"Семья Зитаров. Том 1" - читать интересную книгу автора (Лацис Вилис Тенисович)

Глава вторая

Если глава семьи долго отсутствует, на него некоторое время после возвращения смотрят как на гостя: позволяют утром поспать подольше, погулять на свободе, погостить у соседей. Домочадцы всячески стараются не обременять его хозяйственными заботами — пусть постепенно втягивается в домашнюю жизнь. Потом уж можно передать ему бразды правления.

Капитан Зитар на сей раз почему-то забыл об этом. На следующее же утро он встал вместе со всеми домочадцами, надел, как часто делал это в море, поношенный темно-синий бостоновый костюм, вместо верхней сорочки — теплый морской свитер и, закурив трубку, вышел во двор. Альвина подивилась непривычному поведению мужа и, расположившись поуютнее в теплой постели, решила часок подремать — было еще рано.

Во дворе Зитар встретил Ильзу. Она шла из коровника с ведром молока. Около конюшни батрак Криш запрягал, лошадь. Капитан поздоровался с обоими, обсудил кое-что по хозяйству и решил пройтись по усадьбе: интересно, что здесь изменилось за время его отсутствия. На веранде мальчики, играя в мяч, разбили два цветных стекла; на той стороне дома, которая выходила к морю, заржавели водосточные трубы, и дождевая вода сбегала прямо по стеклам; из дымовой трубы выкрошилось несколько кирпичей; у колодца в двух местах цепь порвана и связана проволокой. Со всех сторон назойливо лезли в глаза мелкие неполадки, как бы говоря: «Так оно и должно быть, когда дом остается без хозяина».

То же самое было и в поле. Хорошо еще, что Криш кое-что смыслил в хозяйстве. Но разве он болеет душой за хозяйский доход и следит за тем, чтобы в полях соблюдался правильный севооборот? Почему не посеяли клевер? Старые посевы вот-вот истощатся, а новых не будет. Почему не вычищены канавы, не починена крыша на сарае с сеном, не отремонтированы мосты через канавы — лошадь может поломать ноги.

А как обстоит дело со скотиной? Двадцать овец и только пять свиней. К овцам Зитар относился с предубеждением, свиньи — вот верный источник дохода. Не лучше ли было держать двадцать свиней и пять овец? Но кто станет возиться с ними: надо копать кормовую свеклу да еще варить ее; то ли дело овцы — отправил на пастбище, и никаких хлопот.

Зитар ощутил в душе досаду: нет у Альвины настоящей хозяйской хватки. Какое ей дело? Ведь доход идет не только от дома — муж привезет деньги из плавания.

Все утро Андрей Зитар обходил свои владения. За рекой над лесом поднялась голубая струйка дыма. Там дом лесника Силземниека. У него есть сын. До усадьбы Зитаров оттуда всего полчаса ходьбы. Андрей остановился у края пашни и некоторое время наблюдал за далеким дымком. Если бы за рекой не рос лес, отсюда в бинокль ясно можно было бы разглядеть, что делается во дворе Силземниека. Наконец, круто повернувшись, он направился домой. На копнах ячменя сидели куры и выклевывали зерна из колосьев. Серый кот из-за кучи хвороста подстерегал прыгающих на земле воробьев. Около дома старый Амис старательно вылизывал цедилку для молока.

— Мать проснулась? — спросил Андрей у Альвины, которая накрывала к завтраку.

— Да. Ты бы зашел проведать ее. Она уже знает, что ты вернулся.

Андрей, предварительно постучав, вошел в комнату матери. В нос ему ударил сладковатый запах непроветриваемого помещения — запах тлена. На подоконнике стояло несколько горшков с цветами. Их назначением было не пропускать дневной свет в маленькую комнатку, убранство которой составляли: неуклюжий старинный шкаф, грубо окрашенная деревянная кровать, старый стол с лежавшей на нем библией в черном кожаном переплете и два кресла прошлого века, купленные в свое время старым Зитаром в Риге для себя и жены, — роскошь, дозволенная старикам. В одном из кресел сидела старая капитанша — Анна-Катрина Зитар, урожденная Рубенис. Ее расплывшееся тело совершенно слилось с креслом, провалившийся беззубый рот что-то жевал и посасывал, вероятно, конфету или кусочек сахара. По-видимому, мать нисколько не удивилась и не особенно обрадовалась приходу Андрея. Спокойно подав ему руку, она подставила щеку для поцелуя.

— Ты опять дома… — произнесла она и, зевнув, поправила очки на носу.

— Как видишь. Погощу до весны. Как твое здоровье?

На эту тему капитанша готова была говорить в любое время. Как многие старые люди, она уделяла своему здоровью очень много внимания — больше, чем всему другому. Каких только у нее не находилось болезней! Она была полна ими с ног до головы. Кости, тело, сердце, живот, грудь — все болело, ныло, ломило; головокружение и дурнота, онемение и удушье, пот и кошмары — все ее мучило. Не было на свете болезни, которую бы она не приписала себе, так же как не было такого лекарства, которое бы она не испробовала. Знахари, ворожеи, костоправы из ближних и дальних волостей успели уже побывать у Анны-Катрины. Теперь у нее был на примете какой-то чудо-врач, заочно излечивающий решительно от всех болезней не только людей, но и скотину. «Идите домой, он бодр и здоров…» — заявил он женщине, просившей исцелить мужа, пролежавшего с костоломом три года. И на самом деле все так и оказалось.

