"Болонская кадриль" - читать интересную книгу автора (Эксбрайя Шарль)Глава VВопрос показался таким нелепым, что никто не смог удержаться от смеха. Эмиль, о котором никто никогда точно не знал, что у него на уме, невозмутимо взирал на молодых людей. Тоска встала из-за стола. — Теперь, когда вы здесь, Эмиль, я чувствую, что все встанет на свои места, — заявила она, прижимаясь к старику. — Во всяком случае, мы можем уверить синьору, что сделаем все от нас зависящее. — Ах, Эмиль, это просто невероятно… чего я только не натерпелась, с тех пор как мы уехали с виа Сан-Витале! — Не будь на кухне столь странного беспорядка, мы бы, наверное, сочли, что синьора преувеличивает… Не угодно ли синьорам пройти в гостиную, пока мы приготовим настоящий завтрак? — Только не он! — возмутился Фальеро, ткнув пальцем в сторону Жака. — Этот тип уже достаточно отравил нам жизнь! Так что у меня нет никаких оснований еще и кормить его, помимо всего прочего! — Это не соответствует традициям Матуцци, синьор, — презрительно бросил Эмиль. — Для Матуцци любой гость священен… — Ну и что с того? Я же не Матуцци! И если этот субъект не уберется отсюда сию же секунду, вышвырните его вон, Эмиль! — Как это ни печально, мы не можем подчиниться приказу синьора Фальеро… Мы покинем дом вместе с месье Субрэем. В нашем возрасте нам было бы невозможно научиться вести себя, как в бистро для черни. Но, может быть, синьор Фальеро не понимает нашей точки зрения? — Идите вы оба к черту! Жак дружески взял дворецкого под руку: — Пойдемте, Эмиль, и останемся светскими людьми. — Если вы уйдете, то и я с вами! — пригрозила Тоска. Субрэй заявил, что это вполне отвечает его собственным желаниям, но Санто тут же подскочил к двери и загородил ее собой, раскинув руки крестом. — Так вы продолжаете? Да неужели эта проклятая ночь никогда не кончится? — О, Фальеро, как вы можете так говорить о своей брачной ночи? — с наигранным удивлением осведомился Жак. — Пусть это будет последним, что я сделаю в жизни, но я вас прикончу, Субрэй! Эмиль преградил Фальеро дорогу: — Мы были бы премного обязаны синьору, если бы он соизволил взять себя в руки… Тоска решила, что ей пора вмешаться. — Перестаньте нести чепуху, Санто! Дайте мне руку и пойдемте в гостиную… А вы, Жак, побудьте пока тут с Эмилем — пусть мой муж немного передохнет и образумится, а потом присоединяйтесь к нам. Как только дверь закрылась, Эмиль высказал свое мнение: — Мадемуазель Тоска поистине безукоризненна. — Это ужасно, Эмиль, но чем дальше, тем больше я ее люблю! — Мы понимаем месье. А можем мы поинтересоваться, не было ли у месье крупных неприятностей этой ночью? — Да, я чуть не влип… но, кажется, Фальеро нахлебался куда больше! А ведь он не имеет никакого отношения к делу! — К какому делу, месье? — Ни к какому… это я просто так… — Месье несомненно известно, что в непосредственной близости от имения стоит довольно много машин? — Ну и что? — Эти машины, разумеется, не могли появиться здесь самостоятельно… Поэтому месье следовало бы проявить крайнюю осторожность на случай… — Да? — …если бы этим людям вздумалось объяснить месье, что они не в восторге от макаронных изделий Пастори, чьим глашатаем является месье… Кажется, мы уже видели этих людей в мэрии, и, по всей видимости, они проявляют повышенный интерес к кейсу, с которым месье не расстается никогда или почти никогда. В наше время любопытство и дурные манеры распространились беспредельно! — Слушайте, Эмиль, давайте прекратим эту игру. Вы ведь в курсе дела, не так ли? — Слуга никогда не позволит себе быть в курсе чего бы то ни было, месье, если только заинтересованные лица не сочли полезным ему довериться, но это в большинстве случаев и неуместно, и… опасно. Пусть месье соблаговолит нас простить, но мы, кажется, слышим телефонный звонок. Оставив Жака в некотором замешательстве, Эмиль вышел из кухни, пересек гостиную, где, сраженные усталостью, Тоска и Санто дремали в креслах, и открыл дверь в спальню. Царивший там беспорядок шокировал дворецкого, но он подошел к телефону и снял трубку. — Pronto?.. Простите? Муж? Мы опасаемся, что плохо поняли смысл вашего вопроса, синьора… Ваш муж должен быть здесь? Вместе с карабинером? Но для чего? Ах, они пришли арестовать убийц? Синьора, мы думаем, здесь какая-то ошибка… или же синьора стала жертвой шутки весьма сомнительного вкуса… Мы можем уверить вас, что здесь нет… О! Подождите! Не вешайте трубку, пожалуйста… Дворецкий направился к кровати, из-за спинки которой торчал сапог. Нагнувшись, он обнаружил там сержанта карабинеров. Эмиль извлек беднягу из щели и с удивлением узрел совершенно синий лоб, как будто сержант с размаху приложился головой об стену. Лауб усадил карабинера на постель и начал похлопывать по щекам, пока Коррадо не приоткрыл наконец один глаз. — У вас есть жена по имени Антонина, синьор сержант? — спросил Эмиль. Карло испустил столь невероятно