"Время Тьмы" - читать интересную книгу автора (Хэмбли Барбара)

2

Это был проклятый топливный насос!

Руди Солис сразу понял, почему закашлял двигатель старого «Шевроле», машинально скользнул взглядом по зеркалу заднего вида и стал разглядывать темный хайвэй* [1] впереди, хотя знал, что на пятьдесят миль вокруг не было ни души. Похоже, эту воскресную ночь ему придется провести между Барстоу и Сан-Бернардино на этом дурацком пустыре под завывание ветра.

Надежда попасть на вечеринку таяла с каждой минутой.

Руди покосился через плечо на десять ящиков пива среди кусков мыла и старых газет, сваленных на продавленном заднем сиденье, и вздохнул. Мотор фыркнул. Руди проклинал хозяина машины, непревзойденную звезду рок-н-ролла, на вечеринке у которого он пил и загорал до бесчувствия все выходные, да и приятелей, уломавших его съездить за пивом. И куда? Аж за тридцать миль в сторону Барстоу!

«Пусть знают. Когда им в следующий раз захочется попить пивка, они найдут приличную машину».

Большинство гостей приехало на вечеринку Тэйрота на мотоциклах, собственно, как и сам Руди, а Тэйрот, который вступил в жизнь под именем Джеймс Керроу и которого все еще звали Джимом, когда он был не в своем сияющем сценическом костюме, не торопился давать свой «Эльдорадо» кому бы там ни было, независимо от того, сколько оставалось ящиков пива.

НУ ЧТО ЗА ЧЕРТ! Руди откинул назад длинные волосы и бросил еще один взгляд в беспросветную тьму безжизненной пустыни. Все приятели, оставшиеся в роскошном убежище в каньонах, едва держались на ногах, и трудно было сказать, какую роль могли бы сыграть десять ящиков пива. Если произойдет худшее – а так, похоже, и будет, судя по тарахтенью мотора, – он всегда сможет найти среди этих холмов какое-нибудь местечко, куда можно будет забиться до утра, а потом попытаться на попутке добраться до ближайшего телефона. Примерно в десяти милях отсюда есть служебная дорога, которая приведет его к полуразрушенной хижине, затерянной в старой апельсиновой роще. Будучи в сильном подпитии, он отказался от мысли чинить мотор сегодня ночью и спать поблизости от дороги. Руди хлебнул вина из полупустой бутылки и двинулся дальше.

Руди, который знал машины и мотоциклы как свои пять пальцев, стоило огромных трудов провести неисправный «Шевроле» милю или две от последней освещенной доски объявлений к колее служебной дороги. Запаздывание и рывки большого восьмицилиндрового двигателя, когда он маневрировал через рытвины, оползни и пересохшие русла старых ручьев, навели его на мысль, что дело тут вовсе не в засорившемся топливопроводе. Руди вылез на капот и осмотрелся. Бледный свет фар выхватывал знакомые предметы: дуб, как разбитый параличом старик, гневно проклинающий парочки, приходящие в парк, скала, похожая на спящего буйвола, чей силуэт вырисовывался на звездном небе. Руди любил охоту и знал эти безмолвные южнокалифорнийские пустынные холмы не хуже, чем устройство восьмицилиндрового двигателя. Он был здесь как дома.

Когда вечеринки, скандалы, забавы с друзьями в автомагазине или уик-энды в пустыне надоедали, он находил удовольствие в уединении.

Друзья принимали его таким, каков он есть, и хотя Руди не входил ни в одну из мотоциклетных банд, он был нужен им как мастер рисунка в автомагазине Дикого Дэвида в Фонтане, который называли «кругом Тэйрота». Местная репутация Тэйрота включала апокрифическую историю о том, что он раньше был членом Ангелов Преисподней. Вспомнив это, Руди усмехнулся: не мог представить себе банду, принявшую бы в свои ряды такого прирожденного труса, как Джим Керроу.

Внезапно передние колеса машины увязли в канаве, противно заскрежетал бензобак. Руди дважды пытался завести мотор, но в ответ получил лишь усталое жужжание. Он открыл дверь и осторожно вылез наружу, скользя ботинками по круглым камням пересохшего русла. Два дня веселой жизни давали о себе знать. О том, чтобы толкать машину, не могло быть и речи. Часы показывали полвторого ночи.

Руди в отчаянии посмотрел наверх.

В лунном свете вырисовывались холмы, небольшая долина, апельсиновая рощица. Хижина должна быть где-то здесь, в густой тени холма, ярдах в ста, не дальше.

«Добрался, – подумал он, – слава Богу, хоть в этом повезло».

Ночь была на удивление тиха и безмолвна. Не было и намека на звук. Лишь потрескивал остывающий мотор, да вздыхала трава. Наконец глаза Руди, привыкшие к слабому лунному свету, различили очертания крыши в окружении высоких деревьев. Звук его шагов растревожил тишину. Покачиваясь и прижимая к груди пиво и бутылку муската, Руди направлялся к хижине.