— Я привез тебе всяких заграничных лекарств от головокружения и дурноты, поспешил сообщить Андрей, воспользовавшись небольшой паузой.

— Это хорошо, что ты не забыл купить. Какие они — внутренние или наружные?

— Там на этикетках написано, как их употреблять. Я потом прочту. А как вы тут без меня поживали? Ничего нового не случилось? — торопливо спрашивал Андрей, опасаясь, как бы мать опять не затеяла свои «медицинские» разговоры.

Нет, ничего особенного не случилось. Прошлым летом молния ударила в соседскую ригу. У Калниетиса большая собака взбесилась, пришлось пристрелить. Зелма Зиемелис уехала в Лимбажи учиться кройке и шитью.

— А у нас дома? Как живут и как ведут себя дети и взрослые?

Капитанша посмотрела безразличным взглядом на сына и, словно не поняв истинного смысла его вопроса, принялась обстоятельно рассказывать о том, как Эльза болела корью и как у маленького Янки прорезывались зубы. Ни слова об Альвине или о сыне лесника. «Вот так свекровь… — досадливо подумал Андрей. — Заодно с невесткой против родного сына. Но если нет настоящей искренности и откровенности, тут не поможешь ни дорогими заграничными лекарствами, ни сладостями».

Тщетно ждал он, что мать заговорит о поведении невестки. Прямо спросить об этом было неловко, а если она сама ничего не говорит, значит, у нее есть на то основания. Обе одного поля ягоды, спелись между собой. Андрей не успел забыть тех времен, когда Анна-Катрина, еще моложавая женщина, вязала перчатки молодцеватому прасолу Карстенису. Не один раз случалось тому останавливаться в Зитарах с обозом телят именно тогда, когда старый Зитар на своем двухмачтовом паруснике находился в плавании. Разве Анна-Катрина не догадывалась, почему старый Зитар зимой так часто посещал корчму Силакрогс или о том, как моряки проводят время в иностранных портах? Все Зитары одинаковы. Тяга к греховным удовольствиям и жизнелюбие переходят в этом роду по наследству. Пока молоды, они не жалуются на судьбу, берут от жизни все что могут, а под старость читают библию и натираются всякими мазями.

Просидев с полчаса в душной комнате матери, Андрей ушел разочарованный и неудовлетворенный.

Входя в столовую, Андрей услышал, как Альвина на веранде бранила детей.

— Лучше не отпирайтесь, я ведь знаю ваши проделки. Ингус, ты постарше и поумнее, ты не видел, кто насыпал землю на дорожке?

— Я после обеда учил уроки…

— А ты, Эрнест, ведь ты был вместе со всеми?

— Да, мы играли в саду.

— Ну вот, я так и знала. И кто же это сделал?

— Мне не хочется говорить…

Зитар подошел ближе к дверям веранды.

— Если знаешь, должен сказать, — настаивала Альвина. — Лгать нельзя. Теперь отец дома, вот скажу ему, он вас накажет. Эрнест, кто насыпал землю?

— Маленький Янка…

— А вы, большие, почему не остановили его?

— Я не видела, Эрнест один… — оправдывалась Эльза.

— Пока я был в саду, Янка играл на куче перегноя, — заговорил Карл. — Может, Эрнест сам научил Янку. Он это умеет.

Каждый оправдывался, как мог, лишь сам виновник, пятилетний Янка, безучастно стоял в стороне, словно все происходящее не имело к нему ни малейшего отношения.

Зитар молча слушал, лицо его стало хмурым, в глазах на мгновение появилось что-то жестокое, хищное, но он быстро преодолел это. «Успеем рассчитаться за все… если потребуется… — подумал капитан. — Это не к спеху».

— Вас обоих — и Янку, и Эрнеста — следует наказать. Вот погодите, я пожалуюсь отцу, скажу, чтобы он вам больше не возил никаких подарков.

Кашлянув, Зитар вышел на веранду.

— Что здесь за сходка? — шутливо спросил он. — Опять где-нибудь стекло разбили?

Дети шумно окружили отца, только Янка, не узнавая чужого дядю, подбежал к матери и, спрятавшись за ее спиной, недоверчиво разглядывал Зитара.

Похожий на мать четырнадцатилетний Ингус по-мужски протянул отцу руку, словно стесняясь выказать радость. В этом году он заканчивал последний класс церковноприходской школы, увлекался романами Жюля Верна и подумывал уже о мореходном училище.

Тринадцатилетняя Эльза, оттолкнув братьев, вцепилась в отцовский локоть и уже не отпускала его, с таким видом, будто отец принадлежал ей одной. Она не считала нужным скрывать восторга и любви, целовала отца в щеку и попутно старалась выяснить, что папочка ей привез.

