"Ночной рейс" - читать интересную книгу автора (Хиггинс Джек)

Глава 7 Берегись греков

На следующий день около полудня «Щедрость изобилия» подходила к Хармон-Спрингсу. Сет стоял у руля, старик Сондерс изображал матроса, а Мэннинг, в панаме и легком шерстяном костюме, прислонившись к поручню, разглядывал приближающийся берег.

Когда судно обогнуло мыс, усеянный белыми домиками, навстречу ему выплыла флотилия одноместных каиков с надутыми парусами. Они шли так близко от «Щедрости изобилия», что на одном из них можно было разглядеть огромные глаза, нарисованные по обе стороны носа, чтобы отпугивать злых духов.

Гарри поднял руку в приветствии, но мужчина, стоявший у румпеля, не обратил на него никакого внимания. Сондерс сплюнул через поручень.

– Какие же они мерзкие ублюдки, капитан. Половина из них до сих пор даже лодки строит только на одного человека.

На подходе к гавани судно сбавило скорость, и рев мотора стал затихать. У причала стояло несколько катеров для дальних плаваний, но на белом песке как пестрые листья лежали ярко раскрашенные каики, а рядом с ними сидели рыбаки, перебирая свои сети. Голые ребятишки носились по мелководью, играя в салочки.

Мэннинг словно попал в другой мир, и память вернула его в прошлое, в годы войны, когда он служил на подводной лодке в Эгейском море.

Зайдя в каюту, Гарри взял со стола два фотоаппарата в кожаных футлярах и перекинул их через плечо. Потом надел солнечные очки, подхватил холщовую дорожную сумку и поднялся на палубу.

«Щедрость изобилия» уже скользила вдоль деревянного причала. Двигатель заглох. Все вокруг, казалось, замерло в жарком мареве. Двое юнцов курили, опершись о поручень, трое стариков дремали на солнышке, и никто из них не шевельнулся, чтобы поймать трос, брошенный Сондерсом. Тот выругался и, перешагнув через поручень, обмотал трос вокруг столбика.

– Грязные ублюдки! – пробормотал он.

Когда Мэннинг уже стоял на причале рядом с Сондерсом, из рубки появился Сет.

– Мы побудем здесь часок-другой, капитан. Просто поглядим, что да как.

– Нет, – покачал головой тот. – Я свяжусь с тобой, Сет. Не беспокойся.

Он подождал, пока Сет, вздыхая, скрылся в рубке. Минуту спустя мотор снова ожил, Сондерс отвязал трос и вернулся на палубу.

Мэннинг проводил взглядом «Щедрость изобилия», выходившую из гавани, и поднял свою сумку. Старики, чуть подавшись вперед, рассматривали его с откровенным любопытством, юнцы перестали болтать. Гарри бодро прошествовал мимо них, его ботинки гулко стучали о деревянные доски. Свернул на набережную: маленький городок, казалось, замер, ожидая чего-то. Где-то недалеко впереди затянули песню. Ориентируясь на эти звуки, он вышел к бару, находившемуся на углу боковой улочки. Прямо в дверях, повернутое спинкой к стене, стояло кресло, в котором развалился подросток. Он тихонько напевал, нежно перебирая пальцами струны бузуки.

Юнец не двинулся с места, а Мэннинг, неузнаваемый в своих темных очках, какое-то время разглядывал его, а потом аккуратно перешагнул через вытянутые ноги и вошел в сумеречную прохладу бара. Трое мужчин пили, сидя за маленьким столиком.

За стойкой с мраморной доской стоял средних лет бармен. Его лицо цвета красного дерева испещряли морщины, но голубые глаза были полны жизненной энергии, а тонкие губы изгибались в приветливой улыбке. Когда Бог весть откуда взявшийся гость подошел к нему, небрежно бросил свою сумку на пол и положил фотоаппараты на стойку, все разговоры затихли.

– Выпить найдется? Что-нибудь холодное и побольше?

Хозяин усмехнулся, поставил на стойку стакан и насыпал туда кусочки льда.

– Журналист?

