"Невеста-изменница" - читать интересную книгу автора (Мартин Кэт)

Глава 1

Англия

Сентябрь 1855 года

Она вышла из магазина одежды и прошла в нескольких ярдах от него, в траурном платье, шурша хрустящей юбкой из тафты.

Рис Дьюар замер на месте, забыв о трости с серебряным набалдашником в руке и боли в ноге. В нем проснулась ярость, густая и тяжелая, горячая и клокочущая.

Он знал, что рано или поздно увидит ее. Он внушал себе, что для него это теперь не важно, что эта встреча ничто не всколыхнет в его душе. Она никто для него, вот уже почти восемь лет — никто.

Но стоило ей ступить на деревянный тротуар, а осеннему лучу солнца блеснуть в ее иссиня-черных, до плеч, волосах, как в нем вскипел гнев, скорее бешенство, равного которому он не испытывал много лет.

Он видел, как она направилась к своему экипажу, запряженному четверкой черных лоснящихся лошадей, со сверкающим золотом гербом Олдриджа из перекрещенных шпаг на дверце. На мгновение она остановилась, и один из лакеев бросился открывать перед ней дверцу. Только тут Рис отметил, что она не одна. Рядом с ней семенил маленький темноволосый мальчик, почти затерявшийся среди пышных складок ее юбки. Она помогла ему взобраться по железным ступенькам, и ребенок исчез внутри элегантной кареты.

Женщина, вместо того чтобы сразу последовать за ребенком, обернулась и взглянула на Риса через плечо. Ее серые глаза нашли его с безошибочной точностью, словно она почувствовала его холодный взгляд, вонзившийся ей в затылок. Узнав его, она ахнула, хотя наверняка должна была знать, что в такой крошечной деревушке, как Суонсдаун, их пути рано или поздно пересекутся.

Несомненно, до нее дошли слухи, что он вернулся в Брайервуд, имение, доставшееся ему по наследству от деда по материнской линии.

Имение, в котором он надеялся жить вместе с ней.

Их взгляды встретились. Ее — был полон тревоги и чувств, в которых он не мог разобраться. Его — горечи и гнева, которые он не считал нужным скрывать. Он презирал ее за то, что она сделала, ненавидел всем своим существом.

И это его потрясло.

Ведь он считал эти чувства давно угасшими.

Он служил майором в британской кавалерии и большую часть из последних восьми лет провел вдали от Англии. Он воевал в чужих странах, командовал солдатами, посылая их порой на верную смерть. Он и сам был ранен и едва не умер. Теперь же вернулся домой. Ранение в ногу сделало его непригодным для дальнейшей службы. Ранение и клятва, данная умирающему отцу: в один прекрасный день он вернется в Брайервуд и сделает имение своим домом, как и собирался когда-то.

Хотя Рис предпочел бы остаться в армии. Деревенская жизнь была не для него. Правда, он и не знал толком, что ему нужно на самом деле, и ненавидел это чувство неопределенности почти так же сильно, как ненавидел Элизабет.

Отвернувшись от него, она качнулась, как будто на миг потеряла под ногами опору, и, поднявшись в карету, устроилась на сиденье. Она не изменилась. С черными как смоль волосами, тонкими бледными чертами лица и миниатюрной, но чувственной фигурой, Элизабет Клеменс Холлоуэй, графиня Олдридж, была прекрасна в двадцать шесть лет так же, как в восемнадцать, когда призналась ему в любви и согласилась стать его женой…

Он проводил взглядом коляску, тронувшуюся в сторону Олдридж-Парка, роскошного имения, принадлежавшего ее покойному мужу, Эдмунду Холлоуэю, графу Олдриджу. Олдридж умер в прошлом году в возрасте тридцати трех лет, сделав жену вдовой и оставив ее вдвоем с сыном.

Рис сплюнул на землю. При мысли об Олдридже в постели Элизабет его затошнило.

Эдмунд, старше его на пять лет, был уже графом, когда, соперничая с Рисом, добивался благосклонности Элизабет. Ей льстило внимание красивого, утонченного аристократа, но любила она Риса.

