Глава 22 ХИЩНИКИ

— Я стану твоей жертвой…

Глаза Марка, только начавшие утомленно закрываться в смолистом сумраке, вновь широко распахнулись при этих словах, произнесенных ему в ухо низким, томным шепотом.

— Что-что?

— Да-да! Я знаю, как это делается. Уже столько раз…

При этих словах Бояна смущенно отвернулась от яркого даже здесь, пронзительно-насмешливого взгляда-хамелеона. Тень от ее собственных ресниц густой вуалью упала на загоревшиеся скулы.

— …мы пройдем третью фазу самостоятельно. Ты ведь хочешь?

— Очень…

Марк приподнялся на локте и, преодолевая тяжелую истому, разлившуюся по телу после того, что только что здесь произошло между ними, протянул руку, чтобы убрать с лица Бояны выпавшую из косы шелковую прядь.

— Очень хочу… — осторожно проговорил он.

— Ну, вот. И ты станешь оборотнем, для этого я готова быть твоей жертвой!

— Спасибо! — благодарность в нежном, словно журчание ручья, голосе юноши была горячей и потому звучала искренне.

— А ты, — девушка в свою очередь провела рукой по упругим влажным кудрям цвета спелых каштанов. — А ты, может быть… — Она задумчиво и лукаво улыбнулась ямочками на порозовевших щеках. — А ты — моей…

Марк посмотрел на нее долгим, непонятным взглядом. Лишь после этого потянулся губами к влажному, приоткрытому в ответном поцелуе рту. Но уже через несколько секунд он был опять не рад тому, что сделал это. Бояна, склонившись над ним, целовала его плечи и спину, прохладный шелк тяжелых душистых волос ласкал горячую кожу, а трепетное дыхание девушки, шепчущей над ним певучие любовные заговоры, волновало и будило желания. Но он вспоминал другие поцелуи. Те, которыми хрупкий ангел с шальными, такими же, как у него самого, серо-зелеными глазами покрывал его спину, замирая тонко и мучительно между лопатками — там, где болело сильнее всего. Она ведь явно знала — откуда?! — но знала, абсолютно точно, что именно там боль становится наслаждением, а наслаждение — болью… и поэтому, когда Бояна по-матерински ласково, словно тоже инстинктивно зная, где болит, провела ладонью по его спине, Марк, оторвав расслабленное тело от теплых банных полатей, раздраженно сбросил с себя ее руку.

— Когда мы это сделаем?! Скоро?

— Ты торопишься… — В голосе Бояны насмешка и любопытство странным образом переплелись с сожалением, делая мягкий тембр нервно вибрирующим. — Почему?

— Мне нужно бежать.

— Куда?

— За идолом Велеса! — выпалил он, словно бросаясь в пропасть.

— Зачем он тебе? Тебе-то — зачем?

— Ты ничего не понимаешь! Я не обязан это объяснять, к тому же… — Марк досадливо щелкнул пальцами, — ты все равно не поймешь. И не поверишь…

— Не объясняй… — Бояна, перекинув расплетшуюся косу на грудь, принялась поигрывать русо-золотистым кончиком. — Я и так знаю… слышала…

— Что ты слышала? — нетерпеливо перебил Марк.

— …как говорили об этом Бер с Велемиром. Идол дает власть и богатство! Открывает путь в навь и выход к темным богам! Ты ведь этого хочешь?

— Да-да, — поспешно кивнул Марк. — Да! Именно этого…

— Я тоже! — Девушка поднялась, встала напротив полулежащего Марка во всей великолепной красоте своего жемчужно-мраморного тела. — Я — тоже!

— Ты?!!

— А ты как думал? — Соболиные брови чуть ли не гневно поднялись над сверкающими серебром глазами. — Что я буду всю жизнь прозябать здесь, изображая из себя жертву для всяких… — Она передернула роскошными плечами, словно дотронулась до паука или жабы. — Для всяких убогих шакалов?

Марк в невольном уважении и восхищении поднялся тоже, сделал шаг вперед и оказался стоящим почти вплотную к Бояне, сливаясь с ней дыханиями, энергиями и желаниями, охватившими обоих с одинаковой силой.