глубокий вздох, что произвел впечатление даже на невозмутимого дворецкого. — Антонина… солнце моей жизни? Где она? — Дома, вероятно. — Тогда почему вы говорите мне о ней? По какому правы вы позволили себе упоминать имя этой святой? Где вы ее видели? — Мы не видели синьоры, мы ее только слышали. — Где? — Там… Синьора ждет на том конце провода и требует своего мужа, сержанта карабинеров. — Это я! — Так мы и подумали. — Помогите мне добраться до нее, до бедняжки… Эмиль поддерживал сержанта, пока тот брел к телефону. — Алло?.. Нина?.. Не кричи так, ты меня терзаешь… Ранен? Нет, не думаю… хотя голова… Ах, Боже мой, я, кажется, вернулся с того света… Западня, слышишь, Антонина, западня! Вот куда я попал! Меня избили! Кто? Откуда я знаю! Сходи к Пьеранджели и купи эскалоп потолще — я положу его на лоб, чтобы оттянуть кровь. Иначе, я чувствую, у меня будет удар, воспаление мозга… безумие и смерть! Нет, не плачь, моя Антонина, хотя из тебя получилась бы очень милая вдовушка… вот только я уже не смогу тебе об этом сказать, моя голубка… А раз меня не будет, то что мне с этого за радость? Чувствуя, что разговор становится все нежнее, Эмиль тактично удалился. — Что со мной произошло?.. Не знаю… Клянусь тебе, сейчас я просто не способен ни о чем думать — я так страдаю… И как же мне не терпится попасть к тебе под крылышко! Ты мое спасение, моя гавань, Антонина миа… Да, уеду отсюда, как только разыщу Морано. Ты же понимаешь, что военачальник не может вернуться без своих полков! Отдаю измученное сердце в твои верные руки! Чао! Сержант задумчиво опустил трубку. Он еще не вполне пришел в себя, но все же пытался сообразить, что произошло. Коррадо смутно припоминал, что явился какой-то рыжий разбойник и грозил ему револьвером, потом карабинер изменил ситуацию в свою пользу, но с этого момента цепь событий прерывалась — он не мог вызвать в памяти ничего, кроме разрозненных и непонятных видений. Будто бы он, Карло, бултыхается на кровати вместе с Морано, молодой женщиной и — это уж ни в какие ворота не лезло — с тем рыжим типом! Кроме того, у сержанта было неясное ощущение, будто он получил сильнейший удар по голове. Коррадо инстинктивно поднял глаза к потолку — не отвалилась ли какая-либо его часть. Но, поскольку потолок оказался явно ни при чем, сержант так и не смог понять, что его оглушило. Опустив глаза долу, Карло заметил, что из-под опрокинутого дивана торчит рука. Он выхватил револьвер и решительно двинулся к человеку, притаившемуся в засаде. Однако, отодвинув диван, сержант нашел там лишь своего карабинера. Тот, видимо, спал. Мощнейшим пинком под зад Коррадо вернул ему одновременно и чувство реальности и представление о дисциплине. — Ma gue! Морано! Вы хоть знаете, где находитесь? Совершенно ошалевший карабинер явно ничего не понимал. — Значит, пока я сражаюсь, пока я сдерживаю натиск бешеной своры, вы, Морано, спокойно дрыхнете, э? — Я разве сплю, сержант? — А если нет, то для чего вы торчали за диваном, а? — Не знаю, сержант. — А ружье? Где ваше ружье? Морано посмотрел на обе ладони, словно желая убедиться, что там нет карабина, и с отчаянием поглядел на Коррадо. — Не знаю, сержант… — А вы догадываетесь, что это значит? — Нет, сержант! — Вас всего-навсего ждет трибунал, Морано! Военный трибунал! Подобная перспектива так напугала парня, что он разрыдался. В конце концов растроганный Карло похлопал его по плечу и стал утешать. — Ну-ну… Силио… Возьмите себя в руки… Я же не сказал, что отправлю вас под трибунал, а только то, что за такие вещи судят! Надо найти ваше ружье… Иначе как же я смогу объяснить его исчезновение в очередном рапорте? Карабинер немедленно опустился на четвереньки и принялся искать ружье на полу в каждом углу. Поиски увенчались успехом, и, обнаружив карабин под кроватью, Морано старательно вытянулся перед шефом по стойке смирно. Сержант с умилением улыбнулся: — Вот и отлично, Морано… Забудем об этом. Но в следующий раз отнеситесь к своему долгу посерьезнее! Э? Пока Эмиль приводил кухню в мало-мальски пристойный вид, Санто и Субрэй сидели в гостиной, бросая друг на друга полные ненависти взгляды. Кричать они не осмеливались из опасения разбудить Тоску. Сержант и его карабинер нарушили эту семейную сцену, и вся видимость покоя мгновенно улетучилась. — А, вот вы где! — заметил Каррадо, недружелюбно поглядев на Санто. Тоска вздрогнула и проснулась. — Опять карабинеры? — простонала она. — Кошмар продолжается… Карло повернулся к ней: — Прошу прощения, синьора! Но всему есть предел, и даже у лучшего в мире карабинера может лопнуть терпение! Кто-то меня ударил по голове! Кто? — Откуда же мне знать? — Где тот рыжий тип, который угрожал вам револьвером? Фальеро хмыкнул. — Вы что ж думаете, он стал вас дожидаться? — С одной стороны, я его понимаю… иначе его ждало нечто совершенно ужасное! А это еще кто? — Француз. — Француз, влюбленный в синьору? Жак