Вернее, говорила, что любит.

За поворотом дороги карета исчезла из виду, и лихорадочно бьющееся сердце Риса застучало спокойнее. Его удивило, что она все еще вызывает в нем столь сильное чувство враждебности. Рис давно научился владеть собой, и самообладание редко покидало его. Он не мог допустить, чтобы все повторилось.

Тяжело опираясь на трость, он побрел к своей коляске и сел в нее. Боль в ноге снова дала о себе знать, пробившись сквозь мгновенно овладевшую им ярость. Вдове Олдриджа и ее сыну нет места в его жизни. Элизабет для него умерла. Умерла почти восемь лет назад.

Как умер и ее муж, ради которого она предала Риса, нарушив обещание стать его женой.

И он никогда ее не простит.

Элизабет откинулась на спинку красного бархатного сиденья своей кареты. Ее сердце громко стучало и казалось, вот-вот выпрыгнет из груди. Господи милостивый, Рис!..

Она знала, что увидит его, и молила Бога, чтобы это произошло как можно позже. Когда она свыкнется с мыслью, что он живет в том доме, где они собирались жить вместе.

Господи милостивый, Рис! Одно время она думала, что больше никогда не увидит его. Ходили слухи, что Рис, майор кавалерии, пропал без вести во время военных действий в Крыму. Шептались, что он погиб. Но он вернулся, и эта новость быстро облетела округу.

Он вернулся в Брайервуд, выйдя в отставку после ранения. И вот теперь он всего в нескольких милях от Олдридж-Парка. Казалось, она давно могла бы себя к этому подготовить, и все же, когда увидела его сегодня… когда увидела сверкавшую в его голубых глазах ненависть, у нее защемило в груди от чувства вины и сожаления.

Она знала, он ненавидит ее всем сердцем. А если бы не знала, то догадалась бы сегодня по его ледяному взгляду. Его бронзовое от загара лицо источало ненависть. Даже на расстоянии она физически ощутила его недобрые мысли. Она не видела его с тех пор, как почти девять лет назад он приехал домой в отпуск и узнал, что она вышла замуж за другого.

Не видела с того самого дня, как он обозвал ее шлюхой и поклялся, что в один прекрасный день она заплатит за ложь и обман.

И она заплатила. Боже милостивый, каждый день, прожитый с Эдмундом Холлоуэем, стал ее расплатой. Она вышла замуж за человека, которого выбрала не сама — то была воля отца. Но любить Риса она никогда не переставала.

У Элизабет сжалось сердце. В памяти возникло выразительное, мужественное, невероятно привлекательное лицо. В общем, он и теперь выглядел точно так же, как в двадцать лет, — высокий, черноволосый, с мускулистым, худощавым телом и твердыми, словно высеченными из камня, чертами лица.

И все же он стал совершенно другим. Исчезли робость и некоторая нерешительность, которые чувствовались в нем, когда он ухаживал за ней. Теперь он стал мужчиной и носил свою мужественность, как удобную рубашку, что было видно по его твердому взгляду, когда он слишком откровенно рассматривал ее. В его чертах появилась жесткость, отсутствовавшая в юные годы, уверенность и властность, но это делало его еще привлекательнее.

— Мама… — донесся до нее голосок Джереда.

— Да, милый?

В голове зарождалась боль, и Элизабет потерла виски.

— Кто это был? — спросил мальчик едва слышно, почувствовав, что она расстроена.

Элизабет заставила себя улыбнуться и похлопала по сиденью рядом с собой. Джеред, сидевший напротив, пересел к ней, и она обвила рукой его маленькие плечики.

— Майор Дьюар — мой старый друг, милый. — Абсолютная ложь. Он ненавидит ее, но она ни в чем его не винит. — Майор только что вышел в отставку и вернулся домой.

Джеред лишь взглянул на нее. Он больше ни о чем не спрашивал, а только смотрел на нее глубоко посаженными карими глазами. Печальными, как ей показалось, и слишком искушенными для ребенка — глазами, полными одиночества.

