотя бы в Кабул. Тогда почему же дневник лежал у старика в сундуке?

Тут были возможны несколько вариантов. Например, все сложилось невероятно удачно и кто-то из русских все-таки спасся и по крайней мере, попал в Кабул. Где и сгинул. От болезни, пули, или ножа.

Он попытался вспомнить, что читал о мулле Абдурахмане. Британцы вполне справедливо писали о нем, как о злодее и бандите. Ссылались на его связи с русскими, но ничего конкретного. Теперь, после прочтения дневника все подтвердилось. Впрочем, какое это имеет сейчас значение? Еще со времен Виткевича и даже ранее за влияние на умы афганских правителей шла постоянная борьба. Англичане и русские обхаживали, как умели, эмиров, шейхов и беспрестанно плели интриги. Объявляли войны, хитростью и силой оружия возводили и свергали падишахов. Давали патанам оружие и золото…

Золото. Вот о чем стоило подумать! Сто сорок тысяч рублей в английских соверенах, десятки килограммов почти чистого золота! Юсуф сел. Ему захотелось курить и он вытащил папиросу с зажигалкой. Он закурил, затянулся и, медленно выпуская дым, уставился перед собой невидящими глазами. В голову пришла мысль о том, что после гибели экспедиции все могло случиться и таким вот образом…

Возможно деньги привезенные русскими так и не попали в руки коварного шейха. Остались лежать в тайнике, в горной долине. Абдурахману было известно о золоте и он распорядился захватить пленных, но тех кто знал о тайнике было всего несколько человек. Все они, без сомнений, погибли, а остальных пытай не пытай — не поможет: человек не скажет то, чего не знает. И мертвый не может, а вот равнодушная бумага — вполне. Кстати, это могло объяснить и то, что дневник оказался в Кабуле. Возможно его туда привезли не спасшиеся русские, а люди муллы. Знатоков русского в тех местах не было и нет. Наверняка, все бумаги, найденные в лагере и при убитых кафирах, были тщательно собраны и переданы достопочтенному шейху. Только толку от них там в горах никакого, поэтому и отправили в Кабул. Он вспомнил, как тогда ночью, в доме Мухаммадзаи турок выбросил из сундука целый ворох бумаг. Может быть и они имели отношение к экспедиции? Теперь уже не узнать.

Юсуф взялся за книжку и несколько раз, слово за словом перечитал последние записи в дневнике поручика. Карту с координатами тайника Бек уничтожил, но побоявшись целиком положиться на память, оставил себе подсказку даже не удосужившись зашифровать. А зачем? Все равно патаны не поняли бы без переводчика. Да и с переводчиком не обязательно догадались бы о значение записи. Криво усмехаясь, молодой человек подчеркнул ногтем с траурной каемкой цифры в дневнике — широту и долготу.

Вот она — зарубка на память оставленная поручиком, не пригодившаяся хозяину и доставшаяся через столько лет случайному человеку. Нет! Шутить изволите. Он саркастически хмыкнул. Впервые в жизни, не будучи мистиком или фаталистом, Юсуф пришел к выводу, что судьба действительно заботится о нем и счастливо проведя мимо смертельных опасностей, манит в нужном направлении россыпью золотых монет. Правда, утешительный приз находился у черта на куличках и достать его оттуда… Это в том случае, если мулле стало не до денег и он так и не смог найти золото.

Молодой человек закурил вторую папиросу и попытался успокоиться, трезво взглянуть на ситуацию, но не получалось. То ли сказывалось пережитое за последнее время, то ли после болезни нервы еще не оправились… С каждой минутой Юсуф все больше и больше ощущал необъяснимую уверенность в том, что дневник, координаты тайника и само золото не случайны. Таких совпадений не бывает. Пришло время изменить свою жизнь, и судьба весьма недвусмысленно показывала ему направление куда идти, что было очень кстати. Никогда ранее он еще не попадал в такую отчаянную ситуацию, как сейчас. Своим коварством Абдалла загнал его в тупик. Пойдя на поправку, Юсуф часто задумывался о своем положении, но ничего путного в голову не приходило, а после прочтения дневника, у него наконец-то появился выбор. Пришло время определиться, как поступить в ближайшем будущем.

Возвращаться в Кабул или пытаться попасть в Туркестан — смертельно опасно и бессмысленно. Появление перед Абдаллой приведет только к тому, что "почтенный дядюшка" не задумываясь отправит "племянника" в сады Аллаха. А отрезанную голову действительно отошлет в подарок новому падишаху, который обрадуется смерти человека, унизившего его на горной дороге перед товарищами по разбою.

Можно было еще попробовать обратиться за помощью к посольским. Попытаться доказать, что товарищ Саидов попросту разложился на работе и совершил преступление, собираясь убить собственного сотрудника. Юсуф снова прикинул свои шансы в служебном противостоянии с Абдаллой. Скорее всего "дядя" придумал для руководства естественное объяснение гибели оперативника. Хорошо, если по его версии Юсуф Аббассов пропал без вести в афганской неразберихе при выполнении опасного задания. Ведь хитроумный торговец вполне мог перестраховаться и представить гибель "племянника", как ликвидацию изменника или бегство.

И не стоило сбрасывать со счетов предположение, что решение убить Юсуфа было всего лишь хитрым тактическим ходом в какой-нибудь операции. Призванным заручиться доверием новой власти простым и эффектным способом. Здесь такие вещи любят, а саму идею вполне могли подсказать из Москвы или Туркестана, или там просто молчаливо одобрили предложение товарища Саидова. В таком случае бегство через границу на советскую территорию закончилось бы все той же ликвидацией молодого человека. А если случившееся всего лишь самодеятельность Саидова, то доказать свою правоту руководству все равно не получится. Ситуация не располагает. В Афганистане все пошло кувырком, а в руках Абдаллы такая нужная начальству сеть информаторов и агентов. Шансов на победу в открытом противостоянии практически нет. Остается бегство. Подальше от "дяди" и начальства.

Но даже, если судьба не пошутила над ним и дает шанс спастись, а деньги лежат, дожидаются Юсуфа, то достать их будет очень трудно. В пешеварских горах, как и пятьдесят лет назад, все по-прежнему бурлит, словно в котле с кипящей водой. Зря что-ли они с Абдаллой работали? Впрочем, пока об этом думать рано. Для начала необходимо выбраться из страны, где фактически идет гражданская война.

Ведь не прошло и месяца с воцарения Хабибуллы, а среди людей все чаще поговаривают, что новый падишах не лучше старого, что таджику не место на троне афганских эмиров, который всегда занимали пуштуны. И большинство с нетерпением ожидает возвращения Надир-шаха, который по мнению многих, будет более достойным правителем. Молодой человек прекрасно понимал, что новая война за власть не за горами, но бегству из Афганистана мешало одно существенное препятствие. У Юсуфа осталось очень мало денег. Сто рупий, которые коварный "дядя" заплатил Нумьялаю за его убийство, ушли Дост-Мохаммеду за кров, еду и овес для коня, табибу за лечение и целебные снадобья. Осталось полсотни монет из тех, что он получил от Абдаллы на поездку, а за последнее время цены на все выросли и такой суммы хватит от силы на пару месяцев почти нищенской жизни. Для выезда за границу денег просто недостаточно.

Конечно, можно попробовать наняться слугой к какому-нибудь караван-баши из тех, что регулярно ходят в Персию или Индию. Оплатить тяжелой работой проезд и в результате оказаться в чужом краю одному без копейки в кармане. Нет, это был не выход.

Юсуф стал размышлять, где раздобыть денег для отъезда из страны. Подумал о доме Абдаллы, о комнате "дяди". Он знал, что в ней есть тайник и там всегда хранится крупная сумма наличными, а кроме денег, торговец держал в железном ящике целую пачку различных удостоверений. Афганские и "нансеновские" паспорта, удостоверения личности, принадлежавшие британцам, немцам, туркам и русским. Часть бумаг была куплена или украдена у их владельцев, а на других осталась кровь прежних хозяев: Абдалла через своих агентов охотно скупал у воров и разбойников любые бумаги, удостоверяющие личность. И его совсем не заботило, что произошло с людьми, чьи фото были вклеены в паспорта. Что-то он пересылал в Туркестан, остальное использовал для своих нужд. А ведь после определенной доработки британский или немецкий паспорт могли помочь Юсуфу устроиться в новой жизни.

Поразмыслив, молодой человек решил, что в любом случае придется возвращаться в Кабул. Причин более чем достаточно: деньги, документы, месть "дядюшке". Даже, если не получится отомстить Саидову, то, по крайней мере, нужно выпотрошить тайник в его комнате. Днем, когда "дядя" торговал на базаре, жилище охранял сосед, которому платил Абдалла, а во время дядиных поездок в доме селились двое сторожей: турки из шайки Мустафы.

Юсуф прикинул, что если повезет, сосед, знавший племянника в лицо, с легкостью впустит его в дом: днем Абдалла скорее всего будет в лавке. И невероятно, чтобы "дядя" посвятил соседей в тайну исчезновения "племянника". Наверное, сказал, что тот уехал, или пропал без вести. Шанс войти в дом без особого шума у молодого человека был и вполне реальный.

Приняв решение перебираться в Кабул, он приобрел у Дост-Мохаммеда винтовку и патроны из королевского Арсенала, имевшегося нагана и браунинга ему показалось недостаточно. У крестьян в селении запасся едой: лепешки, рис здесь были дешевле, чем в городе. Неделю выезжал на своем жеребце в поля, заново привыкая к верховой езде и восстанавливая растраченные за время болезни силы. И, наконец, холодным снежным утром сразу после фаджра, собрав в переметные сумы скромные пожитки, Юсуф покинул караван-сарай.

В Кабуле шел снег и порывы ветра, то и дело швыряли в лицо всадника мелкие колючие снежинки. Вот уже третий раз за вечер Юсуф проезжал мимо дома Саидова. Прокатившиеся по столице бурные события оставили на знакомой улице сожженный и разграбленный дом торговца Пархама, хазарейца (63) по происхождению. В свое время Аманулла освободил хазарейцев из рабства. С тех пор они всегда поддерживали падишаха и Пархам не был исключением. Как видно, после прихода сторонников Хабибуллы ему пришлось поплатиться за верность сбежавшему монарху.

Молодой человек свернул на соседнюю улицу и стал приближаться к дядиному особняку с тыльной стороны. Вернувшись несколько дней назад в столицу, он со всей осторожностью следил за домом Абдаллы. Его первоначальный план попасть за ворота с разрешения сторожа-соседа тут же рассыпался, как карточный домик. Оказалось, что в дядином жилище живут трое турков: старые знакомые — бывший лейтенант турецкой армии Мустафа с подручными — Ахметом и Богу. Хозяйство у них вели две женщины. Причем со двора никто из новых жильцов за первый день слежки даже не вышел, а "дядя" так и не появился. Впрочем, с точностью утверждать это Юсуф не мог, потому что он раз десять покидал свой пост — бегал греться в ближайший дукан. Возможно, что Абдалла приходил во время его отсутствия.

На второй день в Кабуле молодой человек решился появиться на базаре. За время болезни у него отросла бородка и усы. Замотав голову до самых бровей в тюрбан, и прикрывая лицо, Юсуф решил, что останется не узнанным. Придя на рынок, он долго и осторожно подбирался к месту, где находилась дядина лавка. Наконец, увидел, что ставни торгового места почтенного купца закрыты и на двери висит огромный амбарный замок. Получалось, что Саидова нет в городе. И на следующий день торговец не появился. То ли уехал по делам, а может сбежал…

Близилось время магриба и с минаретов уже прозвучал призыв муэдзина к молитве.