Голова раскалывалась. «Они, наверное, думают, я взял деньги на пиво, чтобы рвануть в Мехико».

Хижина одиноко стояла на фоне темных холмов, высокая трава вокруг облупившихся стен скрывала останки допотопной фермы, запущенная черепица крыши провисла под тяжестью скопившихся листьев. Руди поднялся по шатким ступеням домика и опустил свою драгоценную хрупкую ношу на пол веранды. Не обращая внимания на дрожь во всем теле, он снял засаленный пиджак, намотал его на руку и выбил ударом кулака оконное стекло рядом с дверью.

– Добро пожаловать, – сказал он сам себе.

К его изумлению свет все-таки зажегся.

«Все вполне цивильно, – отметил он про себя, окидывая взглядом грязную кухню, где была и раковина, и холодная вода. Горячей, конечно, не оказалось. – И то хорошо». В буфете под раковиной он нашел три банки с бобами и свининой с проштампованной на них ценой по меньшей мере четырехлетней давности, а также керосиновую плиту и полканистры керосина.

В доме нашлась душевая и спальня с продавленной койкой, матрац которой, должно быть, выбросили из какой-нибудь тюрьмы за ветхостью и негодностью.

Прислонившись к косяку двери и потягивая мускат, Руди лишний раз убедился в том, что прелесть одиночества превосходит запои всех тусовок Калифорнии.

Допив мускат и прикончив пиво, он лег спать.

Руди проснулся, недоумевая, чем же так досадил тому человечку с отбойным молотком, который всю ночь жил у него под черепом. Он повернулся на другой бок, но и это не принесло облегчения.

Комната была едва освещена. Некоторое время Руди лежал, разглядывая тени от высохших, затянутых паутиной стропил; воспоминания вчерашнего дня и ночи то и дело прокручивались в его болезненном сознании: вечеринка Тэйрота, подлый «Шевроле», застрявший по самые уши в песке, тишина... То, что сегодня понедельник и ему надо быть на работе в автомагазине, рисовать пылающие закаты на заказных фургонах, осталось на подсознательном уровне.

– Это могут быть просто топливопроводы, – сказал он себе, его сознание с трудом пробивалось сквозь жуткую головную боль вкупе с другими симптомами неумеренного потребления муската. Если дело только в этом, достаточно нескольких часов. Если же причина в насосе – ему придется туго.

Руди вышел из дома и спустился по ступенькам, щурясь в мертвенно-бледном свете восхода. Вскоре он уже проклинал хозяина машины: ничего похожего на инструменты не было ни среди разнообразного мусора в багажнике, ни на заднем сиденье... И все же ему повезло: в роще за домиком, в зарослях сорняков, в полусгоревшем сарае, Руди откопал ржавую отвертку с отломанной ручкой, пару ножей с искривленными лезвиями и разводной гаечный ключ, но настолько проржавевший, что вряд ли годился для работы.

Солнце уже взошло и осветило холмы, когда он возвращался обратно. Вытирая руки о джинсы, Руди оглянулся. У него помутилось в глазах от обилия свежих утренних красок, так густо разлитых в молочной дымке тумана.

Он никак не мог понять, в чем дело. Руди прикрыл ладонью глаза от ослепительного серебряного сияния, висевшего в воздухе наподобие извивающейся щели огня, мерцающей почти болезненной яркостью, которая пронзила пространство, как трещина или сияющая линия, расширявшаяся едва ли не в дюжине ярдов перед ним. Руди ясно видел, как пространство и реальность вдруг расщепляются надвое, что три измерения этого мира, словно нарисованные на занавеси, – воздух, земля, дом и холмы – скручиваются в стороны, открывая сначала пронзительный свет, слепящую тьму и затем калейдоскоп цветных пятен. Потом в этой трещине возникла темная фигура в коричневой мантии с капюшоном, с сияющим мечом в одной руке и черным бархатным узлом – в другой. Лезвие меча дымилось, будто отражая иссушающий свет.

Ослепленный светом, Руди отвернулся, растерянный, удивленный и потрясенный. Когда он вновь повернулся, зрение восстановилось, и Руди увидел рядом с собой старика в коричневой мантии. В одной руке он держал меч, а в другой – плачущего ребенка.

Руди щурился и тер кулаками глаза.

– Что за дрянь я пил прошлой ночью? – спросил он вслух. – И кто вы, черт возьми?

Старик спокойным уверенным движением вложил меч в ножны, и Руди поймал себя на мысли, что, кто бы это ни был, он, должно быть, может быстро выхватить снова эту штуку и тогда...

– Меня зовут Ингольд Инглорион. А это – Алтир Эндлорион, последний принц из рода Дейра.

– Гм?

Старик откинул капюшон, и Руди увидел исполненное благородства и спокойствия лицо. Голубые глаза, ясные и добрые, делали его похожим на святого, юродивого или безумца. Руди никогда раньше не видел такого лица.

– Как вы попали сюда? – Руди продолжал воспринимать старика как плод своего воображения.

– Я пришел через Пустоту, которая отделяет ваш мир от моего, – серьезно ответил Ингольд.