Выдавив из себя улыбку, она принялась показывать ему достопримечательности вдоль дороги, пролегавшей среди холмистых полей. Стояла середина сентября. Листья уже приобрели желтый и багряный цвет. Рядом с дорогой два маленьких мальчика играли в мяч, бросая его друг другу, и Элизабет указала на них Джереду:

— Посмотри, как интересно. Ты ведь любишь играть в мяч? Может, один из сыновей миссис Клозен поиграет с тобой сегодня? — Миссис Клозен была экономкой. Добрая женщина воспитывала осиротевших сыновей своей дочери, мальчиков восьми и девяти лет. Они любили Джереда, но из-за его стеснительности редко с ним общались. — Почему бы тебе не попросить их поиграть с тобой, когда приедем домой?

Джеред молчал, не сводя взгляда с мальчиков. У Элизабет перехватило горло. Джеред, скрывая свою незащищенность, никогда не выходил из раковины, которую он сам создал и которая ограждала его от мира. Еще одна причина, почему им следовало уехать.

Не уехать, молча поправила себя Элизабет, а сбежать.

С тех пор как брат ее мужа Мейсон и его жена Френсис Холлоуэй поселились в Олдридж-Парке, она чувствовала себя узницей в собственном доме.

Головная боль нарастала, распирая череп, как это часто случалось в последнее время. Она боялась Мейсона. Слишком близко он к ней всегда подходил, слишком часто прикасался. Ей следовало уехать, но она была уверена — он поедет следом. Элизабет не знала, как далеко он готов зайти, чтобы держать ее и Джереда — теперь графа Олдриджа — под контролем. Но в одном была уверена: он ни перед чем не остановится.

Она боялась, и не столько за себя, сколько за сына.

Перед ее мысленным взором появился Рис Дьюар, сильный, умный ветеран войны, человек, способный защитить семью, чего бы это ни стоило.

Но Рис не был ее мужем и никогда им не станет.

И винить в этом она могла лишь себя одну.

Рис вернулся в Брайервуд сердитый и мрачный. Он старался не думать об Элизабет, но не мог прогнать навязчивые мысли. Что было в ней такого особенного? Как сумела она сохранить власть над ним после стольких лет? Почему никакая другая женщина не смогла захватить его сердце так крепко, как она?

В кабинет вошел его слуга Тимоти Дэниелс, мускулистый молодой капрал, много лет прослуживший с ним в армии, пока не был ранен и отправлен домой.

— Вы вернулись, — констатировал Дэниелс. — Что-нибудь угодно, сэр?

Безработный и голодный, Тим появился однажды на пороге его дома и спустя несколько недель уже рьяно заботился о благополучии Риса. Из-за проклятой ноги, мешавшей нормальной жизни, Рис был рад появлению человека, на помощь которого мог полностью положиться.

— Ничего не нужно, Тим.

— Дайте мне знать, если я вам понадоблюсь.

Рис нахмурился:

— Думаю, несколько часов я как-нибудь проживу, изучая проклятые бухгалтерские книги.

Рис ненавидел бумажную работу, предпочитая находиться на свежем воздухе. Будучи человеком военным, Тимоти хорошо это понимал.

— Да, сэр. Как я уже сказал…

— Это все, капрал! — гаркнул Рис твердым командирским голосом, начиная уставать от излишней опеки молодого человека.

— Слушаюсь, сэр.

Дверь тихо закрылась, и Рис остался один в обшитой деревянными панелями комнате. Кабинет был его святилищем, уютным пристанищем с рядами книг, теплым и гостеприимным, где в очаге горел огонь и где он мог укрыться от воспоминаний, которые навевали другие части дома.

Элизабет не раз бывала в Брайервуде, когда Рис за ней ухаживал. Она говорила, что ей нравится, как плющ увивает белые оштукатуренные стены дома и свисает с крыльца, куда выходила парадная дверь. Она любила крутую шиферную крышу с причудливыми горшками дымоходов, придававшими зданию сказочный вид.

Она планировала перекрасить гостиную в бледно-розовый цвет и повесить кружевные занавески, а стену за диваном поклеить цветастыми шелковыми обоями. Ей нравилась хозяйская спальня, залитая солнцем, нравилось, что ее окна выходят в сад. И она не могла дождаться, когда ляжет с ним в огромную кровать с четырьмя столбиками — подарок, приобретенный его дедом для своей будущей жены.

