"Летний остров" - читать интересную книгу автора (Ханна Кристин)

Глава 16

Руби никогда не бывала в доме сестры, но адрес Кэролайн крепко засел у нее в голове. Кэролайн была единственным человеком на свете, регулярно получавшим от Руби открытку на Рождество. Это диктовалось простой необходимостью: Руби давно поняла, что послать чертову открытку гораздо проще, чем потом одиннадцать месяцев выслушивать упреки.

Руби свернула с широкой автострады и сразу же угодила в пробку. По дороге к разросшемуся пригороду Редмонда машины не ехали, а ползли. Не так давно здесь царила настоящая глушь, сотни акров нетронутой фермерской земли в долине между двумя реками. Теперь же район превратился в Майкрософтленд, высококлассное пристанище для избранных. Застройщики, правда, стремились сохранить сельский колорит: деревья старались уберечь любой ценой, под дома отводились просторные участки, а кварталы носили изысканные названия вроде Вечнозеленой долины или Тенистой аллеи. К сожалению, все дома получились на одно лицо, а место в целом напоминало Степфорд, только в более дорогом обличье.

Руби сверилась с картой и свернула на Эмеральд-лейн — Изумрудную аллею. Вдоль дороги один за другим тянулись большие кирпичные особняки, причем каждый стоял на самом краю участка. Новый ландшафт придавал улице какой-то незаконченный вид. Наконец Руби нашла нужный дом: Эмеральд-лейн, 12712.

Она свернула на подъездную дорогу из голубого асфальта и припарковалась рядом с серебристым фургоном «мерседес». Взяв сумочку, она пошла к дому и остановилась перед двустворчатой дубовой дверью в наличниках с латунной отделкой. Руби постучалась. В доме послышалось движение, кто-то крикнул из глубины: «Минуточку!»

Затем дверь распахнулась, и Руби увидела Кэролайн. Был час дня, но сестра, одетая в светло-голубые льняные брюки и подходящий по цвету кашемировый свитер с воротом «лодочкой», выглядела безукоризненно.

— Руби!

Кэролайн крепко обняла сестру. Руби закрыла глаза и впервые за последние несколько часов вдохнула полной грудью. Наконец Каро отстранилась.

— Как я рада, что ты приехала!

— Извини, мне некогда было пройтись по магазинам… купить подарки детям…

— Не думай об этом.

Кэролайн потянула сестру в дом. Естественно, он был идеален: отделан со вкусом, кругом образцовый порядок, каждая вещь на своем месте. Он не походил на место, где бывают, а уж тем более живут дети. Кэролайн провела Руби через безупречно чистую кухню, сияющую металлом и полированным черным гранитом. Здесь Руби впервые заметила нечто напоминающее о семье — рисунки, прилепленные к дверце большого холодильника. Из окна над двойной мойкой открывался вид на холмистую зеленую лужайку, явно предназначенную для гольфа.

Каро провела сестру через парадную столовую. За стеклами массивного дубового буфета поблескивал бабушкин серебряный чайный сервиз. В гостиной стены были выкрашены «под мрамор», на дубовом паркете по обе стороны от парчового дивана стояли два кресла с высокими спинками, обитые элегантным шелком цвета бренди. Посередине лежал старинный китайский ковер. На двух одинаковых позолоченных столиках розового дерева красовались две одинаковые лампы с хрустальными абажурами.

— Где же дети?

Кэролайн приложила палец к губам:

— Ш-ш-ш, не разбуди их.

— Можно, я тихонько поднимусь наверх и…

— Не стоит. Ты их увидишь, когда они проснутся.

Руби показалось, что за безупречным фасадом улыбающегося лица Кэролайн что-то мелькнуло, но быстро исчезло, не оставив следа. Она почувствовала себя немного неуютно. У Кэролайн всегда все в порядке, она самый уравновешенный, самый выдержанный человек из всех, кого Руби знала. Даже в то ужасное лето Каро оставалась невозмутимой, мирилась с тем, с чем Руби никогда бы не примирилась, улыбалась, готова была все забыть и жить дальше. Но сейчас — в это просто не верилось — Кэролайн выглядела несчастной.

— С тобой что-то происходит, — сказала Руби. — В чем дело?

Кэролайн присела на краешек стула, как птичка на жердочку, и сцепила безукоризненно ухоженные пальцы так крепко, что побелела кожа. На безмятежном лице появилась улыбка Джулии Роберте.