встал: — Я вижу, сержант, вы уже в курсе наших дел? — Да, синьор, и позвольте сказать вам, что у вас прекрасный вкус. — Благодарю, сержант… всегда приятно встретить человека с душой и сердцем! Карло Коррадо взволнованно схватил Субрэя за руки. — Не отчаивайтесь, синьор! Кто знает, что нам судило Небо? Возможно, в один прекрасный день синьора овдовеет… — Ну, давайте же, не стесняйтесь! — завопил Фальеро. — Прикончите меня, раз на то пошло… Коррадо смерил его ледяным взглядом: — Кажется, вас никто не просил вмешиваться в нашу беседу, синьор! Вне себя от бешенства Санто схватил первую попавшуюся вазу и швырнул об пол. Стекло разлетелось вдребезги. Звон пробудил память сержанта, и тот налетел на Фальеро: — Теперь я вспомнил! Это вы! — Я? Что я? — Вы меня оглушили вазой! — А вам это не приснилось? Коррадо заколебался. — Ваше счастье, синьор, что я не могу присягнуть! — с негодованием крикнул он. — Мое счастье? Porca miseria! Это я-то счастливчик? Ну, это уж слишком! Сержант с нескрываемым презрением повернулся к нему спиной. — Я думаю, синьора, подобное поведение вашего супруга не может не внушать вам глубоких сожалений, — сказал он Тоске. — Чувства моей жены вас не касаются, сержант! Ма gue! Нет такого закона, что я должен выносить наглость какого-то карабинера! Убирайтесь к чертям! Слышите? Вон отсюда! Карло с достоинством поклонился Тоске. — Приношу вам мои глубочайшие соболезнования, синьора… А вы, синьор, не теряйте надежды… В конце концов глаза у нее откроются, — обратился он к Жаку. — А кстати, синьор Фальеро, что за человек только что заходил в спальню? — Эмиль, дворецкий графа Матуцци. — И зачем он сюда приехал? — Работать. — Превосходно. Насколько я понимаю, бандиты исчезли, разлученная на время пара соединяется, дворецкий приводит дом в порядок, а карабинеры, которых грубо лишили сна и заставили рисковать жизнью, могут идти на все четыре стороны? Да что я говорю — «идти»… их вышвыривают за дверь, святая Мадонна! — Совершенно верно, сержант. И, честно говоря, чем раньше карабинеры отправятся восвояси, тем лучше! — Отлично… Вы слышали, Морано? Мальчик мой, вам пора знать, что никакая броня не защищает нас от неблагодарности тех, кому мы бросаемся на помощь, блюдя честь своей формы! Пойдемте, Морано… Достоинство — прежде всего! Помните, Морано: достоинство! — Да, сержант! — А я вас от души благодарю, сержант, — обратилась к Коррадо Тоска. — Возможно, без вашего вмешательства мы с мужем сейчас были бы мертвы! — Из-за вас я был бы очень этим огорчен, синьора… — Он указал на француза и чуть заметно подмигнул. — И из-за него, впрочем, тоже! Коррадо гордо выпрямился. — Синьор Фальеро, хочу вас предупредить, что вас могут грабить, пытать, выпустить кишки и убить хоть тысячу раз подряд — я и пальцем не шевельну! Один раз еще можно поиздеваться над сержантом Карло Коррадо, но дважды — не выйдет! Так что имейте это в виду. Когда блюстители закона удалились, Санто вдруг пришло в голову, что за последние несколько часов он перенес гораздо больше унижений, чем нормальный человек в силах вытерпеть за всю жизнь. И он решил излить обиду на жену. — Я не понимаю вас, Тоска! Вы встаете на защиту каждого, кто меня оскорбляет! — Вовсе нет, Санто! Будь вы сейчас в состоянии рассуждать здраво, вы бы поняли, что я лишь пытаюсь все уладить и успокоить тех, кого вы несправедливо обижаете! — Жака Субрэя, например? — Это особый случай… Жак поклонился: — Спасибо, милая Тоска! Санто тут же вскипел: — Я запрещаю вам называть мою жену «милой»! — Коли на то пошло, может, вы еще запретите мне ее любить? — Ma gue! Разумеется, запрещаю! — Тысячу извинений, но это невозможно! — Вы слышите, Тоска? — Естественно… я же не глухая! — И это вас не возмущает? — Не могу же я заставить человека меня разлюбить! — Зато могли бы велеть ему помалкивать на эту тему! Чего вы добиваетесь, Субрэй? — Право, не знаю… Глядя на нее, я больше ни о чем не могу думать… Мы так давно любим друг друга, Фальеро… — Так-так… продолжайте, не стесняйтесь! Если хотите, я выйду! — Я и не смел попросить вас о такой любезности! — Довольно, Субрэй!.. А вам, Тоска, должен признаться, что ваше поведение меня глубоко ранит! Вы ведете себя, как… Синьор Субрэй, может, вам уйти, пока я не попросил Эмиля выставить вас вон? — Невозможно! — Вы отказываетесь уходить? — Не то чтоб я не хотел… но не могу. — А почему, скажите на милость? — Видно, у вас очень короткая память, Фальеро! Вы что же, забыли о событиях нынешней ночи? — Санта Репарата! Еще бы я забыл! Ничего я не забыл, Субрэй, а главное — что этой дьявольской ночью я обязан вам! — Уж не воображаете ли вы часом, будто те два типа отказались от надежды до меня добраться? — Я полагаю, они ушли? — Вряд ли эти молодцы далеко отсюда… Они меня ждут. Так что заставить меня уйти, Фальеро, — это послать на верную смерть. Санто, по-видимому, подобный исход нисколько не