"Цена любви" - читать интересную книгу автора (Ранн Шейла)

ГЛАВА 2

— Сеньора, извините меня, сеньора, — прервал мои мысли официант «Кафе де ла Опера», стараясь говорить по-английски как можно лучше.

Он поставил передо мной незаказанную чашечку кофе.

— Это от того господина, он очарован вами.

Официант указал на человека со светло-серыми глазами, который недавно поглядывал на меня. Я робко кивнула: разучилась знакомиться с красивыми мужчинами в кафе. Впрочем, волноваться не стоило, незнакомец встал и вышел с террасы на Рамблас. Возможно, он благодарен мне за мое смущение, подумала я, провожая взглядом высокого, стройного человека. В такт мягкой, кошачьей походке непринужденно двигались его руки, ощущалась грация спортсмена, угадывались тренированные мышцы ног… он мог быть теннисистом… а голову держал высоко, как танцор. У меня еще сохранилась привычка оценивать человеческое тело: в «Театро дел Лисео» зачастую приходилось убивать время, разглядывая мужчин.

Здание оперы было закрыто; только в кассе продавались билеты на вечернее представление — давали «Лулу». Я мысленно перенеслась на огромную сцену, увидела ее глазами Бетти в свете белых и голубых прожекторов…

Бетти и ее подруги из женского кордебалета каждый вечер, стоя за кулисами, наблюдали за Луисом, звездой труппы, творившим невообразимые прыжки и пируэты. За ним у края сцены находился мужской кордебалет; белое трико обтягивает рельефные мышцы бедер, упругие, округлые ягодицы. Девушки называли Луиса Эл Гитано, Цыганом, за смуглое лицо и животную энергию. «Твой возлюбленный, — смеясь, говорили они Бетти». — «Si, Luis, amor, у ballet».

«Да, Луис, любовь и балет навеки», — повторяла Бетти. В Барселоне сбывались все ее мечты.

После утренних упражнений в зале, если ее не вызывали на дневную репетицию, она позволяла себе забыть о балетной диете и наслаждалась долгим испанским ленчем. Затем любовалась восхитительными сокровищами, выставленными в маленьких лавках на мощенных булыжником улочках, а также кораблями в порту и суровыми, пугавшими ее чем-то матросами. Иногда, отвечая на их взгляды, она представляла, какую ревность это пробудило бы в Луисе.

Ранним вечером Бетти со своими новыми друзьями по «Театро дел Лисео» готовилась к очередному спектаклю. В гримуборной кордебалета, прямо возле кулис, вечно царил хаос; на освещенных столиках стояли баночки с жидкой пудрой, румянами, тенями, губной помадой. Ни один дюйм перед зеркалами не пустовал… Она сидела между двумя танцовщицами, растапливавшими в ложках черный воск и наносившими его на ресницы с помощью спичек. Когда воск застывал, ресницы становились невероятно длинными. Именно здесь девушка входила в свою новую жизнь, рассказывая о прежней.

— Мой отец был известным скрипачом, — она удивила труппу своим неплохим испанским, растапливая воск. — А мать — русской балериной, с очень длинным полным именем, все называли ее Марией. И я тоже.

Девушки удивленно смотрели на Бетти, и она продолжала: «Мария была очень юной. Высокого роста, она из-за своей изящной фигуры казалась еще моложе. Мы смотрелись прямо как сестры. Папа называл нас „своими маленькими девочками“.

Балерины навели справки; оказалось, что Бетти ничего не придумала, захотелось узнать больше. Бетти не заставила себя упрашивать: «Мы жили в большой квартире на Риверсайд-драйв в Нью-Йорке. Мария дала мне первый урок танца по русской методике дома. Папа установил балетный станок в музыкальной комнате и каждый день после школы играл на скрипке, пока мы делали упражнения. Солнце светило в окна, как свет прожекторов».

После вечернего выступления в «Театро дел Лисео» Бетти продолжила рассказ о своих знаменитых родителях. Балерины собрались в «Кафе де ла Опера» и внимательно слушали. «Папа родился в Австрии. С Марией он познакомился в Ленинграде во время гастролей, проходивших в рамках культурного обмена. Ей исполнилось только шестнадцать, но она уже танцевала в Кировском. Они полюбили друг друга, но тогда уехать из России по желанию было невозможно. Папа тайно вывез Марию на грузовике в Румынию. Оттуда путь лежал в Югославию и дальше на запад. Глубокой ночью они достигли Данубы в Румынии и при лунном свете переплыли ее».

