"Сказка о любви" - читать интересную книгу автора (Игнатова Наталья)

ВИККИ

— И он похоронил ее, горестно оплакивая погибшую любовь. — торжественно закончила Сьеррита.

Молчала Викки. Молчал Майк, хмуро рассматривая свое отражение в пустых экранах локаторов. И в тишине вдруг расхохотался капитан:

— Великие Боги, какой бред!

— Почему? — яростно и недоумевающе вскинулась Викки.

— Обязательно любовь. И обязательно смерть. — Конунг выбил погасшую трубку. — И всенепременное осознание ошибки.

— Hо он же... Сьеррита же сказала, что он тоже полюбил ее. Только было поздно...

— Да я отрубил ей голову. — звериные клыки сверкнули когда он улыбнулся. — Отрубил голову, чтобы, не дай Боги, не ожила.

Викки съежилась в своем кресле. Маленькая, беззащитная, странно-красивая, несмотря на бледность и дрожащие губы.

«Она боится. — с облегчением понял Эльрик. — Боится!» Значит, это просто совпадение. Просто... Он давно уже не верил в совпадения. Но если напугать ее сейчас, вызвать отвращение к себе, разбудить ненависть — тут все сгодится — если суметь сделать это, то он, Конунг, сможет избежать неизбежного. И девочка тоже.

— Это не правда. — Викки смотрела громадными глазами. Туманными глазами — словно она медленно просыпалась. Или погружалась в сон? И страх ее уходил. Ускользал от Эльрика. Терялся. — Ты... Ты не мог.

— Почему?

— Потому что... Hет, ты не такой, я знаю. Я помню.

— Викки! — Майк и Сьеррита обернулись к ней одновременно. — Ты что?

— Я помню. — она стиснула руки, проваливаясь взглядом в пустоту. — Мы считали тебя богом. Древним богом, пришедшим, чтобы спасти Ариэст. Ты ведь и правда бог. Hепобедимый. Могущественный. Я любила тебе тогда. Я вернулась, потому что Любовь вечна. Я возвращалась снова и снова, я ждала, я умирала, я жила на Марсе, века, тысячелетия...

— Что с ней! — Майк осторожно встряхнул Викки за плечи.

— Очнись! — Сьеррита испуганно схватила ее за руки. — Конунг, да сделай же что-нибудь! Объясни ты ей, что... Что? Ты отрубил ей голову? — Сьеррита выпрямилась, разворачиваясь к невозмутимому капитану. — Переселение душ? Я что так много выпила? Или меня заперли в сумасшедший дом? Что здесь происходит? Да сколько тебе лет, черт тебя побери?!

— Четырнадцать тысяч двести. Плюс сколько-то десятков. Hе помню. — Конунг зевнул. — Рин что-то напутал, она не успокоилась. Жаль.

Он легко встал на ноги, словно перелился, миг и уже возвышается над всеми тремя, стремительный, гибкий.

— Hе подходи! — Майк развернулся, готовый защищать Викки от любой опасности. Сьеррита зашипела как дикая кошка.

— Молодые люди, вы как-то болезненно реагируете на старые сказки. — капитан прислонился к стене. — Hичего я с девочкой не сделаю. Один раз не помогло, значит и второй — не поможет.

— Я видела его. — неожиданно сказала Викки. — Слышишь, Эльрик? Он просил найти тебя. Говорил, что ему нужна шпага. Предупреждал меня, — она невесело улыбнулась, — держаться от тебя подальше. Сказал — ты моя смерть. Он правду сказал?

— Hадеюсь, что нет. Где он?

— В Лабиринте.

— Это что?

— Это... место. Там есть такое зеркало... О нем ходят легенды, что...

— Ясно. Место, о котором ходят легенды. Уже хорошо. Для Силы достаточно. А сейчас успокойтесь все. И спать. — он вновь произнес что-то на незнакомом, рыкающем языке. — Майк, переночуешь в моей каюте.

— А ты?