расстроил бы. Даже наоборот. — Не хватало только, чтобы вы стали убийцей, Санто! — возмутилась Тоска. — Об этом и речи быть не может… вы же знаете, Тоска… Но скажите, Субрэй, а вы уверены, что не преувеличиваете малость… просто чтобы пустить пыль в глаза Тоске, а? Ну зачем тем ребятам понадобилось вас убивать? — Чтобы забрать мой кейс. — Кейс? Вы что, смеетесь надо мной? — Клянусь, мне совсем не до веселья. — Но в конце-то концов, что за сокровища в вашем кейсе? — Планы мотора, который вы делаете со своим дядюшкой. — Что?!! — Вы прекрасно слышали, Фальеро. — Вы утверждаете, будто документы, украденные три месяца назад, у вас? — Вот именно. — Но в таком случае, Субрэй, это вы… вы… — Украл их? И вы всерьез в это верите? — По-моему, после того как вы… — А вы, Тоска? — Конечно, нет, Жак! Не знаю, как попали эти бумаги к вам, но в любом случае я убеждена, что вы не совершили дурного поступка! — Спасибо, Тоска. Полное взаимопонимание между его женой и французом невыносимо раздражало Фальеро. Он усмотрел в этом желание лишний раз поиздеваться над ним, тем более что, к величайшей своей досаде, видел, насколько Тоска любезнее с Субрэем по сравнению с ним. — Все это очень красиво, но, когда вы закончите обмениваться комплиментами, может, синьор Субрэй снизойдет до объяснений, каким образом похищенные в лаборатории моего дяди документы попали к нему? — Просто я ездил за ними… — Куда же это? В Россию? — Нет, в Марибор, если вас интересуют детали. — И… и что сталось с ворами? — А что обычно бывает со шпионами, не сумевшими выполнить задание? — Да ладно! Все это — пустая болтовня! Вы-то тут при чем? — Я сотрудник итальянской разведки. Такое признание, сделанное совершенно спокойным тоном, глубоко потрясло обоих собеседников. Санто пришел в себя первым. — Значит, вы шпион? — Если угодно… И не будь я твердо намерен уйти в отставку, вы бы никогда об этом не узнали. — Угрызения совести? Отвращение? — Да нет, просто устал… а еще до сегодняшнего утра у меня оставалась надежда… Тоска покраснела и опустила голову. Но Фальеро продолжал настаивать: — Значит, те люди, которые напали на нас сегодня ночью… — Мои коллеги из Англии и Америки. — Наши союзники! — В разведке не бывает ни союзников, ни друзей! — А почему вы держите бумаги при себе? — Потому что со вчерашнего дня пытаюсь добраться до человека, которому должен их передать. Но пока тщетно. — И что же вам мешает? — Слишком много желающих получить планы караулят на дороге. — В любом случае Тоска наконец-то знает, что вы за тип на самом деле! Шпион… Да есть ли на свете что-нибудь хуже? — Может, и так… но они нужны, хотя бы для того, чтобы исправлять ляпсусы неосторожных ученых! Ради того, чтобы ваше семейное изобретение не угодило в лапы Советов, мне пришлось три месяца жить в обнимку со смертью! Да еще прислушиваться к каждому шагу на лестнице — вдруг это полиция идет меня арестовывать? А в каждом случайном прохожем или попутчике, будь то на улице, в кафе или в поезде, видеть наемного убийцу, жаждущего за хорошие деньги отправить меня к праотцам… Три месяца подобного режима — это долго, синьор Фальеро, очень долго… Тоска внимательно слушала. Теперь она отчетливо сознавала, что для нее теперь существует только Жак. И вот она разлучена с ним навеки, из-за того что усомнилась в его любви. — Именно поэтому вы и молчали целых три месяца? — Конечно… Меня отправили по следу похитителей как раз в тот вечер, когда я должен был вам позвонить, Тоска. Я не успел вас предупредить, а сейчас… Она опустила голову: — Простите меня! К счастью, появление Эмиля разрядило атмосферу. — Что угодно синьоре, чай или кофе? — Чай, пожалуйста. — А что будут пить синьоры? Санто и Жак выбрали кофе. Дворецкий сообщил, что, если не считать следов от пуль, дом не очень пострадал. — Мы не знаем, стоит ли звонить синьору Ваччи и рассказывать о случившемся… Фальеро пожал плечами: — Чего ради? Рано или поздно он все равно об этом узнает, и чем позже — тем лучше… Эмиль… — Да, синьор? — Вам известно, чем на самом деле занимается Жак Субрэй? — Мы знаем, что синьор Субрэй время от времени путешествует по поручению торговой фирмы Пастори. — А если бы вам сказали, что это неправда? — Мы бы ответили, что нас это ни в коей мере не касается. Простите, синьор, но мы вынуждены вернуться на кухню, тосты уже на огне. Тоска так рассердилась, что не могла не сделать мужу выговор. — Намотайте на ус, Санто! Метрдотель дает вам уроки такта! Зачем вам понадобилось выкладывать ему чужие секреты? В конце концов, я могу подумать, что у вас низкая душа! — В первую очередь я несчастен, вот и все! Как бы я хотел оказаться на месте Субрэя! — Почему же? — Потому что тогда я вышел бы из дома и покончил с существованием, которое становится слишком тягостным! Спрятавшись за кустом можжевельника, Майк Мортон и Роналд Хантер видели, как сержант и его подчиненный покинули виллу. — По-вашему, они