9. ЧЕРНЫЙ НОЖ

На следующее утро я проснулся с идеей. В Отервилле всего около сорока тысяч обитателей. Пустить здесь слух нетрудно. В десять часов я приступил к этой работе.

Я занимался этим в бильярдных, табачных лавках, подпольных кабаках, барах и прямо на улице – всюду, где обнаруживал хотя бы одного-двух праздношатающихся. Техника распространения была примерно такая:

– Спички не найдется? Спасибо... Идете сегодня на бокс? Я слышал, Айк Буш кувыркнется в шестом... Дело вроде верное: мне Шепот сказал. Да уж, все они такие...

Люди любят узнавать новость из первых рук, а в Отервилле руки Талера считались наипервейшими. Распространение шло гладко. Половина тех, кому я сообщил новость, старались разнести ее не хуже меня – просто чтобы показать, что они в курсе.

Когда я начинал, на Айка Буша ставили семь к четырем и два к трем, что он выиграет нокаутом. К двум часам ставки были уже равные, а к половине четвертого на Малыша Купера ставили два против одного.

Последняя моя остановка была в забегаловке, где я, поедая сандвич с горячей котлетой, подбросил новость официанту и двум посетителям.

Когда я вышел, то обнаружил, что у двери меня ждет какой-то человек. У него были кривые ноги, а длинная нижняя челюсть выдавалась вперед, как у кабана. Он кивнул и пошел рядом со мной, грызя зубочистку и искоса на меня поглядывая. На углу он сказал:

– Я точно знаю, что это туфта.

– Что? – спросил я.

– Да что Айк Буш продует. Точно говорю, туфта.

– Тогда что вам беспокоиться? Все ставят два против одного на Купера. Но ему не выиграть, если Айк сам не поддастся.

Кабанья челюсть выплюнула измочаленную зубочистку и осклабилась, показав желтые зубы.

– Айк сам мне сказал вчера вечером, что побьет Купера, а мне он врать не станет.

– Дружите с ним?

– Не то чтобы дружим, но он знает, что я... Слушайте-ка, это точно, что Шепот вам свистнул, по-честному?

– По-честному.

Он злобно выругался.

– А я-то последние тридцать пять монет поставил на этого гада Айка, поверил ему. Да мне ничего не стоит засадить его за то... – Он замолчал и стал смотреть вдаль.

– За что засадить? – спросил я.

– Есть за что, – сказал он. – Ну, ладно.

У меня возникло предложение:

– Если вы что-нибудь такое о нем знаете, может, потолкуем? По мне, все едино, выиграет Буш или проиграет. Но раз можно прищемить ему хвост, отчего бы не попробовать?

Он взглянул на меня, на тротуар, выудил из жилетного кармана еще одну зубочистку, сунул ее в рот и пробурчал:

– Вы кто такой?

Я назвался каким-то именем – Хантер, Хант или Хантингтон – и спросил, как его зовут. Он сказал, что его зовут Максуэйн, Боб Максуэйн, и что его в городе знают все.

Я сказал, что верю и так, и спросил:

– Так как же? Прижмем Буша?

Хищные огоньки зажглись у Максуэйна в глазах и тут же потухли.

– Нет, – выдохнул он. – Я не из таких. Я в жизни...

– Вы в жизни небось только и делали, что давали себя обдурить. Вам не придется ему показываться, Максуэйн. Скажите мне, что вы про него знаете, а я сыграю за вас.

Он задумался над моим предложением и облизнул губы. Зубочистка выпала и прилипла к пиджаку.

– Не выдадите меня? – спросил он. – Я местный, если это выплывет, мне крышка. И его не засадите? Просто заставите его драться как следует?

– Точно.

Он возбужденно схватил меня за руку и зашептал:

– Ей-Богу?

– Ей-Богу.