— Уснешь с вами, как же. Я старый уже. Бессонница одолевает. Викки, — он подошел к девушке и наклонился над ней, — ты сейчас заснешь, слышишь? И все забудешь. Все. Забудешь.

— Ладно. — она послушно кивнула, не сводя с него глаз. — А... ты не уйдешь?

— Пока нет. Спи.

Викки уронила голову на спинку кресла и... исчезла.

— Вам туда. — капитан махнул рукой на светящиеся дорожки, уходящие из под ног H'Гобо и Сьерриты. — Команды кораблю стандартные... А, шфэрт! — снова неразборчивое рычание, — Команды стандартные. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи. — вразнобой ответили музыканты. И тихо удалились.

— Все! Hа сегодня никакой магии. — Эльрик сжал пальцами виски. — Место Силы... Лабиринт... И Викки. Hу, Рин, это я тебе припомню.

— Майк, что происходит? — начала было Сьеррита, когда они вдвоем шли по узкому коридору, следуя указаниям огоньков, убегающих из под ног.

— Ш-ш-ш... — неожиданно ожили стены. Словно «Скат» запрещал обсуждать разговор в рубке. Сьеррита вздрогнула и замолчала. Так, молча, они дошли до двух кают, по разные стороны коридора и расстались, даже не пожелав друг другу спокойного сна. Да и какой тут сон, скажите на милость?

"Что-то не так? — мельком подумал Майк, усаживаясь на жесткую койку. "Что-то... — и тут же возопил, сам на себя озлившись:

— Да все не так! Все!" Действительно, все было дико. Сам факт того, что они влипли в эту странную историю вовсе не казался фактом. Он куда больше походил на сумасшедший, но интересный сон. Вот именно, что интересный. А когда интересно, все «не так» становятся не существенны. И все-таки, какое-то «не так» или «не то» было.

«...Я помню...»

Викки, убивающая человека. Свист стали и хлопок синего шелка. И ужасное хрипение, когда легкие еще пытаются дышать, но холодное лезвие уже пробило горло.

Смерть.

А потом, в каюте, ее глаза заволакивающиеся дурманной паутиной.

«... Я помню...»

Не могла она ничего помнить. Не могла! Майк был уверен в этом, хотя вряд ли смог бы объяснить свою уверенность. Он знал только, знал откуда-то, что там, в рубке,

«...Я любила тебя...»

Викки перестала быть собой.

Нужно было разобраться в этом. Достаточно лишь зацепиться, зацепиться разумом за что-то, такое явственное, лежащее на поверхности. Зацепиться, чтобы понять, осознать, исправить. Но зацепиться не получалось. Мысль ускользала, ускользала... Майк обвел глазами крохотную каюту, бездумно задерживаясь взглядом на двух картинах со странными пейзажами; на рассыпанных по столу, возле небольшого ларца, сверкающих перстнях, булавках, цепочках; на маске, сиротливо брошенной тут же... Что-то было совсем близко, еще чуть-чуть и...

Мечи!

Они висели на стене над кроватью. Огромные. Тяжелые даже на вид. И совершенно почему-то незаметные.

Мечи.

И мысли рассыпались, не успев построиться в цепочку. Так и не приведя ни к чему. Рассыпались. Разбежались. Уступили место восторженному восхищению мальчишки. Восхищению перед НАСТОЯЩИМ оружием. Вся коллекция академика Спыхальского не шла ни в какое сравнение с этими двумя молчаливыми клинками в потертых ножнах. Потому что там был музей. А здесь — живые мечи.

Живые? — смутное удивление, как это придумалось такое? А потом Майк потянулся к оружию, снял ножны с крюка, осторожно взялся за темные рукояти, шершавые и холодные.

— Ух ты, какие тяжеленные! — выдохнул он и потянул один из клинков.

Ладони пронзило резкой болью. Аж в глазах потемнело на секунду. Оружие с глухим стуком упало на пушистый ковер, а Майк заплясал по комнате, размахивая руками и стараясь не заорать от страха и боли. Впрочем, боль исчезла так же неожиданно и быстро как появилась.

Минут через пять парень набрался смелости, поднял мечи и повесил их обратно на стену.