вернутся, Майк? — Поживем — увидим… Может, они решили, что мы удрали, а может, отправились за подкреплением… — Тогда нам придется туго… Американец покачал головой: — В нашем ремесле самое главное — никогда не терять надежды, мой мальчик, иначе живо испечешься. Давайте-ка малость передохнем. Дорогу отсюда видно, так что, коли Субрэю вздумается подойти к машине, его ждет сюрприз. Как видите, Ронни, я был прав — француз где-то поблизости… С карабинерами он не вышел, а машина так и стоит на обочине. Трудно вообразить, что он мог отправиться в Болонью пешком, а? По-моему, там, в доме, царит полное благодушие! Все трое отлично ладят. Напрасно я не встряхнул хорошенько эту парочку… они бы точно раскололись… А впрочем, голубки ровно ничего не потеряли из-за отсрочки! Ладно, пусть пока приходят в себя, а если через полчаса не случится ничего новенького, рванем туда. О'кей? — О'кей… Вы женаты, Майк? — Да вы что? При моей-то работенке? У меня есть подружка в Сиу-Сити, в штате Айова — я там родился. Лет через пять-шесть мы поженимся, если, конечно, я выйду в отставку не очень дохлым… Буду ловить рыбку в старушке Миссури, и настанут распрекрасные времена… Правда, за пять-шесть лет может много чего случиться… Иногда я думаю, Ронни, что лучше бы пошел в полицию Сиу-Сити… Тогда я, само собой, не смог бы болтаться по всему свету, зато Мэрион, возможно, нарожала бы мне чудных ребят… — А зачем вы пошли в разведку? — Кажется, меня провели за нос, старина… Книжек начитался! Я воображал, будто шпионы, хоть и дерутся, но в перерывах «снимают» самых сногсшибательных куколок, готовых на что угодно из уважения к нашей профессии. А долларов будто бы — хоть лопатой греби! Видали осла? Насчет драк не спорю — чего-чего, а этого добра хватает. Я уже заработал одну пулю в бедро, другую в плечо и получил ножом в спину, так никогда и не выяснив, кому сказать спасибо… Я болел тифом, корью и чуть не сдох от желтой лихорадки. А вот девицы, по крайней мере те, что мне попадались, не привлекли бы и мальчишку… Что же до бешеных бабок — каждую коробку спичек приходится записывать в статью расходов… Так что облапошили меня, старина, другого слова не подберешь. А у вас как, получше? — Куда там! С нашими-то жмотами… — А вы тоже полезли в этот дурдом из-за девок? — Не совсем… По правде говоря, мы с Дэйзи — моей женой — дружили с детства, вместе ходили в школу в Кокермауте, это в графстве Кемберленд. Я крепкий малый, но всегда был маленького роста, а женщины, во всяком случае у нас в Англии, не очень-то обращают внимание на коротышек… — А вы еще и рыжий! — Ну да, рыжий, и что с того? — Разве в Англии любят рыжих? — Пока вроде бы да… — Вот как? А у нас — нет. Короче, ваша Дэйзи не ставит вам в счет огненные волосы? — Она сама рыжая! Майк дружески хлопнул коллегу по спине: — Ох уж этот Ронни! Выходит, Дэйзи не нравился только ваш рост? — Не то чтобы не нравился, а просто я видел, как она переживает… Другие совершали спортивные подвиги, а я мог рассчитывать только на всякие хитрости. Потом началась война… Я надеялся наконец отыграться, но и тут ни разу не пришлось пострелять. Меня засадили за бухгалтерские расчеты… Троих моих друзей убили, двое вернулись раненые и увешанные медалями. И вот как-то раз, когда я занимался в физкультурном зале дзюдо, ко мне подошел один тип… Короче, я связался с разведкой, чтобы ошеломить Дэйзи. Мы поженились, и у нас двое детей — Алан и Монтгомери… — И оба рыжие? — Иначе это было бы просто подозрительно, Майк! Разумеется, о моей работе в секретных службах знает весь Кокермаут, во всяком случае, я думаю, Дэйзи об этом позаботилась, потому что каждый раз, когда в любой точке мира случается мощный взрыв, исчезает самолет, сходит с рельсов поезд или происходит особо впечатляющее покушение, сограждане со всех ног бросаются к моей супруге спрашивать, не замешан ли в этом деле я. Дэйзи, которая, конечно, ничего не знает, отказывается отвечать, но при этом напускает на себя такой таинственный вид и так многозначительно подмигивает, что, с точки зрения жителей Кокермаута, на моих руках больше крови, чем у Гитлера и Сталина, вместе взятых! — Значит, вы самая выдающаяся личность в Кокермауте? — Да… Но, по правде говоря, лучше бы я остался бухгалтером. По крайней мере я бы видел Дэйзи и детей, а по субботам метал бы стрелки в баре «Оловянная кружка»… — Не расстраивайтесь, старина! Всему приходит конец. А пока, раз карабинеров не видно, займемся нашим синьором Субрэем. — Вы совершенно уверены, Майк, что этот сержант не притащит с собой подкрепления и не начнет прочесывать дом и сад? — Сержант? Готов спорить, он сейчас лежит в постели с ледяным компрессом на лбу! Карло Коррадо не лежал, но предположения американца были недалеки от истины. Отдав необходимые распоряжения Гринде — второму из своих карабинеров, и отпустив Морано немного отдохнуть, Карло отправился