"Цена любви" - читать интересную книгу автора (Ранн Шейла)

ГЛАВА 1

Каких-нибудь пятнадцать минут назад я бросила свой багаж к ногам швейцара «Отель Колон» и побежала по площади, пробираясь сквозь толпу и забывая о том, кто я. Свободная от всяческих уз, перепрыгивая через ступени собора, я уже не ощущала себя Элизабет. Просто была человеком, способным бежать, не оглядываясь. Меня окружали готические шпили; тени, тянувшиеся на потрескавшейся мостовой, выглядели точно так же, как в первый раз, двадцать лет назад. Казалось, это происходило в другую эпоху… я была другой женщиной… даже имя было иным; Бетти, бледная, светловолосая восемнадцатилетняя балерина, бросавшая вызов миру своими потертыми джинсами, приехала в Барселону танцевать в кордебалете «Театро дел Лисео». Она бежала по этой старинной каменной мостовой навстречу множеству любовников. Сейчас Элизабет снова повторяла этот путь, ощущая ритм походки Бетти. Спускаясь по булыжной мостовой Баррио Готико, я знала, какие улочки ведут к «Кафе де ла Опера», и шла, пока они не вывели на Лас Рамблас де лас Флорас, к многолюдным барселонским цветочным и птичьим рынкам, заполненным снующей толпой. Я нашла свое кафе на том же самом месте, где оно находилось прежде. На пыльных позолоченных стенах, как и в прошлом, висели обрамленные амурами зеркала; утренний воздух был уже насыщен ароматом европейских сигарет. Почему ничего не изменилось? Девушка с широко поставленными раскосыми глазами потягивала вино в обществе смуглого молодого человека. Послышался ее смех. Она притягивала меня тихим голосом, подчеркивавшим ее непостижимость. Юная посетительница кафе словно подсмеивалась надо мной. На ее лице блуждала моя прежняя улыбка… еще ничем не омраченная.

Я проследовала по своим невидимым следам к веранде кафе на Рамблас. «Буэнос диас», — поздоровалась маленькая цыганка и взяла недавно полученные мною песеты, посадив за боковой столик. Но я не могла сидеть неподвижно и принялась ходить возле столиков, впитывая ранние звуки и краски Рамблас, пока они не успели смешаться с тысячью других. Наконец, с изумлением поняв, что краснею, я остановилась у стола, за которым сидел мужчина лет двадцати восьми в черной футболке; его выгоревшие волосы рок-звезды падали волнами на плечи. Намек на бороду усиливал сходство с музыкантом. Казалось, он так же удивился, потом пришел в себя. Излучая пристойную вежливость, молодой человек тем не менее ощупывал глазами каждый изгиб моего тела. Он казался восхитительно богемным и мужественным. И был абсолютно в моем вкусе — конечно, давно ушедшего времени. Не нынешнего. Однако его светло-серые глаза столь притягивали, что мне никак не удавалось отвести взгляд. Несомненно, это ошибка… Вероятно, повинно возбуждение, вызванное поездкой. В глазах я увидела себя молодую. Увидела Бетти.

И заставила себя, проявив годами отшлифованную нью-йоркскую сдержанность, вернуться к своему столику. Излишне тщательно принялась размешивать сахар в чашечке кофе. Искоса поглядывая на мужчину, я наконец беззвучно рассмеялась. Причем так старалась казаться невозмутимой, что на глаза навернулись слезы. Действительно, забавно — оказавшись снова в этом кафе после всего, что я натворила и чего добилась, я краснею при появлении эффектного мужчины!

«Здравствуй, Бетти», — поприветствовала я себя. Бетти — это девушка, которой я была когда-то. Сегодня она пряталась где-то внутри, терпеливо дожидаясь своего часа, искусно маскируясь под туалетами зрелой женщины, изображая серьезность, воспитанность. Непонятно, радоваться исчезновению той девушки или оплакивать ее, но Элизабет во мне завидовала ее свободе и готовности рисковать всем ради любви, не сознавая, как быстро можно все утратить.