— Право же, ничего не случилось. Дети немного расшалились, вот и все. Это пустяки.

Руби не могла понять, но интуитивно чувствовала, что что-то неладно. И вдруг ее осенило.

— У тебя роман!

На этот раз Руби не дала себя обмануть. Улыбка Кэролайн получилась явно неискренней, и это свидетельствовало о том, что и предыдущие были фальшивыми.

— После рождения Фреда, я скорее дам себе молотком по голове, чем займусь сексом.

— Возможно, в этом твоя проблема. Я стараюсь заниматься сексом как минимум два раза в неделю — иногда даже не одна, а с кем-то.

Каро рассмеялась:

— Ах, Руби… Боже, как же я по тебе скучала!

— Она снова стала похожей на себя.

— Я тоже по тебе скучала.

Каро села как следует и откинулась на спинку.

— Ну, рассказывай, из-за чего ты примчалась?

— Почему ты думаешь, что я мчалась?

Каро выразительно посмотрела на нее:

— Милый наряд. Столько черного сразу я не видела с тех пор, как Дженни наряжалась на Хэллоуин лакричным леденцом.

— Хорошая мысль.

Обе знали, что Руби обычно одевается в пику Кэролайн, так им обеим было легче.

— Так в чем дело? Ты привязала мать к инвалидному креслу и с воплями убежала из дома? — Кэролайн улыбнулась собственной мрачноватой шутке. — Или, может, бросила ее возле дороги в нескольких милях отсюда и теперь она голосует, чтобы ее подвезли? Руби даже не улыбнулась.

— Сегодня утром я была у папы.

— Вот как?

Руби не знала, как облечь то, что она узнала, в более или менее пристойные слова, поэтому просто сказала:

— Когда Нора ушла, у отца был роман на стороне.

Кэролайн выпрямилась:

— Ах это…

— Так ты знала?

— Об этом знал весь остров.

— Кроме меня.

В улыбке Кэролайн сквозила нежность.

— Ты не хотела знать.

Руби с трудом нашла в себе силы продолжить.

— Каро, она оказалась не такой, какой я ее считала. Мы живем с ней в одном доме, и я начинаю узнавать ее ближе, хочу я этого или нет. Мы… мы разговариваем.

— Ты начинаешь ее узнавать?

В глазах Кэролайн что-то промелькнуло. Будь это не сестра, а кто-то другой, Руби подумала бы, что зависть. Внезапно Каро встала и вышла из комнаты. Через несколько минут она вернулась с двумя стаканами вина и пачкой сигарет.

Руби расхохоталась:

— Сигареты? Ты шутишь? Сигарета и ты — все равно что…

— Не надо острить, прошу тебя.

Кэролайн открыла стеклянные двери, они с Руби вышли и сели за столик под широким зонтом. Лужайка для гольфа, начинаясь за домом, спускалась в долину и поднималась с другой стороны, упираясь в ряд домов, поразительно похожих на этот. Кэролайн достала из пачки сигарету и закурила. Руби последовала ее примеру. Она не курила много лет, и давно забытое ощущение показалось ей довольно забавным.

Сестра затянулась, выдохнула дым и посмотрела вдаль. Облачко дыма окутало ее лицо.

— Я много лет общаюсь с мамой, время от времени встречаюсь с ней за ленчем, звоню по утрам в воскресенье, веду себя, как подобает дочери, и при этом мы остаемся друг для друга вежливыми незнакомками. А ты… — она посмотрела на Руби, прищурившись, — именно ты ведешь с ней беседы, хотя обращалась с ней как с прокаженной.

Повисло неловкое молчание. Руби не знала, как его нарушить.

— Мы застряли в одном доме.

— Дело не в этом. — Кэролайн снова затянулась, медленно выдохнула дым и уставилась на траву. — Какая она?

— Самое неприятное, что она умнее меня. Все время заставляет меня вспоминать, какой была раньше, какими были мы. Знаешь, это больно. Сегодня утром, переправляясь на пароме, еще до того, как отец меня огорошил, я вспоминала наши поездки на окружную ярмарку. Как мы разговаривали по дороге, ели сладкую вату, бросали монетки на уродливые китайские блюда, и я… мне ее не хватало.

— Мне знакомо это чувство.

Руби заметила, что у сестры дрожат руки.