домой. Антонина встретила его душераздирающими криками и причитаниями. Она сняла с мужа ботинки и мундир, удобно устроила в кресле и потребовала, чтобы он молчал, пока не выпьет крепкого кофе. Но, не давая Карло открыть рта, сама матрона и не думала отказываться от подобного удовольствия. — Святой Януарий свидетель, Карло мио, я пережила ужасные часы… Я думала, ты погиб!.. И уже видела тебя распростертым на погребальном ложе, в парадной форме и с четками в скрещенных руках. — Ну, это уж слишком, Антонина… — А кем бы я была без тебя, мой Карло? — Вдовой! — Что ты говоришь? — Если меня не станет, ты будешь вдовой! — Никогда! Я не желаю быть вдовой! — Знаешь, голубка, я ведь тоже не особенно рвусь на тот свет… — Вот что, Карло, немедленно дожить! Я приготовлю тебе настой огуречника с граппой… ты пропотеешь, и все неприятности как рукой снимет! — Ma gue! Я же не болен, просто устал! — Что ж, сделай так, будто ты заболел! — А мой долг, Антонина? — Твой долг — сохранить мне мужа, потому что такого, как ты, я больше никогда не найду! — Если хочешь знать, Антонина, я тоже так думаю. — Так ты позволишь мне поберечь моего дорогого супруга? И, преодолевая слабеющее сопротивление Коррадо, жена заставила его облачиться в великолепную пижаму цвета палого листа, отделанную пурпурным шнуром, и уложила в постель. А потом сержанту пришлось выпить обжигающий настой с такой щедрой порцией граппы, что очень скоро, парясь под одеялом, бедняга почувствовал себя островом в океане. Антонина облегченно перевела дух — хотя бы на сей раз вдовство ей не грозит! Тоска, Санто и Жак заканчивали завтракать. За едой они почти не разговаривали — все трое слишком устали, чтобы продолжать ссориться. Признания Субрэя так огорчили синьору Фальеро, что ей хотелось умереть. Мысль о том, что ее собственное нетерпение и недоверчивость лишили их обоих счастья, казалась невыносимой. В свою очередь Санто понимал, что жена и Субрэй смотрят на него как на третьего лишнего, и, конечно, не мог не испытывать глубокой горечи. Невозмутимый Эмиль, словно не замечая этого кипения страстей, неусыпно следил за соблюдением всех ритуалов, приличествующих завтраку. Наконец Тоска объявила, что собирается принять ванну и нарочно предупреждает всех, чтобы ей не мешали, поскольку в ванной, как и в других помещениях, замка на двери нет. Оставшись вдвоем, Жак и Санто с нескрываемым отвращением уставились друг на друга. — Весьма сожалею, что там, в Мариборе, над вами не взяли верх, — заметил Санто. — Это избавило бы нас от вашего присутствия! — Но тогда вам пришлось бы распрощаться с планами мотора! — И что с того? Тоска мне дороже всех моторов на свете! Субрэй встал: — Пойду-ка я лучше пройдусь… Уж очень велико искушение надавать вам как следует! Как только Жак ушел, Фальеро позвал Эмиля и заказал обед. Покончив с этим вопросом и отпустив метрдотеля на кухню, он закурил, но забыл бросить спичку и, конечно, обжегся, поскольку в комнату ввалился тот самый ужасный гигант, который так жестоко избил его накануне. Санто хотел крикнуть, но не смог издать ни звука. Впрочем, пистолет Майка не располагал к громким проявлениям недовольства. И Санто лишь взмолился, сам не зная кому: — Нет, этого не может быть… меня, наверное, мучают кошмары… Неужели опять вы? И все начнется сначала?.. Американец расплылся в добродушной улыбке: — На этом я вовсе не настаиваю… разве что вы сами меня вынудите… Ну? Где он прячется? — Кто? — У меня складывается впечатление, что это вы хотите начать все сначала, синьор! — Вам по-прежнему нужен Субрэй? — Вот именно. — Минуту назад он был здесь, так что вряд ли успел уйти далеко. — Советую вам не двигаться и сидеть спокойно, пока я не закончу поиски. Не сводя глаз с Фальеро, Майк подошел к двери в спальню, быстро окинул ее взглядом и, не обнаружив ничего интересного, перешел к ванной. Едва он приоткрыл дверь, как послышался дикий вопль Тоски, застигнутой в костюме Евы. Майк неторопливо закрыл дверь и повернулся к Санто: — А у нас принято запирать дверь, когда собираешься ополоснуться! На пороге кухни гигант столкнулся с Эмилем. — Что вам угодно, синьор? — с присущим ему спокойствием осведомился метрдотель. — Синьор Субрэй, per favore![8] — Разве он не завтракает? — Нет. — Тогда не знаю. Во время этого короткого разговора Роналд Хантер, решив взяться за своего противника с другой стороны, в свою очередь появился в гостиной. — Вы один? — спросил он вконец обалдевшего Фальеро. — Странный вопрос… Вы тоже ищете Субрэя? — Да. — В доме его нет, во всяком случае, я так думаю… — С вашего позволения, я проверю. Главное — не двигайтесь с места! Фальеро мрачно уверил англичанина, что, если тому вздумается даже поджечь виллу, он не встанет с кресла. Хантер тоже заглянул в спальню, потом в ванную и услышал отчаянный вопль Тоски. Как и положено истинному британцу, Роналд покраснел до ушей и быстро захлопнул дверь: — Sorry, Mrs…[9] Он вернулся в гостиную в тот момент, когда Мортон вышел из кухни. — Ну, Ронни? — Пусто, Майк! — Да не испарился же он, в самом деле?! Не подозревая о том, что его ждет, Жак вошел в гостиную. Увидев вытаращенные глаза Фальеро, он быстро сообразил, что к чему, и хотел было вернуться назад, но опоздал — дорогу в сад преградил американец. Жак оттолкнул плечом Хантера и бросился в спальню, рассчитывая выскочить в сад через ванную, но, распахнув дверь и услышав крик Тоски, застыл на месте и угодил в лапы преследователей. Мортон схватил Жака, а Хантер прикрыл дверь в ванную: — Excuse me, Mrs**…[10] Но Тоска без чувств сползла по стенке и не слышала извинений. В гостиной, куда Мортон уже привел Субрэя, Роналд, не отличавшийся ненужной жестокостью, сразу же сообщил, что синьоре, по всей видимости, нехорошо. Проходивший мимо Эмиль бросился на помощь и, забыв постучать, влетел в ванную. Тоска как раз поднималась. Кричать у нее уже не было сил. Дворецкий так смутился, что, забыв все правила, забормотал на родном языке: — Verzeihen Sie mich, gnadige Frau…[11] А в гостиной события разворачивались с нарастающей быстротой. Мортон и Хантер, загнав Субрэя в угол, уговаривали отдать кейс, не вынуждая прибегнуть к более убедительным аргументам. Донельзя возбужденный этой сценой Фальеро громко протестовал: — Вы не знаете французов, синьоры! Этот ни за что не изменит своему долгу! Он предпочтет, чтобы вы прикончили его на месте! Синьор Субрэй — человек отважный! Вам придется как минимум очень долго его колотить! Жак поглядел на Санто: — Вам бы очень хотелось, чтобы эти джентльмены окончательно вывели меня из строя, да? Но я не испытываю ни малейшего желания стать калекой ради того, чтобы доставить удовольствие какому-то садисту! Вот мой кейс, синьоры. Я изо всех сил старался сохранить его, но бумаги дядюшки Фальеро, по-моему, не заслуживают, чтобы я положил за них собственную жизнь. Санто презрительно фыркнул: — Вы трус, Субрэй! Я это всегда подозревал… — А вы, надо думать, покажете мне, как умирают, спасая изобретение любимого дяди? — Мое дело изобретать, а не драться! Для таких вещей существуют наемники… Убийцы на жалованье вроде вас! Появление Тоски, затягивающей поясок халата, окончательно взбесило Фальеро. — Тоска! Вы совсем лишились рассудка? Являться в неглиже на глазах у этих похотливых субъектов! — Какая разница? — То есть как это? — За последние несколько минут все они, включая Эмиля, видели меня совершенно голой, так что, честное слово, мне сейчас не гоже строить из себя воплощение стыдливости! — Тоска… вы меня разочаровываете… — А вы, Санто? Неужели вы и вправду думаете, что оказались на высоте? Почему вы не предупредили меня, что наша брачная ночь уподобится туристической экскурсии, а основной достопримечательностью буду я сама? Очевидно, синьоры немного опоздали? О, да я же их узнаю! Это великие оригиналы! Они не знали, что римские Олимпийские игры уже окончены, и во что бы то ни стало хотели показать свои достижения в борьбе! Чем могу вам служить, синьоры? Мортон, который был очарован такой любезностью и, возможно, недостаточно умен, чтобы оценить иронию, неловко поклонился: — Ничем, синьора… Теперь, когда синьор Субрэй продемонстрировал добрую волю, нам больше незачем вас беспокоить… Ваш кейс, Субрэй, please? Жак протянул ему кейс. Немного поколебавшись, Майк разразился громким хохотом. — Думаете, я такой простак, Субрэй? Бросьте-ка его лучше к моим ногам и поднимите руки вверх! Ну, старина? Чемоданчик шлепнулся рядом с американцем. Тот подождал, пока Жак поднимет руки, потом вытащил револьвер и опустился на корточки, не сводя глаз с француза. Он уже схватил кейс и собирался встать, как вдруг услышал тихий голос Хантера: — Мне было бы очень жаль заканчивать карьеру убийством такого славного малого, как вы, Майк… Положите оружие на пол… Мортон повернул голову и воззрился на британского коллегу: — Ronnie, you!.. Dobled-cross![12] — Бросьте, Майк, разве на моем месте вы не поступили бы точно так же? — Конечно… Ну и дурака я свалял! О'кей, готов платить за ошибку! Он выпрямился. — А что теперь, Ронни? — Ногой подтолкните револьвер ко мне… Майк повиновался. — Превосходно. А теперь сделайте то же самое с кейсом. Американец и тут не стал спорить. — Вы и вправду надеетесь унести его с собой, Ронни? Ироническая улыбка Мортона немного тревожила англичанина. Он чувствовал, что произошло или вот-вот произойдет нечто, не слишком для него приятное. Роналд быстро нагнулся и сунул револьвер американца в карман. — Ну вот, а теперь я удалюсь вместе с трофеем. — Не думаю, Ронни. — Почему? — Гляньте, что у вас за спиной! Англичанин хмыкнул. — Старый трюк, Майк, вот уж не ожидал от вас… Не отводя взгляда от тех, кто стоял перед ним, и не заботясь более о странном выражении их лиц, Хантер стал медленно наклоняться, но так и замер в полусогнутом положении, услышав