"Солнечный удар" - читать интересную книгу автора (Линчевский Дмитрий Иванович)

 Глава 14

 В последние дни Елисей Федулович заметил, с какой симпатией Юля поглядывает на бобрик Полынцева. Так вот, какие ей прически по вкусу. Информирован — значит, вооружен. Сегодня в 8 утра курчавый посетитель уже сидел в парикмахерской, критикуя мастера за медленную работу, а ровно в 9, обновленный и помолодевший, бодро стучался в дамскую комнату (не в туалет — к Вике с Юлей).

 - Девушки, пора вставать! Уж солнце светит и воробышки поют.

 Никто не ответил.

 Постучав сильнее, дернул за ручку. Оказалось открыто. Как не заглянуть.

 Дамы безмятежно спали. Виктория лежала на кровати, свернувшись калачиком, укрывшись с головой простынкой — ничего любопытного. А вот Юля…

 Стройные, лощеные ножки ее почти полностью высовывались из–под одеяла, грудь трепетным шаром выглядывала из–под руки, а волосы эротичными завитками ниспадали с подушки. Чудо, феерия, картинка! Елисей Федулович, как клещ, вцепившись взглядом в розовую пяточку, сглотнув слюну, медленно пополз вверх: по упругой лодыжке, по округлой коленочке, по гладкому, шелковистому бедру выше, выше и… Ах, черт — одеяло! Самое интересное место закрыто. Или в щелку видно? Он слегка нагнулся, подходя ближе…

 - А! — вскрикнула красавица. — Маньяк!

 Полынцев резко вскочил с соседней кровати, будто снизу ему всадили хорошего пенделя.

 - Стоять! Руки за голову! Морду в стену!

 - Жащьте, — растерянно прошепелявил Могила.

 Юля, закрывшись одеялом, галопом проскакала в душевую, истошно крича уже из–за дверей.

 - У него волосы дыбом встали!

 Андрей строго взглянул на подозреваемого.

 - Запрещенные предметы на стол. Резких движений не совершать — бью как копытом, стреляю на звук.

 Елисей Федулович, ничего не понимая, медленно опустился на стул.

 - Ноховой платохек — это жапьещенный пьедмет?

 - Если сопливый, то да.

 - Хищтенький

 - Чистый можете оставить, — Андрей сел на край стола. — Ну, что, поговорим начистоту, уважаемый?

 Могила с готовностью кивнул.

 - Канехна.

 - Что, язык от возбужденья переклинило?

 Елисей Федулович затряс головой.

 - У меня во йту пеешыхает, когда в стъешшовую шитуацию попадаю.

 - Из вас, наверное, хороший партизан бы получился, на допросах молчали б, как килька в желудке.

 Могила заискивающе улыбнулся, неуверенно пожав плечами.

 - Не хнаю.

 - Но в нынешнем положении это может оказать вам плохую, — Полынцев кашлянул, придав голосу твердости, — я бы даже сказал, роковую услугу.

 - Похему?

 - Потому, как у нас есть все основания подозревать вас в убийстве эстонки, и если вы не представите по этому поводу разумных объяснений, то из отпуска можете вернуться лет через 5 - 8, не раньше.

 Елисей Федулович, неожиданно обретя дар членораздельной речи, совершенно искренне удивился.

 - Она же террористка?!

 Андрей учел смягчающие обстоятельства.

 - Поэтому и говорю — 5 — 8, а не 10 — 12.

 - Я думал, за это медали дают.

 - Вы решили, таким образом награду заработать?

 - Нет, просто предположил.

 - Для этого есть суд, есть закон! — процитировал Полынцев слова героя из какого–то ретро- фильма.

 Могила от такого заявления окончательно пришел в себя.

 - Какой закон? Не смешите меня — все продается, все покупается.

 Андрей мысленно с ним согласился, но вслух выдал очередную реплику из той же картины.

 - Не все. И сегодня уже меньше, чем вчера, а завтра будет меньше, чем сегодня.

 Он, разумеется, не считал себя образцовым милиционером, допускал иногда легкие нарушения, отступал, порой, от правил, но никогда не переходил грань дозволенного, и, как бы ни смешно это выглядело на сегодняшний день, погрязший во лжи, коррупции и кумовстве, старался быть законопослушным. Он прекрасно знал, что каждый негодяй может найти массу оправданий своим гнусным проступкам. Взяточник скажет, что прозябал в нищете. Маньяк, что над ним издевались в детстве. Убийца… тут и говорить нечего — приведет вагон разносортных доводов в свою защиту. И послушать каждого — да, имел полные основания пуститься во все тяжкие. Но для того и придуманы правила, имя которым — закон, что б люди подчинялись только им, а не собственным представлениям о морали. Иначе — хаос, животный мир, джунгли. Вот поэтому, без пафоса, без лишних слов о порядочности Андрей просто играл по правилам, установленным государством, как дисциплинированный спортсмен на соревнованиях. Того же требовал и от других.