Мэннинг кивнул.

– Я, возможно, пробуду здесь денек-другой. Мне нужна комната. У вас что-нибудь есть?

– Конечно. Комната не роскошная, но кормят у нас отлично.

Юноша, играющий на бузуки, сердито рванул по струнам, и мужчины, которые сидели за столиком, рассмеялись. Один из них обратился к юнцу на греческом:

– Эй, Димитрий, как тебе нравится этот модник? А вдруг он отобьет у тебя всех девчонок? Похоже, пришел конец твоим ночным развлечениям на берегу.

– Заткнись! – злобно отозвался парень.

Это были обыкновенные грубоватые моряки – таких можно встретить сколько угодно в любом порту. Люди такого типа привыкли много вкалывать и не сразу принимают чужаков. Гарри обернулся, снял свои темные очки и спокойно взглянул на них. Улыбки поугасли, и мужчины, сдвинув головы, стали тихо перешептываться.

Когда чужак опять занялся своим ромом, один из них громко произнес по-гречески:

– Значит, ты, Димитрий, просто хвастун. Трепач в модной одежке.

Мальчишка вскочил и, немного поколебавшись, двинулся к бару. Он нарочно толкнул франта под локоть, когда тот подносил стакан ко рту.

Ром выплеснулся на стойку, Мэннинг снова снял очки и повернулся лицом к задире:

– А теперь заплати за вторую порцию.

– Сам заплатишь, – отрезал мальчишка.

Гарри ударил его по лицу, и тот отлетел к стене.

– Я не намерен просить дважды.

Правая рука мальчишки двинулась к боковому карману брюк. И когда он рванулся вперед, шестидюймовое лезвие, острое как бритва, казалось, само выскочило из стиснутых в кулак пальцев. Мэннинг отскочил в сторону, схватил мальчишку за запястье, вывернул руку и, заведя за спину, рванул вверх. Димитрий вскрикнул и выронил нож. Не теряя ни секунды, противник толкнул парня прямо на стол, разметав трех посетителей и их стаканы.

– Никогда не посылайте мальчишку делать мужскую работу – произнес он по-гречески.

Ошеломленные мужчины молчали. Когда через минуту они зашевелились, бармен поспешно выскочил из-за стойки, держа в руке деревянную дубинку.

– Кто первый начнет, тому череп проломлю. Вы, ребята, хотели немного позабавиться, но ошиблись – ничего не вышло. Давайте на этом и закончим.

Мужчины опять заняли свои места за столиком, а Димитрий кинулся прочь из бара. Бармен улыбнулся гостю и протянул руку:

– Николи Алеко. А вы, хоть и англичанин, хорошо говорите по-гречески.

– Во время войны я три года провел на Эгейском море. Меня зовут Мэннинг. Гарри Мэннинг.

– Выпейте еще, мистер Мэннинг. За счет заведения.

– Нет, за мой счет. Угощаю всех. – Гарри подтянул к себе стул и уселся. Рыбаки за столиком заулыбались.

– Парень, который говорит по-гречески так здорово, как вы, мой друг, – сказал один из них, протягивая пачку сигарет. – Угощайтесь!

Алеко принес напитки, и все торжественно чокнулись. Когда Мэннинг поставил стакан, один из новых знакомых спросил:

– Вы приехали порыбачить?

– Я фоторепортер. Меня послал сюда крупный американский журнал, чтобы сделать кое-какие снимки для статьи.

– В Хармон-Спрингсе?

– Нет, на Кубе. Они хотят, чтобы я побывал в Сан-Хуане, пофотографировал, чтобы показать, как изменилась жизнь после революции.

Греки удивленно переглянулись, и один из них поднял стакан.

– Пьем за удачу, дружище. Она тебе понадобится.

– А в чем дело?

– Теперь никто не заходит в Сан-Хуан. Хуже местечка не найти на всем Божьем свете.

– В Нассау мне говорили другое. Я слыхал, что ваши часто туда заглядывают.

– Это было в прошлом году. А с тех пор все изменилось.