Эрнест улыбался, когда отец взглядывал на него. Это был сообразительный, очень услужливый мальчик, но медлительный и замкнутый. Ему исполнилось одиннадцать лет.

Карлу было только десять лет, но ростом он почти сравнялся с Эрнестом, а выглядел даже сильнее его. Румяный, круглолицый крепыш с большими серыми глазами, казалось, всегда о чем-то неотступно размышлял.

Младший, Янка, долго не решался подать отцу руку. Став в позу маленького Наполеона, он исподлобья разглядывал незнакомого дядю, которого мать называла его папой, наконец, осмелившись, подошел поближе и позволил взять себя на руки, но тут же не выдержал характера и скривил губы, готовясь заплакать.

Зитар хотел сейчас же открыть чемодан и раздать подарки, но Альвина отговорила его: нужно, чтобы дети сначала позавтракали, иначе они останутся голодными.

Это был шумный и непривычный завтрак. Вначале дети еще стеснялись присутствия отца и смирно сидели на своих местах, но понемногу осмелели, и начались привычные ссоры и раздоры. Оказалось, что Эрнест отобрал у Карла ложку, а Эльза отняла у Янки кружку с зайчиками; малыш энергично запротестовал, требуя вернуть его собственность. Каждому из детей было отведено определенное место за столом, стул и прибор. Но сегодня старшие хотели сидеть поближе к отцу, и малышам приходилось с боем отстаивать свои позиции. Зитар, улыбаясь, наблюдал за семейством. Его взгляд незаметно переходил с одного лица на другое, задерживаясь на каждом и что-то изучая. После завтрака он роздал долгожданные подарки: бенгальские свечи, миниатюрные спасательные круги с видами портов и судов, Эльзе он привез красивую шкатулку из ракушек, Ингусу — модель парусника и компас с обозначением всех курсов, Эрнесту — пугач, стреляющий пробкой, Янке — губную гармошку.

Дети побежали показывать подарки домочадцам, и все должны были удивляться и расхваливать красивые вещицы. Не забыл Зитар и взрослых: Криш с важным видом пускал дым из пенковой трубки, а Ильза примеряла в людской пестрый платок с кораблями и штурвальными колесами. Только сам капитан, главный виновник всех восторгов и радостей, был молчалив и задумчив. Ингус с Эрнестом и Эльзой отправились в школу, предусмотрительно спрятав в надежные места свои сокровища. Эрнест все утро стрелял на дворе из пугача, к великому неудовольствию кота и старого Амиса. Оба младших играли в моряков, то и дело обращаясь к отцу за советами, как лучше ввести судно в порт и как ему причалить к берегу. Карл был капитаном, а Янка — буксиром.

— Пуф, пуф, пуф! — пыхтел он, надув щеки и подражая шуму мотора. В большой комнате у печки стоял старый, обитый зеленой клеенкой морской сундук с двумя кругами каната по бокам. После каждого «рейса» юные моряки отправлялись к сундуку и показывали друг другу привезенные товары: табак, трубки, изюм и бенгальские свечи. Устраивали мену, делали подарки друг другу, покупали и продавали. Случалось, что после удачных торговых операций «моряки» отправлялись в «трактир», пили там из пустых бутылок, расплачиваясь старыми пуговицами. Если Эльза была дома, она изображала злую жену моряка, разыскивала в трактире своего «старика» и беспощадно гнала его домой. Эрнест становился городовым или таможенным сторожем. Игра протекала всерьез и оживлялась соответствующими диалогами и жестикуляцией. Роли главных героев, как правило, доставались старшим, а Янке и Карлу приходилось довольствоваться ролями простачков и мелкотравчатых персонажей — все происходило почти так же, как в жизни.

В это утро Янка не расставался с губной гармоникой, и он, естественно, изображал музыканта. Важно расхаживая по комнатам, он изо всех сил дул в гармонику и окончательно перестал бояться отца. Он сам забрался к нему на колени, не вынимая изо рта своей забавы. Тут его внимание привлек вытатуированный на руке отца якорь, и он безуспешно пытался отодрать его. Отец все время был такой хороший, болтал с Янкой, восторгался его игрой.

После обеда Андрей велел Кришу запрячь лошадь. Капитан принарядился, надел новое английское кепи и уехал в Силакрогс. Он гостил у брата весь день до самого вечера, а когда брату случалось выйти в корчму, чтобы обслужить посетителей, Андрей оставался наедине с Анной.

Как-то во время их беседы Анна шутя ударила его по руке и, покраснев, воскликнула:

— Ты с ума сошел, Андрей! Если бы это услышал Мартын…

Он засмеялся:

— Мартын? Ты думаешь, что он не такой? Нет, Анна, мы, Зитары, все одинаковы. Ничего не поделаешь, это врожденное…

Вздохнув, он грустно взглянул на Анну и опустил голову, словно выражая покорность судьбе. Румянец сошел с лица Анны, оно стало спокойным и серьезным.

— Все же так нельзя, — упрекнула она. — Тебе следует быть осторожнее. Вдруг кто-нибудь со стороны заметит.