Юсуф спешился у забора, окружавшего дядин дом и привязал лошадь к дереву. Оглядевшись по сторонам, убедился, что вокруг пусто. Снова подумал о турках. Их трое, а он — один и на его стороне только элемент внезапности. Нужно было решаться: действовать сейчас, или уходить.

Молодой человек зачерпнул пригоршню снега и растер им лицо. Ощутил, как горит кожа. Подвел лошадь к забору, вскочил в седло, оттуда вскарабкался на стену и спрыгнул в заснеженный двор. Достал револьвер и автоматический пистолет. Подбежал к дому и прокрался вдоль стены к двери. Обычно ее закрывали изнутри на крючок, но сейчас оказалось, что она просто притворена. Он осторожно толкнул дверь внутрь. Петли, как всегда, были хорошо смазаны и не скрипели. В темном коридоре никого только из гостиной слышны мужские голоса читающие молитву.

Выставив перед собой оружие, Юсуф быстрыми шагами прошел коридор и не останавливаясь, шагнул в комнату. На него уставились три пары мужских глаз. За спинами турок виднелись коленопреклоненные женщины в соседней спальне.

Несколько мгновений бывший офицер Энвер-паши непонимающе смотрел на незваного гостя. За то время, что они не виделись, к пышным усам Мустафы добавилась борода. Сидевшие по бокам вожака Ахмет и Богу при появлении чужака вытаращили глаза и нелепо приоткрыли рты. Потом почти одновременно вскочили. Ахмет выхватил кинжал, а Богу кинулся к двери в бывшую спальню молодого человека.

При первом же движении врагов Юсуф открыл огонь. Грохот выстрелов наполнил комнату. Нелепо взмахнув руками, Ахмет рухнул на колени и завалился на бок. Тут же, получив две пули, Богу упал на четвереньки, пополз, но растянулся на полу и застыл. Одна из женщин с криком вскочила, бросилась ему на помощь. Мустафа вытащил пистолет, передернул затвор, выстрелил, но Юсуф отступил в коридор, и вражеская пуля попала в стену.

Присев на корточки, выставив в комнату только стволы пистолетов, молодой человек открыл вслепую беспорядочную стрельбу. В ответ истошно закричала женщина: смертельно раненая в живот, она свалилась рядом с Богу. Мустафе попытавшемуся спрятаться в соседней комнате пуля из браунинга угодила в спину. Выронив оружие, он споткнулся и осел у дверного косяка.

Молодой человек бросил разряженный наган. Сменил опустевший магазин в рукоятке автоматического пистолета на полный и дослал патрон в патронник. Осторожно заглянул в комнату, увидел трупы и привалившегося к стене тяжело дышащего Мустафу. Раненый турок громко застонал. Словно в ответ на его призыв, из спальни бесстрашно вышла вторая женщина. Похоже, она была в шоке. Увидев ее, бывший лейтенант сделал попытку, будто хотел отползти в сторону, но у него не вышло, и он закричал от боли.

Держа пистолет наготове, Юсуф шагнул в комнату. В ушах звенело, бешено колотилось сердце, но чувствовал он себя хорошо. Победа осталась за ним. Женщина рассеянно посмотрела на молодого человека и, отвернувшись, подобрала с пола шелковую подушку.

Мустафа корчился на полу и кричал. Отшвырнув ногой пистолет турка, Юсуф пошел к нему. Выкатив глаза, конвульсивно подергивая конечностями, дядин должник пялился в потолок. Его рот широко открылся, чтобы исторгнуть очередной вопль, но тут голову раненого прижала к полу шелковая подушка. Сжимавшие ее женские руки дрожали от напряжения.

Еле удержавшись от выстрела в непрошеную союзницу, Юсуф подскочил к ней. Схватив за плечо, отшвырнул в сторону. Вскрикнув, она отлетела в угол комнаты, упала и, закрыв лицо руками, зарыдала. Багровый лицом Мустафа жадно хватал ртом воздух. Внезапно он жутко захрипел. Его глаза безумные от страха и боли остановились на Юсуфе.

— Я знаю тебя, — простонал он. — Ты… ты… племянник эфенди…

Косясь на плачущую в углу женщину, Юсуф присел на корточки рядом с раненым.

— Да, — подтвердил он. — Где дядя?

— Не знаю, — турок отдышался, но голос дрожал от боли. — Он уехал в день взятия Кабула. Аааа… — застонал Мустафа. — Оставил нас сторожить дом. Сказал, что скоро вернется… Помоги мне! — окровавленные пальцы вцепились в полу халата "бухарца". — Приведи ко мне табиба или британского доктора! Я отдам тебе все деньги… У меня есть золото!

Юсуф молча смотрел на перекошенное от боли лицо раненого. Плач в углу смолк. Женщина зашевелилась.

— Сидеть! — ствол браунинга дернулся в ее сторону. — Не шевелись!

— Я отдам тебе всю свою добычу, — тянул за халат турок. — Только отвези меня к доктору… Аааа!

— Кто она такая? — хмуро спросил Юсуф. — Почему хотела задушить тебя?

— Меня зовут Марина Пурятинская, — вместо стонущего от боли Мустафы ответила женщина. — Я — дочь русского дипломата. Меня похитили… — она не договорила и снова зарыдала, спрятав лицо в ладонях.

От неожиданности молодой человек едва не потерял равновесие и оперся левой рукой о пол. Потом перестав обращать внимание на раненого, выпрямился и шагнул к девушке.

— Доктора! — провыл Мустафа. — Спаси меня!

Юсуф вскинул пистолет и выстрелил. Стоны оборвались: турок умер. "Бухарец" повернулся к плачущей девушке. Судя по всему, она не узнавала его заросшее бородой лицо. Он взял ее за руки, попытался отнять от лица ладони. Марина испуганно забилась, закричала. Рыдания перешли в истерику.

— Тише, тише, — Юсуф попробовал успокоить девушку, попытался прижать ее голову к своей груди, но художница отпихивала его. — Спокойно, — никакой реакции. — Да успокойся ты! — он влепил ей одну за другой несколько пощечин. — Тихо! Я ничего тебе не сделаю!

Девушка в ужасе замерла.

— Смотрите на меня, Марина, — попросил Юсуф, перейдя на русский. — Не бойтесь. Вы не узнаете мое лицо? Я раньше не носил бороду.

Дочь покойного дипломата ничего не ответила. В черных глазах, уставившихся на молодого человека, казалось, не было ни капли понимания. Юсуф стащил с головы тюрбан.

— А теперь? — спросил он. — Меня зовут Юсуф…

Глаза девушки бешено вспыхнули. Отшатнувшись, мужчина еле успел перехватить руку: Марина попыталась вцепиться ему в лицо.

— Перестаньте, — покраснев, сказал Юсуф. — Я не знаю, что вам наговорили обо мне, но это все неправда. Клянусь!

Марина попыталась высвободить руку. Он отпустил.

— Нам нужно уходить отсюда, — продолжил Юсуф. — Я собираюсь уехать в Персию, а потом в Европу. Если хотите, поедем вместе. Здесь вам оставаться нельзя. Необходимо быстро собрать еду, ваши вещи, — он переступил с ноги на ногу. — Вы идете со мной?

— Нет, — с ненавистью выдохнула Марина. — Никогда!

Через час они вдвоем покинули дом торговца Абдаллы. Девушка тащила в руках тюк с теплой одеждой и сумку с провизией. Юсуф открыл калитку. Выпустил дочь покойного дипломата со двора и скользнул следом. На улице по-прежнему было пусто. Подмораживало. Снег уже перестал идти и ностальгически похрустывал под сапогами "бухарца".

Марина шла молча, сосредоточенно глядя себе под ноги. Ее лицо закрывал платок и можно было только гадать, о чем она думает. Шедший рядом молодой человек сжимал в правой руке револьвер, а левой придерживал переброшенный через плечо ремень офицерской сумки. В ней лежали серебряные и золотые украшения, часы и деньги, награбленные бандой Мустафы. Дядин тайник оказался пуст, но ценностей турка должно было хватить надолго.

Шанхай, 1934 год

Портье окликнул американца:

— Мистер Джонсон, возьмите ваш ключ от номера, пожалуйста! — он протянул руку с ключом и прикрепленной к нему биркой.

— А что, — Александр подошел к стойке, — моя гостья куда-то ушла?

— Да, сэр, — ответил портье. — Минут двадцать назад.

— Она ничего не просила передать мне? — постоялец взял ключ и рассеянно покрутил в пальцах вырезанную из дерева бирку с номером. — Не сказала, когда вернется?

— Нет, сэр, — китаец смущенно улыбнулся. — Я предложил мисс вызвать такси, но она отказалась.

— Ладно, — Александр кивнул и направился к лестнице.

Взбежав на свой второй этаж, он посторонился, пропуская горничную и подошел к двери номера. Вставил ключ в замок, открыл. Войдя в комнату, ощутил знакомый аромат Натальиных духов и отдающих горьковато-сладким вишневым привкусом папирос. Прошелся по комнатам. Поглядел на туалетный столик в спальне: за последние несколько дней Наталья заставила его всевозможными коробочками кремов, бутылочками с лаком для ногтей, тушью и пудрой, духами и золотистыми патронами помады. Целый парфюмерный магазин в миниатюре.

Ничего этого сейчас на столике перед зеркалом в резной, украшенной драконами и побегами бамбука раме, он не увидел. Только какие-то пятна на лаке, покрывавшем дерево и немножко рассыпанной пудры. Александр бездумно провел по ней пальцем.

— Ушла, — сказал он вслух. — Опять ушла.

Он достал из кармана бархатную коробочку с тисненым золотом названием и адресом ювелирного магазина. Нажал на кнопочку, крышка откинулась, лежавшие внутри изумрудные серьги и колечко заиграли камнями в солнечном свете, падавшем из окна.

— И стоило суетиться? — Саша захлопнул футляр и положил на туалетный столик.

Сегодня утром его разбудил звонок мистера Фанга. Комиссионер сообщил, что Пинг и Ю готовы встретиться через час. Не до конца проснувшийся после бурной ночи, проведенной в дансинге и постели с Натальей, Александр вздохнул и ответил:

— Приезжайте. Я сейчас оденусь… М-м… — он зевнул. — Буду ждать вас внизу, — и повесил трубку.

— Кто звонил? — не раскрывая глаз спросила лежавшая в постели женщина. — Ты уходишь?

— Да, — Александр накинул халат и направился в ванную комнату. — Я вернусь через несколько часов. Как раз к обеду!

— Не надо так кричать, — сонно пробормотала Наталья. — У меня болит голова, а все ты… — она вздохнула.

Быстро приняв душ и побрившись, Александр вернулся в спальню и стал одеваться. Подруга не спала, курила в постели папиросу. Рассеянно наблюдала, как мужчина завязывает узел галстука перед зеркалом.

— Сказать портье, чтобы принесли тебе завтрак? — спросил он. — Или попробуешь снова уснуть?

— Не знаю, — Наталья стряхнула пепел в бронзовую пепельницу. — Завтрака ненужно. Я потом попью в ресторане чай. А спать… Сама не знаю, — она повела обнаженными плечиками, — чего мне сейчас хочется. Голова болит.

— Это все от коктейлей, — рассудительно сказал он вынимая из шкафа вешалку с пиджаком. — Нам нужно по-меньше пить.

Закончив одеваться, Александр рассовал по карманам бумажник, красный американский паспорт, портсигар и платок. Сунул маленький хромированный "кольт" в боковой карман пиджака.

