"Четвёртый круг" - читать интересную книгу автора (Живкович Зоран)

12. Звездная песня

Стая в течение многих поколений приходила на берег.

Делалось это всегда под пятой луной Тул, когда молодняк достаточно подрастал, чтобы выдержать долгий поход к горам, и когда на Плоскогорье водилось больше всего маленьких белых хамший с мягким мехом, которых легко было ловить. Они достигали берега Большой Воды, когда Тул был в зените, потому что только там и только тогда появлялись видения.

Эти нерукотворные картины, созданные из искрения голубоватого воздуха, наполненного запахами водных испарений, могли видеть все члены стаи, но осуществлять с ними связь были в состоянии лишь отмеченные. Однако еще за много поколений до того, как детеныши с меткой открыли свой дар, обычные жители далекого Плоскогорья отправлялись в паломничество к берегу; они образовывали там большой круг, устроившись на шероховатых черных кристаллах, и начинали приглушенно напевать однообразный мотив, ожидая, когда перед ними из ничего появятся видения.

Призраки витали вокруг, казалось, без всякой цели, проходя сквозь ощетинившихся членов стаи и сквозь большие прибрежные скалы, будто ни то, ни другое для них не существовало. Хотя их широкие неуклюжие ступни почти достигали влажного песка, они все же не касались почвы, продолжая парить над ней на расстоянии толщины нескольких волосков, и поэтому не оставляли после себя никаких следов.

Зрелище продолжалось недолго. Как только Тул начинал клониться к горизонту, меняя цвет волн Большой Воды с темно-синего на бирюзовый, видения уходили в небытие, откуда на краткое время и появлялись, оставляя после себя слабое потрескивание и неясный запах гари, вскоре тоже исчезающие. Стая после этого еще долго сидела в кругу, продолжая свое протяжное пение, пока цвет Большой Воды не менялся вновь, на сей раз на светло-зеленый, а затем отправлялась в неспешный обратный путь к жилищам на Плоскогорье через болотистые низины и крутые скалы, грозящие обвалами.

Рождение первого детеныша с отметиной прошло совершенно незамеченным. Если кто-то из его клана и заметил белую полоску правильной формы, опоясывающую пятую лапу, то обратил внимание лишь на ее необычный цвет, нимало не свойственный в общем-то разнообразному меху членов стаи. Что это особый знак стало ясно лишь тогда, когда стая в очередной раз образовала круг на берегу и под призывный напев стала ожидать появления призраков. За несколько мгновений до того, как те начали в воздухе создавать из пустоты свои непостоянные облики, белый пояс детеныша ярко засветился.

Когда вскоре после этого образовались видения, случилось нечто, чего не происходило ни разу во время походов к Большой Воде. Призраки, как и прежде, с легкостью проходили сквозь собравшихся членов стаи, явно их не замечая, но начали останавливаться и собираться перед отмеченным детенышем, осторожно протягивая к нему свои высоко расположенные передние конечности. Малыш не двинулся с места, а пальцы воздушных призраков, без когтей, не могли пройти сквозь него, а задерживались на мехе, рассыпая фонтаны искр, и скользили к сияющему белому поясу вокруг пятой лапы, который почему-то их манил.

Ведомый неясным порывом, детеныш с отметиной встал и двинулся к центру круга, в котором сидела стая, а призраки немедленно направились за ним, образуя другой, меньший круг, закрывший бы детеныша, если бы видения не были прозрачными, правда, не совсем, а словно слой воды, сквозь который видно колеблющееся дно водоема.

Треск и запах гари, сопровождавшие появление видений, внезапно усилились, отчего вздыбленный мех собравшихся членов стаи начал мягко искриться и мерцать. Детеныш, просвечивая сквозь тела призраков, стоял теперь на задней из трех пар лап. Призраки были вдвое выше его; если бы так встал кто-нибудь из взрослых членов стаи, то оказался бы одного роста с ними.

Детеныш что-то говорил видениям, и те ему отвечали, но это был не язык стаи и не протяжный писк хамший, а речь, которую никогда не слышали на Плоскогорье, — речь прерывистая, бессвязная, полная странных звуков и резких вдохов, на которые горло горных жителей вообще было неспособно. Однако детеныш, который и родному-то языку еще едва научился, с призраками общался легко и произносил эти звуки так внятно, словно рот его был полон острой гальки из ущелий Плоскогорья.