Балерины пришли в неописуемый восторг; руководство театра, сидевшие рядом слушатели подняли бокалы в честь Бетти. Романтическая история ее родителей никого не оставила равнодушным.

Однако Бетти догадывалась, что, как только они с Луисом покинут кафе, начнутся бесконечные пересуды. Всем было известно, что родители ее умерли, но никто не хотел выяснять подробности у нее. Фразой «Она, похоже, очень их любила» разговоры о родителях заканчивались.

Впрочем, появлялись и другие вопросы. Однажды в кафе, собираясь повернуть ручку двери, Бетти вдруг застыла как вкопанная. «Почему Бетти приехала в Испанию, где ей платят мизер за кордебалет? — послышался голос одной из подруг. — Очень странно».

Вторая танцовщица в ответ произнесла: «А ты знаешь, что шестнадцати лет Бетти приняли в труппу „Нью-йоркского балета“?

«И больше года она исполняла там главные партии, как и ее мать, — подтвердила первая. — Пресса отзывалась хорошо. Я точно знаю».

«С такими-то связями, — заметила третья девушка, — и покинуть труппу? Оставить такую карьеру и приехать в маленький театр, где ее никто не видит? Непонятно».

Бетти тихонько отошла от двери, пока никто ее не заметил. Позже этим вечером она забудет об истинных ответах на эти вопросы, умирая в объятиях Луиса.

«Бетти, дорогая, — признался как-то ночью Луис после страстной, неистовой любви. — Ты нужна мне для моих новых танцев. В прыжках тебе нет равных. Ты танцуешь, как русская балерина. А наши, даже лучшие танцовщицы не имеют за плечами русской школы. Пожалуйста, помоги своему Луису. О, я уже вижу: театр переполнен, Бетти и Луис разделяют общий успех. Нас забросают цветами, любовь моя».

Так и случилось… сначала… Их триумфальные выступления проходили при полном аншлаге, рецензенты захлебывались от восторга, Луиса и Бетти осыпали цветами. Однако со временем Бетти танцевала все меньше и меньше. «Все дело в легких ушибах, такое случается, пустяки, мне всего лишь двадцать, скоро я вернусь на сцену», — отвечала балерина репортерам. Но причиной была серьезная травма, которую она получила во время прыжка с поддержкой Луиса в его самой известной постановке.

«Никто не способен танцевать так, как моя прекрасная Бетти. Я люблю тебя», — Луис поспешил ободрить девушку, которая корчилась от нестерпимой боли. Находясь за кулисами переполненного театра во время перерыва, дублерша Бетти уже готовилась заменить ее во втором акте.

После травмы Луис, к нескончаемой радости Бетти, повсюду носил ее на руках. «Пожалуйста, живи у меня, ты нужна мне каждую минуту», — попросил он. Луис перевез ее к себе на квартиру и следил за тем, чтобы она выполняла все предписанные врачами упражнения для укрепления колена. Вечерами, пока он выступал, она записывала все свои движения в созданных им партиях. «Моя дорогая, — ликовал он, возвращаясь после спектакля с дорогими продуктами из „Ла Бокериа“, — ты проделала неоценимую работу для своего Луиса! Без тебя мой труд пропал бы даром».

Они снова и снова предавались любви.

Упражнения и уколы наконец помогли, колено окрепло, и она стала посещать репетиционный зал. Бетти показывала свою партию в балетах Луиса другим балеринам, чтобы, возвратившись на сцену, иметь дублерш; опять же Луис получил бы видеозаписи постановок.

— Мой ангел, — целовал ее Луис, — сам Бог послал мне тебя. Скоро ты полностью поправишься и сможешь танцевать со мной. Но не спеши, время еще не пришло.

— Уверена, нога уже в полном порядке, — повторяла Бетти в конце каждого месяца.

— Нет, нет, боюсь, ты снова причинишь себе вред. Пожалуйста, наберись терпения ради своего Луиса. Я должен беречь мою Бетти, mi Prima Ballerina.

И снова доводил девушку до экстаза.