— Зачем ты носишь с собой оружие? — лениво поинтересовалась Наталья. — Боишься? — спросила насмешливо.

— Нет, — сухо ответил мужчина. — Просто у меня такая привычка, — пояснил он туманно. — Разве ты не знаешь, что у нас в Чикаго все ходят с оружием? И гангстеры и бизнесмены? — улыбаясь он подошел к постели и, наклонившись, поцеловал девушку в подставленные губы. — Не скучай. После обеда пойдем куда-нибудь, если захочешь.

— В казино, — сказала Наталья. — Хочу попытать свое счастье. А ты когда-нибудь… — она задумалась, как бы поточнее выразиться, и спросила:

— Тебе когда-нибудь приходилось решать "да", или "нет" и, чтобы от решения вся жизнь менялась? Раз! И все пошло по-другому? — зеленые глаза серьезно смотрели на Александра.

— Конечно, — он взял с полки шляпу. — И не раз. А что? Что ты хочешь решить?

Наталья замялась.

— Да так, — сказала она. — Ничего особенного. Пустяки.

— Все будет хорошо, — Саша помахал ей шляпой. — Я вернусь и поговорим… — он надел головной убор. — Все. Я ушел.

На улице Александр не успел закурить, как подъехал серый "рено" Фанга. Комиссионер был в хорошем, приподнятом настроении. Сказал, он думает, что переговоры сегодня успешно завершатся.

— Увидим, — скептически ответил американец. — У меня к вам просьба, дорогой Фанг. Мне нужно приобрести в подарок ювелирный набор — серьги и кольцо с камнями. Изумрудом, или бриллиантами. Что-то одновременно недорогое, но изящное. На триста долларов. Не мексиканских, — он усмехнулся.

— Мой троюродный брат, — Фанг на мгновение оторвался от дороги и сдержанно улыбнулся спутнику, — работает управляющим ювелирного магазина. После встречи я могу отвезти вас к нему. Даже, если вам не понравятся вещи Хэя, думаю он сможет порекомендовать, к кому обратиться.

— Вот и отлично.

У дверей склада их встретил мистер Зедонг. В ответ на приветствия, молча поклонившись, провел внутрь, в комнату, где ожидали клиенты. Поздоровавшись, покупатели сразу заговорили по-делу.

— Когда мы беседовали с вами в прошлый раз, — начал Пинг, — я предупредил, что размер заказа возможно будет увеличен. Наш хозяин, — он мигнул оливковыми глазами, — решил приобрести не пятьсот, а тысячу единиц ваших замечательных изделий.

— И соответственно количество боеприпасов к ним, — продолжил Ю. — Тысяча пистолетов-пулеметов "томпсона" и миллион патронов. Что вы думаете о таком предложении, мистер Джонсон?

Александр закинул ногу на ногу.

— Для меня, чем больше заказ, тем лучше, — сухо ответил он. — А разве вас что-то смущает?

Толстяки переглянулись.

— Во-первых, — Ю забарабанил пальцами по крышке стола, за которым сидел, — мы бы хотели знать не отразится ли увеличение заказа на сроках поставок?

— Нет, — ответил Александр. — Моя фирма может удовлетворить и большие запросы. Сроки теже.

— Тогда второй вопрос, — сидевший в кресле Пинг подался чуть вперед, — В связи с тем, что мы покупаем так много ваших вещей, то хотелось бы получить совсем небольшую скидку, — он замолчал, и оливковые глаза уставились на продавца. — Нас бы устроила скидка в пять процентов, — добавил он.

— Это очень маленькая скидка, — поддержал компаньона Ю. — Ничтожная.

После короткого размышления американец ответил, что может согласиться на скидку в три процента. С увеличением количества товара возрастут и накладные расходы. Перевозка, погрузка… Все это съест часть прибыли. На самом деле он слегка лукавил. Для доставки в Шанхай в любом случае придется нанимать судно, а там, куда войдет пятьсот "томпсонов" с патронами, влезет и тысяча. Фанг в разговор не вмешивался и сидел с безразличным видом.

Клиенты снова переглянулись и Ю сказал:

— Мы согласны, мистер Джонсон. Теперь последний вопрос…

— Каким образом вы бы хотели получить оплату? — закончил Пинг. — Мы можем предложить вам несколько вариантов…

— Аванс — сейчас, — перебил Александр. — Я думал мистер Фанг предупредил о моих обычных условиях.

— Я говорил нашим уважаемым клиентам, — вмешался комиссионер, — что учитывая сложность и неофициальность сделки, вы берете сорок процентов от стоимости заказа в качестве аванса. Остальное в момент поставки у нас в Шанхае.

— Верно, — подтвердил продавец. — А в чем тогда сложность?

— Ни в чем, мистер Джонсон, — заверил Ю. — Нас интересует только вид оплаты. Банковский чек, наличные или вексель на одного из наших соотечественников в США. Кого-нибудь из ваших хороших знакомых.

— Наши друзья отдали бы деньги непосредственно у вас в стране, — пояснил Пинг. — Из рук в руки. Никаких банков, никаких бумаг, следов…

Александр отрицательно покачал головой:

— Аванс я хотел бы получить наличными. Сейчас и здесь. Как только деньги окажутся у меня в руках, тут же вернусь в штаты и займусь выполнением нашего договора. И через месяц судно с товаром будет в указанном вами месте, а дальше ваше дело.

— Да, мы сами займемся разгрузкой, — Ю в задумчивости потер лоснящиеся щеки. — Прямо в устье. Ну что же, — он посмотрел на своего напарника, — нам ясна ваша позиция, мистер Джонсон.

На этот раз Пинг ничего не сказал. Молча поднялся и вышел. Фанг и Александр проводили толстяка удивленными взглядами, но буквально через несколько минут китаец вернулся с портфелем из крокодиловой кожи.

— Прошу, сэр, — он вынул из портфеля и положил на стол четыре денежных пачки в банковской упаковке. — Здесь сорок тысяч американских долларов, — он запнулся и сглотнул. — Как раз сорок процентов от суммы.

Александр не спеша поднялся и, подойдя к столу, принялся считать стодолларовые купюры. Дело потребовало времени, и в комнате минут на десять воцарилась тишина только слышался шелест бумажек.

— Все верно, — закончил продавец. — Уже сегодня вечером я отдам соответствующие распоряжения своим помощникам в Штатах. Считайте, что механизм запущен.

— Замечательно, — сказал Ю. — Мы с нетерпением ждем вас назад.

— Прошу, — Пинг протянул портфель американцу. — Вам будет удобнее нести деньги в нем.

— Спасибо, — Александр одну за другой уронил пачки в раскрытый портфель. — Очень приятно иметь с вами дело, господа.

Толстяки поднялись и почти одновременно поклонились. Фанг и Джонсон последовали их примеру.

В ювелирном магазине мистера Хэя он быстро выбрал понравившийся набор: серьги и кольца с индийскими изумрудами. Расплатился и комиссионер, получив из аванса свою часть, отвез партнера в банк. Там, сразу по приезду в Шанхай, Александр снял депозитную ячейку на предъявителя. Хранил в ней кое-какие документы и деньги. Присоединил к ним аванс и вернулся в гостиницу, надеясь обрадовать Наташу подарком.

Разговор, в котором они должны были расставить в своих отношениях все точки над i, стал неизбежен. Тема совместного будущего после "возвращения" девушки много раз намеками всплывала в разговорах, но оба сознательно избегали углубляться в нее. Последние дни Саше казалось, что ему удалось пробить брешь в Натальиной защите, и ее отношение к нему потихоньку меняется. Но размышляя о ситуации более хладнокровно, чем в самом начале, он ощущал, как тень сомнения легла на его сердце. Рано или поздно страсти в нем угаснут и тогда отношения могут превратиться для него в обузу…

Саша снял трубку с телефонного аппарата, сказал:

— Это Джонсон из двадцать шестого.

— Слушаю вас, сэр, — ответил голос портье.

— Я хотел бы узнать звонил ли кто-то в мой номер, когда меня не было? — спросил Александр, нервно постукивая кулаком в стену. — И не звонили ли из номера?

Недолгая пауза и китаец уверенно ответил:

— Да. Около одиннадцати часов утра был городской звонок в ваш номер.

— Спасибо, — трубка легла на рычаг, а кулак Александра со всей силы ударил в стену. — Черт! Черт! — боль пробила его руку от кулака до локтя. — Какая гадина…

Появлению в антикварном магазине молодого человека, Константин Павлович, как всегда, искренне обрадовался. Справился о здоровье, настроении, сердечных делах. Катавшийся в поисках исчезнувшей подруги последние несколько часов по всему Шанхаю Александр широко и беззаботно, по-американски улыбнулся. Ответил, что все у него хорошо, дела идут просто замечательно.

— Я через несколько дней уезжаю, — сообщил Саша, рассеянно осматривая полки и стенды с антикварными редкостями. — Проезжал мимо, вспомнил и решил навестить. Как у вас со временем, Константин Павлович? Может сходим куда-нибудь? Поужинаем?

— Увы не могу, — с сожалением ответил Луговой. — Сегодня очень много дел. Говоря откровенно, — шанхайский старожил улыбнулся, — вся неделя выдалась весьма хлопотной. Впрочем, может быть, — он взглянул на настенные часы, — я мог бы позволить себе отлучиться на часок. И только по чашечке кофе. Хорошо?

— Конечно, — согласился гость. — Извините, что отвлекаю.

— Пустяки, — отмахнулся хозяин. — Вы же знаете я всегда рад видеть вас. Минутку, — он зашел за прилавок и вытащив допотопный телефонный аппарат, покрутил ручку. — Алло! — сказал Луговой в трубку. — Ира, будь любезна попроси Федорова спуститься в магазин. Да, сейчас. Скажи, мне нужна его помощь. Спасибо, — антиквар убрал аппарат на место. — Сейчас придет мой помощник. Побудет в лавке, пока я с вами прогуляюсь. Кстати, здесь неподалеку есть маленькая кофейня. Хозяином — крымский грек. У него готовят отличный кофе.

— Я возьму такси? — Александр шагнул к двери.

— Не нужно — это рядом. Как раз разомну ноги.

Из комнаты, находившейся за магазинным залом, послышались приближающиеся шаги, и в приоткрытую дверь вошел невысокий лысоватый мужчина лет сорока. На нем был старенький серый костюм и белые летние туфли. На груди поблескивал эмалью значок, изображавший дореволюционный русский "триколор".

Константин Павлович вышел из-за прилавка.

— Это мой друг и помощник — Андрей Андреевич Федоров, — представил он.

— Рад знакомству, — сказал Александр, не двигаясь с места. — Моя фамилия Джонсон.

— Очень приятно, — кивнул Федоров. — Слушаю вас, Константин Павлович, — он повернулся к антиквару.

— Вот что, Андрей, — Луговой повел помощника за прилавок. — Я отлучусь на часок. Если будут клиенты, обслужи. Да! Могут позвонить из редакции "Русского слова", — Константин Павлович покачал указательным пальцем. — Ты скажи им, что статья готова — пусть присылают курьера.

— А где она? — спросил Андрей Андреевич.

— Сейчас принесу, — Луговой направился в соседнюю с магазином комнатку. — И еще…

— Я подожду на улице, — громко сказал Александр и кивнул на прощание Федорову.

Вышел в одновременно жаркий и душный, влажный шанхайский день. В ноздри ударил запах сгоревшего бензина из выхлопной трубы проехавшего мимо авто. Саша поспешил закурить. В затылке пульсировала боль, появившаяся после того, как час просидел в пустом номере, дожидаясь Натальи. Она не появилась и он, как неделю назад, сорвался с цепи. Бордель Лихуа, общежитие и поездка за город на виллу Лана. На полпути туда Александр передумал и приказал возвращаться в Шанхай. Вспомнил о Луговом и опасаясь оставаться в одиночестве поехал к нему…

За спиной зазвенел дверной колокольчик. Саша посторонился, пропуская антиквара.