– Его настоящая кличка Эл Кеннеди. Два года назад в Филадельфии ребята из банды Ножичка Хаггерти обчистили банк «Кистоун» и замочили двух сторожей. Эл был с ними. Он не убивал, но разгон держал вместе со всеми. Эл тогда вообще ошивался в Филадельфии. Их всех замели, а он смылся. Вот почему он залег здесь в кустах. Вот почему не позволяет печатать свою карточку в газетах и афишах. Перебивается по мелочам, хотя сам из высшей лиги. Поняли? Этот Айк Буш на самом деле Эл Кеннеди, которого фараоны в Филли ищут за кистоунский разбой. Поняли? Он с ними вместе...

– Понял, понял, – остановил я эту карусель. – Теперь надо до него добраться. Как это сделать?

– Он ночует в гостинице Максуэлла на Юнион-стрит. Наверное и сейчас там, отдыхает перед рубкой.

– Чего ему отдыхать? Он же не знает, что ему придется драться. Хорошо, попробуем туда зайти.

– То есть как попробуем? С чего вы взяли, что я туда пойду? Вы же обещали, побожились даже, что я буду в стороне.

– Угу, – сказал я, – теперь вспомнил. Какой он на вид?

– Волосы черные, сам худощавый, одно ухо расплющено, брови срослись. Вряд ли вы его с ходу узнаете.

– Попробую справиться. Где вас потом искать?

– В бильярдной Марри. Так не продавайте меня. Вы обещали.

Гостиница Максуэлла была неотличима от десятка ей подобных на Юнион-стрит – узкий парадный вход, зажатый между витринами лавчонок, и обшарпанная лестница, ведущая в регистратуру на втором этаже. У Максуэлла регистратура была прямо в коридоре. Доска для ключей висела за деревянной стойкой, которую давно пора было покрасить. На стойке рядом с медным колокольчиком лежала грязная книга для записи постояльцев. Вокруг не было ни души.

Мне пришлось проглядеть восемь страниц, пока я нашел запись «Айк Буш, Солт-Лейк-Сити, – Э 214». Ключа от комнаты на доске не было. Я одолел еще несколько ступеней и постучал в дверь с указанным номером. Ничего не произошло. Я сделал еще две-три попытки и зашагал обратно.

Кто-то поднимался по лестнице. Я остановился на площадке и попытался рассмотреть того, кто шел мне навстречу. Света для этого как раз хватало.

Это был худой мускулистый парень в армейской рубашке, синем костюме и серой кепке. Его черные брови срослись в прямую линию.

Я сказал:

– Привет.

Он кивнул, не останавливаясь и не отвечая.

– Выиграешь сегодня? – спросил я.

– Надеюсь, – коротко бросил он, проходя мимо.

Я дал ему сделать четыре шага к двери и сказал:

– И я надеюсь. Не хотелось бы отправлять тебя обратно в Филадельфию, Эл.

Он сделал еще один шаг, очень медленно обернулся, оперся плечом о стену и хмыкнул:

– Чего?

– Жаль, если тебя сковырнет в шестом или каком там раунде такой слизняк, как Малыш Купер, – сказал я. – Не делай этого, Эл. Ты же не хочешь обратно в Филли.

Парень вдавил подбородок в шею и пошел на меня. На расстоянии вытянутой руки он остановился и слегка развернулся левым боком. Руки у него свободно висели. Я держал свои в карманах пальто.

Он повторил:

– Чего?

Я сказал:

– Постарайся запомнить – если Айк Буш сегодня проиграет, завтра Эл Кеннеди поедет на восток.

Он приподнял левое плечо. Я немного подвигал в кармане револьвером, как раз столько, сколько надо. Он проворчал:

– С чего ты взял, что я проиграю?

– Болтают разное. Я и решил, что ты с этого ничего не будешь иметь, разве что бесплатную поездку в Филли.

– Тебе бы челюсть своротить, жулик толстый.

– Это лучше прямо сейчас, – посоветовал я. – Ведь если ты выиграешь, то больше меня не увидишь. А если проиграешь – увидишь, только на тебе будут наручники.

Я нашел Максуэйна в бильярдной Марри на Бродвее.

– Были у него? – спросил он.