 Елисей Федулович, поглаживая стриженную голову, продолжал отстаивать собственную точку зрения.

 - До той поры, когда миром будет править закон, мы с вами уже не доживем. По крайней мере, я — точно.

 - Оптимист, хмыкнул Полынцев.

 - Время такое, безнадежное. Заглянуть бы в будущее, посмотреть, что там за жизнь. Может, и тянуться к ней не стоит.

 - Об этом в следующий раз, а пока давайте вернемся в день сегодняшний. Рассказывайте все по порядку.

 Могила воровато осмотрелся по сторонам, будто опасаясь, что его могут услышать, вытер платочком губы, громко высморкался.

 - Что тут рассказывать. Постучался в двери. Тишина. Дернул за ручку. Оказалось незаперто. Зашел в комнату. Смотрю, лежит в постели, голая…

 Андрей по ходу дела уточнил.

 - Вроде бы в платье была?

 - Да? Может в коротеньком, под одеялом–то не видно. Смотрю, в общем, ножки открыты, грудь, извиняюсь, тоже. — Елисей Федулович тактично покашлял в кулачок и поправился, — наполовинку.

 - Из платья?

 - Из какого платья? Не видел я никакого платья.

 - Да как не видел? Все видели — он нет.

 - Я к ней под одеяло не заглядывал.

 - Да как не заглядывал?! — взорвался Полынцев.

 Могила уступил бурному натиску собеседника.

 - Ну, признаюсь, признаюсь, хотел. А вы бы не захотели, когда перед глазами такая феерия.

 - Хотеть — одно, руками трогать — совсем другое.

 - Я и не трогал.

 Андрей подскочил.

 - Да как не трогал?!

 - Да так, только собрался ближе подойти, а она в крик… ну, в общем, остальное вы сами видели.

 - Ничего я не видел, меня даже близко не подпустили.

 Елисей Федулович неподдельно удивился.

 - Вот как? А я думал, живете вместе.

 - Ну, конечно. Откуда такие фантазии?

 - Как откуда? Своими глазами, можно сказать, в кровати наблюдал.

 - Кого?

 - Вас.

 Полынцев поразился, услышав подобное заявление. Если кого и можно было заподозрить в близких отношениях с эстонкой, так это грузина. И при чем здесь кровать, о ней даже речь никогда не заходила. Хотя, нет — определенный намек, все же, был.

 - Только раз и посидели рядом за столом, — словно оправдываясь, сказал он, — когда Аркадия Эдуардовича поминали.

 Могила согласно кивнул.

 - Все правильно. Один раз посидели, а потом уже незачем, лежать надо. Ваше дело молодое, шустрое.

 Полынцев забарабанил пальцами по столу.

 - Легко у вас, как–то, получается. Таких дел наворотили, а все о том же. Действительно, что ли, маньяк?

 - Да что вы. Это она спросонья крикнула, не узнала просто.

 Пальцы Андрея замерли, не опустившись.

 - Она тоже так крикнула?

 - Ну да, а вы не слышали?

 - Нет, конечно?

 - Завидую.

 - Чему?

 - У вас сон, наверное, крепкий.

 - Не жалуюсь, только при чем здесь мой сон? Вы лучше скажите — нож в ее руках вас не смутил?

 Елисей Федулович выпучил глаза, как перепуганный индюк.

 - У нее был нож?! Вы не шутите?! Вот это номер!

 - А вы не заметили?

 - Нет. Под одеялом, наверное, прятала. Пронесло, слава Богу, — он трижды перекрестился и промокнул сопливым платочком заблестевший лоб.

 Трудно сказать, сколько бы еще продолжался разговор слепого с глухим, если бы из душа не вышла Юля.

 - Ну что, хорошо разогрелся? — спросила она Полынцева, кивнув в сторону Могилы.

 Андрей удовлетворенно потер ладони.

 - Вскипел, практически. Сейчас явку с повинной будет писать. Приготовь ручку с бумажкой.

 - Заявку с чем? — поинтересовался Елисей Федулович.