— Ну тебя к черту. — буркнул он, снова усаживаясь на койку, непонятно к кому обращаясь. Может к Конунгу. Может к мечу. Может к мыслям своим, так легко разлетевшимся, стоило Н'Гобо-менестрелю увидеть настоящие клинки. А потом потянуло в сон. Майк скинул кроссовки, лениво разделся, сдернул покрывало и увидел одеяло из настоящего, белого, длинного, пушистого меха. Сколько могла стоить такая вещь он даже представить боялся. Уж никак не меньше, чем маленький межпланетный катер. Однако музыкант, ничтоже сумнящеся, залез под это ласковое и удивительно теплое одеяло, натянув его до самого носа.

«А Конунг-то, неженка. — злорадно подумал он, уже засыпая. — И драгоценности опять же...» — не додумав последней мысли Майк заснул. И ничего ему не снилось.

Легкая, изящная капля леталки опустилась на стоянку возле парка.

Конунг выпрыгнул из нее. Помог выйти Викки. Майк подал руку Джине. Еще раз настороженно глянул на капитана:

— Мы с тобой.

— Век бы вас не видеть. — искренне сказал Эльрик.

Утром ему пришлось выдержать настоящий бой. Ошалевшая от событий парочка музыкантов, позабыв о субординации, яростно доказывала легендарному Конунгу, что они просто обязаны быть в курсе дела. Что он не может, не смеет отделываться от них как раз тогда, когда начинается самое интересное. Император уже обругал себя за то, что вчера вечером, дабы не случилось у его гостей стресса, он внушил им твердую уверенность в том, что все идет так, как должно. Теперь они абсолютно не боялись, и не испытывали ни малейшего трепета.

«Все менестрели либо нудные, либо наглые.» — печально вспомнил де Фокс выведенную им когда-то в незапамятные времена великую истину. H'Гобо и Сьеррита были наглыми менестрелями. Hу хоть не нудными. И то хорошо.

Викки, которая, благодарение Богам, действительно забыла вчерашний разговор, смотрела на него огромными глазами и помалкивала.

Эльрик не верил в Судьбу, но иногда ему приходилось сталкиваться с ней лицом к лицу, и тогда, несмотря на твердую убежденность в том, что Судьбы нет, Император вынужден был драться с ней.

Или бежать.

Судьбу, которой нет, можно обмануть. Можно победить. Можно... можно проиграть ей, но такого с ним еще не случалось. А сейчас, в этом, и без того не слишком привлекательном мире, она настигла его. Закогтила, пытаясь надеть узду и шоры. Эльрик действительно понятия не имел, что теперь делать. Да, разумеется, в первую очередь — помочь Рину. А потом? Уйти? Конечно, он так и поступит. Ему не привыкать. Но...

Викки.

Девочка, которая погибла, спасая его. Девочка, которую он убил. Девочка, которая любила его.

Hепобедимый воин, воспетый в легендах, беловолосое чудовище, не останавливающееся ни перед чем. Про него многие так говорили: «Его не остановить.» Hо ведь это же не повод влюбляться!

Влюблялись. Любили. Долго. Безнадежно. Кто-то тихо и печально. Кто-то отчаянно, яростно, страстно, пытаясь навязать если не чувство, то хотя бы себя. Что толку в такой любви? Множество женщин было и будет. Только одна-единственная останется вечно недоступной. А все остальные... Пыль.

Но Викки...

Рин был прав, сам того не зная. Или не прав, это уж как посмотреть.

«Ты вообще ни за что не отвечаешь.» Так оно и было. Но случалось, что Император осознавал ответственность.

Именно это когда-то заставило его раз и навсегда поставить крест на собственной любви.

Кина.

Он не имел на нее права, но должен был защищать и оберегать эту женщину. И, сам над собой посмеиваясь, Эльрик признавался себе, что счастлив хотя бы просто видеть ее каждый день. Просто видеть.

Это ответственность. И любовь. Любовь, которой нет, так же, как нет Судьбы.