Сейчас я преуспевающий продюсер, трудоголик, деловая женщина по имени Элизабет. Сама себя так нарекла на данном этапе жизни. Работаю по шестнадцать часов в день, регулярно летаю из Нью-Йорка в Лос-Анджелес и обратно. Я дорожу своей работой и в общем-то весьма пунктуальна, потому что руководители лос-анджелесских киностудий не любят уделять независимым продюсерам слишком много времени. После деловых встреч возвращаюсь домой с красными от усталости глазами. Мне присуще возбуждение, равно как и подавленность, в зависимости от результата встречи; неизменно лишь одно — готовность рано поутру спешить на съемку или очередную беседу. Друзья, представляя меня, с гордостью говорят: «А вот моя любимая подруга Элизабет, самый модный американский продюсер». При этом еще и добавляют: «Обязательно посмотрите потрясающий последний фильм Элизабет — „Фирензе“. Тот, что получил Оскара! Вам понравится!» Удаляясь, слышу за спиной шепот: «С этим фильмом ей повезло. Посмотрим, как справится со следующим».

Со спонсорами мне приходится встречаться в строгих деловых костюмах, а на съемочной площадке работать в джинсах и свободной рубашке. Иногда, отправляясь в нью-йоркский ресторан в черном шелковом смокинге с глубоким декольте, с драгоценностями, я кажусь себе эффектной, хотя и не считаю себя восхитительно красивой. При росте сто семьдесят сантиметров я по-прежнему достаточно стройна, чтобы влезть в небесно-голубое платье, которое сейчас на мне. Девушка с узкими бедрами в нем стильно смотрится — обнаженная шея, прикрытые колени. Мои прямые светлые волосы легко ниспадают на плечи. По-моему — шведский стиль, правда, у меня карие глаза и полные губы. Я почти не пользуюсь косметикой, и слава Богу, потому что времени хватает только на то, чтобы подкрасить губы.

Завтра начинаются предварительные встречи по поводу серьезного фильма об Олимпийских играх 1992 года. Год назад я не на шутку задумалась о поездке в Барселону в качестве продюсера студии «Гойя и Химинес». Поговаривали, что для студии это новая возможность — шанс создать собственные «Огненные колесницы». Достаточно веская причина для возвращения в Барселону. Впрочем, не только для меня, но и для любого другого продюсера. Но на самом деле мною двигало что-то другое. И надо было понять истинную причину. В далеком прошлом я спрятала глубоко внутрь нечто такое, что не предназначалось для глаз посторонних. Но, видимо, секрет может оставаться секретом лишь ограниченное время. Потом он начинает прорываться наружу, терзать сознание. Так и моя тайна. Сначала медленно, в предутренней тьме, когда мой мозг пленяли сны, прежде чем я могла проснуться и прогнать их. Потом стала всплывать и днем, когда мне хотелось работать. Она дремала в каком-то уголке души, всегда существовала где-то — даже в те прошедшие годы, отданные балету, когда я жила в Барселоне под именем Бетти.

Именно там она заново спрятала секрет. Но он также занимал и ее душу; ей приходилось застегиваться наглухо. Она умела ретушировать, лакировать прошлое, менять его облик, забывать, что правда, а что — ложь. Сейчас тайна снова тревожила мою память; и кое-чего уже не хватало.

Мне надо отыскать утраченное. В тридцать восемь лет я ощущала себя достаточно сильной, но не стоит спешить. Работа в Барселоне — вот идеальная возможность заняться прошлым, вернуться в мир Бетти, находясь на достаточном расстоянии и под надежной защитой.