Эта мысль вызвала другую, которую Рису совсем не хотелось оживлять в памяти. Но к паху уже прилила кровь.

Проклятие! Стоило ему ее увидеть, как она вновь пробудила в нем желание. Это после стольких-то лет! Он заставил себя вспомнить, как она сказала, что любит его и будет рада стать его женой и жить с ним в Брайервуде.

Ложь. Все было ложью.

Спустя всего несколько недель, когда он уехал по делам службы в Лондон, она нарушила свое обещание и вышла замуж за графа, человека несказанного богатства, бросив его, среднего сына герцога, который мог обеспечить ей комфортную жизнь и достойный доход, но сказочно богатым никогда бы не стал.

Рис сжал челюсти. С момента возвращения мысли об Элизабет не покидали его, пробуждая давно похороненные воспоминания. Через два дня, узнав о ее замужестве, он навсегда покинул Уилтширское графство, вернулся в Лондон и попросился на службу в кавалерию, зная, что его отправят куда-нибудь подальше от английских берегов.

Если бы не ранение, если бы не обещание, данное отцу, он бы до сих пор не возвратился.

Его сжатая в кулак рука опустилась на стол. Сделав глубокий вдох, Рис вынудил себя вернуться к реальности. Перед ними лежали раскрытые бухгалтерские книги. Он заставил себя сосредоточиться и принялся просматривать страницы. Чтобы выполнить свои обязательства и сделать лежащие под паром поля Брайервуда снова плодородными, ему придется победить столь болезненное прошлое и сконцентрироваться на будущем.

Об этом Рис и собирался позаботиться.

Элизабет с сыном вошли в величественный холл огромного особняка Олдридж-Парка, построенного в георгианском стиле, загородного имения ее покойного мужа.

Имение, как и все остальное имущество, наследуемое вместе с графским титулом, равно как и несметное богатство Эдмунда, принадлежало теперь Джереду, получившему недавно титул седьмого графа Олдриджа.

Услыхав звук шагов по черно-белому мраморному полу, Элизабет подняла голову и увидела, как в холл вплывает жена ее деверя Френсис Холлоуэй, также одетая в черное. Губы Френсис вытянулись в тонкую недовольную линию.

— Я ожидала, что вы вернетесь раньше. Где вы пропадали?

Это была худощавая женщина с длинным тонким носом и высокими скулами. Ее величайшим достоянием была непревзойденная сила воли. Как бы трудно ни было, Френсис умудрялась все поставить на службу собственным целям. Возможно, по этой причине Мейсон на ней и женился.

— Я говорила тебе, что мы с Джередом едем в деревню. — Элизабет давно отказалась от попыток проявлять вежливость по отношению к Френсис. Женщина не любила ее, возненавидев с того самого момента, как Элизабет родила Эдмунду сына, лишив Мейсона возможности унаследовать титул. — Мне нужно было кое-что купить, на это ушло больше времени, чем я рассчитывала.

К тому же в последнее время она не слишком хорошо себя чувствовала. На воздухе ей было куда лучше.

Но это, как и длительность прогулки, Френсис не касалось.

— Джереда искал его наставник. Мы же не хотим, чтобы он отстал в учебе.

Рука Элизабет по-матерински обвили худенькие плечики сына.

— Он пойдет немного поиграет. А потом займется уроками.

Джеред взглянул на мать большими темными глазами:

— Я лучше сейчас позанимаюсь, мама. Маркус и Бенни, может, вообще не захотят со мной играть.

— Но…

Френсис тут же налетела на него, как большая черная ворона, и, схватив за руку, потащила к лестнице. Элизабет хотела сказать ей, что маленьким мальчикам нужно не только учиться, но от боли ее голова гудела и мысли разбегались. Пока ее сын, сопровождаемый Френсис, поднимался по широкой лестнице, Элизабет провожала их взглядом. Они поднялись еще на один пролет и скрылись в классной комнате.