Вернувшийся Мартын застал их за оживленным обсуждением нового способа засолки огурцов.

Эльза спала в комнате бабушки, чтобы ночью быть на всякий случай около нее, подать, если что понадобится, или позвать старших. Человек, в котором гнездится столько болезней, требует самого внимательного к себе отношения. Для тринадцатилетней девочки Анна-Катрина, конечно, была не совсем подходящим обществом, но Эльза, казалось, обращала на это мало внимания. Энергичная, самолюбивая девочка умела командовать братьями и диктовать им свою волю. Все ей подчинялись, за исключением Эрнеста, с которым она постоянно соперничала: каждому из них хотелось казаться лучшим в глазах родителей. Эльза достигала этого то лаской и ребяческим послушанием, то лестью. Когда был дома отец, она льнула к нему, в остальное время стремилась стать необходимой матери. В результате Эльза всегда первая получала новые ботинки, платье или пальто и пользовалась большей свободой. Эрнест старался казаться послушным мальчиком; он никогда не был замешан в шалостях ребят, и, если Карлу или Ингусу случалось напроказить, Эрнест немедленно доносил об этом родителям. Он ненавидел старого Амиса и кошку, гонял их, швырял в них камнями и любил смотреть, как наказывают братьев или сестру. Чтобы доставить себе это удовольствие, он частенько подучивал младших братьев напроказить и тут же спешил выдать их матери.

Спальня мальчиков находилась рядом с людской. В послеобеденное время, пока Ингус и Эрнест готовили уроки, младшие дети играли во дворе, зато вечером все устраивали в спальне такую возню, что Ильзе удавалось утихомирить их, только взяв в руки розгу. Служанки, правда, никто не боялся, но все же в спальне на некоторое время водворялась относительная тишина, ведь Ильза могла пойти за матерью, и тогда дело приняло бы скверный оборот. Больше всего дети боялись отца: хотя он никогда, никого ни разу не ударил, но его широкий морской ремень с тяжелой пряжкой внушал страх. В самые критические моменты, когда положение становилось угрожающим, мальчики искали укрытия в комнате бабушки: Анна-Катрина прощала им все проделки, даже если они были направлены против нее, и частенько защищала маленьких шалунов.

Шалости мальчиков не всегда были злыми, чаще всего ребята просто забавлялись. Особое место во всех этих проделках занимал старый кот Джим. Это уже походило на самый настоящий заговор, долгие месяцы сбивавший с толку всех взрослых. Все началось с осени, когда на дворе беспрерывно лил дождь и свирепствовали октябрьские бури, а раскрылось лишь около рождества, и то только из-за Эрнеста. В заговоре были замешаны Ингус и оба младших брата — Карл и Янка. Все они любили старого кота; каждый из них в свое время тискал его, укутывал в тряпки, нянчил, водил на веревочке, купал и укладывал с собой в кроватку. И хотя, как известно, котам не очень нравятся подобные затеи, старый Джим безропотно переносил самые трудные испытания, только иногда протестуя жалобным мяуканьем. Несмотря на все передряги в его кошачьей жизни, он вырос и стал толстым и красивым котом-великаном, перед которым сворачивали с дороги даже собаки. Когда дети играли во дворе, кот вертелся у них под ногами, ластился к ним, словно упрашивая принять и его в компанию. Потом наступало время, когда Джим внезапно исчезал на несколько дней, яростно дрался с соседскими котами и неизбежно являлся домой искусанным и израненным. Осенью и зимой его на ночь выгоняли в клеть или пускали в коровник ловить крыс. В молодые годы Джим увлекался этим видом спорта и, бывало, с наступлением темноты, когда Ильза отправлялась задать скотине корм на ночь, сам бежал в коровник, опережая ее. Но к старости всякое существо жаждет покоя, становится разумнее, страсти постепенно утихают, прежние увлечения делаются непонятными. Со временем и Джиму тоже приелись охотничьи утехи, надоело мерзнуть во дворе по ночам. Теперь он предпочитал находиться в теплой комнате. В сумерках, когда наступало время изгнания, Джим старался куда-нибудь спрятаться: в печку, под кровать. Умный кот не выходил даже на зов Ильзы. Но лишь только все укладывались спать и наступала тишина, Джим вылезал из убежища, потягиваясь, расправлял старые кости и, мурлыча, обходил комнаты. Все вкусное, забытое на столе, он съедал, проверял содержимое духовки и обследовал кухонные полки. Как-то ночью Ильзу разбудил страшный грохот: это Джим уронил с полки горшок с вареньем. С того дня Ильза каждый раз перед сном шарила черенком метлы в печи и под кроватью, так что серому мурлыке приходилось волей-неволей вылезать. Вот тогда-то трое молодых Зитаров — Ингус, Карл и Янка — учредили «союз защиты кота». Вечером, незадолго до наступления критического часа, они прятали Джима. Вначале кто-нибудь брал его к себе в кровать, но Ильза вскоре раскрыла эту уловку и позвала на помощь Альвину. Кот был отобран у детей и выгнан во двор. После этого ребята стали действовать осмотрительней. В людской у печи стояла опрокинутая квашня. Мальчики прятали Джима под квашню, после чего с большим усердием помогали Ильзе искать пропавшего кота, переворачивали в комнате все вверх дном, звали его ласковыми голосами, но хитрый Джим тихо сидел под квашней. Когда в доме все укладывались спать, Ингус освобождал кота. Со временем и этот тайник был обнаружен: однажды Джим не успел спрятать под квашню кончик хвоста, и это обстоятельство не укрылось от зоркого глаза Ильзы. Но могут ли существовать преграды, если дело идет о спасении друга! В людской на стене висел старый ящик из-под коклюшек [4], где Криш хранил принадлежности для починки сетей. В ящике недоставало сверху одной доски. Кот мог там отлично устроиться. Выбрав удобный момент, когда вблизи не было ни Эрнеста, ни взрослых, Ингус сажал кота в ящик, и Джим был настолько умен, что даже не мурлыкал, пока все не улягутся спать. Ночью он вылезал из ящика, спрыгивал на пол и искал более удобное место для ночлега. Так, вероятно, продолжалось бы всю зиму, если бы однажды вечером Эрнест не подсмотрел в окно, как действуют заговорщики. Он сразу же поспешил к матери. «Союз защиты кота» получил строгий выговор. Ингуса, как старшего, пристыдили за озорство, а Джиму пришлось проводить ночи под открытым небом. После такого подлого предательства Ингус подрался с Эрнестом.