— Не заскучали? — Луговой стал рядом и оперся на трость с серебряной рукояткой. — Нам направо. Идемте.

В маленькой кофейне, где кирпичного цвета стены были разрисованы, словно старинная амфора голыми олимпийцами и женщинами в туниках, пахло жареным кофе. Курчавый и усатый здоровяк-хозяин сосредоточенно следил за несколькими погруженными в раскаленный песок джезвами. Входя Луговой приветственно помахал ему.

— Калимера (64)! — крикнул грек. — Как поживаешь, Костя?!

— Хорошо, Георгий, — улыбнулся антиквар. — Вон в тот угол, Саша, — русские прошли к маленькому столику, отгороженному от остального зала бумажной ширмой.

Они присели, и подошла смуглая девушка с пышными черными волосами. Взяла заказ. Не прошло и пяти минут, как она вернулась с подносом, на котором дымилось в чашечках кофе, а в пузатых рюмках колыхалась коричневая "метакса". Константин Павлович пригубил напиток и стал рассказывать о том, как несколько дней назад в Русском офицерском клубе состоялось собрание.

— Надо было вас пригласить, — в голосе Лугового послышалось сожаление, — но я так заработался, что забыл обо всем на свете. Жаль… Вам было бы интересно послушать доклад.

— О чем? — равнодушно спросил Александр.

— Один из наших товарищей недавно вернулся из Германии, — оживился Константин Павлович. — Рассказывал очень интересные вещи о новой власти и национал-социализме. Впервые после Версаля у немцев появился харизматический лидер. Не такой, как Муссолини, но все же…

— Вот как? — Саша допил "метаксу". — Извините, я сейчас, — он поднялся и, высунувшись из-за ширмы, показал пустой бокал греку у жаровни.

Неприятно напомнивший Мустафу усач понимающе закивал. Через минуту девушка принесла новую порцию напитка. Луговой с неодобрением смотрел, как молодой человек одним глотком ополовинил бокал.

— Я вижу, — начал Константин Павлович, — у вас опять что-то стряслось, Саша? Неприятности на любовном фронте?

— Да, — Александр откинулся на спинку стула. — Вернулась и снова убежала, а мне послезавтра уезжать… Даже не попрощалась.

— Это хорошо, что вы уезжаете, — резонерским тоном заметил Луговой и отпил глоток кофе. — Быстрее обо всем забудете

— Не думаю, — Саша с силой провел ладонью по волосам, отчего короткий "ежик" встал дыбом. — Плохо мне, Константин Павлович. Очень плохо на душе, — он глотнул "метаксы". — Места себе не нахожу.

Луговой достал из жилетного кармана золотые часы и щелкнул крышкой. Строго посмотрел на циферблат.

— А что Боярышников? — часы вернулись в кармашек. — Иван помог вам с информацией?

— Да. Только что толку… — Александр рассеянно помассировал опухшие костяшки пальцев правой руки. — Ничем мне это не помогло. Влюбился на свою голову… Дурак я, — он жалко улыбнулся. — А мне ведь всегда везло. Во всем! — с вызовом сказал он. — Деньги, риск. Сколько раз убить могли. И ничего, всегда выбирался сухим из воды, а тут, как в лодке налетел на скалу во время шторма. Вдребезги и все… Тони, кричи, никто не услышит и не поможет!

Опустив глаза, Луговой сосредоточенно маленькими глотками пил кофе. Выражение лица у него стало отсутствующим. Похоже сегодня страдания "юного Вертера" уже не находили в нем сочувствия, но упивавшийся своей тоской Александр не желал этого замечать.

— И ведь могла бы объясниться, — продолжал он, уставясь поверх головы собеседника на античного дискобола, украшавшего стену. — Нет, просто ушла и слова не сказала. Как все это глупо! Бессмысленно!

— И не говорите, — пробормотал Константин Павлович. — Вы меня извините, Саша, но мне пора. Боюсь, мой помощник уже заскучал, — Луговой решительно поднялся и выпрямился во весь рост. — Вы не отчаивайтесь, — изящная кисть антиквара, которую не портило отсутствие мизинца, легла на плечо молодого человека и на мгновение пожала его. — Все будет хорошо.

— Вы думаете? — скривился Александр. — Не знаю. Иногда я просто ненавижу ее.

Шанхайский сторожил осуждающе покачал головой.

— Мне пора возвращаться, — он достал из кармана несколько монет и положил на столешницу. — Рад был вас снова увидеть, Саша. Будете в Шанхае, обязательно звоните.

— Я вас провожу, — молодой человек встал и добавил к монетам свои деньги. — Потом поеду куда-нибудь.

По лицу Константина Павловича промелькнула тень, и он вышел из-за ширмы в зал. Его трость раздраженно постукивала о каменные плиты, выстилавшие пол кофейни.

— Можно я сделаю телефонный звонок из вашего магазина? — Саша проводил молчавшего весь обратный путь Лугового до двери антикварной лавки.

— Да конечно, — Константин Павлович вошел. — Заходите, пожалуйста.

В момент возвращения хозяина Федоров что-то объяснял и показывал двум пожилым китайцам в синих костюмах. Войдя, Луговой поспешил ему на помощь. Клиенты оказались хорошими знакомыми шанхайского старожила, и все долго кланялись друг дружке. Дожидаясь пока его соединят с гостиницей, Александр бесцеремонно разглядывал посетителей и пришел к выводу, что ошибся — клиентами были японцы.

В трубке послышался голос портье. Назвавшись, Саша спросил не было ли к нему звонков и визитеров. Чуть замешкавшись служащий гостиницы ответил, что минут сорок назад звонил мистер Фанг. Приглашал мистера Джонсона отужинать с ним в семь вечера в казино "Будай".

— Благодарю, — Александр повесил трубку и пошел к двери.

— Уходите, Саша? — поклонившись клиентам Луговой прервал беседу. — Вы до отъезда больше не появитесь?

— Не думаю, Константин Павлович, — гость взялся за дверную ручку. — Может вам нужно что-нибудь передать в Чикаго?

— Нет, — ответил антиквар. — Спасибо, Саша. Удачного вам путешествия.

Попрощавшись, Александр ушел. Взяв такси, съездил в гостиницу. Там все было по-прежнему. Наталья не звонила и не приходила. Приняв ванну и переодевшись, он предупредил портье, чтобы возможные звонки переадресовывались в казино "Будай". Пошел на стоянку такси.

— Добрый вечер, месье, — из кабины "форда" высунулась усатая физиономия. — Подвезти?

Молодой человек посмотрел на окликнувшего таксиста. Узнал водителя, с которым так неудачно гнался за красным "рено" проститутки. Поколебавшись, открыл дверцу и сел на заднее сиденье.

— Приветствую, — произнес Александр. — Казино "Будай".

Шофер кивнул и включил счетчик. Вырулил со стоянки. Не прошло и нескольких минут, как усач начал болтать. Оказалось, что он большой любитель азартных игр и побывал чуть ли не в каждом игорном заведении Шанхая. Тоном знатока обсуждал порядки в каждом из игорных домов, сыпал именами-прозвищами управляющих и крупье. С завистью рассказывал о каком-то офицере-итальянце с парохода, сорвавшем у него на глазах крупный куш в рулетку…

— Пять тысяч долларов, — завистливо вздохнул таксист. — За такие деньги мне несколько лет нужно горбатиться. А тут четверть часа и ты — богач! Повезло ему: три раза подряд цифру угадал. Еще и повтор потом!

— Что же вы не ставили? — зевнув, спросил пассажир. — Тоже бы выиграли.

— Поздно подошел, — с досадой ответил усач. — Я за соседним столом на цвете играл. Дождался пока восемь раз подряд упадет черное и поставил. Выиграл… Слышу галдят. Уже целая толпа собралась. Я туда. Смотрю морячок кучу фишек получает только что второй раз выиграл. Лицо у него красное, возбужденное. Лопочет себе под нос по-итальянски. То ли молитву, то ли ругается. А крупье уже шарик запустил, "делайте ставки" говорит. Все загалдели, стали фишки кидать на поле, а морячок смотрит, смотрит, а потом всю кучу вперед. Раз! И на двойку! — возбужденный собственным рассказом таксист сделал попытку обернуться, чтобы увидеть реакцию пассажира, но в этот момент его "подрезал" какой-то "бьюик". — Твою мать! — выругался усач на русском. — Что делаешь, сволочь! Ну невозможно стало ездить последнее время… — он даже замолчал, но потом встрепенулся. — Так вот. Поставил итальяшка на двойку, а шарик возьми да и попади. Он на радостях крупье двадцать долларов дал. Выигрыш к себе сгреб и крупье объявляет новый спин (65). Короткий. Все игроки, чтобы успеть ставки сделать, как угорелые, фишки кидают. Толкаются, орут, как павианы. К столу не пробиться. Никто даже внимания не обратил, что морячок свою последнюю ставку не убрал, так и оставил на двойке лежать. Шарик летит в четырнадцать, уже в гнездо залетает и рикошетом в противоположную сторону! Хлоп и опять в двойку! Повтор.

Таксист свернул с основной улицы и некоторое время молчал, приглядываясь к домам.

— Вот и приехали, — сказал он, подъезжая к небольшому особняку, построенному в викторианском стиле. — Казино. Веселый Будда, — он ткнул пальцем в сторону вывески, на которой был изображен жирный и улыбающийся расхристанный буддийский монах с символическим мешком богатства. — Неплохое местечко, но дорогое, — шофер взял у пассажира деньги и отсчитал сдачу. — А самое смешное знаете что, месье? — спросил он в спину высаживающегося пассажира. — На следующий раз шарик опять на двойку попал, но итальянец ставку уже забрал. Три раза подряд одна и та же цифра! — водитель покачал головой. — Очень редко бывает.

Александр направился к дверям казино. По правую сторону от входа на каменном постаменте сидел все тот же монах из позолоченной бронзы. Рядом прохаживался швейцар в ливрее с галунами. Увидев приближающегося клиента, он открыл тяжелую дверь и поклонился.

В большом, залитом светом электрических ламп вестибюле, к Саше по навощенному до блеска паркету тут же подлетел распорядитель в смокинге — худой европеец с осиной талией.

— Добрый день, мистер… — начал он, но Александр перебил его вопросом о комиссионере.

— Да, господин Фанг заказал у нас столик в ресторане, — подтвердил распорядитель, — и предупредил, что у него будет гость, но его самого еще нет.

Тем временем Александр протянул шляпу лакею.

— Канг, проводите к восьмому столику, — приказал распорядитель.

— Прошу сюда, сэр, — маленький слуга в черном фраке повел Сашу в небольшой ресторанный зал. — Рулетка и столы для карт у нас на втором этаже, — предупредительно выдвигая стул, сообщил он. — Несколько господ сейчас играют.

К столику подошел метрдотель. Ответив на приветствие, Александр заказал коньяк. Неспешно оглядел ресторанный зал. По соседству трое гоминьдановских офицеров лакомятся уткой по-пекински. Еще один китаец в хорошо сшитом фраке, толстый, как даосский монах, беседует с довольно симпатичной европейкой. Судя по количеству людей, еще слишком рано для наплыва посетителей. Почувствовав скуку, Александр подумал, — "А зачем, собственно, он пришел сюда?" Получалось, чтобы просто не обидеть знакомого отказом. Ну и оставаться в одиночестве ему сейчас не хотелось. Хотя ничего общего с Фангом, если не считать бизнеса, у них не было. Появился официант с заказанным коньяком и желая отвлечься от тоскливых мыслей Саша основательно приложился к бокалу.