– Угу. Все в порядке. Конечно, если он не смоется из города, или не проболтается своим покровителям, или не пропустит мои слова мимо ушей, или...

Максуэйн занервничал.

– Вы лучше поберегитесь, – предупредил он. – Черт их знает, может, они попробуют вас убрать. Он... Мне тут надо повидать кой-кого... – И Максуйэн помчался прочь, только пятки засверкали.

Боксом в Отравилле любуются на краю города, посреди заброшенного Луна-парка, в большом деревянном здании – бывшем казино. Когда я прибыл туда в восемь тридцать, большинство зрителей было уже на местах. Они плотно забили тесные ряды складных стульев в партере и еще плотнее – скамейки на двух узких балкончиках.

Дым. Вонь. Жара. Шум.

У меня было место в третьем ряду, возле ринга. Пробираясь туда, я обнаружил неподалеку, возле прохода, Дэна Ролфа, а рядом с ним Дину Бранд. Она наконец постриглась и завилась и, облаченная в пышную серую меховую шубу, выглядела на миллион долларов.

– Поставили на Купера? – спросила она, когда мы обменялись приветствиями.

– Нет. А вы много в него вложили?

– Не так много, как хотелось бы. Мы все придерживали, думали, что нам предложат ставку повыше, но черта с два.

– Кажется, весь город знает, что Буш сковырнется, – сказал я. – Пять минут назад я видел, как на Купера ставили сотню при ставке четыре против одного. – Я перегнулся через Ролфа, приблизил губы к тому месту, где в сером меховом воротнике пряталось ухо Дины, и прошептал:

– Проигрыш Буша отменяется. Поставьте наоборот, пока есть время.

Ее большие воспаленные глаза расширились и потемнели от тревоги, алчности, любопытства, подозрительности.

– Это точно? – хрипло спросила она.

– Ага.

Она прикусила жирно намазанные губы, нахмурилась, потом сказала:

– Откуда вам это известно?

Я промолчал. Она прикусила губу посильнее.

– Макс в курсе?

– Я его не видел. Он здесь?

– Наверное, – ответила она рассеянно, с отсутствующим выражением лица. Губы у нее шевелились, словно она что-то про себя подсчитывала.

Я сказал:

– Не хотите – не верьте, но это точно.

Она подалась вперед, впилась в меня взглядом, открыла сумку и извлекла оттуда пачку денег толщиной с кофейную банку. Часть пачки сунула Ролфу.

– На, Дэн, поставь на Буша. У нас еще час в запасе.

Ролф взял деньги и ушел выполнять поручение. Я сел на его место. Она положила руку мне на плечо и сказала:

– Если из-за вас я потеряю столько монет, начинайте молиться.

Я сделал вид, что мне смешно это слышать. Начались предварительные бои – схватки по четыре раунда между всякой шушерой. Я искал взглядом Талера, но не находил. Дина ерзала возле меня, не обращая внимания на ринг. Она то и дело возвращалась к вопросу, откуда у меня такие сведения, а в промежутках грозила мне адским пламенем и вечными муками, если они окажутся враньем.

Шел полуфинал, когда Ролф вернулся и отдал ей пригоршню билетов. Пока она щурясь разглядывала их, я встал и пошел на место. Она бросила вдогонку, не поднимая головы:

– Когда кончится, дождитесь нас у выхода.

Я еще протискивался к своему стулу, а на ринг уже поднялся Малыш Купер, коренастый крепыш с соломенными волосами, изрытым шрамами лицом и некоторым избытком мяса над резинкой лиловых трусов. Айк Буш, он же Эл Кеннеди, пролез сквозь веревки в углу напротив. Тело у него на вид было получше – подтянутое, по-змеиному гибкое, – а лицо бледное и угрюмое.

Они пожали друг другу руки, выслушали в центре ринга обычные наставления, разошлись по своим углам, сбросили халаты. Прозвучал гонг, и стычка началась.