– Мне много дали на расходы. – Мэннинг вытащил бумажник. – Я хорошо заплачу.

Грек, который болтал больше остальных, грубовато засмеялся:

– Дружище, у нас есть поговорка: если тебе нужен человек, который за деньги будет рисковать головой, ищи его среди бедняков.

Двое других раскатисто захохотали, и один добавил:

– Пускай попросит папашу Мелоса. Он в таком положении, что пойдет куда угодно.

Мэннинг встал и подошел к бару.

– Вы слышали наш разговор?

– Они правы, – кивнул Алеко. – До кризиса наши лодки часто заходили в Сан-Хуан с тунцом. Кубинцам запрещалось плавать на север, так что цены там держались хорошие. А после кризиса все изменилось.

– Вы утверждаете, что кубинцы запрещают вам останавливаться в Сан-Хуане?

– Не то что бы запрещают, но атмосфера там паршивая. Не знаешь, чего ждать. А лодку терять никому не хочется.

– А кто такой папаша Мелос, о котором шла речь?

– Чудесный старик, – улыбаясь, объяснил Алеко. – У него есть моторное судно – «Влюбленный эллин». Единственный сын папаши Мелоса, Янни, утонул в прошлом году. Еще у него есть дочь Анна – умная девчонка. Он послал ее в Америку учиться. В Вэссэр. Может, слышали?

– Конечно, – усмехнулся Гарри.

– Папаша Мелос изо всех сил тянулся, чтобы платить за обучение. А когда мальчик погиб, уловы стали меньше, старик влез в долги. Три месяца назад приехала дочка. И как услышала, что произошло, наотрез отказалась вернуться в Америку. Теперь она у отца заместо матроса.

– И чем же они промышляют? Ловят тунца?

– Уже нет, – покачал головой Алеко. – Милях в десяти на запад, возле Блейр-Кей есть риф. Там старик нашел перламутр и ныряет за ним.

– В таком-то возрасте? – недоверчиво спросил Мэннинг. – Какая же там глубина?

– Пятнадцать, а то и двадцать фатомов.

– Он, очевидно, спятил.

– Мелос не хочет потерять свое судно, вот и все. Корабль и Анна – больше у него ничего не осталось.

– Как вы думаете, он согласится доставить меня в Сан-Хуан?

– Отчаявшийся человек на все готов, – ответил Алеко, пожав плечами.

– Вернее не скажешь. – Гость взял свою сумку и фотоаппараты. – Если не возражаете, я взгляну на комнату прямо сейчас.

Пока Гарри шел вслед за Алеко по вычищенному до блеска коридору, он опять испытал знакомое возбуждение и поверил, что первая задача им решена.

Алеко владел маленьким двенадцатифутовым катером и жаждал сдать его внаем. Через два часа, переодевшись и отлично пообедав (таких сытных и вкусных блюд он давно уже не пробовал), Мэннинг вывел посудину из гавани и повернул на запад, к южной оконечности острова.

Море было гладкое, как зеркало, безоблачное голубое небо тонуло за горизонтом. Мэннинг закурил и, откинувшись на спинку кресла-качалки, правил одной рукой. Он размышлял о папаше Мелосе. Что заставляет человека бороться, когда все складывается против него? Непонятно. Но одни дерутся до последнего, а другие тихо идут ко дну.

Через сорок минут он обогнул Блейр-Кей и увидел, что в проливе, в четверти мили от берега, стоит какое-то судно. Снизив скорость, подошел поближе. Глухой ритмичный стук механического насоса, подававшего воздух на глубину, где под толщей голубой воды работал человек, разносился далеко. Снизив скорость и подобравшись поближе, прочел: «Влюбленный эллин».

Мэннингу с трудом верилось, что в эпоху аквалангов и баллонов со сжатым кислородом кто-то еще пользуется старинными парусиновыми водолазными костюмами, со всеми их многочисленными приспособлениями для подачи воздуха и спасательными леерами. Ведь акваланг лучше во всех отношениях, и водолаз в нем чувствует себя совершенно свободно.