Спустя несколько месяцев, как-то поутру, любимый сообщил, что руководство труппы решило отдать маленькую несложную партию Бетти в очередной постановке Луиса, приуроченной к ее окончательному выздоровлению, новой молодой балерине.

Сердце Бетти замерло. Она не верила своим ушам. Не может быть, тут какая-то ошибка!

— Но ведь право выбора балерины в твоих балетах принадлежит тебе. Ты обещал мне эту партию больше года тому назад. Все обещали мне.

— Эта девушка в Барселоне недавно. Но у нее уже имя во Франции. Руководство хочет испытать её в какой-нибудь маленькой партии, — терпеливо объяснил он.

— Но ты обещал мне… ты же любишь меня… еще вчера… Как ты мог не знать их планы?

Он отвел глаза в сторону.

— Ситуация в театре изменилась. Появились новые постановщики. У меня нет прежней власти. Любовь моя, не знаю, как сказать. Со следующей недели меняется весь состав исполнителей. Твоего имени нет ни в одном списке.

Бетти словно окаменела. Непонятно даже, сидит она или стоит… день сейчас или ночь. Бй только двадцать один! Да, она не танцевала больше года. Как же она не заметила? Дни, заполненные работой с Луисом, пролетели очень быстро. Они так любили друг друга.

— Но я, несомненно, могу восстановить форму, — выпалила Бетти. — Буду работать изо всех сил, голодать, чтобы сбросить вес. Ты же знаешь.

Может, ей только кажется, что она произносит эти слова? Неужели Луис не слышит? Он молча вышел.

На следующей неделе среди исполнителей не оказалось ее имени. Она ежедневно просматривала списки, чтобы убедиться. Это ошибка… должно быть какое-то объяснение. Да существует ли она на самом деле?

Бетти растерянно отправилась к станку, но не на свое старое место в классе рядом с балериной из Франции, а в одиночестве, в холодный репетиционный зал «Театро дел Лисео».

«Я всего лишь хотела его любить», — произнесла она перед зеркалом, обращаясь к своему отражению. В пустом зале царила тишина. «Ты, несомненно, старалась, — ответила себе Бетти, — но теперь должна взглянуть правде в глаза».

Она подняла ногу в попытке выполнить арабеск.

Обхватила колено руками и подержала его, восхищаясь своей все еще великолепной растяжкой. Но когда девушка отпустила ногу, ей не удалось сохранить положение неизменным. Травмы победили. Тело не слушалось. Волшебство исчезло. Надо срочно отыскать новое волшебство, иначе просто незачем жить. Она выражала себя в танце.

А танцоры кордебалета, где требуется полная идентичность во всем — от формы бюста и постановки головы до оттенка волос, привыкают безоговорочно выполнять все указания. Для достижения успеха им необходимо все ловить на лету, ни о чем не спрашивая постановщика, потому что за кулисами всегда ждут своего часа молодые соперницы. Это и спасло Бетти.

К моменту официального увольнения из труппы она уже знала, чем заняться. Девушка нашла себе работу в качестве двуязычной помощницы в американской кинокомпании, снимавшей в Испании. Конечно, киносъемки — не балет, но что-то в производстве фильма завораживало Бетти; она нуждалась в товарищеской атмосфере съемочной группы.

Вскоре американский продюсер вызвал ее к себе.

— Мы отстаем от графика. Нам нужен человек для поиска натуры. Справитесь?

Бетти прекрасно знала любимый город. И выполняла свою работу с таким усердием, что продюсеры нарадоваться не могли.

— Назначаем вас менеджером по натуре, — вознаградили ее благодарные американцы. — Зарплата пока останется прежней, потому что вы еще стажируетесь.

Ясно, что другого столь добросовестного менеджера за такие деньги им не найти: она блестяще экономила средства, которые испанцы старались взять с иностранцев. Бетти согласилась принять новую должность и по-прежнему работала, не щадя себя.

Появились и другие американские компании, привлеченные испанской дешевизной; они нуждались в надежном человеке, владеющем испанским. Бетти познала прелести американской оплаты сверхурочных; на эти деньги можно снять новую квартиру, купить одежду, дорогую еду, вино…

«Даже кокаин». Впрочем, Бетти оправдывала свое новое увлечение: чтобы забыть о балете, она работала на износ. «И валиум — нельзя же терять форму».

