"Город слухов" - читать интересную книгу автора (Пентикост Хью)

Глава 2

Как и большинство молодых людей его поколения, Билл Джейсон спешил жить. Он учился в школе, колледже, служил в авиации. У него появилось много друзей, но после армии они разлетелись по всей стране. Родители Билла развелись, когда ему было десять лет, и он едва помнил отца, иностранного корреспондента одного из крупных информационных агентств. Хью Джейсон остался для сына далекой знаменитостью. Билл читал его статьи, время от времени появляющиеся на первых страницах газет. Четыре года назад он узнал, что отец должен выступить в Пресс-клубе Нью-Йорка. Он приехал и выслушал остроумного, прекрасно информированного незнакомца.

После лекции Билл представился отцу. Сцена получилась довольно комичной. Они оба не знали, как себя вести. У них не было общих воспоминаний. К тому же Хью Джейсон не знал, как объяснить появление тридцатилетнего сына пышной рыжеволосой девице, повисшей у него на руке. В конце концов они крепко напились.

Мать Билла умерла, когда он учился в колледже. Они были очень дружны, хотя последние годы виделись редко, после того как Билл в двенадцать лет уехал в частную школу. Мать оставила Биллу скромное наследство в пятьдесят тысяч долларов. Он решил купить небольшую газету и после долгих поисков остановил свой выбор на “Вестнике Рок-Сити”. Последующие годы львиную долю времени Билл уделял газете, стараясь вернуть ей былой престиж и соответственно поднять тираж и прибыль. Близко он ни с кем не сошелся. Многим он нравился, другие ненавидели Билла за его взгляды на различные злободневные проблемы, в том числе и политические, но почти все уважали.

Марк Свенсон, дожидавшийся Билла в редакции “Вестника”, относился к самым стойким его сторонникам. “Вестник” умел пробуждать спящую совесть, выступая с резкими, нетерпимыми статьями, он никогда не придирался к мелочам.

— Привет, Марк, — Джейсон сухо улыбнулся. — Я вижу, что достопочтенный совет просвещения, не теряя времени даром, распластался перед горсткой психов. Неужели вы не могли постоять за Аннабелль хотя бы двадцать четыре часа?

— У меня не было выбора, — ответил Свенсон. — Мне нравится Аннабелль. Я восхищаюсь ею. Я готов заявить публично, что верю в нее. Но выдвинутые против нее обвинения поставили нас к стенке, Билл. И совету пришлось временно отстранить ее от преподавательской работы, по крайней мере, до разбирательства ее дела. Оно назначено на пятницу, приедет директор школ штата. Если обвинения окажутся ложными, ее тут же восстановят во всех правах. Это я вам гарантирую.

— Аннабелль будет счастлива, — хмыкнул Билл. — Потом означает слишком поздно, Марк, и вы это прекрасно понимаете. Если уж вы решили постоять за Аннабелль, вам следовало выступить сейчас, а не потом.

В глазах Марка появился опасный блеск.

— Беды Аннабелль тронули вас, Билл, и меня это радует. Ей необходим отважный витязь. Но, допустим, кто-то выдвинул бы такие же обвинения против Эвери Хэтча? Не вы бы написали разгромную передовую с требованием немедленного отстранения его от должности?

Билл коротко взглянул на Марка, затем сел за стол. Его рот растянулся в широкой ухмылке.

— Конечно, написал бы, спасибо вам за напоминание.

— Но я бы хотел поговорить о сегодняшней статье. Той части, что касается Телицки. Вас, возможно, заинтересует, что вчера вечером я ворвался в полицейский участок, чтобы пожаловаться Хогану на Телицки. Тогда я не знал, о чем вы собираетесь писать в передовице. Я должен вам кое-что рассказать.

— Я слушаю.

И Марк рассказал о разговоре в кухне Каммингсов, о визите Телицки и дневнике Лайлы, который сержант унес с собой как важное вещественное доказательство.

— Я весь кипел, — продолжал Свенсон. — Гневные фразы роились в моей голове от этого возмутительного вторжения в личную жизнь погибшей девочки. Чем больше я думал о том, что этот мерзавец спокойно и методично уничтожал веру Каммингсов в единственную дочь, тем больше я распалялся. Но Хогана не было, а Телицки, как я понял из вашей статьи, наслаждался зрелищем горящего креста. Я решил, что заеду в участок утром. Но утром все заслонила смерть Коннорса. Я растерялся, не зная, что предпринять. Если бы я поднял шум из-за дневника, возможно, это повредило бы Аннабелль. Поэтому я поехал сюда, понимая, что вы — ее друг и, скорее всего, помогаете Сэму Крамеру.

Билл закурил.

— Да, в хорошенькую историю угодила Аннабелль, — он взял карандаш. — Вы уверены, что запомнили все слово в слово, Марк? “Джимми Оренго попросил меня сегодня, и я сказала “нет”. Но мне очень хочется, и я собираюсь посоветоваться насчет этого с мисс Винтерс”, — он записал оба предложения в блокнот.

— Именно это сказала мне миссис Каммингс. Разумеется, дневника я не видел. Его взял Телицки.