Так жило и подрастало семейство Зитара в отсутствие отца. Теперь он вернулся. Возможно, что-нибудь тут и изменится?

Когда закончилась навигация каботажных судов — парусников, оказалось, что немало моряков зимует на берегу. Здесь были оба зятя Андрея — Зиемелис и Калниетис, — один штурман и несколько старых матросов. В длинные зимние вечера «морские волки» ходили друг к другу, играли в карты, попивали грог, болтали. Как же иначе дотянуть до весны? Зима долгая, жизнь на берегу скучна и монотонна — моряк тоскует. Он тоскует по кораблю, по работе, ему недостает боя склянок и привычного плеска воды за иллюминатором. А вот вспомнишь бурю или штиль, туманные океанские просторы или жизнь в чужих портах — и на душе потеплеет… Мы старые морские волки!

Жизнь, о которой они вспоминают и о которой мечтают, — суровая, полная тревог и забот. Они шли под изорванными ветром парусами, без сна и отдыха, спали на мокрых койках, грызли черствые галеты, и все же никто из них не променял бы эту тревожную жизнь ни на какие удобства на суше.

Приход Зиемелиса и Калниетиса всегда был для Ингуса настоящим праздником. В такие вечера он не заглядывал в книжки, как бы ни трудны были заданные на завтра уроки. Три капитана собрались вместе, и чтобы Ингус при этом не присутствовал! По комнате плыли сизые облака дыма, лица мужчин краснели от выпитого грога, и, играя в карты, Зитар с такой силой ударял рукой по столу, что, казалось, стол разлетится вдребезги. Чего только мальчику не доводилось слышать в эти вечера! Плавание по Северному морю, пассаты, Вест-Индия, Гольфстрим, водяной смерч в Мексиканском заливе, сумасшедший повар, бросившийся за борт в Бискайском заливе, удав, забравшийся по якорной цепи на палубу «Дзинтарса», сухой док и мост через Темзу, «блинный рейд» у Даугавгривы…

— Пап, что такое «блинный рейд»? — не утерпел Ингус.

— О, это замечательная штука, сынок. Так называют якорную стоянку на Даугаве почти у самого моря. Парусники, отправляющиеся в плавание, бросают здесь якоря и ждут попутного ветра. Иногда они вынуждены томиться неделями, особенно летом, в самый зной, или во время сильных осенних штормов. Пока суда стоят в ожидании ветра, люди ездят друг к другу в гости, пекут блины и угощаются ими.

— Это около «царских камней», — дополнил Калниетис, громко высморкав свой сизый нос.

— А что такое «царские камни»? — опять спросил мальчуган.

— Да это такие громадные гранитные глыбы, — пояснил Калниетис. — Их уложили в честь царя и его наследника, посетивших когда-то дамбу. Каждому поставлен свой камень — царю побольше, наследнику поменьше, и на них высечены их имена и даты. Когда-нибудь все сам увидишь.

Это были незабываемые вечера. Слушая рассказы моряков, Ингус чувствовал, что перед его глазами разворачивается необъятный, прекрасный мир. Когда-нибудь он все это увидит своими глазами, станет моряком, капитаном, как отец, и пойдет на «Дзинтарсе» на юг за красильным деревом. Возможно, и к нему на судно по якорной цепи тоже заползет удав. Он убьет его. На Канарских островах он купит красивых птичек, в море будет ловить летающих рыб и бить гарпуном китов. Он привезет из плавания матери шелковый платок, Эльзе — раковины, а братьям — настоящие английские шапки и изюм. На руках он сделает такую же татуировку, как у отца. Вот это жизнь!