— Только нужно успеть до двадцать девятого февраля… — заговорщицки прошептала красавица, вскинув ресницы, как ребенок, сообщающий другому таинственный и опасный секрет. — Раз в четыре года бывает Кощеев день, когда…

Она не успела договорить — тело Марка, тонкое и звенящее, как вибрирующая струна, приникло к ней, а горячие губы закрыли ей рот, отбивая охоту говорить дальше. Их руки сплелись и стали извиваться, исполняя древний, как мир, обряд. Свеча на полу, догорая, билась в последних неровных вспышках, и точно так же бились сердца двоих, доверившихся друг другу в самом сердце холодного, темного русского леса. Только однажды Марк сбился с томно-размеренного ритма первобытного танца. Когда сквозь прикрытые от страсти веки ему вдруг пригрезилось за маленьким мутным оконцем знакомое, как отражение в зеркале, бледное лицо с глазами-хамелеонами. А за ним почему-то еще одно — решительное и мужественное в тени упавшей на высокий лоб, пепельной челки.

…Уходящая ночь, желая в злобном бессилии подразнить рассвет недостижимой красотой, окрасила небо невыносимо яркой, холодной лазурью. Эта сверкающая синь проникла сквозь сомкнутые веки в глаза спящего юноши, заставив его сощуриться. Марк медленно перевернулся на спину и тихо застонал от сильной боли меж лопатками. Так всегда бывало, когда ему виделся ослепительный бело-голубой свет и два мощных луча, идущих из-за его спины. Крылья, которыми он может управлять по собственной воле, взлетая все выше, туда, где покой и счастье вот уже так близко.

— Ратибор! Ратибор!! Да проснись же, слышишь? Быстрее…

— М-м-м-м…

— Вставай! Одевайся! Ну?!

Марк с тоской оторвался от зрелища бескрайнего неба, уже почти принявшего его в себя. И в недоумении уставился на растрепанную девушку в распахнутой рыжей дубленке, которая, называя его именем кого-то другого, бросала чуть ли не в лицо неприятно холодную одежду. Он автоматически хватал свои джинсы, свитер и куртку, одновременно пытаясь прийти в себя от видения, так давно уже не посещавшего его.

— Какого…?!! — Марк, недовольно нахмурившись, собрался по привычке щелкнуть пальцами, но вдруг осекся, натолкнувшись на взор девушки, заглянувшей ему в лицо, и проговорил уже совсем по-другому. — Что… случилось?

В бледной, как зимний горизонт, Бояне лишь с трудом можно было узнать румяную цветущую женщину, что так недавно прижималась к нему в ночи горячей полудницей. В тембре низкого голоса дрожал страх — все время, пока она, помогая Марку одеться, говорила тихо, быстро и непрерывно, будто боялась разрыдаться или закричать:

— Случилось… Случилось! О, боги, твоя… сестра…

— Что с ней?!! — вскричал Марк, вскакивая на ноги и тут же падая обратно на лавку, запутавшись ногами в джинсах. — Где она??!!

— Где она? Да — где?! Где она теперь? Никто не знает… давай, давай, быстрее же… Твоя сестренка сбежала сегодня ночью!

Трудно сказать, чего больше было в лице и чувствах юноши, когда до него дошел смысл сказанного Бояной — изумления, радости, облегчения, тревоги или обиды? Он и сам оказался не в состоянии сейчас этого понять. Мог только, замерев от шока, охрипшим голосом спросить:

— Сбежала? То есть… как? Как она могла?! Отсюда?!! Ты путаешь, не может быть…

— Не может, — саркастически согласилась Бояна. — А только так оно и есть. Сбежала из дома Бера и Белояр с ней.

— А!

Марк вскрикнул так, будто его неожиданно ударили кулаком в живот. При этом девушка, побледнев еще сильнее, зло и насмешливо усмехнулась.

— Да-а… молодец, рыжая. Не ожидала я от нее такого… Хх-м… — Дымчатые зрачки затуманились блеском завистливых слез. — Видно, и впрямь способная она… Увела надежду Бера! Тебя кинула здесь погибать! Молодец, нечего сказать! Ха-ха!

— Погибать? — быстро перепросил Марк. — Почему?

Как раз в этот момент за бревенчатыми стенами раздались звуки, от которых кровь застыла в жилах Марка — резкие, кричащие голоса, волчий вой, разгневанный рев Медведя, — и отчаянный ответ Бояны стал уже не нужен:

— Почему? А как ты думаешь — что сделает Бер сейчас?! На кого набросится, узнав о том, что произошло?!! Ох… можешь не торопиться. — Она со вспотевшим лбом тяжело привалилась к стене. — Мы уже опоздали. Я опоздала.