— Ох уж этот Телицки, — вздохнул Билл. Карандаш в его пальцах переломился надвое. — Интересное получается дело, Марк. Коннорс сообщает Хэтчу и Вудлингу невероятные подробности личной жизни Аннабелль. Но мы не можем допросить его. Он мертв. Девушка пишет в дневнике странные фразы, но мы не можем узнать от нее, что они означают. Она мертва. Нельзя вколотить ложь в горло мертвеца. Нельзя просить погибшую девочку излагать свои мысли в дневнике не столь двусмысленно, — нахмурившись, Билл вновь взглянул на блокнот. — Каммингсы не сомневаются в значении этих слов?

— Нет. И я уверен, что тут не обошлось без Телицки.

— Телицки! — вспыхнул Джейсон. — И какая муха его укусила?

Тут в кабинет влетел Джерри Хейвенс, единственный репортер “Вестника”.

— Думаю, я узнал все, что известно об убийстве, — выпалил Джерри. — Набирается не так уж много, Билл. Стреляли снаружи, через одно из окон. С расстояния примерно пятнадцать футов, если убийца приставил пистолет к стеклу. Земля очень твердая. Следов от обуви нет. Я не знаю, выбрасывает ли “особый” при выстреле гильзу или нет, но пока ее не нашли. Убийца не заходил в фургон, поэтому нет и отпечатков пальцев.

— Надо быть хорошим стрелком, чтобы попасть из пистолета между глаз с пятнадцати или двадцати футов, — заметил Марк.

— Или стрелявшему просто повезло. Именно на этом будет настаивать братец Телицки, — возразил Билл. — Аннабелль, я в этом не сомневаюсь, не попадет в амбарную дверь, бросая горстью риса, но ей может улыбнуться случай. Когда его убили, Джерри?

— Время установлено достаточно точно. Док Паттон произвел вскрытие. В желудке Коннорса оказался бифштекс, хлеб, какой-то томатный соус, скорее всего, кетчуп, и кофе. Он поел не больше, чем за час до смерти. И нашелся свидетель, разделивший эту трапезу.

— Кто?

— Сейр Вудлинг.

Кресло Джейсона отлетело назад. Он вскочил на ноги.

— Вудлинг?

— Да. После заседания совета просвещения он поехал с Коннорсом к нему домой.

— Обсудить планы на следующий день, — кивнул Билл.

— Вудлинг говорит, что около часа ночи они ели гамбургеры и пили кофе. Потом он отправился в клуб “Рок-Сити”.

— Кто это сказал?

— Сам Вудлинг. Бармен подтвердил, что он появился в клубе примерно без четверти два. Есть другие признаки, температура тела, что-то еще. Они также указывают, что смерть наступила около двух часов ночи.

— Я бы отдал руку, чтобы узнать, о чем они говорили в фургоне Коннорса, — сказал Билл, — пока младшая группа жгла крест на лужке перед домом Аннабелль.

Пьер Ледюк, священник римской католической церкви святой Катерины, сидел в кабинете, когда домоуправительница доложила о приходе Билла Джейсона. Святой отец, франко-канадец по рождению, невысокого роста, широкоплечий, с коротко стриженными курчавыми волосами и грустными черными глазами, иногда сверкающими яростью, получил этот приход пятнадцать лет назад.

Билл Джейсон нечасто сталкивался с отцом Ледюком. Он не был католиком. Билл знал о существовавшей в городе определенной предубежденности к некоторым католическим постулатам и старался ни в коей мере не потворствовать этой предубежденности в своей газете. В отце Ледюке Билл видел образованного, культурного человека, с присущим ему чувством собственного достоинства, без малейших проявлений ханжества. Священник поднялся навстречу Биллу, приветствуя его улыбкой и крепким рукопожатием.

— Я как раз читаю вашу передовицу, мистер Джейсон, — Ледюк кивнул на газету, лежащую на столе. — Думаю, в ней заданы вполне уместные вопросы.

— Благодарю, святой отец, — ответил Билл и сел на предложенный стул.

— Чем я могу вам помочь? — спросил священник.

Билл потер подбородок тыльной стороной ладони.

— Я не уверен в вашем отношении ко всей этой истории.

В глазах Ледюка сверкнула веселая искорка:

— Вас интересует мое мнение по вопросу сексуального воспитания?

— Для начала, да.

— Католическая церковь, за исключением редких случаев, не одобряет сексуального воспитания в школах. Мы убеждены, что в этом вопросе ответственность лежит исключительно на семье и, при особых обстоятельствах, на самой церкви. Мы всегда...

— Одну минуту, святой отец, — прервал его Билл. — Не думаете же вы...

— Мистер Джейсон, в своих передовицах вы можете без помех высказать все, что считаете нужным. Если вас не затруднит, предоставьте такую возможность и мне.

— Извините, святой отец.