 - Ни с чем, а куда, — сухо бросила красавица, открывая тумбочку.

 - А куда? — как попугай, повторил Могила.

 - В тюрьму.

 - А за что?

 - За убийство.

 - Кого?

 Юля с Андреем одновременно оглянулись и дуэтом выпалили.

 - За Яну!

 - Смеетесь, что ли? — нервно хохотнул Елисей Федулович. — Я таракана с одного удара убить не могу, а тут целую террористку.

 Красавица бросила гневный взгляд на Полынцева.

 - Ну–ка, выдь отсюда, пинкертон ушастый.

 Андрей не понял, ушастый, в смысле, осел? Но уточнять не стал, покладисто вышел… в киоск за пивом.

 Юля сев за стол, впилась взглядом в переносицу Могилы.

 - Отвечать коротко и по существу.

 - Ес мэм!

 - Зачем вернулись той ночью к Янке?

 - Хотел попросить недопитую бутылочку, не хватило мне, чтобы уснуть спокойно.

 - Взяли?

 - Нет, меня Вика у номера встретила, назад отправила.

 - А вы?

 - Ушел, спать лег.

 Полынцев сидел в беседке, потягивая из баночки прохладное пиво. Мозги потихоньку настраивались на нужный лад, мутный прицел восстанавливал резкость. Итак, полчаса проболтал с подозреваемым, не поймешь о чем, неизвестно зачем. Показал себя ослом перед девушкой. Что еще? Да, ушел из номера, оставив ее один на один с вероятным убийцей. Но при этом беспокойства не испытывал. Кстати, почему?

 Когда–то его друзья собровцы рассказывали о том, как принимают бойцов в спецназ. Так вот, их начинают прокачивать прямо с порога. Причем, не напрямую, опосредованно.

 Заходит, допустим, молоденький кандидат в кабинет начальника, а тот, беседуя по телефону, как бы между прочим, включает свет. Лампочка запланировано не загорается. Офицер жестами просит новенького ее поменять. И вот здесь начинается чистый тест. Как человек реагирует на просьбу: вяло, энергично, с неудовольствием? Сразу ли ее понимает или требуется пауза (проверяется реакция, готовность быстро выполнять команды). Задает ли уточняющие вопросы, если да, то сколько и какого характера (не тупой ли?). Может ли действовать самостоятельно (новая лампочка лежит на подоконнике). Здесь же выявляется наблюдательность. Рядом со стульями валяется кипа старых газет, чтоб подстелить под ноги (тест на сообразительность). И так оценивается каждое действие. Несколько десятков личных качеств на этом занятии проверяются. Самое интересное, что все они потом подтверждаются на практике. Вот так работают спецы. Но он–то всего лишь участковый, хотя и лекции по преступной психологии внимательно слушал. Попробовать, что ли, раскрутить беседу на винтики?

 Итак, будем исходить из того, что Елисей Федулович — обычный гражданин, а не легендированный агент и не профессиональный преступник — к ним иной подход. И что же здесь можно увидеть? Ну, прежде всего, то, что он, услышав обвинения в свой адрес, не стал нервничать. Значит, не задело — был спокоен за себя. Начал рассуждать о медалях. Считал, что за это убийство могут поощрить. Похоже, ему даже импонировали такие подозрения. Пока все идет с плюсом. Дальше. На просьбу рассказать, как было дело, поведал утреннюю историю. То есть, она была для него значимой. Если предположить, что он перед этим совершил убийство, то о такой мелочевке не подумал бы. Равно, как матерый бандит не считает за правонарушение мелкое хулиганство. Мог прикинуться? Вряд ли. Нужно иметь хорошие нервы и отменное нахальство, чтоб валять дурака перед сотрудником милиции. Кроме того, беседу вел в свободной манере, даже намеки какие–то интимные отпускал (от чего настоящий преступник несомненно воздержался бы). Это тоже с плюсом. И потом, стал бы истинный убийца входить в номер в такой щекотливой ситуации? Разве, что специально навлечь на себя подозрения. Нет, все–таки, Могила не насильник — обычный воздыхатель. Вот поэтому и не было сейчас беспокойства за Юлю. Не факт, конечно, что все суждения верны, ошибка допустима. Но интуиция подсказывает, что минимально. Хотя в номер, все же, стоило вернуться.

 Но идти, никуда не пришлось. Юля уже мчалась к беседке во весь опор.

 - Так! Опять пьешь? — набросилась она сходу. — А если б меня там убили?

 - Я б застрелился с горя.

 - Правда? Ты бы мог из–за меня?