Синева русского неба делалась с каждой минутой все ярче, и в помине не было обвального ночного снегопада — только сугробы с мягкими, как бедра женщины, очертаниями искрились золотом солнца. Снег и небо ослепили Марка, когда, схваченный ворвавшимися внутрь Громом и Ставром, он был волоком вытащен из бани и брошен лишенным координации мешком к ногам вожака.

— Где они?!! Отвечай!! Где-е-е???

Медведь, сбросив с плеч свою безрукавную шубу, потрясал поднятыми над головой квадратными кулаками.

— Где твоя сестра?! Где твоя сестра?!! — ревел он, и от этого рева кровь стыла в жилах у всех, кто его слышал.

— Не знаю…

— Она не сестра ему, — Рьян, стоявший поодаль, зло сплюнул в искрящийся снег. — Я говорил тебе, Бер. Я всем вам говорил!

— ГДЕ ОНА?!!!

— Я… ничего… не знаю… — выговорил Марк, пытаясь приподняться, с удивленным удовольствием ощущая на лице капли талого снега, стекающие с волос, — не знаю…

Дальше все произошло очень быстро. Марк только успел как в стоп-кадре увидеть встревоженное, острое лицо Велемира, когда тот кричал, безуспешно пытаясь встать между ним и Медведем.

— Нельзя! Нельзя!! — так кричал жрец своему соратнику, словно собаковод давал команду непослушному щенку. — Нет! Нельзя тебе проливать его кровь, Бер! НЕ НАДО!

Небо еще раз яростно резануло глаза Марка чистейшей лазурью. А потом все затмили собой темный массивный силуэт, приближающийся слишком быстро, отвратительный запах пасти дикого зверя и боль, спасительной пеленой накрывшая сознание.

— М-м-м… Ч-что… что… зачем…

— Давай-давай, пей! Да пей же!! Ну…

Марк очень не хотел возвращаться из темного, апатичного небытия, куда провалился мгновенно, стоило лишь медвежьим клыкам вонзиться в его руку выше локтя. Бер-оборотень явно нацеливался откусить ему голову, но в последний момент почему-то резко дернулся, и его зловонные челюсти сомкнулись на плече Марка. Он не знал, что это Велемир властным, не поддающимся сопротивлению жестом приказал Грому и Ставру, рискуя жизнями, остановить разъяренного зверя. И вообще — ему это было уже все равно. Лишь бы остаться в тепле и покое беспамятства, откуда его теперь кто-то жестоко и требовательно выдергивал.

— Глотай! Еще… еще…

Когда вернулся слух, Марк инстинктивно поморщился, предугадывая нежеланное возвращение остальных чувств. И они не заставили себя ждать — жажда, холод и боль оглушили так резко, что он чуть было снова не потерял сознание. Но чья-то холодная рука разжала ему стиснутый рот, а кисло-терпкое питье само проникло в горло, заставив закашляться… тогда Марк пришел в себя окончательно.

Над ночным лесом слишком ярким белым фонарем висела луна. В морозном воздухе под ее светом искрились серебряными крошками мелкие снежинки. Они бесконечно-тошнотворным дождем опускались на белый, лохматый мех воротника Бояны, на ее косу, свисающую из-под круглой шапочки, и тут же таяли бесследно. Марк не чувствовал ног и не в силах был понять — отчего же он в таком случае не падает.

Желудок обожгло так, будто он глотнул уксуса. Юноша нахмурился, сделал попытку отвернуть голову, избавиться от этих рук, что продолжали лить ему в рот отвратительный напиток…

— Еще немного, и все пройдет… допей все… Допивай же! — Голос Бояны, до этого вкрадчивый и просящий, вдруг сделался хлестким, как кнут. — Зря я, что ли, рисковала, крадя у Велемира его снадобья?! Пей.

Странно, но Марк послушался. А еще более странно — за последним кислым глотком, что он через силу сделал из керамической бутыли в руках девушки, пришло счастье. Счастье, заключающееся в том, что не стало ни боли, ни холода, ни даже страха. Только привычное чувство собственного тела, а еще — холодная, трезвая рассудительность. Он мгновенно все вспомнил, все понял и осознал. Юлия бросила его здесь, сбежав с этим рослым угрюмым выскочкой, глядевшим на нее голодными глазами все время, когда она не видела. Причем сбежала — Марк был в этом почему-то уверен, и эта уверенность делала его дальнейшее существование невыносимым, — сбежала за идолом. Медведь не убил его только чудом — но непременно сделает это в ближайшем будущем, а пока Марк с кровоточащей раной в плече стоит на капище Белеса, привязанный к столбу, словно жертва!