«Да он сумасшедший».

Озадаченный, Руди медленно обошел вокруг него, сохраняя дистанцию. Пришелец был вооружен, и что-то в его манере держать меч подсказывало Руди, что он знает, как им пользоваться. Он выглядел, как безобидный старикашка, если бы не костюм в духе Франциска Ассизского, но годы общения с дорожной братией научили Руди инстинктивной осторожности с каждым, кто вооружен, как бы безобидно он ни выглядел. Кроме того, любой, расхаживающий в таком одеянии, явно ненормален.

Старик насмешливо смотрел на Руди, рассеянно лаская ребенка мускулистой рукой. Младенец приглушенно хныкал, а потом и вовсе замолчал. Руди уловил запах дыма от темной мантии старика и пеленок ребенка. Он предположил, что они могли бы появиться, к примеру, из тени за углом дома, когда его ослепило отражение солнечного света, отчего возникло ощущение, будто они шагнули из пылающей ауры, но это объяснение все же не отвечало на вопрос, откуда они взялись или как у старика оказался младенец.

После долгого молчания Руди неожиданно для себя спросил:

– Вы настоящий?

Старик улыбнулся, вздрогнула паутина морщин вокруг его белой бороды.

– А ты?

– Я имею в виду, вы не колдун или что-нибудь в этом роде?

– Не в этом мире. – Ингольд внимательно осмотрел стоящего перед ним молодого человека, потом опять улыбнулся. – Это долгая история, – объяснил он и направился к дому, словно жил там. Руди пошел следом. – Можно остаться здесь, пока не прибудет мой связной в этом мире? Это не займет много времени, – между тем продолжал старик.

«Что за чертовщина?»

– Да, конечно, – вздохнул Руди, – я сам-то здесь только потому, что сломалась машина. Я должен проверить насос и посмотреть, смогу ли запустить его снова. – Увидев недоумение Ингольда, он вспомнил, что этот бородач вроде бы из другого мира и может не знать, что такое двигатель внутреннего сгорания. – Вы знаете, что такое машина?

– Я знаком с концепцией. Но в нашем мире их, разумеется, нет.

– Понятно.

Ингольд уверенно поднялся по ступенькам в дом. Он прошел прямо через зал в спальню и положил ребенка на грязный матрац на койке. Младенец тут же, как по команде, начал освобождаться от пеленок с явным намерением упасть на пол.

– И все же, кто вы? – настаивал Руди, прислонившись к косяку.

– Я сказал тебе – меня зовут Ингольд. И хватит об этом... – Он наклонился и едва успел подхватить падающего с матраца принца Тира. Потом взглянул через плечо: – Ты не сказал мне своего имени, – добавил он.

– Ну, Руди Солис. А где вы взяли ребенка?

– Я спасаю его от врагов, – буднично сказал Ингольд.

«Прекрасно, – думал Руди, – сначала топливный насос, а теперь еще и это».

Руди посмотрел на ребенка и решил, что ему на вид примерно полгода и что он премиленький, с розовым пухлым личиком, пушистыми черными волосами и небесно-голубыми глазами. Ингольд посадил его на середину кровати, откуда малыш незамедлительно направился к тому же краю. Старик снял свою темную, пропахшую дымом мантию и расстелил ее, как ковер, на полу. Под ней он носил белую рубаху, сильно потертую и в пятнах, кожаный ремень и перевязь, поддерживавшую меч и короткий кинжал в побитых ножнах. Все выглядело вполне реальным, как банка пива на столе. Но Руди все же было малость не по себе.

Ингольд снова взял ребенка и посадил его на мантию на полу.

– Вот, – сказал он, – теперь ты останешься там, где тебя посадили, и постараешься заснуть.

Принц Алтир Эндлорион издал в ответ членораздельную, но непонятную фразу.

– Хорошо, – сказал Ингольд и повернулся к двери.

– Чей это ребенок? – спросил Руди, скрестив руки на груди, не сводя глаз с младенца и старика.

Лицо старика неприятно изменилось, но он постарался ответить как можно спокойнее:

– Это ребенок моего друга, – произнес он тихо, – который теперь мертв. – На минуту воцарилась тишина, старик сосредоточенно подворачивал рукава своей выцветшей рубахи, открывая линии старых шрамов, исчертивших выпуклые мышцы рук. Когда он снова посмотрел вверх, в его взгляде опять просматривалась легкая ирония: – Ты мне не веришь, конечно. Ведь так?

– Ну, теперь, когда вы сказали об этом, верю, – растерянно пробормотал Руди.

– Ладно, – улыбнулся Ингольд, войдя вслед за ним в узкий зал. – Это лучше, чем если бы ты не верил. Закрой, пожалуйста, за собой дверь.

– Понимаете, в чем дело, – начал Руди, следуя за ним через зал на кухню. – Если вы из совсем другого мира, по вашим словам, как же вы разговариваете по-английски?