Через пару лет многие американские и английские кинокомпании уже искали сотрудничества с Бетти. Она появлялась на съемочной площадке в шесть утра, проверяла декорации и до ночи готовилась к завтрашнему дню. На любой упрек в пристрастии к наркотикам она бы спокойно ответила: «Как иначе можно справиться с таким объемом работы? Я ведь должна трудиться, верно? И я не злоупотребляю зельем… Все им пользуются… Видели бы вы, сколько поглощают его эти американские киношники». Но никто никаких вопросов не задавал; она вела себя очень осторожно.

Шутливые жалобы новых американских коллег по поводу того, как они соскучились по гамбургерам, жареному картофелю и кукурузным лепешкам, напоминали девушке о том, как давно она покинула Новый Свет. «Вы слышали, что произошло на прошлой неделе в той нью-йоркской студии?» — радостно говорили они друг другу. Или: «Встретимся за ленчем в Лос-Анджелесе на следующей неделе». Съемки заканчивались, и киношники обращались к Бетти: «Найдите меня, когда вернетесь домой». Обнимались, целовались, проверяли, есть ли у хрупкого менеджера их адреса.

Бетти исполнилось двадцать восемь, и она наконец осмелилась подумать о возвращении в Америку. Теперь она запаслась солидными профессиональными рекомендациями американских кинокомпаний, где ей удалось поработать, и обросла серьезными связями с международными спонсорами.

В последующие годы жесткие временные рамки американской киноиндустрии при каждой новой работе только оттачивали ее профессионализм; воспоминания о балете отошли на второй план. Правда, Бетти со страхом думала о мадам Вероша — она в качестве балетного педагога учила девушку и любила ее. Дисциплина танцовщицы помогала Бетти, постоянно менявшейся благодаря работе над собой. Даже имя ее стало другим — Элизабет. «На этот раз я одержу победу, — говорила она себе. — Буду снимать фильмы в Америке, Англии, Франции и Италии. И когда стану знаменитой, смогу забыть о Куколке Бетти. Но если меня постигнет поражение…»

В конце концов я, Элизабет, помогла ей. У Элизабет, уважаемого продюсера со студией на верхнем этаже некоего здания на Бродвее, слава Богу, не оставалось времени на размышления о несчастной Бетти где-то там, далеко в прошлом. И вскоре Бетти оставила меня в покое. Правда, победы в киноиндустрии давались мне тяжким трудом, ценой постоянных усилий. С другой стороны, приносили удовлетворение, поскольку позволяли реализовать стремление балерины к совершенству и самоотдаче.

После неожиданной удачи с «Фирензе» коллеги принялись зазывать меня на ленчи в «Сеазонс» и завтраки в «Плазе». Угощая деликатесами, мне первой предлагали взглянуть на лучшие новые сценарии: Элизабет не скрывала своих пристрастий — материал должен быть не слишком коммерческим, с яркими персонажами, и не ограничивать свободу импровизации. Я отчаянно боролась за собственный стиль.

В те давние дни в Барселоне важнейшие свидания Бетти с ревнивыми поклонниками всегда начинались здесь, в «Кафе де ла Опера», и заканчивались сценами и скандалами в меблированных комнатах. Затем следовали страстные постельные баталии, в результате мужчины добивались прощения. Время юной балерины всегда оплачивалось умопомрачительными оргазмами; другой платы она никогда не признавала и потеряла счет своим любовникам.

Сегодня мои усилия оплачивают мужчины не столь привлекательные и молодые, но куда состоятельнее; ведутся переговоры о прокате «Фирензе» в разных городах — от Милана до нигерийского Лагоса. Моей бухгалтерией занимается крупный международный банк. Минуют предрассветные мгновения, когда ночные демоны тянут Бетти в прошлое, и я встаю с постели в качестве Элизабет, изучаю расписание встреч и размышляю об иронии судьбы, вынуждающей торговаться с опасными эгоистичными мужчинами и таким путем обогащаться.

А затем закрываю свой блокнот и пытаюсь поспать еще немного, но мне не удается. Когда-то Бетти не выходила за временные рамки ночи, но теперь преследует меня и днем… настойчиво, упорно терзает своим секретом… протягивает мне что-то… я не могу сопротивляться и следую за ней.