От безделья человек ищет себе какое-нибудь занятие, пусть даже бесполезное, но заполняющее пустоту в его жизни. В прошлый приезд домой Зитар два месяца полировал и покрывал лаком новые сани. Зато они блестели так, что приятно было посмотреть: других подобных саней не было во всей волости. На этот раз он, к великой радости ребят, решил водрузить у дома флаг-мачту, да не какой-нибудь шест, на который поднимали по праздникам флаг, а самую настоящую мачту, как на судне, — с вантами, реями и флюгером на верхушке. Для этой цели выбрали подходящую стройную сосну. Сам капитан две недели трудился с топором и скобелем в руках, пока дерево не стало круглым и гладким. Мальчики на это время забыли о шалостях и играх. Весь день, как самые добросовестные ассистенты, они не отходили от отца; стараясь помочь ему, чем только могли: подносили клинья, убирали щепки и стружку, подавали нужный инструмент, утирая варежками мокрые носы. Если случалось, что отец, прервав на день работу, отправлялся в корчму Силакрогс, мальчики ходили грустными и от скуки дрались между собой:

Устанавливали мачту вскоре после рождества. Это было торжественное событие. Все местные моряки собрались к Зитарам с самого утра, словно свинью колоть: После длинного и всестороннего обсуждения выбрали место, где должен взвиться штандарт капитана Зитара, выкопали яму и объединенными усилиями подняли мачту. Прошло несколько часов, прежде чем удалось установить ее прямо и натянуть ванты. Чтобы добраться до рей, сделали деревянные перехваты-втулки. Самый молодой из моряков, Микелис Галдынь — бойкий парень, ходивший прошлым летом матросом в плавание с Зиемелисом, — взобрался наверх и вытянулся на рее, совсем как вахтенный на салинге марса. Он продел в блок флаглинь и прикрепил к верхушке мачты флюгер в форме трехмачтового парусника. Это была весьма тонкая и ответственная работа, и производить ее можно было лишь с компасом в руке: флюгер не должен ошибаться — северу следовало находиться на севере, и остальным странам света там, где им полагалось быть по старинным астрономическим законам.

— Ветер норд-норд-вест! — крикнул Микелис Галдынь с реи.

Стоявшим внизу казалось, что он определяет не совсем точно.

— Ветер дует на деление ниже, — решил Калниетис. — Норд-вест у норда.

Зитар утверждал, что действительное направление ветра — это норд у веста, чуть ли не настоящий норд-вест — прямым курсом на Силакрогс. С этим практическим намеком все согласились.

Теперь мачта, к радости мальчиков, украшала двор Зитаров, принеся немало забот и беспокойства Альвине и старой капитанше: не успели моряки дойти до большака, как Ингус уже стоял на рее, а Карл заносил ногу на шестую ступеньку лестницы. Даже маленький Янка, забравшись на ящик, тянулся куда-то ввысь. Эрнест помчался к матери.

— Мама, мам, Ингус влез на мачту! И Янка тоже собирается.

Альвина, бросив рукоделье, выбежала во двор. Она чуть не упала в обморок, увидев Ингуса на рее.

— Сию же минуту слезай вниз! Устроили тут виселицу, чтобы мальчишки свернули себе шею! Спустись только, спустись, ты у меня получишь!

Ингус рассудил, что на рее он в большей безопасности, поэтому остался там выждать, пока матери надоест стоять внизу и она уйдет. Только после ее заверений, что она не накажет его розгами, он с кошачьей ловкостью спустился на землю.

— Я этого так не оставлю, — грозила Альвина. — Лестницу надо спилить, иначе здесь придется все время стоять с палкой.

Лестницу все же не спилили, и стройная мачта долгие годы возвышалась во дворе Зитаров. Случалось иногда, что на рею забирался кто-нибудь из мальчишек и мать бранилась, а Анна-Катрина плакала от страха, но этим все и кончалось.

В январе выпал обильный снег. К утру обычно дороги заносило, и детям трудно было добираться до школы. Криш запрягал лошадь, и Альвина отвозила детей.

Школа находилась за три версты, но плохая дорога, сугробы и темнота затрудняли езду, и Альвина, как правило, возвращалась не раньше чем часа через два. Торопиться было некуда, для домашних работ оставалась вторая лошадь, и продолжительное отсутствие хозяйки не должно было никого удивлять. Но дорога в школу шла лесом, мимо Силземниеков. Капитан Зитар это знал. Остались у него в памяти и отпечатки чьих-то ног на земле под окном спальни.

Как-то утром, когда Альвина собралась везти детей, капитан заметил:

— Надо бы мне самому ехать, а то все тебе, Альвина, приходится хлопотать. А я сижу без дела.

— Ничего, мне все равно надо в лавку заехать, кое-что купить.