Александр сдвинул манжету, чтобы взглянуть на циферблат часов, двадцать минут восьмого. Комиссионер явно опаздывал, а он уже выпил три коньяка и заскучал. Тянуло в сон. Молодой человек лениво подумал, что вот так сидеть и просто ждать бессмысленное занятие. Китаец опаздывает, что на него не похоже, но обидеться и уйти еще рано…

Он подозвал официанта и расплатился. Вышел в вестибюль и, предупредив распорядителя, поднялся наверх. Там были три зала без окон. Столы для карт, маджонга (66), какие-то специфические азиатские игры, три рулеточных стола. Игроков почти нет.

Саша прошелся по залам. Посмотрел, как играют. Поменял в кассе пятьдесят долларов на жетоны и подошел к столу с рулеткой. Вспомнив болтливого таксиста, поставил три доллара на двойку. Проиграл: выпало тридцать два. Закурил.

Кроме него, за столом играли еще трое. Двое европейцев и китаец в очках. Белые пили виски, тихо переговаривались на французском. Желтокожий игрок нервничал, рассыпал и ронял фишки. Нависая над полем, следил за скачущим в колесе рулетки костяным шариком. Каждый раз, проигрывая, китаец визгливо произносил длинную тираду и грозил пальцем крупье. Тот делал отрешенное выражение лица и как бы не замечал недовольства посетителя.

Упала семерка и Александр, поставивший пять долларов на двенадцать снова проиграл. Играть было скучно.

— Хотите выпить, месье? — к нему подошла миниатюрная китаянка-официантка в белом передничке и наколке. — За счет заведения. Есть виски, джин, коньяк, водка, — начала она заученно перечислять, — шампанское…

— Не надо, — Саша сделал ставку на тридцать, и крупье, объявив "делайте ваши ставки", пустил шарик. — Подождите, — окликнул он девушку и та с готовностью вернулась. — Пожалуй, принесите мне рюмку водки.

— Сию минуту, сэр, — официантка ушла.

— Двадцать восемь черное, — объявил выпавшую цифру крупье и сгреб проигравшие жетоны. — Прошу делать ваши ставки, господа!

Александр сосчитал оставшиеся у него фишки. Ровно тридцать долларов. Пересыпал их из ладони в ладонь. Выстроил столбиком на зеленом сукне. Взял у официантки рюмку и опрокинул водку в рот.

— Девятнадцать красное! — крупье проводил взглядом успокоившийся в лунке костяной шарик и накрыл выигравший номер "долли" (67). — Поздравляю, месье, — сказал он одному из французов, который поставил на девятнадцать пять долларов. — Сто семьдесят пять долларов. Ваш выигрыш, месье, — он выложил перед игроком пять жетонов по двадцать пять долларов.

— Это тебе на чай! — француз бросил крупье долларовую фишку.

— Благодарю, месье. Желаю удачи, — крупье постучал ребром жетона о бортик игрового стола. — Делайте ваши ставки, господа! Последняя выигравшая цифра — девятнадцать красное!

Александр аккуратно переставил все свои жетоны, целый столбик на тридцать три. Китаец и французы сделали свои ставки. Натренированным жестом крупье запустил шарик и, выждав, почти пропел:

— Последние ставки, дамы и господа! — и через несколько секунд:

— Ставки сделаны! Ставок больше нет! — и крупье решительно снял с поля две ставки, которые игрок-китаец сделал после его слов. — Ставок больше нет, сэр, — твердо сказал он в ответ на возмущенную тираду.

— Мистер, вас к телефону, — неслышно подошедший к Александру слуга мягко коснулся его руки. — Рядом с баром есть аппарат.

— Женский голос? — встрепенулся Саша.

— Не могу знать, сэр, — слуга проводил его к аппарату и, когда он взял трубку, деликатно отошел.

— Алло, — сказал молодой человек. — Слушаю вас.

— Это Фанг, — раздался в наушнике голос комиссионера.

Александр поскучнел.

— Я прошу прощения за опоздание, дорогой Джонсон, — с запинкой продолжил китаец, — но наш ужин придется перенести. И нам необходимо встретиться.

— Что случилось? — сухо спросил Саша. — Какие-то проблемы?

— Нет, все в порядке, — поспешно заверил Фанг. — Просто наши клиенты хотят дополнить свой заказ новыми позициями. Необходимо ловить момент… Впрочем, об этом лучше при встрече. Вы не могли бы сейчас приехать в мою контору?

— Почему так срочно? Может перенесем на завтра?

— Нет, нет, — голос Фанга звучал почти испуганно. — Нужно решить все сегодня. Я уже договорился… Клиенты вот-вот будут у меня. Я жду вас, как можно быстрее.

Саша подумал и ответил, что сейчас приедет. Повесил трубку и пошел к выходу. Когда он проходил мимо стола, за которым играл, его окликнул крупье.

— Ваш выигрыш, сэр, — сказал он с некоторой долей обиды и удивления. — Вы выиграли тысячу сто пятьдесят долларов, сэр. Какими жетонами прикажете?

— Ого! — Александр остановился. — Повезло. Давайте по пятьсот: я все равно сейчас ухожу. И возьмите себе полсотни на чай.

— Большое спасибо, сэр, — крупье поклонился. — Ваши деньги. — три фишки: пятьсот, пятьсот и сто легли на стол. — Поздравляю с выигрышем.

Стоило Александру подойти к такси, поджидавшему пассажиров у "Будая", как из окошка высунулась усатая голова знакомого шофера.

— Опять вы, месье! — громко расхохотался водитель. — Чувствую мне придется возить вас сегодня весь вечер! Может возьмете меня личным шофером? Садитесь, — он открыл дверцу. — Куда на этот раз?

Молодой человек сел и назвал адрес дома, в котором находился офис комиссионера.

— Знаю, — водитель тронул машину с места. — Как отдохнули, месье? Можно поздравить? — он с любопытством глянул на клиента.

— Ушел при своих, — осторожно ответил Саша. — А вы что привезли меня и стояли ждали? Почему?

— Высадил вас и сразу взял пассажиров, — стал рассказывать шофер. — Какой-то китаеза в очках с дамочкой из полукровок. Она вся такая расфуфыренная. Что вы, что вы… Слышите?! — водитель демонстративно втянул носом воздух. — Весь салон мне духами и помадой провоняла, — он фыркнул. — Сказали ехать на Бунд, — таксист сунул в рот сигарету и прикурил от зажигалки. — Сказали, так сказали… Мое дело везти. Полквартала не проехали, как они между собой поцапались. Дамочка раскричалась, меня за плечо хватает, кричит: "Остановите! Я выйду!". А китаеза ее назад тянет, говорит: "Езжайте и внимания не обращайте…" В общем, настоящий скандал. Ну, я не выдержал, остановил машину и сам первый вышел. Открыл заднюю дверцу и вежливо так дамочке: "Выходите, мадам". Она выскочила, нос кверху и по тротуару каблучками цок, цок, цок. Я думал желтомазый за ней бросится и приготовился схватить его, чтобы не удрал без оплаты, — доверительно сообщил усач. — А он только ногу на тротуар выставил и не вылазит. Посмотрел через свои очки вслед дамочке, рукой махнул. "Везите обратно в казино", — говорит. Ну я и повез. Высадил и дай, думаю, посижу, может, пошлет господь хорошего клиента после выигрыша, — шофер мельком глянул на молчавшего пассажира. — Вот вас и дождался.

Александр никак не отреагировал. Расслабленный алкоголем он откинул голову на спинку сиденья и закрыл глаза. Если бы поездка в такси продлилась чуть дольше, то он бы скорее всего уснул, убаюканный покачиванием, плавным ходом и мерным гудением мотора. Но вскоре автомобиль скользнул к тротуару и остановился.

— Приехали, — сказал шофер. — Просыпайтесь, месье.

— Я не сплю, — буркнул Саша. — Сколько с меня?

Таксист назвал сумму и предложил подождать.

— Вы же ночевать там не собираетесь? — резонно спросил он. — Если до часа… Накинете пятерку и все, а я бы вас потом отвез, куда скажете. И вам удобно, и мне проще. Подождать? — он с надеждой смотрел на клиента.

— Не нужно, — Александр хлопнул дверцей и пошел к узкому зажатому другими домами зданию, где на втором этаже Фанг снимал офис. Подойдя к парадному входу, он глянул вверх на окно конторы комиссионера. Оно было закрыто, занавеси опущены, но сквозь щели пробивался электрический свет. Саша поднялся по стертым каменным ступеням и нажал кнопку звонка. Вскоре за дверью послышались шаги и откинулось маленькое окошечко. На молодого человека уставились настороженные глаза ночного сторожа.

— Я в контору к мистеру Фангу, — ответил на невысказанный вопрос Александр. — Он ждет меня.

— Знаю. Сейчас, — сторож захлопнул окошечко.

Залязгали запоры, щелкнули замки и брякнула дверная цепочка. На пороге появился молодой китаец-сторож в синей курточке и штанах. Жестом пригласил войти.

— Спасибо, — Саша прошел внутрь и направился через вестибюль к лестнице.

Проходя заметил на сиденье стула, стоявшего у стены, глиняную миску со сливами. Дверь за спиной закрылась. Сторож принялся запирать многочисленные замки. Хорошо выпивший Александр тяжело поднялся по скрипучим деревянным ступеням на второй этаж. Пошел по длинному коридору мимо закрытых дверей с названиями фирм на нескольких языках. Сплошной импорт-экспорт и посреднические услуги.

А вот и дверь конторы Фанга. Саша забывчиво стукнул по дереву костяшками правой руки и сморщился, зашипев от боли.

— Фанг, это я, — позвал он тряся ушибленной кистью. — Открывайте!

Он легонько потер заплывшие синим косточки указательного и среднего пальцев. Щелкнул замок и дверь плавно открылась.

— Входите, — донесся до него голос комиссионера.

Александр шагнул за порог и тут же, как подкошенный, рухнул от удара по голове. Высокий китаец в белой рубашке, черных на подтяжках брюках ухватил свалившегося человека за руки и бесцеремонно затащил в комнату. Его напарник, нанесший удар каучуковой дубинкой, что-то тихо сказал на китайском и аккуратно закрыл дверь конторы.

Никто не увидел, как поздно вечером из черного хода в здании, где располагались офисы, во внутренний двор-колодец несколько мужчин вынесли два скатанных ковра. Подняли их в кузов стоявшего во дворе грузовичка и уложили вдоль бортов. Затем двое китайцев сели в кабину автомобиля, а двое других забрались в кузов и опустились рядом с коврами. Двигатель затарахтел, и машина медленно выкатила со двора под арку соседнего здания, замыкавшего колодец, и, проехав короткий туннель, оказалась на улице. Впустивший полчаса назад Александра в дом, сторож проводил грузовик долгим взглядом и принялся закрывать ставни кованых ворот, запиравших арку.

Приблизительно часа через полтора автомобиль выбрался на окраину китайского района Шанхая. Пропетляв по проселочным дорогам еще с час времени, машина подъехала к хибарке на заросшем тростником берегу реки. Одинокий фонарь из синей бумаги слабо освещал вход в домик. Неподалеку стоял легковой автомобиль с раскрытыми дверцами. Рядом курили двое китайцев. У каждого на пересекавшем грудь ремне свисала на бедро деревянная кобура.