— Итак, ты дома, — долетел до нее вкрадчивый голос Мейсона Холлоуэя, и Элизабет обернулась. — Надеюсь, покупки доставили тебе удовольствие.

На год моложе Эдмунда, Мейсон был высоким мужчиной крепкого телосложения, несколько тяжеловатый в груди и плечах, с волосами каштанового цвета и пышными усами. Не без привлекательности. Но в нем чувствовалась некоторая грубоватость. А притворная искренность в голосе внушала Элизабет чувство недоверия. От его взгляда, застывшего на ее груди, у нее по спине пробежал холодок, и она непроизвольно попятилась.

— В целом прогулка была вполне приятной, — ответила Элизабет, заставив себя улыбнуться. — Только что открылся милый магазинчик женской одежды. У миссис О'Нил хороший выбор довольно красивых тканей.

— Могла бы сказать, что хочешь прогуляться. Я бы составил тебе компанию.

Но вот в этом-то Элизабет нуждалась меньше всего на свете. Слишком долго терпела она общество Эдмунда, а его брат вызывал у нее еще большее отвращение. Мейсон Холлоуэй промотал все свое наследство до последнего пенни и был бы теперь нищим, если бы Эдмунд о нем не позаботился.

Ее муж проявил снисходительность, когда в завещании пожизненно закрепил за Мейсоном и Френсис их комнаты в восточном крыле особняка и выдал разрешение пользоваться городским домом в Лондоне. Нравилось то Элизабет или нет, но Мейсон и Френсис находились с ней, и у нее не было никакой возможности от них избавиться.

— Благодарю за предложение, — сказала она Мейсону, — но мне компанию составил Джеред.

— Джеред — всего лишь ребенок, — фыркнул Мейсон. — Женщина твоего положения не должна разъезжать одна.

Элизабет вскинула подбородок, но от этого движения у нее закружилась голова, и она протянула руку к лестничной балюстраде, надеясь, что Мейсон ничего не заметит.

— Яразъезжала не одна. Со мной был кучер и двое лакеев.

— Возможно, это и так, но в следующий раз я поеду с тобой.

Только если ей не удастся этого избежать. Мейсону было очень трудно противоречить. А последнее время ей не хватало воли, чтобы с ним бороться. Несколько недель назад ее здоровье резко ухудшилось. Она стала страдать головными болями, тошнотой и приступами головокружения.

По этой причине она и не переселилась в Холидей-Хаус, особняк в предместье Лондона, оставленный ей отцом в наследство вместе с другим имуществом. Собственное здоровье внушало ей опасения. К тому же родственники мужа наверняка последовали бы за ней. А если бы она выбросила их на улицу, разразился бы скандал.

Но скандал все же лучше того, что может произойти, если она останется.

Взглянув на Мейсона, Элизабет вдруг утвердилась в подозрении, мучившем ее вот уже несколько месяцев. Если она умрет, то Мейсон и Френсис станут опекунами Джереда и будут управлять огромным достоянием Олдриджа.

При мысли, что ее малолетний сын останется один, беззащитный и еще более замкнутый, у нее засосало под ложечкой. Она была единственной защитницей Джереда от бессердечных людей, которых интересовал не он сам, а его деньги.

Рано или поздно ей придется что-то предпринять.

Головная боль усилилась, и накатил новый приступ головокружения.

— Боюсь, тебе придется меня извинить. Я не слишком хорошо себя чувствую.

Губы Мейсона под усами растянулись в улыбке сочувствия.

— Может, стоит немного поспать?

Она отвернулась и двинулась вверх по ступенькам, но Мейсон с легкостью ее нагнал и, взяв за руку, пошел рядом, собираясь проводить до лестничной площадки.

— Надеюсь, к ужину тебе станет легче, — сказал он, когда они остановились у ее покоев.

— Да, конечно, я уверена в этом.

Хотя на самом деле такой уверенности у нее не было.

Ее вновь охватил страх за сына. Как только ей станет лучше, нужно будет придумать план бегства. Только бы хватило сил осуществить его, решила про себя Элизабет, закрывая дверь своей комнаты.