— Отвяжи меня, — потребовал он, еще с трудом шевеля губами.

— Ну, наконец-то! А я уже думала — ты решил остаться здесь навсегда…

Она быстро убрала бутылку с целебным зельем на дно глубокого полотняного мешка, что валялся неподалеку в снегу. Из него же Бояна достала сверкнувший белесой сталью нож со странно изогнутым лезвием. Перерезала веревки, стягивающие тело юноши, и он тотчас тяжело осел коленями в снег. А Бояна уже расстегивала ему порванную зубами хищника одежду и, пользуясь временной бесчувственностью Марка к боли, покрывала его растерзанное плечо густым слоем жирной, резко пахнущей мази. Нож между тем уже был в руках у Марка, и тот смотрел на диковинное оружие с алчным восторгом.

— Это ритуальный нож!

— Да…

— Где ты его взяла?!

— Там же, где и все остальное… — Бояна отвечала, не глядя Марку в лицо, полностью поглощенная своим занятием знахарки. — Когда Медведь свалился…

— Медведь — что сделал? — Марк изумленно приподнял мокрые от снега брови. — Как свалился?

— А так… — Бояна на миг перестала заниматься раной Марка и взглянула на юношу с каким-то даже задором. — Как только вцепился в тебя — так сразу и упал, словно мертвый. Велемир кричал ему, что, мол, нельзя отчего-то проливать ему твою кровь, но Бера-то ведь не остановишь…

— И что? — выдохнул Марк, снова застегивая изуродованную куртку.

— Так и лежит до сих пор без движения. Не умер, но и не очень-то жив. Велемир колдует над ним уже с самого утра без передыху, а я…

— А ты?

— Я просидела весь день тише воды ниже травы, а потом взяла да и пробралась в светлицу Велемира. А там — я-то уж знаю, я ведь знахарству два года обучалась… — гордо заявила девушка, — там у него и зелье сильное, целебное, и мазь заживляющая, ну и заговоренные ножи… Я один взяла. Семь бед — один ответ… Зато ты теперь можешь закончить обращение…

— Теперь?! Прямо сейчас?

В возгласе Марка радость и ликование мешались странным образом со страхом. Бояна, слышавшая такие нотки не раз, снисходительно усмехнулась:

— А другого времени не будет. Либо утром тебя растерзают, либо мы погибнем в лесу, либо…

— Либо?

— Либо ты, обращенный и сильный, пустишься в погоню за твоей… сестрой и…

— И…? — спросил Марк, хотя уже знал ее ответ.

— И первым доберешься до идола! Я пойду с тобой, мне нельзя здесь оставаться… да и ты, — она кивнула на его плечо, — не сможешь один.

— А ты, оказывается, колдунья… — подозрительно сощурился Марк, осторожно проводя пальцем по лезвию ножа, — Да еще и авантюристка…

— И не только!

Бояна решительно протянула Марку руку. И тот, ухватившись за прохладную ладонь, вскочил на ноги.

— Теперь пора! — проговорила девушка, взглянув на глянцевую луну в матовом небе. — Нужно спешить, пока не настало утро, пока Велемир не привел Бера в чувство и пока ты не чувствуешь боли. Так ты готов стать волком?

— Готов…

Этот ответ, прозвучавший странно тихо и неуверенно в сверкающей тишине леса, запустил в действие колесо древней магии. На круглую поляну, спрятанную в глубине соснового бора, надвинулся мертвящий первобытный ужас.

— Готов, — повторил Марк, с отчаянной смелостью глядя прямо в глаза тому, что должно было произойти.

…С того места, где бесился кровавыми отблесками ночной костер, не было видно ослепительных заснеженных вершин Приэльбрусья. Марк смотрел на мерцающие угли так, будто видел в игре красного и черного собственную судьбу. Он почти не притронулся к зайцу — своей первой добыче. Бояна, отведав жесткого, плохо прожаренного мяса без соли и специй, тоже отложила еду в сторону. Ей было страшно. Страшно и одиноко с этим парнем, так сильно изменившимся с момента обращения. С тех пор, как сделался поджарым волком с коричнево-рыжей блестящей шерстью, он почти не замечал ее — ту, что ценой огромного риска помогла ему в этом. Он уже несколько раз становился зверем — и мгновенно находил в мокром лесу следы Белояра. Только вот, обретая вновь тело человека, не делался таким, как прежде. Взгляд его был холоден и отстранен, когда Марк почти равнодушно принимал заботу девушки, продолжавшей в короткие остановки залечивать его рану. Даже дикая боль, возвращавшаяся к нему, когда заканчивалось действие Велемирова снадобья, не вызывала у вновь обращенного особенных эмоций. Он лишь хмурился, сдвигая ровные брови, и раздраженно щелкал пальцами, ожидая, когда Бояна даст ему хлебнуть из керамической бутыли.