Заслышав шум приближающейся машины, один из них поспешил в хибару, а второй спрятался за угол. Вытащил длинноствольный пистолет и взвел курок. Переваливаясь на ухабах, подъехал грузовик. Сидевшие в кузове люди, спрыгнули на землю. Навстречу прибывшим вышли трое в черных куртках-пижамах и широких штанах: китайцы и европеец в очках, с бородкой и усами, подстриженными на китайский манер. Короткие сильные пальцы заведенных за спину рук белого быстро перебирали косточки сандаловых четок. Одновременно с остальными, из-за угла появился охранник с "маузером" наготове.

— Вы опоздали, Хонгки, — вместо приветствия сказал европеец. — Что-то случилось?

— Ничего не случилось, мистер Ян, — из кабины шагнул высокий китаец. — Донгу показалось, что за нами все время едет какая-то машина. Пришлось попетлять.

— Ты уверен, что за вами нет хвоста? — нахмурился европеец. — Донг! Как выглядело авто, который преследовал вас?

— Серый "паккард", — отозвался из кабины шофер. — Но я не уверен, что это была слежка. Просто за нами целый квартал ехал серый "паккард", а потом куда-то свернул и больше не появлялся.

— На хвост не похоже, — заметил высокий. — Товар мы привезли — что дальше? — он шлепком раздавил на щеке комара.

— Показывайте, — приказал мистер Ян. — Ксу, принеси фонарь. Я оставил его в домике на столе.

Один из вооруженных "маузерами" охранников сбегал в хибару. Пока из грузовичка вытаскивали, укладывали на траву ковры, он принес и отдал европейцу большой электрический фонарь. Тот щелкнул выключателем, в землю ударил столб желтого света.

— Вначале белого, — европеец подошел к коврам. — Ну, вы и запаковали их.

Высокий китаец с помощником развернули сверток. Внутри лежал человек. Европеец направил свет на связанного по рукам и ногам Александра. Во рту молодого человека торчал кляп, а глаза были завязаны черной шелковой лентой.

— Он жив? — понизив голос, спросил человек с фонарем. — Дышит?

— Да, — равнодушно ответил Хонгки. — Я проверял.

Мистер Ян подошел к лежавшему на земле Саше и, положив ладонь на грудь, ощутил биение сердца. Долго смотрел, изучая черты лица. Еле слышно произнес на русском:

— Сколь веревочке не виться…

— Заматывайте, — приказал он. — Я беру его. Что было в карманах?

— Ничего такого, — высокий китаец достал из-за пазухи плоский сверток. — Бумажник, записная книжка, визитки. Пистолетик. Все тут.

— Покажи, — европеец рассмотрел содержимое свертка в свете фонаря. — Оружие оставь себе, а остальное — сюда, — он спрятал в карман визитные карточки, записную книжку с чернильным карандашиком в петельке и раскрыл бумажник. — Сколько здесь было денег? Документы какие-нибудь были?

— Почти нисколько, — ответил Хонгки. — Сорок американских долларов. Я взял их себе. Документов не было, — он равнодушно смотрел в глаза собеседнику.

— Ладно, — бумажник исчез в кармане куртки мистера Яна. — Теперь покажи второго.

Китайцы сноровисто размотали ковер с комиссионером. Мистер Фанг был связан с той же тщательностью, что и его товарищ по-несчастью. Когда он освободился от ковра, то начал шевелиться и еле слышно застонал. Пятно света упало на его лицо, но надолго не задержалось.

— Все в порядке, — удовлетворенно кивнул мистер Ян. — Давай сюда его вещи, — он протянул руку и, получив еще один сверток, присоединил к первому. — Значит так, — европеец взял Хонгки за локоть и отвел в сторону. — Я сейчас уеду, а вы останетесь здесь до утра. Ксу побудет с вами и проследит, чтобы все прошло хорошо. В пять часов за белым приплывут на лодке мои люди. Ксу знает их в лицо. Отдадите им белого и можете возвращаться.

— Хорошо, — китаец высвободил руку и достал папиросы. — А что делать со вторым?

— О нем позаботится Ксу, — мистер Ян вытащил из-за пазухи свернутые в трубочку деньги. — Держи. Здесь половина, как договаривались. Остальное — завтра в Шанхае.

— А почему не сейчас?

Европеец оставил наглый вопрос без ответа. Отходя от Хонгки, поманил Ксу. Несколько минут что-то втолковывал ему шепотом. Когда замолчал, охранник слегка поклонился и стал навытяжку будто солдат в строю.

— Едем, — свет фонаря погас, и мистер Ян первым забрался в легковой автомобиль.

Двое китайцев последовали за ним. Хонгки, его люди и Ксу молча наблюдали, как машина медленно разворачивается, ползет прочь, скрипя и подпрыгивая на ухабах.

Донг достал из грузовика самогон и несколько пампушек. Раздав хлеб, пустил по рукам бутылку с ханшином. Каждый отхлебывал из горлышка, довольно крякал, смачно закусывал и передавал товарищу. Не обошли и Ксу. Он приложился, глотнул и посмотрел на лежавшего неподалеку мистера Фанга.

— Может и ему дадим? — спросил он.

— Обойдется, — ответил один из бандитов, но Хонгки благодушно сказал:

— Дай, если хочешь.

— Тогда ты пьешь на глоток меньше, — потребовал Донг. — Там всего ничего осталось. Еще мертвяков поить! — он фыркнул.

— Вот и я говорю, — начал было первый бандит, но Хонгки коротко приказал ему заткнуться.

Тем временем Ксу подошел к мистеру Фангу. Вытащил изо рта кляп. Пленник громко застонал и промычал:

— Аааа… Отпустите меня. Я заплачу большие деньги…

— Помолчи, — Ксу поднес к его губам горлышко бутылки — стекло стукнулось о зубы комиссионера. — Выпей.

Он стал осторожно лить хлебную водку в рот пленника. После первого глотка Фанг поперхнулся и закашлялся — по подбородку потекла струйка.

— Эй, кончай! — возмутился Донг. — Дай сюда! — он подошел и почти вырвал у Ксу бутылку. — Теперь моя очередь, — он жадно приложился, довольно крякнул:

— Хороша водичка!

Хонгки посмотрел на часы.

— Скоро двенадцать, — сказал он подходя к пленнику. — До лодки еще целая ночь. Ты сейчас его убьешь, или позже?

— Сейчас, — Ксу вытянул из кобуры маузер.

Лицо Фанга перекосилось от ужаса, он тихонько завыл. Китаец взвел большим пальцем курок и выставил перед собой оружие. Тонкий маузеровский ствол задрожал в нескольких дюймах от лба пленника.

— Подожди, не стреляй, — сказал Донг. — Зачем стрелять, греметь, когда можно по-тихому? Ножиком. Только пусть сначала разденется, я одежку себе заберу. Не стоит зря добру пропадать.

— Точно, — поддержал бандит, на котором закончился самогон в бутылке. — А лучше его к воде отнести и там утопить. Просто сунуть голову в воду и подержать, пока захлебнется.

— Хорошо придумал, — похвалил Хонгки. — Тогда никто и не поймет, что убили. Утонул человек и все. Никаких следов.

— Тихо ты! — ствол "маузера" ткнулся в лоб рыдавшего во весь голос Фанга. — Тихо! — прикрикнул Ксу, и пистолет неожиданно подпрыгнув в его руке, загремел и лизнул огнем выстрела лоб комиссионера.

Фанг опрокинулся на спину и стал корчиться в агонии. Бандиты растерянно смотрели. Наконец, он застыл. Хонгки поковырял, потряс в оглохшем ухе пальцем и захохотал. Хлопнул по спине незадачливого стрелка. Затейливо выругался и приказал Донгу помочь Ксу зарыть труп.

Недовольно ворча, водитель сходил к машине за лопатой. Ксу спрятал оружие в кобуру и достав нож, разрезал на теле мертвого комиссионера веревки. Вместе с Донгом они понесли тело куда-то за хибару.

Хонгки несильно пнул белого лежавшего неподвижно. Александр вздрогнул и беспомощно замычал.

— Нужно отнести его в дом, — сказал один из бандитов. — Чего ему тут валяться?

— Пусть лежит здесь, — главарь зевнул. — А в доме — я лягу сам. Ты и Шан — сторожите. По-очереди. Донгу, когда вернется, скажете, чтобы шел к реке. Пусть лодку высматривает.

Не слушая возражений, Хонгки развернулся и пошел к хибаре. Прежде чем войти, снял с гвоздя бумажный фонарь. Плотно закрыл за собой дверь.

— Какой губернатор выискался, — Шан сплюнул вслед ушедшему. — Давай кинем жребий — кому первым сторожить, — он достал из кармана медяк.

— Чего бросать, — второй бандит раскурил трубочку. — Я посижу. Можешь спать первым.

Шан полез в кабину грузовика. Вскоре оттуда раздался храп. Его товарищ разложил на земле оставшийся от Фанга ковер и присел. Подтянул к груди колени, обхватил руками. И стал сонно смотреть на синий свет в разбитом окошке хибары.

Наступил вечер, людей на тротуарах заметно прибавилось. Распугивая клаксоном неосторожных пешеходов и рикш, лавируя в потоке авто, белый "бьюик" свернул на одну из улочек, прилегавших к авеню Жоффр. Рабочий день на "русской" улице закончился, но Боярышников не удивился тому что на зеркальной двери антикварного магазина Лугового по-прежнему висит табличка "Открыто". Шанхайский старожил не придерживался конкретных часов работы и зачастую, отпустив помощника допоздна засиживался в своей лавке. Дописывал в тишине статьи, принимал гостей и не спешил подняться на второй этаж к семье, где находилась его квартира: в свое время антиквар приобрел половину дома.

— Жди, — приказал шоферу Иван Всеволодович и покинул машину.

— Добрый вечер, господин полковник, — какой-то прохожий русский месье узнал полицейского и приветственно приподнял над лысиной соломенную шляпу. — Как поживаете? Боярышников соплеменника не узнал, но вежливо улыбнулся и на мгновение задержался обменяться рукопожатиями. Звякнул колокольчик, полицейский вошел в антикварный магазин. Луговой стоял за прилавком и беседовал на французском с толстяком в сером костюме. Не только беседовал, но и показывал раскрытую сафьяновую коробочку. С чем-то желтым и блестящим. Увидев приятеля, он негромко сказал:

— Ваня, подожди пару минут. Я тут с клиентом… — Луговой указал на стоявший в глубине лавки стул украшенный позолотой и великолепный резьбой. — Присаживайся.

— Не отвлекайся, — Боярышников садиться не стал и прошел к стене, где стояли стенды с русскими орденскими и полковыми знаками, висели наградные сабли, кортики с надписями "за храбрость".

Пока полицейский ностальгировал по былой славе великой империи, Луговой закончил разговор с покупателем. Тот так и не решился приобрести редкий и дорогой цехин времен венецианской республики, пробормотал, что "подумает". Провожая нумизмата к двери, хозяин пошутил, что этой монетой, возможно, расплачивался сам Отелло. Толстяк вежливо улыбнулся и откланялся. Услышав звонок дверного колокольчика, Боярышников оторвался от блеска золота и красочных эмалей. Скользнул напоследок взглядом по благородной синеве дамасского клинка шашки с "клюквой" (69), украшавшей серебряную рукоять. Вынимая из кармана брюк коробку папирос, он пошел навстречу Луговому.

— Что-то случилось, Иван? — привычно сутулясь, Константин Павлович изучал выражение лица приятеля. — У кого неприятности? У меня, у тебя или у нас? — он поправил указательным пальцем оправу очков.