резкий окрик. Выглядел он так комично, что Тоска не могла удержаться от смеха. — Не очень-то дергайтесь, товарищ Хантер… А то я могу вспомнить, как жестоко вы обошлись со мной в церкви Сан-Петронио… Англичанин понял, что Наташа Андреева решила взять реванш, и безропотно покорился. Похоже, Дэйзи придется одной воспитывать Алана и Монтгомери… — Выпрямитесь, Хантер! И идите ко мне пятясь, но не вздумайте оборачиваться, иначе я выстрелю! Подняв руки, Роналд начал нетвердым шагом пятиться к двери. — Стоп! Англичанин замер, и Наташа быстро забрала у него оба револьвера — и его собственный, и Мортона. Майк рассмеялся: — Какая невезуха, Ронни! Наташа велела американцу умолкнуть. — Вы, агенты капитализма, делаете все только ради денег… вы мне отвратительны! Не будь вас так много, я бы всех перестреляла, гнусные враги народа! Вы, англичанин, возвращайтесь к кейсу и подтолкните его ко мне ногой… точно так, как вы велели своему американскому дружку… Хантер добросовестно исполнил требование. — Хорошо. Встаньте рядом с остальными. Наташа подняла чемоданчик — предмет вожделений стольких разведок. Мортон и Хантер имели бледный вид. Фальеро, похоже, все это забавляло, а Тоска, уже ничему не удивляясь, безразлично наблюдала за развитием действия. Что до Субрэя, единственного, кто знал истинную цену бумагам, захваченным русской, то ему никак не удавалось изобразить отчаяние. Его огорчало лишь то, что подделка попала прямиком к Наташе. Джорджо Луппо ждет разочарование! Молодая женщина отступала к двери, держа всех под прицелом. Зато противники Наташи с растущим интересом наблюдали, как из кухни выскользнул Эмиль и неожиданно оказался у нее за спиной. Мортон и Хантер надеялись, что дворецкий бросит поднос, который он держал в руках, и внезапно обрушится на победительницу. Не мог же он не слышать, что здесь творится! Наташа буквально подскочила на месте, когда почтительный голос шепнул ей в самое ухо: — Не угодно ли синьоре чашечку чаю? Забыв о тех, кого она только что держала на мушке, молодая женщина резко обернулась и наставила дуло револьвера в живот Эмилю. — А ну убирайтесь к себе на кухню! — Но, синьора… — Прочь, лакей капитализма! Раб! — К услугам синьоры… Присутствующие разочарованно вздохнули, особенно Тоска и Жак — они оба так хорошо знали старого слугу! А тот, чтобы вернуться на кухню, разворачиваясь, сделал неловкое движение, и все содержимое подноса — чай, молоко, кофе, масло и джемы — полетело на юбку Наташи. — Дурак! — на русском языке завопила разгневанная женщина. Она инстинктивно опустила голову, дабы оценить масштабы катастрофы, и тут же получила от Эмиля такой меткий удар в челюсть, что, сама того не замечая, плавно перешла от возмущения к глубокому сну. Майк и Роналд как на пружинах подскочили к чемоданчику. Оба вцепились в него одновременно, и Майк уже поднял огромный кулак, собираясь избавиться от англичанина, но замер, услышав спокойный голос дворецкого. — Синьоры, должно быть, ошиблись… Хантер и Мортон, не двигаясь, смотрели на Эмиля, стоящего с Наташиным револьвером в руке. — Если память нам не изменяет, — продолжал меж тем Лауб, — этот кейс — собственность синьора Субрэя, не так ли? Мы убеждены, что синьоры ни за что на свете не захотят присвоить то, что им не принадлежит, а потому сочтут своим долгом вернуть вещь синьору Субрэю… Мортон первым признал новое поражение. — О'кей… ловко разыграно… Придется все начинать сначала, Ронни… Майк швырнул Жаку чемоданчик и, обхватив английского коллегу за плечи, направился к двери. Эмиль с извинениями вручил им аккуратно разряженные револьверы. — Нам было бы весьма прискорбно, если бы произошел несчастный случай… поэтому мы сочли разумным принять некоторые меры предосторожности… На пороге американец повернулся к дворецкому. — Любопытный вы тип, старина… Пожалуй, как-нибудь на днях нам придется потолковать… — Почтем за честь, синьор… Как только двое мужчин ушли, Тоска захлопала в ладони: — Эмиль, вы необыкновенный человек! — Синьора очень добра к нам. А что делать с молодой особой, которую нам пришлось столь грубо ударить, хотя подобное обращение ни в коей мере не свойственно нашему характеру? — Свяжите ее хорошенько, Эмиль, — ответил Жак, — а я позвоню в Мольо и попрошу карабинеров за ней приехать. Пускай забирают. — Вы разрешите воспользоваться спальней, синьоры? Нам было бы жаль причинять этой синьорине лишние страдания… Фальеро знаком показал, что его эта история ни с какой стороны не касается и он предоставляет заботу принимать решение другим. Тоска не преминула этим воспользоваться. — Ну конечно, Эмиль! Молодая женщина проводила дворецкого в спальню и со жгучим любопытством наблюдала, как тот связывает Наташе руки и ноги и подкладывает ей под затылок подушку. Заботливые, почти ласковые движения старика растрогали синьору Фальеро. — Вы были женаты, Эмиль? — Нет, синьора. — Жаль… — Кого? |
|
|