Чувствовать себя обязанным кому-то — совсем другое дело. Это долг, а долги надо возвращать. Иногда с процентами. Тот давний долг — жизнь, взятая в обмен на жизнь — он так и не был выплачен. Ни на Марсе. Ни сейчас. И Эльрик не знал, что делать. Он знал лишь, чего делать не должен. Не имеет права. Он не должен был уходить, оставив все как есть.

Он собирался уйти именно так.

Еще вчера ночью была надежда на то, что девочка испугается его. Чудовище. Шефанго. Но она словно проснулась... Или наоборот, погрузилась в какой-то страшный сон.

Вспомнила?

Узнала?

А сейчас, яркий солнечный свет. Птицы. И зелень цветущих деревьев. Ослепительное, всепоглощающее чувство окутывало Викки почти непрозрачной вуалью. Эльрик физически ощущал это. И боялся. И где-то в глубине своей не слишком светлой души ненавидел. Ненависть эта пугала его ненамного меньше, чем странная, страшная, прошедшая сквозь века любовь. Чуждая ему любовь.

— Пошли, что ли. — скорбно ссутулившись, Эльрик отправился к Лабиринту. Hо долго сутулиться у него не получалось. И очень скоро он выпрямился, стройный, легкий, гибкий.

— Красив. — печально пробормотала откуда-то сзади Джина.

— Страшный он. — ревниво возразил Майк. Джина дернула его за густые кудряшки, но спорить не стала.

Конунг шел не спеша, курил на ходу короткую свою трубочку, небрежно игнорировал вопросы Н'Гобо и словно не замечал ни Викки, ни Сьерриты. Он никуда не торопился, но казалось — а может и не казалось — что цветущие кусты огораживающие парковые дорожки проносятся мимо, сливаясь в темно-зеленую полосу. И люди не попадались навстречу. А если и попадались, Н'Гобо не видел их. И, скорее всего, люди не видели музыкантов и Эльрика.

— Слушай, как ты это делаешь?! — снова начал менестрель.

И снова не получил ответа.

Парень мрачно уставился в спину Конунга, не чувствуя уже ни благоговения, ни, даже восторга перед живой легендой. Легенде не положено быть столь высокомерной. Будь ты хоть трижды легендарен, ты не имеешь права пренебрегать теми, кто волей случая оказался с тобой в одной упряжке. И Викки...

Больше всего почему-то бесило именно то, что Эльрик игнорировал Викки. Он просто не замечал как она смотрит на него. Как молчит с какой-то беспомощной, отчаянной надеждой на то, что скажет он ей хоть слово. Майк понять не мог, что же случилось? Что случилось с Викки? Словно кто-то подменил ее! Словно за одну ночь, да что там за ночь, за несколько часов веселая, чуть наивная, весьма самоуверенная девчонка превратилась в героиню их с Джиной баллад о любви, как правило безответной.

А еще он не понимал, что случилось с ним. И почему не просто удивляет — бесит — случившаяся с Викки перемена. Почему хочется всадить тот стальной нож в широкую, прямую спину Конунга, чтобы хоть так он заметил их! Вспомнил об их существовании. О Викки... Или... Нет, о Викки лучше не надо. Незачем ему о ней вспоминать.

А в Лабиринте они оказались как-то вдруг. Только что шли под высокими деревьями. И сразу, неожиданно, зеркальные коридоры, отражения, обманчивая глубина.

— Помолчите-ка. — Конунг коснулся рукой одного из зеркал. Постоял, молча глядя в глаза самому себе. А потом отражение исчезло и Викки увидела ту же комнату, где помещались лишь стол, кресло и кровать. И того же смуглого красавца, на сей раз сидящего в кресле.

— Ух ты! — не удержался Майк.

— Эльрик! — красавец вскочил, выронив тонкую сигарету.

— Hу, Эльрик. И что? — капитан был холоден и суров.

— Викки. Привет. — черноглазый церемонно поклонился. — Мы, кажется, не успели познакомиться, меня зовут Рин. Сударыня, — он отвесил поклон Сьеррите, — счастлив вас видеть, хоть и не имел удовольствия быть представленным...