Но для этого бессвязного, резкого разговора, похожего на отзвук горной лавины, было мало времени. Тул уже двинулся к закату, и Большая Вода, никогда не знавшая волн, стала отливать новым цветом. Хотя призракам явно не хотелось уходить, они начали исчезать вокруг вставшего на задние лапы детеныша, ускоряя свою резкую речь в яростном желании сообщить ему как можно больше. Когда последний из них растаял, все еще продолжая говорить, отмеченный детеныш быстро опустился на влажный песок, а полоса вокруг его пятой лапы потеряла свою прежнюю белизну и сияние, став темной и будто обугленной от чрезмерного жара трескучих искр и ощупывающих прикосновений видений.

Детеныш впал в судорожный, беспокойный сон, так что его пришлось нести на обратном пути к Плоскогорью, слушая по дороге бессвязное бормотание на непонятном языке чужаков. Он очнулся, когда позади стаи уже остались болотистые низины, полные гудящих бескрылых насекомых, которые безуспешно пытались проникнуть своими ядовитыми жалами сквозь густой мех горных жителей. Но это пробуждение не утолило любопытства стаи, ибо детеныш, потерявший свою отметину, ничего не помнил, и никогда больше ни одно воспоминание об общении с призраками не возвращалось к нему.

Стая ничего не узнала о разговоре с видениями и от следующих двоих отмеченных детенышей; они были тоже мужского пола, и к ним также никогда не вернулась память о встрече на берегу, правда, они иногда разговаривали во сне на том галечном, неразборчивом языке призраков, и в эти моменты, приглушенно и на короткое время, у них опять начинала светиться полоса вокруг пятой лапы, которая в обычное время оставалась темной, так что во время следующих походов к Большой Воде они были так же невидимы для искрящихся бестелесных фигур, как и неотмеченные члены стаи. Отметина действовала как связь лишь единожды.

Четвертый детеныш с отметиной был женского пола, и от него стая получила первые сведения о призраках, хоть и совсем скудные. Молодая самка также рухнула на песок после того, как трепещущие фигуры, собравшиеся вокруг нее, ушли в небытие, из которого ненадолго появились, но пришла в себя немного спустя, пока стая еще была на берегу, сохранив живое воспоминание о встрече. Возвращаясь на горные равнины через болота, они, облепленные роями бескрылых насекомых, слушали рассказ, в смысл которого не могли до конца проникнуть не столько оттого, что молодая самка еще не очень хорошо владела речью своего вида, сколько из-за множества непонятного в странном мире видений, чего вообще невозможно было выразить на наречии стаи.

Только через много поколений, после ряда бесполезных самцов и гораздо меньшего количества самок, чьи свидетельства, хоть и весьма скудные, постепенно дополнялись и домысливались, стала складываться одна большая чудесная история, различающаяся лишь в подробностях. Она была гораздо более необычной, нежели все те, что дошли из далеких времен прастаи и рассказывались в горных жилищах, когда с небес лилось темное сияние Лопура, чтобы хоть на короткое время отвлечься от сильного голода, сопровождавшего четвертую луну.

Эта Великая история говорила о странной стае существ с четырьмя конечностями и одной головой, живущих с Той стороны (наверное, Большой Воды, ибо только у нее была другая, недосягаемая сторона), которые не ловили хамший, не общались между собой ни на одном из наречий жителей Плоскогорья, но все же были тем родственны, даже настолько, что ими постоянно владело желание установить связь. Это желание было непреодолимым, несмотря на то что после всякого осуществленного контакта стая сородичей теряла одного из своих членов, которого постигала некая непонятная, но страшная участь — страшнее всего, что могли себе представить на Плоскогорье.

Однако эту жертву требовалось принести во имя осуществления конечной цели — полного слияния двух стай в некой точке, находившейся не на берегу Большой Воды, хотя там оно должно было начаться, и не в Потустороннем мире необычных сородичей, а в каком-то третьем месте, с тремя разноцветными лунами на небе, без воды и без хамший, похожем на Плоскогорье в эпоху до времен прастаи, когда на нем не было ни чахлого кустарника, ни мха.

И все же это отталкивающее, мертвое место обладало одной особенностью, которая делала его очень близким стае — настолько, что даже у ее членов, крайне недоверчивых ко всему чужому, не было ни страха, ни опасения перед неведомым соединением со столь отличными от них сородичами и однозначной потерей привычного, безопасного, родного мира под разноцветным сиянием пяти лун. Этой чертой был круг, очень похожий на тот, который жители горных равнин образовывали при посещении берега или во время короткого темного периода между заходом Тула и восходом маленькой Килмы, первой луны, когда они возносили свою обрядовую звездную песню как приветствие новому циклу, оканчивая ее громким кличем.