— У нас, слава Богу, — все в порядке, — со значением ответил Боярышников и закурил.

— Но у меня для тебя, похоже, печальная новость, — он вынул из внутреннего кармана пиджака конверт и вытряхнул на стеклянный прилавок потертую красную книжицу с оттиснутым на ней орлом. — Посмотри.

Луговой взял американский паспорт, раскрыл. Увидел фотографию знакомого молодого человека, прочитал "Alexander Peter Johnson…" Положил обратно на прилавок. Спросил, что случилось с владельцем документа?

— Скорее всего… — Боярышников огляделся в поисках пепельницы. — Благодарю, — он стряхнул серый столбик в подставленную приятелем бронзовую жабу. — Скорее всего наш знакомый убит.

— Кем? — Луговой скрестил на груди руки. — Как? Полицейский рассказал, что сегодня утром один из осведомителей донес на бродягу-китайца. Тот ходил по рынку и продавал американский паспорт. Бродягу задержали и при досмотре нашли документ на фамилию Джонсон.

— Китайца мы допросили, — Боярышников задумчиво выпустил колечко сизого дыма. — Он перепугался и не стал запираться. Сразу сказал, что нашел мертвеца и порылся у него в карманах. Украл с трупа несколько мелких монет, платок, зажигалку, паспорт и пустой кожаный бумажник. Его он продал какому-то старьевщику…

— Он показал, где нашел тело? — перебил Луговой. — Ты видел труп?

— Нет. В том то и дело, — полицейский затушил папиросу. — Мы приехали на мусорную свалку, где бродяга наткнулся на труп, и никакого тела там не обнаружили. Только испачканный кровью пиджак. Китаец божится, что именно в нем, надетом на труп, он все и нашел, но самого мертвеца нет.

— А что сказал эксперт по поводу пиджака?

— Пока ничего интересного. Говорит человеческая кровь, говорит дырки, как от ножа. Будет исследовать. Покажем обслуге в гостинице, может быть, опознают.

— Ты считаешь, что его убил бродяга? — антиквар оперся на прилавок. — Убил и ограбил?

— Я так не считаю, — ответил Боярышников. — Как по мне — нищеброд просто нашел тело и обокрал. Это в том случае, если покойник действительно был… А вот что мне считать — я хотел услышать от тебя. Ведь это твой приятель, — многозначительно подчеркнул полицейский

— Я с ним встречался три дня назад, — сказал Луговой, размышляя. — Выпили по-рюмочке в кафе… Он был очень расстроен, жаловался на несчастную любовь. Был зол на весь мир. Ты уже допросил его рыжую пассию?

— Пока нет. Думаешь из-за нее убили?

— Не знаю. Все может быть, — Луговой вздохнул. — Мне, кажется, страсть — тут не при чем…

— Я тоже так считаю, — быстро сказал полицейский. — Я с ним встречался. После той истории с девицей и режиссером. Предупредил, что он с огнем играет.

— Да, — согласился Луговой. — Думаю, на него обратили внимания не только китайцы…

— Я бы сказал "не столько", — фыркнул Боярышников, закуривая новую папиросу. — Японцы, наши, красные и даже британцы. Мальчишка умудрился привлечь к себе такое внимание, что не удивлюсь, если за ним ходил целый "хвост" шпионов… Впрочем, китайцев тоже не стоит сбрасывать со счета. Им интересовались гоминьдановцы, а после скандала у режиссера и люди мистера Лю.

— Будешь расследовать? — антиквар заглянул приятелю в глаза.

— Как скажешь, так и сделаю, — решительно ответил Боярышников, — если ты считаешь, что не стоит, то просто опрошу свидетелей, а китайца посажу за кражу. Составлю отчет, — полицейский сгреб паспорт с прилавка и спрятал обратно в конверт. — Так как?

— Думаю, что все это — очень печальная история. Я сейчас вернусь, — Константин Павлович быстро вышел из магазина в соседнюю комнатку. — Когда я беседовал с Сашей последний раз, в нем было столько страсти…

— Страсти-мордасти, — хмуро пробормотал Боярышников, — разорвут нас всех на части. Иногда мне кажется, что руководствуйся человеки голым разумом и трезвым расчетом — в жизни было бы гораздо меньше всякого дерьма.

— Решительно не согласен, — антиквар вернулся к товарищу с подносиком, на котором стоял графинчик с водкой и две рюмки. — У меня есть множество аргументов, — он опустил поднос на прилавок и, звякнув пробкой, стал разливать водку, — но сейчас не время для подобных дискуссий. Мне, кажется, — грустно сказал Константин Павлович, — молодой человек действительно погиб и тебе не следует распутывать этот клубок змей. Нашему делу — пользы никакой… Мистера Джонсона не воскресит. Давай просто выпьем. За упокой души, так сказать. Пусть земля ему будет пухом, если что.

Приятели синхронно опрокинули рюмки, глотнули. Помолчали. Боярышников вертел в сильных пальцах посудину на хрупкой ножке, любовался игрой электрического света на хрустальных гранях.

— Поеду, — он осторожно поставил рюмку. — Если хочешь, буду держать тебя в курсе дела.

— Да, конечно, — антиквар пошел за приятелем. — Я в свою очередь, если вдруг, где-то что-то услышу… Сразу дам знать.

— Хорошо, — Боярышников вышел и махнул на прощание. — Увидимся в клубе. В воскресенье. До свидания, Костя.

— Передавай Лидочке наилучшие пожелания от меня и Ольги, — Луговой запер дверь, перевернул табличку на "Закрыто".

Он забрал с прилавка поднос, отнес в подсобную комнатку. Перед тем, как запереть графин в буфете, налил себе полную рюмку и медленно выцедил. Молодой человек Саша появился в его длинной жизни и промелькнул со всеми своими страстями, нелепой любовью, разочарованиями, словно искра. Мелькнул и тут же исчез. Вполне возможно, что исчез в холодном и пустом мраке. Навсегда. Исчез там, откуда еще никто не возвращался. Константин Павлович пожалел, что спрятал водку, но мгновенному соблазну не поддался и вернулся в зал магазина. Нужно было выйти на улицу опустить металлические шторки на витрине. Потом сесть, спокойно подумать и закончить статью для "China Times". Завтра отсылать, а готов только черновик. Который еще править и править.

Со стороны города медленно приближалась одномачтовая джонка. Суденышко шло на середине реки, ловя циновочным парусом слабый ветерок, потихоньку рассеивавший утренний туман. Большую часть палубы загромождали бочонки, мешки и клетки с живой птицей. Стоявший на корме человек сделал движение рулевым веслом, и кораблик заскользил к маленькому причалу на торчавших из воды сваях.

На носу джонки присели на корточках двое мужчин в одинаковых парусиновых штанах и конусообразных шляпах. У костлявых босых ступней лежало по 'томпсону'. Чуть впереди стоял третий человек — постарше и с черной повязкой на голове. Один из сидевших, с худым лицом и злыми глазами, рельефной мускулатурой атлета, спросил:

— Это точно то место? Ты не ошибся, Боджинг?

— Не ошибся, Зедонг, — подтвердил пожилой. — Я хорошо его знаю.

— А где же люди? — недоуменно поинтересовался Зедонг. — Я никого не вижу…

Словно в ответ, на берегу из зарослей колышущегося тростника к воде вышли двое. Высокий мужчина в белой рубашке с закатанными рукавами и брюках на подтяжках. Левой рукой он придерживал переброшенный через плечо пиджак. Второй был одет во все синее, а грудь пересекал ремень с деревянной кобурой.

— Вот и они, — Боджинг оглянулся на сидевшего у правого борта человека. — Все в порядке, Зедонг. Я хорошо знаю того, что с пистолетом. Его зовут Ксу.

— Вот и отлично, — сухо ответил Зедонг.

Тем временем на берегу из зарослей тростника показался еще один мужчина. Высокий что-то коротко сказал ему, и он исчез. Джонка быстро приближалась к причалу.

— Скажешь им, чтобы сразу несли посылку, — негромко произнес атлет. — И не вздумай… — он не договорил, так как Боджинг неожиданно сделал пару шагов и прыгнул в воду. Вынырнув, он быстро поплыл к мостику. Закричал людям на берегу:

— Бегите! Бегите!

Высокий китаец так и застыл с раскрытым ртом, а его товарищ сообразил, что происходит что-то не то и схватился за крышку деревянной кобуры. Пока он тащил из нее "маузер", мужчины на носу суденышка, как по команде, схватились за "томпсоны". Зедонг выстрелил первым и Ксу, наконец-то извлекший из кобуры пистолет, опрокинулся на спину. Второй очередью он прострелил спину сбежавшему Боджингу. Вначале тот отчаянно забарахтался, потом ушел под воду. Через несколько секунд его тело всплыло и закачалось на поверхности реки. Течение медленно потянуло труп к мостику. Другой стрелок длинной очередью почти перерезал пополам высокого мужчину в подтяжках. На груди Хонгки расцвели красные пятна. Из тростника за его спиной в панике взлетали птицы переполошенные выстрелами. Подстреленный человек раскинул руки и упал на колени. Ткнулся головой в ил и завалился на бок.

Мужчина с рулевым веслом хладнокровно направил джонку прямо к берегу. Через несколько минут, содрогнувшись от толчка, суденышко село на мель. Оба стрелка, не теряя времени, спрыгнули с борта и побрели по-колено в воде. Не прошло минуты, как они были на суше. Вслепую продрались сквозь осыпающийся семенами тростник и замерли в нескольких десятков шагов от какой-то хибары. У домика стоял грузовик. Отчаянно жестикулируя, трое мужчин растерянно спорили рядом с машиной. Неподалеку лежал связанный по рукам и ногам человек.

— Я сам, — негромко сказал атлет своему товарищу и тщательно прицелившись, начал стрелять.

Три коротких очереди — трое бандитов, один за другим, свалились на землю. Один был только ранен и громко кричал. Люди с джонки вышли из тростника и направились к грузовику.

— Добей раненого, — коротко приказал Зедонг и склонился над связанным пленником.

— Это он, — удовлетворенно произнес атлет и, не обратив внимания на выстрел, которым товарищ прикончил бандита, стал резать ножом ремни стягивавшие ноги Александра.

— Что с ним? — спросил второй автоматчик. — Он жив?

— Без сознания, — ответил Зедонг. — Сходи на джонку за Кангом. Соберите наши вещи и быстро сюда. Возвращаться будем на грузовике.

Китаец-охранник впустил в комнату, служившую Александру больничной палатой, гостей. Мистер Пинг и мистер Ю — собственными персонами. За спинами толстяков маячил одетый в черное платье Зедонг. Входить он не стал и с порога окинул помещение быстрым, изучающим взглядом.

— Мы очень рады, что вы поправляетесь, — сняв шляпу, сказал мистер Пинг. — Ваша гибель была бы для нас непоправимым горем.

— Для меня тоже, — Александр сел в кровати и спустил на пол голые ноги. — Господа, я буду очень признателен, если вы объясните, что происходит, где я нахожусь и почему. И в каком… э-э… статусе?

Китайцы опустились на жалобно скрипнувшие под тяжестью табуреты. Ю достал платок голубого шелка и тщательно промокнул мокрое от пота лицо.

— Вам не о чем волноваться, мистер Джонсон, — Ю зажал платок в кулаке и опустил руки на колени. — Вы — наш партнер по-бизнесу, и мы заинтересованы в вашей безопасности.

— Немного терпения и все станет понятно, — Пинг доверительно подался к американцу. — К несчастью, вы и покойный Фанг, слишком беспечно вели себя, если бы не меры безопасности, принятые нами, то ваша судьба… — он скорчил на своем широком, одутловатом лице печальную гримасу. Мы должны благодарить богов и духов предков, что помощь подоспела вовремя.