— Откуда ты знаешь — где именно нужно разыскивать идола?

Она спросила это скорее для того, чтобы просто услышать звук человеческого голоса в ответ. Она уже знала, что с некоторых пор эта тема — единственное, что может заставить Марка обратить на нее внимание.

— Я читал об этом, — коротко бросил он. — Я, кажется, знал об этом еще раньше Бера, — добавил он, усмехнувшись.

— А ты хоть знаешь, как он выглядит?

— Деревянная фигурка старика с посохом и железными рогами… За это время она, наверное, превратилась в кусок гнилушки…

Презрительная заносчивость в его голосе в очередной раз заставила Бояну внутренне возмутиться, и еще — вызвала жгучее желание немедленно показать этому странному, обладающему неким неотразимым обаянием юноше собственную значимость.

— Я тоже знаю кое-что, что неизвестно тебе, — скрывая нервозность и усталость, Бояна поигрывала в руке влажным кончиком косы, — насчет ножа…

— Насчет ножа? — прием сработал, Марк впервые за все время оторвал взгляд от костра, устремив его на девушку. — Что же?

— Ты мог бы и сам догадаться, — темно-серый в ночном сумраке взгляд встретился со взглядом-хамелеоном. — Что будет, если кто-то возьмет себе твой нож, пока ты волк?

Бледность, покрывшая лицо Марка, ясно показала Бояне, что стрела попала в цель. Однако через секунду девушка уже жалела о сказанном.

— Только попробуй… — процедил оборотень, и улыбка его в этот момент ужасающе напоминала жестокий волчий оскал. — Нам пора, — добавил он вдруг, вставая и поднимая на ноги замерзшую, полусонную спутницу. — Времени нет рассиживаться!

Рассвет застал их в дороге. Капли воды на ветках спящих деревьев сияли бесчисленными разноцветными искрами, ослепляя уставших путников. Воздух, проникая глубоко в легкие, с каждым новым вдохом все больше напоминал пьянящий наркоз.

— Я… устала… — взмолилась Бояна, в который раз падая на колени без сил. — Я… больше… не могу…

Марк не слушал. Подвластный лишь собственному желанию и питаемый только им одним, он, почуяв свежий след Юлии и Белояра, не жалея, все гнал и гнал девушку вперед. Благодаря этому они уже скоро достигли опушки, на краю которой картинкой из детской книжки примостилась ветхая изба на кривых сваях. Не обращая внимания на истошный собачий лай, Марк толкнул вперед допотопную калитку.

— Медведь… и такой большой… — бормотала Яга, с недоверием разглядывая искалеченную руку рыжеволосого юноши. — Как же вы… с ним… справились…

Ей никто не ответил.

— Я ищу сестру. Она была здесь… — не вопрос, а утверждение звучало в голосе Марка, когда он поднял голову на старуху, умащивающую лекарством его рану.

— Сестра… — шаманка, вперив в него мутные значки цвета спитого чая, вдруг ласково улыбнулась. — А… была, была…

Марк вдруг вскочил, уже не в силах сдерживать охватившее его нетерпение. Его вид, голос и поведение выдавали человека, доведенного почти до отчаяния.

— Где она? Они были здесь… Где они?!

— Откуда… мне знать… — в рябом лице старухи что-то неуловимо изменилось, когда она заглянула вглубь блистающих гневом глаз-хамелеонов. — Она… болела… я… ее лечила…

— Как лечила?!

— Вот… как тебя сейчас…

— Ну??!!

— Ну… и пошли… они… своей дорогой…

Не дослушав, он схватил ведунью за руку, врачевавшую его. Тонкие пальцы крепко сомкнулись на костлявом запястье, склянка упала, и по дощатому полу разлилось пахучее лекарство, быстро впитываясь в прогнившие доски.

— Говори, куда они пошли, — тихо прорычал оборотень.

— Не надо! — Бояна невольно окликнула его, понимая уже, что он не слышит ничего, кроме своей одержимости.

— Отвечай, ведьма, — посоветовал Марк, отпуская Ягу и выхватывая из голенища высокого ботинка диковинно изогнутый нож. — Лучше отвечай сейчас…

Та в свою очередь, выказав ловкость, которую трудно было заподозрить в этом сгорбленном тщедушном тельце, метнулась к двери. И, открыв ее, замерла на пороге в темном проеме вновь наступившей ночи.