 - Легко.

 - Ну, тогда, ладно, прощаю. В общем, слушай, что мне удалось из него вытащить, — оправив белую юбочку, она присела на скамейку.

 - А хочешь, я тебе сам все расскажу? — предложил Андрей.

 - Попробуй.

 - Не был, не слышал, не знаю.

 - Правильно. Как догадался?

 - Я же с ним разговаривал.

 - Только, мне кажется, совсем о другом, — ехидно заметила красавица.

 Полынцев с видом Шерлока Холмса, объясняющего наивному Ватсону элементарные вещи, принялся выкручиваться из щекотливого положения.

 - Видите ли, девушка. Вы действуете примитивным способом и потому тараните прямо в лоб. А мы, профессионалы, используем в работе специальные методы. Для того чтобы вытащить из клиента нужную информацию, необязательно пытать его конкретными вопросами, можно сделать это в обход, так сказать, опосредованно.

 - Да? А почему же ты мне сказал, что он явку с повинной собрался писать? Зачем бумагу с ручкой попросил?

 - В шутку, чтоб тебя немного приободрить, ты же такую гениальную операцию с утра провернула.

 - Врешь ты все. А я, между прочим, серьезно перепугалась, когда он нагнулся.

 - Не страшно, когда сам нагибается, страшно, когда тебя.

 - Дурак! — вспыхнула красавица. — Откуда я знаю, что он хотел сделать.

 - Одеяло откинуть и тебя растерзать.

 - Нет, он не насильник — я бы по глазам увидела.

 - Ты такой тонкий психолог?

 - Не очень, но по–женски почувствовала бы. Вот грузин, тот — да. А этот — нет. У него взгляд приличный.

 - Интересное наблюдение. А раньше ты не могла этого заметить?

 - Значит, не могла, — отмахнулась Юля. — Что теперь делать–то будем? Кого искать?

 - Выходит, некого больше. Можно, конечно, для разнообразия тебя с Викой сюда примерить, но половая принадлежность мешает, не прокатит.

 Красавица немного подумав, вдруг вскинула кверху наманикюренный пальчик.

 - А помнишь, соседа снизу, который нас тогда на балконе подслушивал? Ну, лысый такой, страшный. Может он?

 - Угу, — кисло ухмыльнулся Андрей. — А помнишь Аделаиду, пасечника, уборщицу? Может они?

 - Значит, все–таки, чужие?

 - Уверен.

 - Получается, кончили дело?

 - Получается, так.

 - Сейчас опять прощаться начнешь?

 - Как держать будешь.

 Юля возмущенно выпятила нижнюю губу.

 - Интересно, почему это я тебя должна держать? Не хочешь, не надо. Плакать никто не станет.

 Полынцев, грустно вздохнув, поднялся со скамейки.

 - Ну, вот и определились. Когда не держат, надо уходить — это первое правило гусарского этикета.

 - Нет уж, дудки! — вскочила на ноги красавица. — На этот раз уйду я! Притомил ты уже своими дурацкими правилами! С меня лично хватит. Прощай.

 Андрей проводил ее невеселым взглядом. Опять разошлись во мнениях, на этот раз, кажется, окончательно…

 На лавочке просидел еще час, все ждал, не передумает ли? Но нет, видно, действительно, решила поставить точку над i. Сам виноват — какие могут быть вопросы. Отвлечься надо, сходить куда–нибудь, расслабиться. В ресторан? Нет — пить больше не хотелось. В кино? Можно. В цирк? Тоже неплохо. А еще лучше — туда и сюда сразу. Вот именно…

 От души истерзав себя сопливой мелодрамой, тупым боевиком, вечерним представлением в цирке, а также бесплатным концертом на центральной площади, с чувством полной эстетической удовлетворенности за полночь он вернулся в санаторий. Теперь, пару страничек на ночь, под заливистый храп соседа Попова, и невеселые думы окончательно обмякнут, а если повезет, и совсем развеются. Книга, как всегда, лежала на тумбочке.

 'Мы зацепились за окраину Грозного, как скрепка за лист ватмана. Держась непрочно и неуверенно, наши подразделения (даже не наступая) теряли за сутки до 10–ти человек под снайперскими пулями. Закопченные дома, торчавшие вдоль улиц зубьями горелой расчески, были нашпигованы боевиками под самую крышу. Город напоминал Берлин 1945 года. Штурмовые отряды пробиваясь к центру, освобождали одно здание за другим. Но мало захватить, надо еще удержать. Ночью войска оттягивались назад, с тем, чтобы пополнить боезапас и отдохнуть. На передовых рубежах, словно живые заклепки, оставались только опорные пункты. Нашей группой заткнули высотку перед дворцом Совмина.