Ю оглянулся на равнодушно слушавшего разговор Зедонга.

— Своей жизнью вы обязаны нашему скромному служащему, — он кивнул на мужчину в черном. — С этой минуты и до момента, как вы выполните все обязательства он будет повсюду сопровождать вас, мистер Джонсон.

— Для вашей же безопасности, — добавил Ю.

— Но я должен вернуться к себе в Штаты, — Александр растерянно посмотрел на китайцев. — Я не могу решать вопросы, находясь в Шанхае.

— Конечно, конечно, — закивал Пинг. — Доктор, который занимается вашим лечением, сказал нам, что через два-три дня вы можете вернуться к нормальной жизни.

— Мы организуем ваше возвращение в США, — сказал Пинг. — Правда, придется смириться с тем, что плыть назад вы будете не каютой второго класса, а в более скромных условиях…

— Стоп, стоп, — Александр нахмурился. — Минутку, господа. Давайте по-порядку. Расскажите мне все с самого начала. Как я понимаю, комиссионер Фанг убит? Кем? Кто были люди, похитившие меня?

Толстяки переглянулись, и Пинг велеречиво начал:

— К великой скорби любого патриота наша многострадальная родина уже много лет разодрана на части безответственными политиканами. Когда-то могущественная древняя империя превратилась в какое-то лоскутное одеяло.

— Болтуны и демагоги, растащившие Родину, даже не смогли объединиться перед нашествием иностранных захватчиков, — горестно подхватил Ю. — Но наш вождь — мудрый руководитель, сумевший сплотить вокруг себя лучших сынов нации…

— Вы, что не хотите мне отвечать? — бесцеремонно перебил Александр. — Я спрашиваю, кто убил Фанга и организовал мое похищение?

Поджав толстые губы, Ю обиженно замолчал, но Пинг ответил:

— В двух словах… За похищением и убийством комиссионера стоят наши политические конкуренты.

— Жалкие предатели и авантюристы, — презрительно бросил Ю. — Марионетки в руках иностранцев. Настоящее отребье…

— Почему они оставили в живых меня? — чувствуя легкое головокружение, Саша снова улегся в кровать, откинулся на подушки. — А если они снова нападут?

— Сейчас вы в безопасности, — заверил Пинг. — Мы знаем только то, что бандиты собирались переправить вас по реке в Нанкин. Почему именно туда? Мы не знаем.

— После нашей первой встречи и переговоров, — Ю снова вытер платком вспотевший лоб, — было решено позаботиться о вашей безопасности. Ваш спаситель Зедонг, как раз именно этим и занимался.

— Следил за мной, — больной поймал взгляд черных глаз стоявшего в двери атлета. — Тогда… Почему он не вмешался, когда меня похитили? Чего ждал?

Александр увидел, как лицо Зедонга одеревенело, а глаза китайца зло вспыхнули. Телохранитель смущенно уставился в пол.

— В любом деле могут быть накладки, — вздохнул Ю. — Бандитам удалось на какое-то время перехитрить нашего служащего.

— Но к чести господина Зедонга стоит признать, — Пинг поднял вверх правую ладонь, — что он полностью исправил свою ошибку и спас вам жизнь.

— Я очень благодарен вам, Зедонг, — серьезным тоном произнес Саша.

Китаец в дверях поклонился и сухо произнес, что всего лишь выполнял приказ своих начальников.

— Зедонг вернется с вами в США и будет охранять, — напомнил Ю.

— Кроме того, — сказал Пинг, — мы сделали один шаг… К сожалению, пришлось пожертвовать вашим американским паспортом.

— Фальшивым паспортом, — в голосе мистера Ю слышалась легкая укоризна. — Зедонг нашел его в кармане одного из уничтоженных бандитов.

— Я не мог приехать сюда под своим настоящим именем и фамилией, — равнодушно прокомментировал Александр. — Слишком опасный у нас с вами бизнес.

— Теперь все в Шанхае знают, что вы погибли, — усмехнулся Пинг. — А пока разберутся, что документ фальшивый… Это еще больше запутает наших противников.

— Для путешествия мы обеспечим вас паспортом британского моряка, — сказал Ю.

— Не нужно, — махнул рукой Саша. — Я оставил свой настоящий в банковской ячейке. Вместе с деньгами. Заберу потом.

Пинг открыл рот, чтобы что-то сказать, но в коридоре послышались быстрые шаги, Зедонга бесцеремонно отодвинули в сторону и в комнату вошел пожилой, бородатый китаец в черном платье и шапочке. Саша знал его, как господина Да, врача лечившего его после освобождения из плена. Лекарь что-то строго сказал толстякам на китайском. Ю ответил ему почтительным тоном и вместе с Пингом тут же поднялся.

— Нам пора идти, — сказал Пинг. — Если вам что-нибудь нужно, сообщите через Зедонга.

— Минутку, господа, — остановил их Саша. — У меня такой вопрос… — он замялся, покусал губу. — Перед похищением вместе со мной в номере жила моя подруга… Рыжая такая. Вы случайно не знаете, что с ней?

— Нет, — не задумываясь ответил Ю. — До свидания.

— Не знаем, — Пинг шагнул к двери. — Выздоравливайте.

Толстяки ушли. Доктор дал больному выпить какие-то порошки и тоже покинул комнату. Зедонг осведомился не нужно ли чего и, получив отрицательный ответ, вышел в коридор, бесшумно прикрыв за собой дверь. Оставшись один, Александр почувствовал, как после лекарств его привычно клонит в сон. Закрыл глаза. Он думал о Наталье, но не ощущал ставшей уже привычной тоски и боли. Любовь к рыжеволосой проститутке угасла, и пламя страсти опало пеплом спокойствия. Было даже обидно, что все произошло так быстро. Слишком быстро. А, может быть, он опять пытается обмануть себя? Больной тихо вздохнул.

Александр беспокойно заворочался в постели. Откуда то из глубин памяти поплыли яркие картинки: караван, горные тропы, песок, рыжие барханы. Рядом молчаливая, замкнувшаяся в своем горе женщина. Грязные, полные блох и клопов караван-сараи. Газеты с фотографиями вернувшегося в Афганистан Надир-шаха. Его интервью, в котором он недвусмысленно назвал себя единственным законным падишахом.

Слухи о неожиданном вторжении в районе Термеза войска соратников бежавшего Амануллы. Под руководством некоего турецкого офицера Рагиб-бея (69) отряд из русских и хазарейцев под прикрытием советских аэропланов за полтора месяца дошел до Ташкургана и бежал назад в СССР, разбитый басмачами Ибрагим-бека. Но как оказалось, несмотря на победу, дни Бача-и-Сакао были сочтены. Не прошло и полгода после разгрома экспедиции таинственного Рагиб-бея, как сторонники Надир-шаха захватили Кабул, и "Кабулистан" падишаха Хабибуллы Второго перестал существовать.

Александр, в то время живший с дочерью Пурятинского в Персии, по-возможности, следил за афганскими событиями. Хотя и без них у него хватало забот. Бегство из Афганистана измотало девушку до предела, она заболела, и молодой человек провел немало бессонных ночей рядом с ее постелью. Когда Марина выздоровела, в ноябре, собираясь уехать в Индию, они увидели в какой-то британской газете фото свергнутого и повешенного "сына водоноса". Из-за низкого качества сильно отретушированного снимка он даже не узнал в мертвеце своего старого недруга…

Потом была красочная и жаркая — бриллиант в короне британской империи, страна сказочных богатств и ужасной нищеты — Индия. Но не она была их целью. Добравшись в Пешевар, они долго спорили друг с дружкой. На девушку время от времени накатывали приступы тоски и страха. Она боялась оставаться одной и несколько дней подряд устраивала истерики, пытаясь заставить Юсуфа взять ее с собой, но это было невозможно. Предстояла долгая, утомительная и опасная дорога в недавно усмиренных горах Пуштунистана. Брать дальше в спутницы слабую, нездоровую женщину Юсуф не мог. Он несколько раз подробно изложил перед девушкой все свои доводы, но она не хотела слушать. В конце-концов, он не выдержал и накричал на Марину. Сказал, что принял решение — она останется и будет ждать его здесь в снятом домике, неподалеку от Равалпинди (70). Потом, уже в пути, вспоминая о ней, он всякий раз видел ее черные полные тяжелой невысказанной ненависти глаза. Она перестала с ним говорить и, когда Юсуф уезжал, даже не вышла попрощаться.

Путешествие в горы было тяжелым, и вскоре ум молодого человека заняли исключительно насущные дела. Осторожные расспросы туземцев, поиски безопасных путей в горы. Тревожащие встречи с британскими патрулями, маленькие почти игрушечные бронеавтомобильчики на обочинах дорог. Настороженные взгляды "томми" в хаки, которыми они встречали и провожали всадника — скуластого и бородатого мужчину в запыленной, бедной одежде, тянувшего на поводу запасного коня. Высокомерные и не усмиренные горцы, кичившиеся храбростью, простодушные и опасные своей непосредственностью в чувствах, словно дети. Одинаково готовые разделить с чужаком последнюю лепешку или ограбить и перерезать глотку…

Кропотливая работа с картой и компасом. И наконец, взорванная десятки лет назад английскими саперами горная крепость муллы Абдурахмана, разоренное дотла селение. Дальше узкое ущелье, выводящее в безымянную долину. А в ней угнетающая тишина колодца и безразличные ко всему горы. Ночевки под звездным небом у костра, завернувшись в кошму… Впрочем, он довольно быстро нашел остатки каменных стен, о которых писал Бек, поодаль торчали засохшие деревья. Утомительная, до кровавых пузырей на ладонях, работа киркой и лопатой. То в одном месте, то в другом. Усталость, постоянное напряжение и страх, что где-то неподалеку прячется и ждет своей минуты хищный соглядатай. Но судьба, приведшая его в горы, не обманула. Сорвав переплетенную корнями травы землю, штык лопаты наткнулся на деревянный настил. Под ним в яме словно в гнезде, присыпанные землей, заскорузлые от времени кожаные мешки… И вот его огрубевшие пальцы разгребают землю и, став на колени, он тащит из ямы первый мешок. Потом второй, третий… Тяжелые мешки, из которых вот-вот посыпятся звонкие золотые. Пальцы с обломанными ногтями срывают сургучные печати и через мгновение уже перебирают блестящие монеты. Холодок спокойствия, сменяющий азарт поиска. Неимоверное облегчение, уступающее место усталости и апатии.

А через день снова в путь. Опасный, полный маниакального страха за жизнь, за найденное богатство. Бессонные холодные ночи без костра. Возвращение из враждебных чужакам гор. Неожиданная радость при виде знакомого маленького бунгало в селении неподалеку от Равалпинди. Беспокойство, переходящее в уверенность, у запертой на замок двери. Еще не переговорив с хозяином, молодой человек понял — Марина ушла. Что и подтвердил пуштун, у которого он снял для нее дом. Ушла через несколько дней после его отъезда, ничего не пояснив ни запиской, ни на словах…

Благодаря сменившему воспоминания сну, Александр увидел себя как бы со стороны: перечеркнутую винтовкой спину человека на фоне стремительно темнеющего неба. Одинокую фигуру удаляющуюся прочь от домика на окраине селения. Солнце уже давно ушло за горизонт и с каждым мгновением, с каждым шагом, он становится все меньше и меньше. Все больше теряет свои очертания, потихоньку сливаясь с наступившей ночью. Пока полностью не исчезает в темноте.