— Уходите… — сказала она, обращаясь больше к Бояне, сжавшейся в углу у коптящей печи, — Или я… сейчас… спущу собаку…

Со двора давно уже доносился надрывный, хрипящий собачий лай. От этих звуков в оборотне с удвоенной силой стала просыпаться хищная, волчья сущность. Молниеносным движением он метнул нож. И тот, зазвенев, вонзился в пол между ним и старой шаманкой.

— Давай, — ухмыльнулся Марк, надвигаясь на женщину и по пути расстегивая замок джинсов. — Давай сюда твоего пса.

На несколько жутких секунд ночь в окрестностях древней Русколани огласилась рычанием двух дерущихся животных. А потом тишину предварил жалобный предсмертный стон загрызенного пса.

Дальше все произошло мгновенно, и было неотвратимо — все решил вкус и запах крови в пасти Марка. Бояна кричала, стоя на крылечке покосившейся избы, кричала отчаянно и дико, но напрасно.

— Скажи!! Скажи ему!!! Скажи!!!!!

— Храм Солнца… — выдохнула схваченная волком колдунья, услышав, как сквозь смерть, этот крик. — На горе… к северу… отсюда… там идол…

Когда зверь отпустил ее, бросив в мокром снегу рядом с полуразвалившейся банькой — шаманка была уже без сознания.

В печке еле теплился огонь, когда Марк, уже одетый и спокойный, подносил Бояне, окаменевшей на краешке постели, питье, что Яга приготовила ему для целебного сна.

— На-ка, выпей. Выпей и успокойся. Завтра у нас трудный путь — тебе нужны будут силы… Слышишь меня? Пей!

Теперь уже он, как недавно сама Бояна, почти что силой вливает ей в рот горький отвар из усыпляющих трав. Бояна пытается сопротивляться, хочет сказать ему, предупредить, предостеречь от чего-то ужасного, неправильного… но уже не может бороться со сном, парализовавшим тело и разум. Она провалилась в дрему еще до того, как ласковые руки уложили ее, обессиленную и обмякшую, на подушки из желтоватого полотна. Она засыпала так, будто тонула в мутной, тяжелой воде. И сквозь эту воду слышала еще какое-то время нежный и властный голос, уговаривающий ее отдохнуть. И чувствовала идущие от подушек запахи — горький аромат трав и сладкий — крови.

…Бояна открыла глаза в жутком прозрении. Со всех сторон ее стискивала такая удушающая тишина, что даже яркий дневной свет за оконцем не прогонял ощущения мрака. Голова, совершенно чумная, была такой тяжелой, что девушка не смогла сдержать стон, отрываясь от подушек. Перед глазами отрывками дурного сна промелькнули события вчерашнего вечера…

— Марк… Марк! Ратибор!! Марк!!

Она звала его, стоя на крыльце и боясь выходить во двор. Но, когда все-таки вышла, не дождавшись ответа, все оказалось еще хуже, чем она ожидала.

Загрызенный волком пес так и лежал неподалеку от крыльца, устремив к светлому предвесеннему небу острую остывшую морду. По следам крови, тянущимся от трупа собаки, Бояна дошла до низкой покосившейся бани. Переместив взгляд чуть в сторону, туда, где когда-то были ступеньки убогого входа, она глухо вскрикнула и прижала руку ко рту, задохнувшись от резкого приступа тошноты.

— Не нужно… — говорила старуха странно ровным, даже каким-то умиротворенным голосом, так не вязавшимся с тем бульканьем, что Бояна слышала у нее до этого. — У меня… уже нет сил… время мое пришло… ты… не поможешь…

— Мне нужно его остановить! — девушка умоляюще глядела в глаза старухи, наполненные слезами. — Я хотела им отомстить… всем… всем предателям… всем этим… Нужно исправить все! Что же я натворила… что мы натворили… Но как?!!

— Там… найдешь отвар… через двенадцать часов… ты вновь станешь… человеком…

— Вряд ли… — девушка сокрушенно покачала красивой головой. — Вряд ли… Зачем быть человеком?! Все люди — звери. Все… предатели.

— Не все… — ласково улыбнулась шаманка, вспомнив вдруг что-то, от чего морщины на ее посеревшем лице исчезли, как круги на воде — Не все… но очень мало… людей… от нас самих зависит… какие мы… нужно только… победить зверя в себе…