 Выглянув из окна 7 этажа, я поймал себя на мысли, что смотрю кадры кинохроники времен Великой Отечественной. Руины и пожарища, обугленные танки, с оторванными и разбросанными по площади башнями, глубокие воронки, изрешеченные в дуршлаг стены зданий, пробитые солдатские каски, окровавленные бушлаты, пустые цинки из–под боеприпасов. Все это было не на экране, все это дымилось и смердело прямо на глазах.

 - Куда высунулся, сынок? — услышал я за спиной голос полковника Зайцева, высокого, с борцовской фигурой, командира сибирского СОБРа. — На тот свет решил заглянуть?

 - Обстановку сверху рассматриваю. Где тут наши, где чужие?

 - Наши на базу отошли, к утру вернутся, если мы с тобой здесь удержимся.

 - А если нет?

 - По новой начнут штурмовать, со старых позиций. Ты лучше бойницу оборудуй, пока совсем не стемнело, а то ночью, боюсь, не до того будет.

 - Думаете, полезут?

 - Обязательно. От дневного боя остынут и дадут нам жару.

 И дали.

 От первой мины высотка чуть вздрогнула, но быстро успокоилась. Вторая заставила ее потрястись основательней, осыпав штукатурку, обвалив рамы и подоконники. После третьей, следом четвертой и пятой, здание заиграло, как мачта в шторм. В окна полетели ракеты гранатометов. Потолки начали крошиться, стены выгибаться, пол раскачиваться палубой. В панике, мы бросились на первый этаж.

 - Назад, на позиции! — заорал с лестницы Зайцев. — Сейчас духи полезут!

 И полезли.

 С тылу, из–за домов, мелкими группками, короткими перебежками, под прикрытием дымовых шашек и гранатометов, чехи кинулись на нас, как саранча на рожь. Мы встретили их дружными залпами, но быстро заткнулись, потому что по окнам косым градом забарабанили снайперские пули. До сих пор я считал, что самое страшное на войне — это атака. Но теперь изменил свою позицию, причем, во всех смыслах этого слова. Получив первую пулю в рукав, а вторую в ворот бушлата, я понял, что больше двух очередей из одной бойницы выпускать нельзя — моментально, суки, пристреливаются. Пришлось прыгать от одного окна к другому. Цель, прицел, очередь. Цель, прицел, очередь, очередь. И бегом в следующую комнату. Цель, прицел, очередь. И назад. Однажды зазевался и, уже на выходе, услышал за спиной взрыв гранаты от подствольника. Но помиловала судьба, собрала все осколки в броник, спасибо ей.

 Первую атаку отбили с минимальными потерями, несколько раненных и пара контуженных. Санитар (хотя, какой он санитар, такой же вояка, как и мы, просто сумку с медикаментами парню дали перед выходом и сказали: 'будешь санитаром') оказывал пострадавшим посильную помощь.

 - Как с патронами, мужики? — поднявшись на наш этаж, спросил Зайцев.

 - Пока есть.

 - Экономьте, ночью никто не подвезет.

 Только до ночи еще надо было дожить.

 Высотка снова пустилась в пляс. Духи подключили к миномету пушку. Снаряды дырявили стены, как газету, сметая с окон наши укрепления. Обвалился угол дома. Начались потери. С последним залпом чехи пустили дымы и опять пошли на штурм. Мы отстреливались, уже не целясь, орудуя автоматами, как брандспойтами, заливая подходы к зданию свинцом. Раненые (честь им и хвала) распечатывали для нас цинки и снаряжали магазины. Сами мы успевали только менять пустые рожки. Автоматы, раскалившись, начали плеваться и разбрасывать пули, как брызги. Чтоб попасть в одного духа, нужно было сливать почти весь магазин. В какое–то время показалось, что чехи прорвались на первый этаж, нижняя группа на мгновение стихла. Но только мы собрались мчаться к ним на помощь, как стрельба занялась вновь. Оказывается, парни вскрывали новые ящики с патронами. Боеприпасы были на исходе. Обломав зубы в очередной раз, духи отступили.

 - Разбиться по секторам, вести наблюдение! — крикнул с лестницы Зайцев. — Сейчас будем наших прикрывать — патроны везут.