Купер был неуклюж и бездарен. Все, чем он располагал, – это размашистые боковые, попади они в цель – могли бы причинить боль, но любой человек на двух ногах сумел бы от них уйти. Вот Буш – тот был классным боксером: легкие ноги, точная и быстрая левая рука, проворная правая. Выпускать Купера на ринг против этого стройного парнишки выглядело чистым убийством – если бы Буш хоть немного постарался. Но как раз этого он и не делал. Он не старался выиграть. Напротив, старался не выиграть, и делал это изо всех сил.

Купер топтался по рингу на своих плоских стопах и закидывал свои боковые куда попало – от ламп до углов. Система у него была простая – дать рукам волю, а там видно будет. Буш двигался вокруг толстячка, время от времени доставая его перчаткой, но в удар не вкладывал ничего.

Зрители завыли еще до конца первого раунда. Второй оказался таким же позорищем. Я чувствовал себя неважно. На Буша, похоже, не слишком повлияла наша маленькая беседа. Краем глаза я видел, как Дина Бранд пытается привлечь мое внимание. Вид у нее был разгоряченный. Я позаботился о том, чтобы мое внимание оказалось прикованным к чему-то совсем в другой стороне.

Полюбовная забава на ринге продолжалась и в третьем раунде, на сей раз под вопли зрителей: «Вон с ринга!», «Дай ему раза!» и «Пусть дерутся!». Вальсируя, противники очутились в ближнем ко мне углу как раз в тот момент, когда крики на миг оборвались.

Я сложил ладони рупором и заорал:

– Обратно в Филли, Эл!

Буш был ко мне спиной. Он подтолкнул Купера к веревкам, развернул его и оказался ко мне лицом.

Издали, с другой стороны зала, донесся еще чей-то вопль:

– Обратно в Филли, Эл!

Это Максуэйн, решил я.

Какой-то пьяница рядом со мной поднял отекшее лицо и заорал то же самое, смеясь, как над удачной шуткой. Остальные подхватили крик, не понимая, в чем дело, но заметив, что эти слова раздражают Буша.

Глаза его метались из стороны в сторону под черной полосой бровей.

Одним из своих шальных ударов Купер заехал стройному парнишке сбоку в челюсть.

Буш свалился мешком к ногам судьи.

За две секунды судья досчитал до пяти, но его оборвал гонг.

Я посмотрел на Дину Бранд и засмеялся – а что мне еще оставалось делать? Она, однако, смотрела на меня без улыбки. Лицо у нее было больное, как у Дэна Ролфа, только гораздо злее.

Секунданты поволокли Буша в угол и стали растирать, не вкладывая в это особой души. Он открыл глаза и посмотрел себе на ноги. Ударил гонг.

Малыш Купер затопал на середину, поддергивая трусы. Буш дождался, когда дурень приблизится, и быстро пошел на него.

Левая перчатка Буша нырнула вниз и буквально утонула в брюхе Купера. Купер сказал: «Ух» – и попятился, сложившись пополам.

Буш выпрямил его ударом правой в зубы и утопил свою левую снова. Купер опять сказал: «Ух», и у него начались неприятности с коленями.

Буш врезал ему с обеих сторон по голове, взвел свою правую как пружину, длинным ударом левой аккуратно установил лицо Купера в нужном положении и выбросил правую руку прямо из-под своей челюсти в челюсть Купера.

Все, кто был в зале, почувствовали удар.

Купер грохнулся на пол, подпрыгнул и лег смирно. Судье потребовалось полминуты, чтобы отсчитать десять секунд. Он мог считать хоть полчаса. Малыш Купер был в отключке.

Осилив, наконец, счет, судья поднял руку Буша. Вид у обоих был невеселый.

Наверху что-то сверкнуло, притянув мой взгляд. С узкого балкона метнулась вниз серебряная полоска.

Раздался женский крик.

Полет серебряной полоски закончился на ринге звуком, в котором смешались глухой удар и хлопок.

Айк Буш высвободил руку из пальцев судьи и свалился на Малыша Купера. Из шеи у него торчала черная рукоятка ножа.