— Ты ее простила? Я имею в виду, простила по-настоящему?

Каро подняла голову:

— Я пыталась все забыть, и мне почти удалось. У меня такое чувство, будто это произошло не с нашей семьей, а с какими-то другими людьми.

— Значит, ты простила ее ничуть не больше, чем я. Просто ведешь себя тактичнее.

Кэролайн попыталась улыбнуться, но глаза смотрели безрадостно, и это тревожило.

— Руби, твоя честность — дар Божий, даже если она причиняет людям боль. Ты… понимаешь, ты — настоящая. А я, похоже, не могу…

Из открытого окна дома донесся визг. Руби вскочила:

— О Господи! Кого-нибудь убили?

Кэролайн поникла, как сдувшийся шарик, плечи опустились, с лица словно сбежали все краски.

— Принцесса проснулась.

Руби шагнула к сестре:

— Каро, ты в порядке?

Улыбка Кэролайн была слишком мимолетной, чтобы считаться настоящей. Руби поняла, что сестра снова притворяется. Она встала и пошла в дом, напряженная спина, казалось, не гнется. Руби последовала за ней.

— А-а-а!

На этот раз кричали два голоса.

Кукла-попрыгунчик с шумом и дребезжанием скатилась по ступенькам и проехала несколько футов по кухонному полу. Каро устало улыбнулась:

— Уходи, спасайся.

Вслед за попрыгунчиком по лестнице слетела голая кукла Барби и прекратила полет, стукнувшись о ножку стула. Крики становились все громче, Руби с трудом поборола желание заткнуть уши.

— Давай поднимемся, я хочу по крайней мере увидеть племянницу и племянника.

— Поверь, это не самая удачная мысль, когда Дженни в таком настроении.

Загрохотала еще одна игрушка, затем раздался пронзительный визг:

— Ма-ама! Иди скорей!

Кэролайн обернулась к сестре:

— Может, в другой раз?

— Ладно, на следующей неделе я посижу с детьми. А вы с Джерри сходите на танцы или еще куда-нибудь.

— На танцы, — мечтательно повторила Кэролайн. — Это было бы здорово.

Руби вдруг вспомнила, что на следующей неделе ее здесь не будет, она вернется в Калифорнию, чтобы рассказать о матери в передаче «Шоу Сары Перселл». На душе заскребли кошки.

— Тебе лучше возвращаться, в это время дня на паром огромные очереди.

Руби взглянула на часы:

— Черт! Ты права.

Кэролайн взяла ее под руку и потянула к двери. Здесь она помедлила.

— Мне очень жаль, что ты узнала про папу, но, возможно, тебе это поможет. Все мы люди, Руби, обычные люди со своими достоинствами и недостатками.

Руби обняла сестру и порывисто прижала к себе. Обе чуть не задохнулись.

— Я тебя люблю.

— Я тоже тебя люблю, Кубик Рубика. А теперь иди, пора.

Руби отстранилась. У нее возникло странное ощущение: если она скажет еще что-то — что угодно, кроме простого «до свидания», — Каро рассыплется на кусочки. Поэтому она ничего, кроме «до свидания», не сказала.

Нора сидела за кухонным столом, не сводя застывшего взгляда со стоики писем. Она только что поговорила по телефону с Эриком, и наступившая тишина стала действовать ей на нервы.

Нора потерла пульсирующее запястье. Утром она около часа пробовала передвигаться на костылях, и у нее начало получаться. Она уже могла преодолевать небольшие расстояния. Если так пойдет дальше, к концу недели она научится обходиться без опостылевшего инвалидного кресла. Но, тренируясь с костылями, Нора не достигла того, на что рассчитывала, — ей не удалось полностью выкинуть из головы письма, они все время были с ней.

Нора попыталась настроиться на нужный лад. Она твердила себе, что письма — это всего лишь слова, значки, выведенные чернилами на бумаге, и их написали посторонние, чужие ей люди. Неужели она не найдет силы взять ручку и сочинить что-нибудь подобающее? Как минимум попрощаться и поблагодарить за внимание.

Но нет, любой ответ, который она пыталась изобразить, начинался одинаково: «Дорогие читатели». Иногда у нее получалось жалкое, грустное начало: «Не могу выразить словами, как мне жаль…», или «Как я могу выразить то, что лежит у меня на сердце…», или «Теперь вы знаете, кто я на самом деле».