— Мы всегда возражали против любой формы сексуального воспитания вне семьи. Но, мистер Джейсон, католическая церковь не имела ничего против преподавания биологии в наших школах. Мне представилась возможность ознакомиться с содержанием этой дисциплины, не только теперь, но и пять лет назад, когда ее ввели в школьную программу. Родители-католики приходили ко мне за советом, так как это факультативный предмет. Я им сказал, что, по моему мнению, эта дисциплина абсолютно пристойна, так же, как и используемые учебные материалы, в том числе и склоняемый всеми фильм. И рекомендовал сомневающимся родителям разрешить детям изучать биологию.

— В городе повсюду говорят, что католическая церковь выступает за запрещение биологии, — заметил Билл. — Многие оправдывают этим захлестнувшую город истерию.

Священник помрачнел:

— Для истерии нет оправданий. Если она будет нарастать, я встану с вами плечом к плечу, лицом к толпе, — он глубоко вздохнул, но по его лицу проскользнула улыбка. — Я не психоаналитик, мистер Джейсон. Хотя у нас есть определенный навык. Исповедальня научила меня многому, а кое-что из услышанного применительно даже к создавшейся ситуации. Мне кажется, вам следует иметь это в виду.

— Я слушаю, святой отец.

— Когда у человека болит живот, мы спрашиваем, что он ел за обедом. Мы узнаем, что он съел гренок с сыром, понимающе киваем и говорим: “Вот причина его недомогания”. Но также уместно спросить, мистер Джейсон, а как привык питаться этот человек? Почему его пищеварительная система не смогла справиться с гренком с сыром? Катастрофа на холме Кобба и есть гренок с сыром, вызвавший боль. Но что произошло раньше, задолго до катастрофы, много лет назад? Где-то там, мистер Джейсон, лежит истинная причина. Где-то там закопаны корни зла. Теперь вам ясна моя позиция, мистер Джейсон?

— Да, и я рад, что мы в одной лодке, — кивнул Билл. — Могу я процитировать вас в газете, если возникнет такая необходимость?

— Если вы процитируете меня правильно, — улыбнулся священник. — Поймите, я не собираюсь обелять или осуждать того или иного учителя. Биология, в том виде, как она преподается в школе, не является курсом сексуального воспитания. Но учитель может давать советы, противоречащие принятым нравственным нормам.

— Вы верите, что Аннабелль Винтерс могла дать такой совет? — спросил Билл.

— У меня нет фактов, которыми я мог бы обосновать свое мнение. А вы в это верите?

— Разумеется, нет, — Билл наклонился вперед. — Джимми Оренго, один из мальчиков, погибших на холме Кобба, был вашим прихожанином?

— Хороший мальчик, — глаза Ледюка затуманились.

— Я понимаю, что вы не можете повторить того, о чем говорится в исповедальне, святой отец. Но вы назвали Джимми хорошим мальчиком. Возмутитесь ли вы, узнав, что он намеревался соблазнить девочку-подростка?

— Я возмутился бы, узнав такое про любого мальчика.

— Вы бы поверили этому, если б речь шла о Джимми Оренго?

— Человеческая плоть слаба, мистер Джейсон. Уступить искушению — не такое уж необычное событие.

— Я хочу вам кое-что рассказать, — и Билл передал содержание разговора Марка Свенсона с Каммингсами. Выдержку из дневника Лайлы он зачитал по листку.

Ледюк внимательно выслушал его, а затем, к изумлению Билла, рассмеялся.

— И это одно из обвинений против мисс Винтерс? — спросил он.

— Документированное обвинение. Полиция забрала дневник как улику.

— Все это очень забавно, мистер Джейсон, но, должен признаться, давно уже я не испытывал такого приступа гнева. Похоже, что вам и, вероятно, мне следует потолковать с Каммингсами и как можно быстрее.

— Я не совсем понимаю вас, святой отец.

Смех исчез из глаз священника.

— За несколько дней до смерти Джимми Оренго приходил ко мне, мистер Джейсон. У него возникли затруднения, не касающиеся религии, сугубо практические, связанные с искусством и любовью, — священник помолчал. — Джимми руководил школьным театральным кружком. Они собирались ставить пьесу “Остролист и плющ”. Какого-то английского автора. Джимми хотел, чтобы Лайла Каммингс сыграла главную женскую роль. Это не секрет, мистер Джейсон, что Джимми ухаживал за Лайлой. Однако имелась преграда, мешающая осуществлению его планов. Возражали родители Лайлы. Они не разрешали ей заниматься в театральном кружке или просто играть в пьесе. А ей очень хотелось. Джимми попросил меня поговорить с родителями Лайлы. Они не католики, мистер Джейсон. Мне казалось, что им не понравится вмешательство католического священника. И я сказал Джимми, что мисс Винтерс сможет убедить родителей Лайлы лучше меня. Она, в конце концов, преподаватель-воспитатель.

Билл смотрел на священника, не в силах вымолвить ни слова.

— Я думаю, — Ледюк потянулся к шляпе, — что запись в дневнике должна выглядеть следующим образом: “Джимми Оренго попросил меня сегодня сыграть в пьесе, и я ответила “нет”. Но мне очень хочется получить эту роль, и я собираюсь спросить об этом мисс Винтерс. Спросить о том, как убедить мою семью!”

Священник надел шляпу.