– О нет, – Ингольд распечатал одну из упаковок пива на кухонном буфете и достал банку для себя и для Руди. – Я не говорю по-английски, вот в чем дело. Ты воспринимаешь это как английский в своем сознании. Если ты попадешь в мой мир, я объясню тебе, в чем дело, и могу научить тебя...

– Как же! – хмыкнул Руди, – можно подумать, что ты и банки с пивом открываешь первый раз...

– К сожалению, я не в силах доказать тебе это, – продолжал Ингольд, присев на угол грязного стола; утренний солнечный свет позолотил рукоятку его меча. – Разные миры подчиняются разным физическим законам, и ваш, несмотря на нынешнюю тесную связь с моим, очень далек от центра и источника Энергии. Законы физики тут очень сложные, – он выглянул в окно справа, что-то высчитывая про себя и бормоча под нос.

Руди удивился той естественности, с какой держал себя старик. Он встречал ряженых и раньше, в Южной Калифорнии. Но все эти Братья Атлантиса, молодые или старые, придерживались одних и тех же правил игры; они, наконец, просто старались играть на публику.

Этот чудак, казалось, вовсе позабыл о Руди.

Он либо тот, за кого выдает себя, либо у него окончательно крыша поехала.

«Думай, думай, – сказал он себе. – Старикан не промах, и если ты будешь неосторожен, с тобой случится то же самое». И он спросил:

– Но в своем-то мире вы колдун?

Ингольд кивнул.

Руди оперся спиной на буфет и глотнул пива.

– Ну и как, вы преуспели в своем ремесле?

– Думаю, что да.

– Но вы же не можете заниматься магией здесь, эрзац-Мерлины не часто действуют за пределами приятной среды.

Ингольд пожал плечами.

Руди никак не мог раскусить этого парня. Он продолжал выпытывать:

– Да, но как вы можете быть колдуном без магии? – рокер допил свое пиво, смял рукой алюминиевую банку и бросил ее в угол.

– О, волшебство в действительности очень мало соприкасается с магией.

– Да, но... – начал он и снова остановился. – Что такое волшебство? – спросил он тихо. – А что такое магия?

– Все.

Наступила тишина. Руди пришло в голову, что это был ответ человека, который понимал магию. Потом он тряхнул головой, окончательно запутавшись в своих мыслях и бредовых россказнях старика.

– Я вас не понимаю, – выпалил он.

Голос Ингольда был на редкость мягким.

– Думаю, понимаешь.

«Он действительно появился из того сияния. Через минуту и ты станешь таким же чокнутым, как он».

Руди хотелось быть грубым:

– Я понимаю лишь то, что у вас с головой не в порядке...

– Неужели? – Белые брови колдуна вскинулись, изображая крайнюю степень обиды. – И как же ты определяешь сумасшедших?

– Сумасшедший – это тот, кто не видит разницы между тем, что реально, и тем, что существует лишь в его воображении.

– А-а, – протянул Ингольд. – Ты, наверное, думаешь, если я не поверю чему-то, что видел своими глазами, только потому, что вообразил, будто это невозможно, то буду сумасшедшим?

– Я же не видел этого! – крикнул Руди.

– Видел, – жестко сказал колдун. – И вообще, Руди, ты веришь в тысячи вещей, которых никогда не видел своими глазами, однако не считаешь себя сумасшедшим.

– Нет!

– Ты веришь в существование руководителя своей страны.

– Конечно! Я видел его по телевизору.

– А не видел ли ты людей, материализующихся из теней серебряного света в этом телевизоре? – спросил Ингольд.

– Черт побери, вы знаете это не хуже меня...

– Я не спорю, Руди. Если ты сознательно решил не соглашаться с тем, что видишь собственными глазами, это твое дело, не мое. Я тот, кто я есть.

– Нет!

Медленно, рассеянно повторяя ритуал Руди по сминанию банки, Ингольд сдавил свою пустую пивную банку в комок размером меньше его кулака.

– Честное слово, я еще не встречал молодого человека, так перегруженного предрассудками, – заявил он. – У тебя слишком узкий кругозор для художника.

Руди набрал в грудь воздуха, чтобы возразить, потом выдохнул его.

– Откуда вы знаете, что я художник?

Старик окинул его насмешливым взглядом с ног до головы.

– Просто догадка, – в глубине души Руди знал, что ничего подобного. – Ведь ты художник, не так ли?

– Гм... ну, я рисую аэрографом картинки на бортах фургонов, полосы на бензобаках мотоциклов. – Руди чуть помедлил и добавил: – Полагаю, это можно назвать живописью.

Снова наступило молчание; старик разглядывал свои иссеченные шрамами руки. Одинокий домик покоился в тишине, не считая доносившегося с улицы слабого потрескивания насекомых в высокой траве. Неожиданно Ингольд поднял голову и улыбнулся:

– Тебе хотелось бы иметь не совсем обычного друга, оригинала, скажем!

Руди подумал о некоторых людях, околачивающихся у мотоциклетного магазина Дикого Дэвида. Среди них не было оригиналов. Он слабо улыбнулся:

– О'кей, вы выиграли.