И Андрей больше не настаивал. Когда сани скрылись в утренней мгле, он надел полушубок, взял охотничье ружье и отправился в лес: в березнячке на болоте иногда водились тетерева. В длинных фетровых валенках, подняв воротник полушубка, Зитар брел по занесенной снегом дороге и за рекой свернул к болоту. Вскоре в подернутых дымкой предутренних сумерках показался дом лесника Силземниека. Сделав крюк, Зитар вошел в березовую рощу. Он не замечал нахохлившихся на верхушках деревьев тетеревов и, казалось, не слышал их приглушенного бормотанья. На расстоянии выстрела прямо на него выскочил ошалелый заяц, но капитан и ему позволил уйти. На другом краю рощи он остановился и закурил трубку. Здесь, за порослью молодых елок, пролегала дорога. Примерно четверть часа спустя мимо того места, где стоял Зитар, прошел молодой парень с ружьем через плечо. Но и ему, по всей видимости, было не до охоты. Он сосредоточенно и торопливо шел накатанным санным путем по направлению к школе. Капитан Зитар, положив ружье на колени, уселся на пень. Хорошая двустволочка: в одном из стволов дробь, в другом пуля, на случай если встретится зверь покрупнее, — в этих лесах можно всего ожидать.

Прошло напряженных полчаса. Вторично набив трубку, Зитар встал и похлопал себя руками по бокам: становилось холодно: Вскоре за поворотом лесной дороги послышалось фырканье лошади. Медленно двигалась подвода. В санях сидели двое — Альвина и молодой человек, который полчаса назад прошел мимо Зитара. Рассветало, и лица проезжих были ясно видны. Они, улыбаясь, о чем-то беседовали вполголоса. Лошадью правил молодой Силземниек — это был он. Ему могло быть самое большее двадцать два — двадцать три. Румянец во всю щеку, светлые усы, правильной формы нос — красивый парень, только, пожалуй, слишком молод для Альвины.

Зитар подошел поближе к придорожной канаве, и, когда сани проезжали мимо елочки, за которой он прятался, его пальцы с силой сжали ствол ружья. На мгновение он даже приподнял его повыше и прижал, было, к плечу, глаза сузились, и в них загорелись грозные огоньки, но в следующий миг все прошло. «Не время еще, — подумал он. — Не здесь и не так надо это делать».

Выждав, когда сани скроются за березняком, капитан Зитар вышел из укрытия, отряхнул снег с одежды и перешел на противоположную сторону дороги. Он направился к взморью, подстрелил в дюнах зайца и, как и полагается заправскому охотнику, понес его домой на жаркое к ужину.

…Спустя месяц, когда в воздухе уже почувствовалось приближение весны и моряки стали считать дни, оставшиеся до ухода в море, Зитар как-то завернул в корчму Силакрогс. Он хотел пройти на чистую половину и там застать Анну одну, но в большой комнате трактира сидела молодежь, среди них капитан увидел знакомых. Заметно охмелевший Микелис Галдынь подошел к Зитару и, поздоровавшись, спросил:

— Господин капитан, вы не собираетесь вербовать команду на «Дзинтарс»? Здесь есть один парень, — он указал на себя, — который мог бы пойти к вам матросом. Если потребуется, можно и еще подобрать подходящих ребят.

Среди товарищей Микелиса Галдыня находился и молодой Силземниек. Казалось, Зитар обдумывал предложение матроса.

— Люди мне потребуются, — громко произнес он. — И я всегда предпочитаю идти в плавание с известными мне людьми. Но сейчас еще об этом говорить рано. Навигация откроется не раньше апреля.

«Дзинтарс» пользовался среди окрестных моряков хорошей славой: крепкое судно, хорошие харчи, да и капитан умеет с людьми ладить. Кое-кто из старой команды, вероятно, успел уже наняться на другие суда, один должен был в этом году призываться.

— Господин капитан, если не побрезгаете, мы пригласили бы вас за наш столик, — осмелился Микелис.

В прежние времена Зитар счел бы такое предложение непочтительным, но сегодня оно ему понравилось.

— Хоть на минуточку, господин капитан, будьте так добры…

Он оказался добрым. Поздоровавшись с братом, стоявшим за стойкой, и пообещав зайти к нему позже, капитан подсел к молодежи, не теряя своего достоинства. С Микелисом Галдынем он сразу же обо всем договорился, и тот вполне мог считать себя матросом «Дзинтарса».

— А вы, — обратился капитан к сыну лесника, — тоже хотите пойти в плавание?

Молодой Силземниек, как и все парни побережья, когда-то мечтал о кораблях и кругосветных путешествиях. Теперь, однако, он скорее готов был унаследовать должность отца и родительскую усадьбу.

— Я бы советовал всем молодым людям хоть по одному разу побыть в плавании. Надо повидать свет и приобрести жизненный опыт, — продолжал Зитар. — Здесь, на берегу, они ежедневно видят одно и то же, а от однообразной жизни люди рано старятся. Тот не человек, кто ни разу не бывал за границей.

— Что верно, то верно, — согласился Ян Силземниек. — Здесь ничего хорошего не увидишь. Я уж давно собираюсь пуститься в путешествие, да старик все ворчит.