И с того чужого круга тоже поднималась песня, но была она несравненно более чарующая и вдохновенная, чем однообразные завывания стаи, полная мощных подъемов и высоких взлетов, разветвлявшихся и звучавших гораздо гармоничнее завершающего клича во тьме Плоскогорья, приводившего в ужас мелких хамший. Необходимость разделить эту песню потеснила все исконные инстинкты стаи, заставив принять, как свою, цель странных сородичей, которые ради нее ценой жертв отправлялись в поход из непредставимой дали по ту сторону Большой Воды.

Итак, стая решилась на соединение.

Однако, согласно Великой истории, собранной молодыми самками, каждая из которых добавляла по пряди к этому роскошному меху, оно могло произойти, только когда в круге на берегу одновременно окажутся три отмеченных детеныша, которым предназначено осуществить соединение, хотя сами в нем участвовать они не будут.

И стая ждала из поколения в поколение, так же терпеливо, как на небе с неумолимой правильностью сменялись разноцветные луны, обнаруживая взлеты и падения убогой жизни в мире, который они освещали: маленькая красноватая Килма, желтый и рябой Бород, Морхад, окруженный густой зеленой дымкой, темный Лопур, испещренный переплетениями искристых прядей, и самая большая — темно-синий Тул.

И наконец, без каких-либо предзнаменований, перед одним из бесчисленных закатов Лопура, когда жители Плоскогорья еще смиряли голод исключительно мечтами о предстоящем в месяце Тул путешествии, завершающий клич звездной песни раздался одновременно перед тремя жилищами, оповестив приход в мир трех отмеченных детенышей.

Избиение хамший с восходом синей луны было гораздо скромнее, чем всегда. Стая наловила их ровно столько, сколько нужно было на дорогу до берега. Там, куда они отправятся с края Большой Воды, им уже не понадобится нежное мясо горных грызунов, хотя история далеких сородичей ничего не говорила о том, чем они будут питаться, когда, воссоединенные, достигнут круга песни. Но даже если ценой осуществления этого будет голод больший лопурского, стая была готова пойти на это.

Три отмеченных детеныша были размещены в трех точках круга на равном расстоянии друг от друга. Черный песок был влажнее, чем обычно, он намочил их мех на подогнутых лапах, однако эта влажность лишь усилила белое сияние отметин.

Появление видений на этот раз не было медленным и постепенным. В момент, когда Тул достиг зенита, воздух в круге стал сильно искриться, а обычное потрескивание переросло в оглушительный шум. Мех собравшихся членов стаи вмиг вздыбился, словно в ответ, откликаясь множеством голубоватых поблескиваний на зов из внутренности круга.

Белые полосы на трех пятых лапах превратились в веретена, которые стали спрядать уроженцев двух миров в единую огненную нить, дрожа от мощности сил, соприкасавшихся над ними. В круге, искрясь, начали появляться фигуры, быстро его заполняя, пока их не стало столько же, сколько и членов стаи. В тот же миг искры исчезли, а грохот превратился в приглушенный звук, доносящийся словно откуда-то из глубины Большой Воды.

Оставляя теперь за собой во влажном песке двойные мелкие следы, фигуры сородичей стали размещаться по границе круга, образованного стаей, составляя пары с ее членами. Только перед детенышами с отметиной не встал никто. Те продолжали дрожать всем телом, стараясь до назначенного момента обуздать внутри себя кипение сил, страстно желавших извергнуться наружу.

Это освобождение в конце концов произошло, когда Тул облил пучину Большой Воды бирюзовым светом. В трех точках круга возникло сильное сияние, сопровождаемое треском, и тогда он начал вращаться, сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее, кружа пары разнородных существ, которые стремительно соединялись в одно. Образовавшийся светящийся круг пропахивал глубокую борозду в песке, разбрасывая в стороны черный кварц, а по берегу разносился неистовый крик, по сравнению с которым завершающий клич звездной песни стаи был все равно что убогий шепот перепуганных хамший.

Как и всякая кульминация, это продлилось недолго. Когда уже казалось, что от сильного вращения сияющий круг неизбежно разлетится во все стороны, перепахав изрядный кусок побережья, он вдруг начал замедлять движение, становясь все более тусклым, а затем внезапно распался на ряд отдельных разноцветных искр и темную пустоту, которая быстро всосала в себя яростный рев, вернув берегу Большой Воды глубокую тишину, господствовавшую здесь от века.

Единственным следом необузданного пира потусторонних сил была круговая тлеющая борозда в песке, поверх которой в трех местах лежали три темные обгорелые груды. Тул уже коснулся горизонта, когда пошевелилась первая из них, а затем и остальные две.

Пошатываясь, они отправились в путь через болотистые низины к далеким горам, до которых не дойдут никогда.