Старик посмотрел пристально и даже чуть озабоченно:

– Ты имеешь в виду, что веришь мне?

– Нет, но это беспокоит не столько меня, сколько вас.

«Если он шизик, – думал Руди, – то это надолго».

Колдовство, мифическое Королевство Дарвет, Сокрытый город Кво у Западного океана, где хранилища мудрости, обучающие сотни поколений магов, были собраны в темных лабиринтах башни Форн, – Ингольд знал все это и, казалось, знал так близко, как Руди – свой собственный мир баров, мотоциклов и автомагазинов, дыма и стали. Все утро Руди возился с мотором «Шевроле», Ингольд время от времени помогал ему, когда это было нужно, и стоял в стороне, когда помощь не требовалась. Их разговор вертелся вокруг магии, Пустоты, моторов и живописи. Ингольд многое знал, что не мешало ему очароваться миром Руди с чудесами радио и телевидения, сложностью системы социального обеспечения и тайнами двигателя внутреннего сгорания. Он был патологически любопытен, и что, по его словам, являлось отличительным свойством волшебников, так это страсть к знаниям, невзирая на риск или отсутствие элементарного комфорта.

«Если бы не ребенок, – думал Руди, глядя из-за машины на колдуна, глубокомысленно разбирающего и исследующего стручок гороха, – я бы не беспокоился. Этот парень может заявить, что он Наполеон, и это будет не мое дело. Но что ему делать с таким маленьким ребенком на руках, странствуя через миллионы миль и лет из ниоткуда?»

Руди вспомнил, как колдун выходил из пылающего воздуха, и ему снова стало не по себе.

Потом его отвлекла ржавая гайка, с которой он возился, и другие вещи. Завернув последнюю гайку, он вылез из-под машины, весь в масле, взмокший, и в растерянности посмотрел на Ингольда, сидевшего рядом со стручком в руке, после чего с силой швырнул в грязь гаечный ключ.

– Чертов топливный насос, – вздохнул он и повалился на землю рядом с колдуном.

– Значит, это насос, а не топливопроводы? – со знанием дела произнес Ингольд, посвященный Руди в тайну устройства автомобиля.

– Поэтому, я думаю, нам остается лишь одно – идти на хайвэй и голосовать.

– Не волнуйся, – успокоил его Ингольд, – моя связная в этом мире скоро должна быть здесь. Она поможет тебе вернуться в цивилизацию.

Руди помедлил, вытирая промасленные руки о тряпку, которую достал с заднего сиденья.

– Ваша кто?

– Моя связная в этом мире, – видя удивление Руди, Ингольд объяснил: – Я проведу ночь в вашем мире по той простой причине, что я голоден.

– То есть у вас тут что-то вроде временного пристанища? Да? – Руди подумал, действительно ли к нему придет кто-то или это еще одно порождение больного воображения старика.

– В некотором смысле, – медленно сказал Ингольд.

– Но если в своем мире вы волшебник, как вы можете голодать? – спросил Руди больше от ленивого любопытства, чем по какой-нибудь другой причине. – Почему вы не можете сделать так, чтобы появилась пища, если вы голодны?

– Все не так просто, – ответил Ингольд. – Создать иллюзию пищи относительно просто. Для этого достаточно внешним видом и консистенцией убедить человека, что это хлеб. Но если ты его съешь, он насытит тебя не больше, чем воздух.

– Слишком много проблем из-за ломтя хлеба.

– Более того, это таит в себе опасность. Любое вмешательство в структуру Вселенной рискованно. Вот почему редко производятся телесные превращения. Многие колдуны высокого ранга знают принцип превращения человека в зверя – с сознанием и сердцем зверя, – но очень, очень немногие осмелятся проделать это на практике. Глава магов может сделать это с риском для жизни, но... – он внезапно вскинул голову, и Руди уловил далекий шум мотора в тихом, бледном полуденном воздухе.

– А вот и мой друг, – объяснил Ингольд. Он встал, стряхивая с мантии сухие травинки и ветки. Руди тоже поднялся на ноги, когда красный «Фольксваген» выполз из-за холма.

– Вижу.

Оставляя позади себя облако, машина притормозила, и из нее вышла девушка.

Она бросила недоверчивый взгляд на Руди и остановилась. Ингольд шагнул к ней с насыпи, приветливо протянув обе руки.

– Джил, – сказал он. – Это Руди Солис. Он думает, что я сумасшедший. Руди – Джил Паттерсон. Мой связной в этом мире.

Они враждебно рассматривали друг друга.

«Уж лучше дорожный патруль», – подумала Джил. На этом типе аршинными буквами было написано: «Рокер» – засаленные джинсы, грязная белая тенниска, рваные ботинки. Темные, с рыжиной волосы свободно падали на плечи; немигающие темно-голубые глаза нахально окинули Джил взглядом и, как ей показалось, отвергли. Разглядывая же в свою очередь шрам на носу Руди, она хмыкнула:

– Ну и подарочек.