Несмотря на то, что было уже изрядно выпито, Ян еще кое-что соображал и недоверчиво следил за Зитаром. Но Зитар держался, как и полагается настоящему мужчине, просто, приветливо и добродушно; рассказывал о своем судне, о новых парусах, изготовленных этой зимой для «Дзинтарса», о последнем дальнем рейсе на юг и следующей очередной поездке. Прежде всего, они направятся в Англию, потом в Испанию и, вероятно, переберутся через Атлантический океан. В Вест-Индии теперь грузов достаточно. Капитану не пришлось рассказывать о привлекательных сторонах морской жизни — о них Ян знал от друзей. Он достиг совершеннолетия. Как единственный сын, не подлежал призыву на военную службу. Почему бы не отправиться в путешествие? Отец не сможет ему запретить.

— Я люблю, когда у меня в команде земляки, — утверждал Зитар. — Чувствуешь себя как дома. Всегда есть с кем поговорить.

Перспективы казались настолько заманчивыми, а жизнь на берегу так надоела, что Ян Силземниек не устоял перед искушением и попросил зачислить его в команду.

— В плавании мне еще не доводилось бывать, но с судами я знаком и мне не нужно будет начинать с азов.

Чтобы окончательно завоевать доверие парня, Зитар сделал вид, что сомневается, стоит ли связываться с «зеленым», но тут Галдынь принялся так расхваливать Яна, его способность схватывать все на лету, его прилежание, что капитан смилостивился.

— Хорошо, согласен. Через месяц-полтора мы поедем в Ригу готовить судно к отправке.

— А вы не передумаете? — опасливо спросил Ян.

— Я не бросаю слов на ветер, — с достоинством возразил Зитар. — Как сказал, так и будет.

Выпив с будущими матросами «Дзинтарса», он извинился и прошел на половину брата. Там в этот момент никого не оказалось. Улыбающиеся глаза Зитара сузились, грудь подрагивала от сдерживаемого смеха. Его охватила угрюмая радость. Когда вошла Анна, он беспечно посадил ее к себе на колени и поцеловал. Покраснев, Анна вырвалась из объятий и привела в порядок платье.

— Что это на тебя сегодня нашло? — удивилась она. — Какой бес в тебя вселился?

— Бес… — рассмеялся он. — Да, Анна, скоро увидим и беса. Только немного обождать придется.

Встав, он хотел обнять Анну, но в кухне послышались тяжелые шаги Мартына. Капитан поспешно сел на место и вынул трубку. Анна, открыв дверцу буфета, принялась вытирать кофейник. Но Мартын зашел лишь осведомиться, не нужно ли брату что-либо привезти из города: завтра он собирается в Ригу за вином и пивом. Нет, Андрею пока ничего не надо, но если Мартын сможет, пусть он купит связку пробок: Криш скоро начнет приводить в порядок сети.

— Ты слышала? — спросил капитан невестку, когда корчмарь вышел. — Он завтра едет в город.

— Ну и что же? — удивилась Анна, дразня его кажущимся равнодушием. Но глаза ее искрились лукавым смехом.

— Ты завтра вечером оставь эту дверь открытой.

…К концу зимы Зитар стал уделять больше внимания хозяйству. Привел в порядок рыболовные снасти и ознакомил Криша с предстоящими летними работами: что и где сеять, как сделать загон для свиней и в каких местах сада поставить новые скамейки. После зимнего безделья люди оживились. Старых моряков охватила тревога ожидания. Те, кто еще мог пойти в плавание, уже давно вытащили морские мешки, укладывали чемоданы и промасливали дождевые плащи. Ингус весной кончал церковноприходскую школу и собирался отправиться вместе с отцом на «Дзинтарсе» в первое плавание, чтобы попрактиковаться перед поступлением в мореходное училище. Мальчик чувствовал себя как на крыльях и не мог дождаться дня отправки. Все окрестные мальчишки завидовали ему.

Наконец, после долгих сборов, волнений и беспокойных дней ожидания, партия моряков распростилась с домочадцами и уехала в Ригу. Вместе с Зитаром и Ингусом уехали Микелис Галдынь и Ян Силземниек. Альвина лишь в последний момент узнала, что сын лесника нанялся матросом на «Дзинтарс». Это было полной неожиданностью и горьким разочарованием для нее. Но она никак не выразила своих чувств: было бы неразумно выказывать их окружающим. Лишь спустя некоторое время, когда до ее ушей дошли догадки местных умников, что капитан, видимо, с умыслом сманил Яна Силземниека в море, чтобы дома был мир и порядок, Альвина почувствовала себя так, словно ее обокрали.

И снова в поселке воцарилась тишина, жизнь замедлила свой ритм. Люди сеяли и косили, закидывали в море сети и коптили рыбу, а временами откуда-то из Гулля или Лиссабона приходили письма, начинавшиеся словами: «Здравствуйте, милые домочадцы! Я в настоящее время, слава богу, нахожусь в добром здравии, чего от всего сердца и вам желаю…»

Две недели спустя после Иванова дня [5] семья Зитаров пополнилась новым членом семьи — маленькой синеглазой девочкой. Выполняя желание отца, ее назвали Эльга-Паулина Зитар. Второе имя ей дали в честь крестной матери — жены капитана Зиемелиса, сестры Андрея.