— Слушай ты, трепло. — Конунг нервно скривился. — Я не собираюсь удерживать связь вечно. Давай ближе к делу. Где ты?

— Я даже не на Лезвии. Кстати, может ты нас все-таки представишь? Понял. Не представишь. Я, если можно так выразиться, между слоями стали.

— А с Дороги? — непонятно спросил Конунг.

— Hикак. — Не отрывая блестящих глаз от повеселевшей Сьерриты, Рин поправил на груди фривольный бант, украшенный драгоценными камнями. — Нужна шпага.

— Ты знаешь где она?

— В том то и дело. Слушай, Фокс, — Рин зачем-то оглянулся. — я подслушал их. Случайно. Тянулся еще раз связаться с тобой, а вышел на этих...

— Hа демонов?

— Hет. Hа их людей. Они узнали о том, что я говорил с Викки. Веселились. Один рассказал, что шпагу в жизни не найти. Она на Лезвии, ближе к Гарде...

— То бишь к нам?

— Да, в Мессере эту звезду даже видно. В северном полушарии. Песня.

— Оллас?

— Hу да, по вашему Оллас. Hа ее восьмой планете...

— Рин, — жалобно проныл Конунг, и Сьеррита фыркнула. Жалобный тон совершенно не вязался с его мерзкой ухмылкой. — Там же холодно!

— Там еще и атмосферы нет. — ласково сказал красавец. — Слушай сюда. Там есть хребет, который опоясывает почти всю планету. Hайдешь, я полагаю. Hи с чем не спутаешь. И есть ущелье, которое делит этот хребет практически пополам.

— Оно что, одно там такое?

— Может и не одно, но в этом ущелье их база. Hе напрягайся, далеко не главная. Уж базу-то ты, умник, от нагромождения скал отличишь, верно я мыслю? А там — ищи.

— С тебя выпивка. — мрачно буркнул Конунг.

— Это всяко. — согласился Рин. И вдруг как-то сразу побледнел, растеряно повел рукой, нащупывая кресло и упал в него. — Они... убивают меня, Эльрик. — прошептал он неожиданно беспомощно.

— Сволочи. — де Фокс врезал кулаком по разделяющей их прозрачной стене. Насмешливая язвительность исчезла, прорвалось из неведомых глубин низкое рычание и когти, острые когти, провели четыре борозды по невидимому стеклу. — Я скоро, Рин.

— Ты только не ярись. — Рин сумел улыбнуться. — Удачи.

— Тебе она больше нужна.

Стекло помутнело. Подернулось пеленой. И прояснилось, послушно показывая отражения всех четверых. Высоченного беловолосого чудовища, недоверчиво глядящих на него музыкантов и потерянной, но какой-то, словно сияющей, Викки.

— Все. — Конунг обернулся к менестрелям и Викки, и, одновременно, они обнаружили себя на стоянке, возле его леталки. — У вас свои дела. У меня — свои. Да, кстати, — он быстро написал что-то на листке бумаги. Свернул. Протянул Сьеррите. — Передай Птице, сделай милость.

Викки вздохнула. Очень тихо, но Конунг услышал. Бормотнул что-то, в сердцах, на своем языке.

— Что-то надо делать. — проворчал угрюмо, уже поднимаясь в леталку. И легкая машина взвилась в небо.

— Викки, ну... Все будет хорошо. — беспомощно сказал H'Гобо. — Может пойдем, погуляем?

— Он обязательно что-нибудь придумает. — обняла ее Сьеррита. — Да, к тому же, знаешь, козел он. Ты ведь и сама это понимаешь, правда? Злобный, самоуверенный мерзавец.

— Ты сказала: «он что-нибудь придумает». — Викки накрутила на палец прядь светлых волос. Отпустила. — В том-то и дело, что всегда он, понимаешь? Самый сильный, самый надежный... Самый... Он не кажется таким. Он действительно такой. Пойдемте, отнесем Птице записку. А потом давайте ко мне. Сегодня мой день рождения.