«Хоть и тощая, но ничего, – оценил ее Руди, – а в общем-то настоящее чучело». Потертые джинсы, голубая клетчатая рубашка, минимум макияжа, нежные руки с облезшим лаком на ногтях, светлые строгие глаза. «Где Ингольд ее выкопал?»

Между тем Ингольд продолжал:

– У Руди сломалась машина, ты не могла бы подвезти его, когда будешь уезжать, Джил, ради меня?

Ее настороженный взгляд перешел с Ингольда на Руди, потом обратно на лицо колдуна. Ингольд положил руку ей на плечо и сказал:

– Все в порядке. Он мне не верит, Джил.

Она вздохнула и заставила себя расслабиться.

– Хорошо, – пробормотала она.

Руди смотрел на нее с любопытством, граничившим с раздражением.

– Не надо мне никаких одолжений.

Ее серые глаза стали еще холоднее. Но рука Ингольда почти незаметно сжала хрупкое плечико Джил, и она сказала более спокойным голосом:

– Да нет, все в порядке.

Руди в свою очередь тоже успокоился:

– О'кей! Давайте я вам помогу, – обратился он к Джил, достававшей с заднего сиденья машины пеленки. Выбрав удобный момент, когда старик отошел на достаточное расстояние, Руди мягко спросил Джил:

– Кто это?

Она окинула его взглядом строгой школьной учительницы – глаза старой девы на лице девушки его возраста.

– А что он вам сказал?

– Что он что-то вроде волшебники из другого мира. Где вы его встретили?

– Это долгая история, – вздохнула Джил. – И это не важно.

– Мне это важно, – сказал Руди и бросил взгляд на стоящего в тени Ингольда. – Видите ли, мне, в принципе, нравится дед, правда нравится, даже если у него не все дома. Я только боюсь, как бы что-нибудь не случилось с малышом.

Они стояли в футе от шатких ступенек, и Джил впервые внимательно посмотрела в лицо молодому человеку. Оно было бронзовое от загара и довольно смышленое.

– Вы думаете, он допустит, чтобы с Тиром случилось что-нибудь плохое?

Руди вспомнил старика и ребенка вместе, ласковую сноровку Ингольда и покровительственный тон его голоса, когда он говорил о младенце.

– Да нет, – медленно сказал он. – Нет, но что они тут делают? И что будет, когда он забредет обратно в цивилизацию?

В его голосе Джил почувствовала трогательное участие. «Невероятно, – подумала она, – но если бы у меня не было снов, я бы тоже, наверное, думала примерно так же».

Она переложила ношу в другую руку.

– Все уладится, – заверила она его.

– Вы-то сами понимаете, что происходит?

Она кивнула.

Руди с сомнением посмотрел на нее, чувствуя что-то неладное. Хотя, похоже, эта девушка действительно была связным Ингольда с реальностью, посредником, без которого старику действительно не обойтись.

В сознании вновь возникло туманное изображение старика, выходящего из сияющей ауры серебряного света. Он внезапно повернулся к Джил и спросил:

– Вы верите ему?

Но прежде, чем Джил смогла ответить, дверь распахнулась, и на узкой веранде появился Ингольд с краснощеким спящим младенцем на руках.

– Принц Алтир Эндлорион, – представил он.

Джил и Руди поднялись навстречу ему, и вопрос остался без ответа. Джил не любила детей, но, подобно большинству суровых женщин, имела слабость к очень маленьким и беззащитным существам. Она осторожно прикоснулась к пухлой розовой щечке мальчика и прошептала:

– Он очень милый.

– И очень мокрый, – озабоченно отозвался Ингольд и пошел обратно к дому.

Смену пеленок завершил Руди, как единственный имеющий опыт в таком деле. Джил готовила на керосиновой плите ленч из тушенки и кофе, а Ингольд изучал выключатели, пытаясь понять, как действует электричество. Руди заметил, что Джил привезла среди прочего канистру с керосином, хотя когда он вошел сюда в первый раз, маленькую плитку он заметил не сразу.

«Откуда Ингольд знал?»

Джил подошла к нему и поставила рядом чашку дымящейся черной жидкости. Она, улыбаясь, наблюдала, как Руди играет с Тиром, а потом сказала:

– Знаете, вы первый в моей жизни мужчина, вызвавшийся добровольно менять пеленки.

– Черт возьми, – ухмыльнулся Руди, – с шестью младшими братьями и сестрами поневоле привыкнешь.

– Я думаю, – она присела на один из стульев. – У меня только одна сестра, и она всего на два года младше меня, поэтому мне не приходилось этим заниматься.

Руди взглянул на нее.

– Она вас любит?

Она печально покачала головой.

– Нет. Она очень красивая. Ей всего двадцать два, а она уже второй раз разводится.

– Да, моя вторая младшая сестра такая же, – задумчиво сказал Руди, нашаривая в кармане ключи от мотоцикла, которые Тир взял, тут же позвенел ими в крохотных ручках и предпринял попытку съесть. – Ей семнадцать, и она уже попробовала в жизни больше, чем я, – он заметил вскинутую бровь Джил и косой взгляд, направленный на рисунки на спине его куртки – черепа, розы, черное пламя и тому подобное. – А-а, это, – сказал он, немного смущенный. – У Пикассо был Голубой период. У меня был свой Стиляжный период.