Подплыв еще ближе, Гарри заметил девушку небольшого роста, в ярко-красной рубахе и джинсах. Ее длинные волосы были заплетены в косу. Она крутила ручку барабана, на который наматывался спасательный леер, вытягивая своего отца на поверхность. Мэннинга она не заметила.

Вдруг барабан замер. Девушка подергала за ручку изо всех сил, потом бросилась к поручню и стала всматриваться в воду. Бегом вернулась к барабану и налегла на ручку всем своим весом. Никаких результатов. Через мгновение она прыгнула за борт и ушла под воду.

Гарри выключил мотор, а когда его катер встал бок о бок с «Влюбленным эллином», быстро пришвартовался и кинулся к барабану, попробовав крутануть ручку. Барабан не сдвинулся ни на йоту. В этот момент девушка появилась на поверхности моря около деревянной лестницы. Она жадно ловила ртом воздух.

Косичка расплелась, и длинные иссиня-черные волосы, разметавшись, плыли по воде. Мэннинг наклонился и вытащил ее на палубу.

– Что случилось? – крикнул он.

– Я не могу до него добраться! Не могу! – Девушка была в полном смятении.

– На какой он глубине?

– Десять фатомов, может, больше. Сейчас попробую еще раз.

С трудом встав на ноги, она направилась к поручню. И тут из глубины всплыл огромный воздушный пузырь. Усевшись на палубе, Гарри принялся стягивать с себя ботинки.

– Оставайся возле леера, – приказал он и вскарабкался на рубку. – Возможно, его перекусила барракуда. Когда просигналю, тяни вверх.

Постояв несколько секунд на краю крыши, капитан набрал в легкие как можно больше воздуха и нырнул.

Однажды на Кайманах он нырял без акваланга почти на сто футов. Но это было десять лет назад. Десять трудных лет. Его жизнь шла под откос, за что ни возьмись.

Ультрафиолетовые лучи проникают только в поверхностные слои воды. Погрузившись на пятьдесят футов, где простирался огромный риф, Мэннинг оказался в нейтральной зоне. Видимость была по-прежнему отличной, но краски как будто увяли, стали тусклыми.

На глубине шестидесяти футов леер, попав в трещину, обернулся петлей вокруг шишкового отростка коралла. Ныряльщик быстро высвободил его и двинулся дальше.

Старик сидел на широком выступе, его ветхий водолазный костюм оказался вспорот острым как бритва кораллом. Наверное, это произошло, когда папаша Мелос пытался освободить леер. Вода уже проникла внутрь, но не поднималась выше уровня груди, огромный бронзовый шлем, благодаря непрерывной подаче воздуха, превратился в своеобразный пузырь.

Мэннинг, который уже почти ничего не видел вокруг, встретился глазами со стариком, смотревшим на него в упор, и с силой дернул за леер, подав условный сигнал. А потом поплыл вверх, таща за собой водолаза.

Давление на барабанные перепонки становилось невыносимым. Где-то совсем рядом мелодично звонили колокола. Эти звуки, как гигантские волны, били моряка по голове. Впереди замаячил корпус «Влюбленного эллина», и Гарри, отпустив папашу Мелоса, резко рванулся вверх, окруженный облачком пузырьков.

Он вылетел на поверхность рядом с лестницей и, вцепившись в нее, завис, хватая ртом воздух. Когда перевалился через поручень, девушка все еще вращала ручку. Трудилась она на совесть: пот градом катился у нее по лицу.

– Он поднимается, – кричала она. – Поднимается!

У Мэннинга ломило руки и ноги, ощущение в груди было такое, словно его придавила чья-то огромная рука. Борясь с наплывавшей на него тьмой, он тоже изо всех сил вцепился в леер и стал тянуть.

На поверхности появился бронзовый шлем. Вместе с девушкой они вытащили старика, который с трудом переполз через поручень и рухнул на палубу.

Гарри видел, как девчонка отвинчивала бронзовые гайки, а потом все вокруг затуманилось, и звуки голосов раздавались откуда-то из другого конца туннеля. Наконец он погрузился с головой в темную пучину.