Момент вполне подходящий. В начале прошлого года, после успеха «Фирензе» на Каннском фестивале, новая, но уже известная испанская кинокомпания «Гойя и Химинес» связалась со мной по телефону. Послышались поздравления от коллег, затем последовало приглашение приехать в Барселону в качестве сопродюсера при постановке дорогого фильма с использованием всех технических новшеств. Для меня ситуация сильно отличалась от работы над «Фирензе». Я создавала фильм самостоятельно; все в нем, от замысла до режиссуры и организации сбыта, было моим. Несмотря на бешеную занятость, я, наряду с остальными, испытала изумление, когда мой малобюджетный фильм стал мировой сенсацией. «Вэрайети» откликнулся крупным заголовком на обложке: «Успех в стиле, далеком от голливудского». В статье сообщалось о «большой художественной работе без громких имен, поставленной новой кинокомпанией под руководством женщины». Я читала текст снова и снова, чтобы убедиться в том, что речь идет обо мне. Во всем мире публика выстраивалась в длинные очереди, чтобы посмотреть премьеру «Фирензе». Затем началось мое путешествие вслед за фильмом; телеинтервью со мною демонстрировались в лучшее эфирное время; даже «Уолл-стрит джорнэл» представил меня как знаменитость в мире бизнеса. «Вряд ли можно быть еще счастливее», — говорила я репортерам со всех концов света. Так оно и было.

Но они задавали одни и те же вопросы. «Расскажите о своей личной жизни, Элизабет. Кто ваш возлюбленный? Кто же тот мужчина, который вас любит? Элизабет, такой человек должен существовать».

Всего лишь типичные репортерские вопросы, говорила себе я, но каждый раз во мне возрождались леденящие душу предутренние сны. Я прогоняла их, улыбалась в объективы камер и отвечала: «Я ужасно взволнована предстоящей работой над фильмом об олимпиаде. Это мой новый возлюбленный».

Позже, в гостиничном номере, мне ничего не оставалось, как честно признаться, что теперь я всегда одна. Как некий остров. Видимо, причина заключается в моей постоянной занятости на протяжении последних лет. Привычка или сознательный выбор сделали меня представителем когорты новых американских героев-одиночек, Красивой Одинокой Суперженщиной, скачущей по городам, точно ковбой по Дикому Западу. Я перегоняла стада, сидя в комфортабельных креслах авиалайнеров. «Выпьем за Элизабет, — говорили подруги на наших редких девичьих встречах. — Она безумно талантлива и работает, не жалея сил».

«А все лишь потому, что ей не приходится заботиться о муже!» — замечал кто-то.

Конечно, когда-то, еще совсем недавно, все было иначе. Но ни улыбки, ни понимающие взгляды, ни шутки не способны заглушить тоску по любви, в которой я никогда не признаюсь.

Я настолько вошла в роль, так сжилась с ней, что никто из подруг или коллег не смог бы догадаться о том, что произошло с Бетти. Лишь в последнее время, в черные предутренние часы, когда ночные демоны особенно сильны, у меня появляется мужество слушать ее. Вернее, дело не в мужестве. Бетти не в состоянии спать. Она требует, чтобы я выслушала подробности.

Сны Бетти впервые появились около года назад, спустя несколько месяцев после завершения работы над «Фирензе». Вряд ли это были сны, скорее смутные образы, мимолетные картинки прошлого. Они приходили ко мне средь бела дня. И было непонятно, видела ли я что-то во сне, или меня просто посещали какие-то мысли. Видения становились все продолжительнее, но голос Бетти всегда звучал приглушенно. Снилось, что она зовет меня спуститься вниз по лестнице; раскатистое эхо искажало ее слова, я ничего не понимала… Она обращалась ко мне из длинного туннеля, но слова тонули в грохоте поездов, скрежете колес… Мы беседовали на многолюдной вечеринке, на Бетти черное шелковое платье без бретелек, длинные светлые волосы блестят… в руках у нас бокалы с вычурной огранкой, голоса гостей и музыка заглушают ее голос… она говорит по-испански, слова кажутся бессмысленными — я не знаю языка, на английском языке речь почти не слышна… Затем она стала приходить ко мне в облике ребенка, называя себя Куколкой Бетти; в светлых волосах, стянутых в пучок, как у балерины, розовеют маленькие цветы. Бледная и худенькая, черное балетное трико обтягивает ее ноги; она долго сидит, склонив голову и не желая говорить… В последнее время Бетти снова являлась мне в образе молодой женщины; произносимые ею слова звучали отчетливо. Я просыпалась лишь тогда, когда она разрешала.