– Боже, – брезгливо сказала Джил, не поверив ему.

Руди пожал плечами:

– Вы, наверное, думаете, что я участвую в налетах?

И хотя именно это она и подумала, но сказала:

– Нет... – она запнулась в замешательстве. – Вы сами нарисовали это?

– Конечно, – сказал Руди, потягиваясь, чтобы расправить смятую одежду с ее тщательно выписанной символикой и многочисленными масляными пятнами. – Сейчас бы у меня получилось лучше: я бы по-другому сделал надпись и убрал бы огонь – из-за огня все как-то по-дурацки выглядит. Вот так, если бы я сделал это целиком. Оно немного клейкое, – добавил он, – но это хорошая реклама.

– Вы имеете в виду, что живете на это?

– О да. Сейчас, во всяком случае. Я работаю в магазине красок и кузовов Дикого Дэвида, и рисовать, знаете, это намного легче, чем делать кузова.

Джил посмотрела на куртку внимательнее, поставив подбородок на скрещенные на спинке стула руки: дизайн, пусть и с долей шизофрении, был хорошо выполнен и свидетельствовал о несомненном мастерстве и чувстве стиля.

– Так вы сами не рокер?

– Я езжу на мотоцикле, – сказал Руди. – Я люблю мотоциклы, работаю с ними. Хотя я и не в банде. Это слишком опасно. – Он пожал плечами. – Эти парни действительно работают на износ. Я так не могу, да и не хочу.

Вернулся Ингольд, все это время изучавший направление электрического кабеля к его источнику и землю вокруг домика, как будто выискивая что-то в пыльном безмолвии рощи. Джил подала на стол тушенку и хлеб. Во время еды Руди слушал разговор девушки с колдуном и снова удивлялся, насколько эта хилая, похожая на чучело женщина верила старику, и сколько в ее словах было юмора по отношению к старому, любимому и окончательно спятившему другу.

Это было непередаваемо. То, что она без ума от него, было очевидно; ее внешняя холодность улетучилась, и лицо приятно оживилось. И все же Ингольд был тут главным, она во всем следовала за ним, и были моменты, когда Руди готов был поверить в сумасшествие Джил.

– Я так и не поняла насчет тех воспоминаний, – говорила Джил, остужая горячий кофе. – Вы с Элдором упоминали об этом, но я ничего не поняла.

– Никто этого по-настоящему не понимает, – сказал Ингольд. – Это редкое явление, более редкое, чем способность к колдовству. Насколько я знаю, во всей истории Королевства оно появлялось только в трех благородных родах и двух – из простонародья. Мы не знаем, что это или почему это действует, почему человек внезапно пересказывает события, случившиеся с его дедом, который никогда в жизни не проявлял таких свойств, почему это передается только по мужской линии, почему перескакивает через поколение, два или пять, почему некоторые сыновья помнят одни события и упускают другие, те, что их братья передают с потрясающей ясностью.

– Это может быть что-то вроде двойного рецессивного гена, – глубокомысленно начала Джил.

– Чего?

– Генетической черты... – она запнулась. – Черт возьми, у вас ведь не понимают генетики, да?

– Как в выведении пород лошадей? – с улыбкой спросил Ингольд.

Она кивнула:

– Вроде того. Это то, как вы воспроизводите какую-нибудь особенность, как получаете атавизмы, другие врожденные черты. Когда-нибудь я это объясню.

– Вы имеете в виду, – сказал Руди, – что этот курносый может помнить, что случилось с его папашей и дедом? – он покачал ребенка на колене.

– Конечно, – ответил Ингольд, – хотя мы не уверены наверняка, что именно он будет помнить. Его отец помнит... вернее, помнил, – угрюмый голос колдуна чуть заметно дрогнул, когда он сказал это в прошедшем времени, – вещи, которые произошли в эпоху их самого дальнего предка – Дейра из Ренвета, в ту самую эпоху, когда и появились Дарки.

– Кто? – спросил Руди.

– Дарки, – этот пристальный взгляд из-под тяжелых век вызвал у Руди неприятное чувство. – Враги, от которых мы скрываемся, – он перевел взгляд обратно на Джил; свет из западного окна косо падал и окрашивал желтым резкие черты ее лица. – К несчастью, боюсь, Дарки знают это. Они знают многое – их сила отличается от моей, у нее другая природа и другой источник. Я уверен, что их нападения были направлены на Дворец в Гее, потому что они знали, что Элдор и Тир опасны для них, что память короля и принца содержала ключ к их полному поражению. Они уничтожили Элдора. Теперь остался только Тир.

Джил подняла голову и скользнула взглядом по краснощекому малышу, который самозабвенно изучал связку ключей от мотоцикла, потом по колдуну, чей профиль вырисовывался на фоне треснутого грязного оконного стекла, за которым виднелись холмы – заброшенные, безлюдные, мертвое золото в вечернем свете. Ее голос был спокойным:

– Они могут преследовать вас здесь?