 Молодец командир, не терял времени даром, связался с базой, попросил о помощи. Я перешел на другую сторону высотки, осмотрел свое направление: несколько обглоданных пулями зданий и маленький скверик, метрах в трехстах от нас. В окнах домов зияла чернота, на улице гулял ветер. Вроде бы, везде было тихо. Только женщина в темном пальтишке и светлых гетрах украдкой пробиралась к подъезду. Я еще удивился, какой отважный народ эти местные — вокруг война, а они о своих квартирах пекутся. Знал бы тогда цену такой наивности.

 Две бээмпэшки, с красными флажками на башнях, остановились на противоположном конце площади. Высовываться из–за домов побоялись. С этой стороны территория считалась нашей, но с флангов все же подбирались духи, поэтому подгонять технику к высотке было нельзя, сожгли б на раз.

 Трое солдат, взяв ящики с патронами, друг за дружкой побежали к нам. Когда они достигли средины площади, правый фланг, как прорвало. Затрещали автоматы, забухтели пулеметы, заухали подствольники. Мы ответили тем же. Позиции уже не меняли, специально высовывались из окон, вызывая огонь на себя, чтоб прикрыть мальчишек. Обрабатывали каждый чердак, каждое окно, каждый подъезд. Под таким ливнем чехи не могли, как следует, прицелиться, и лупили в белый свет, как в копейку. Но это не помогло.

 Последний из бегущих солдат, будто поскользнувшись, выронил из рук ящик с патронами и повалился на землю. Первые успели проскочить.

 - Сука, снайпер! — крикнул кто–то из собровцев.

 - Почему, снайпер? — удивился я.

 - Потому, что в ноги стрелял. Живой пацан, видишь?

 - Он где–то на левом фланге сидит! — заорал другой сибиряк. — Эти уроды справа, нас специально отвлекали.

 Я выглянул вниз. Мальчишка, оставляя на земле кровавые следы, на одних руках полз к высотке и (у меня дрогнул кадык) тянул за собой ящик с боеприпасами.

 Двое бойцов, с нижнего этажа, бросились вытаскивать парня. Как только они выскочили на середину площади, повторилось то же самое — справа разразился массированный огонь, слева, под его прикрытием — одиночные выстрелы. Бойцы друг за другом попадали рядом с раненым.

 - На живца вытягивает, падла! — влетел на этаж Зайцев. — Не засекли, откуда бьет?

 - Говорят, слева, — сказал я, перезаряжаясь.

 - Никаких движений там не заметил?

 - Нет, все было тихо, даже баба в подъезд заходила, — привел я доказательство того, что там никого нет. Разве пойдет женщина в дом, где засели боевики?

 - В какой подъезд?

 - В первый.

 - Под прицел его! — взревел полковник. — Когда следующая группа на площадь выйдет — огонь по всем окнам, что б носу не смогла высунуть!

 - Не смогла? — переспросил я.

 - Снайперша это. О 'Белых колготках' слышал?

 - Нет.

 - Биатлонистки эстонские. Наемницами здесь воюют. Злющие, суки, и хитрые, как крысы!

 - На этой тоже белые гетры были. Я еще подумал, что странно как–то, в таких условиях, в светлом.

 - Понты у них такие. Валить ее надо было, понял?!

 Я–то понял, только вот ребятам, что лежали внизу, от этого уже ни горячо, ни холодно. Подставил я ребят. Эта тварь знала, что делала. Нет лучшей мишени, чем, спасающие раненых, бойцы. Поэтому и стреляли эстонки в ноги, ловили на живца'.

 Полынцев отложил книгу. И здесь про эстонских биатлонисток. Вот змеи, не живется им спокойно в своем болоте. Правильно сказал Могила, за убийство таких тварей медали давать надо. Неизвестно, сколько на этой Яне загубленных солдатских жизней. Тоже, наверное, в белых колготках по Грозному рассекала. Стоп, стоп, стоп. Белые колготки, медаль, Елисей — какая связь?

 Андрей встал с кровати, взяв сигареты, вышел на балкон.

 Итак, Могила не насильник — это, с большой долей вероятности, выяснилось в ходе его допроса. К тому же, Юля интуитивно почувствовала в нем приличного человека. В таких вопросах женщинам можно верить. Значит, преступник — чужак. Только почему все решили, что Яну пытались именно изнасиловать? Вспомнился последний разговор с Погремушкиным. Он тогда что–то такое пытался сказать по поводу этой версии, но не успел. Может, и не было никакой попытки? На месте происшествия валялись колготки. А если… Нет, видно, придется завтра еще раз наведаться в пансионат.