Ингольд быстро взглянул на нее, его лазурно-голубые глаза встретились с ее глазами, потом он отвел взгляд.

– О, я не думаю, – сказал он мягко. – Они не имеют представления о существовании Пустоты, не говоря уже о том, чтобы пересечь ее.

– Откуда вы знаете, – настаивала она. – Вы сами говорили, что не понимаете их сущности и их познаний. В этом мире у вас нет никакой силы. Если они пересекут Пустоту, сохранится ли у них сила?

Он покачал головой.

– Сомневаюсь, что они смогут существовать в этом мире, – сказал он ей. – Законы материи тут совсем другие. Что, как мне думается, и сделало возможной магию, так это смещение действий физических законов...

Когда разговор повернул к обсуждению теоретической магии и ее связи с военным искусством, Руди слушал, озадаченный; если у Ингольда был свой логический конец в этом сценарии, то у Джил, ясно как день, был свой.

Через некоторое время Ингольд стал кормить Тира, а Джил вышла на веранду.

Она сидела на краю высокой платформы, обхватив руками низ стойки старой шаткой балюстрады, и болтала ногами, рассматривая холмы, переходящие от рыжевато-золотых к кристальным, подобным ледяным скалам. Вечерний ветер мягко шевелил золотистую траву на пустырях вокруг. Каждая скала и засохшее дерево были по-своему неповторимо-прекрасно окрашены закатом. Теплый свет даже придал что-то неземное и нереальное осевшим облакам, голубой «Импале»* [2] и кроваво-красному «Фольксвагену», полускрытому зарослями буйной травы.

Она услышала, как сзади хлопнула дверь, и почувствовала тяжелый запах прокопченного сала и шерсти, когда рядом сел Ингольд, снова одевший свою темную мантию поверх светлой домотканой рубахи. Несколько минут они молча смотрели на закат в теплом дружеском молчании. Джил улыбнулась.

Наконец он сказал:

– Спасибо, что приехала, Джил. Ты и сама не понимаешь, как помогла нам с Тиром.

Она покачала головой.

– Ерунда.

– Ты очень недовольна тем, что приходится взять Руди обратно? – По его голосу она могла понять, что он почувствовал ее неприязнь и беспокоится из-за этого.

– Я не против, – она повернула голову, опершись щекой о руку на перилах. – С ним все в порядке. Если бы я вас не знала, я, наверное, и сама бы не поверила вашим словам, – она заметила в золотой дымке света, что, хоть Ингольд был седым, его брови оставались такими же огненно-рыжими, какими, должно быть, были его волосы в молодости. Она продолжала: – Но я собираюсь довезти его до главного хайвэя и вернуться. Я не хочу оставлять вас здесь одного.

– Со мной ничего не случится, – поспешил заверить ее колдун.

– Как сказать, – ответила она.

Он посмотрел в ее сторону.

– Ты же знаешь, что все равно не сможешь помочь, если что-нибудь и случится.

– Вы лишены магической силы в этом мире, – мягко возразила она, – и вы в безвыходном положении. Я не оставлю вас.

Ингольд сложил руки на перилах, опершись подбородком на скрещенные запястья, казалось, он только наблюдает за игрой ветра в высокой траве над верандой. Вокруг его головы был нимб из солнечных лучей.

– Я ценю твою преданность, – наконец сказал он. – Но ситуация изменится. Видишь ли, я решил рискнуть и вернуться сегодня, прежде чем совсем стемнеет.

Джил посмотрела одновременно облегченно и озабоченно:

– А как же Тир?

– Я могу наложить охранительные чары на нас обоих, что должно защитить его от худшего. – Солнце уже касалось края холмов, вечерний ветер повеял легкой прохладой. – Когда мы с Тиром вернемся, в моем мире будет еще целых два часа дневного света – в Пустоте, кажется, происходит временной сдвиг, твой и мой миры не совсем синхронны. Надеюсь, мы успеем до темноты.

– Это очень опасно?

– Возможно, – он немного повернул голову, чтобы встретиться с ней глазами, и в тускнеющем вечернем свете ей подумалось, что он выглядит уставшим; тень от перил упала на его лицо, но не в силах была скрыть глубоких морщин вокруг рта и глаз. Его пальцы небрежно скользили по зарубкам на дереве, ничто не выдавало в нем волнения. – Уж лучше я пойду на этот риск, чем подвергну угрозе ваш мир, вашу цивилизацию в том случае, если Дарки станут преследовать меня через Пустоту.

Потом Ингольд вздохнул и встал, будто прогоняя эту мысль от себя. Он помог Джил подняться, его рука была грубой, теплой и сильной.

Последний отблеск дня окружил их, отчеканив силуэты на фоне пылающих окон.

– Я имею право рисковать собственной жизнью, Джил, – сказал он, – но, насколько это возможно, стараюсь не рисковать жизнями других, особенно тех, кто предан мне, как ты. Поэтому не беспокойся. Мы будем в безопасности.