На этом она застревала, вторая фраза не приходила в голову. В довершение всего она волновалась за Руби. Нора посмотрела на записку, оставленную на кухонном столе: «Поехала к папе».

Внешне все выглядело вполне безобидно, но внешность часто обманчива. Руби не вернется. Нора винила в происшедшем себя. В последние несколько дней она слишком надавила на дочь, а это опасно. Руби всегда, с раннего детства, избегала близости. Кэролайн другая, она улыбается тебе, держит за руку и отходит в сторону, когда реальность приближается. Нора осознала свою ошибку в тот же миг, когда увидела прощальную записку. У ее младшей дочери лопнуло терпение.

Нора качнулась вперед и уронила голову на сложенные руки. Наверное, ей помогло бы, если бы она как следует выплакалась, но она не могла найти даже этот легкий путь, глаза оставались сухими.

С дороги донесся гул автомобильного мотора… на веранде послышались шаги. Дверь открылась, и на пороге возник Рэнд. Нора сразу поняла: Руби послала его в качестве гонца, приносящего дурные вести.

— Привет, Рэнд. — Она сняла ногу в гипсе со второго стула. — Садись.

Он огляделся.

— У меня есть идея получше.

Едва закончив фразу, Рэнд пересек кухню и подхватил Нору на руки. Она удивленно вскрикнула и обняла его за шею, чтобы не упасть.

— Что ты?..

— Молчи и держись за меня.

Рэнд перенес ее через порог и вышел на веранду. Там сдернул с кресла старый мохеровый плед и зажал его под мышкой. Спустился по лестнице, пересек давно не стриженную лужайку и понес Нору на берег. Здесь он бросил плед на каменистую землю под большим земляничным деревом и бережно опустил Нору. Ее пальцы торчали из гипса, Рэнд накрыл их пледом. Затем устроился рядом и вытянул свои длинные ноги.

— Тебе по-прежнему не сидится дома в погожий денек? — спросила Нора.

— Некоторые вещи не меняются. — Он повернулся к ней. — Мне очень жаль, — произнес он вдруг.

— Чего?

Он отвел взгляд и уставился куда-то в пространство.

— Мне следовало сказать это давным-давно.

Нора прерывисто вздохнула. Казалось, время остановилось. Она чувствовала на своем лице тепло солнечного света, вдыхала знакомый запах моря в час отлива. Наконец Рэнд посмотрел на нес, и в его глазах Нора прочла отражение их прежней жизни.

— Мне очень жаль, — повторил он, зная, что на этот раз Нора поймет.

Она только охнула. Рэнд наклонился к ней и с нежностью, которая лишила Нору сил, коснулся ее лица.

— Это я виноват, виноват во всем. Мы оба это знаем. Я был молод, глуп, самоуверен. Я не понимал, какая ты удивительная.

Нора улыбнулась — и поразилась тому, как легко это получилось. Она любила этого мужчину двадцать лет своей жизни, еще одиннадцать испытывала по нему неясную тоску, однако теперь, когда он сидел рядом с ней на старом вязаном пледе, в нити которого, казалось, была вплетена их юность, она наконец испытала умиротворение. Может быть, несколько простых слов, и только, были нужны ей все эти годы. Она накрыла руку Рэнда своей, и ее охватило ощущение мира и покоя, словно все, что происходило раньше, вело их к этому моменту. Нора с грустью поняла, что Рэнд олицетворяет ее юность, а юность нельзя прожить ни хорошо, ни плохо, ее просто проживаешь. В глазах Рэнда, одного его, она осталась женщиной, которой была когда-то.

— Мы оба виноваты. Мы пытались, но у нас не получилось.

Он придвинулся ближе. На какой-то головокружительный миг Норе показалось, что он собирается ее поцеловать. Он и хотел — она видела по его глазам, но в последнюю секунду отпрянул и улыбнулся ей так нежно, что это оказалось даже лучше, чем поцелуй.

— Когда я оглядываюсь назад — а я стараюсь этого не делать, поверь, — как ты думаешь, что мне вспоминается?

— Что?

— День, когда ты вернулась. Боже правый… — Рэнд закрыл глаза. — Мне надо было упасть перед тобой на колени и умолять остаться. В глубине души я понимал, что хочу именно этого, но я знал про тебя и того парня и думал только о себе. Как я буду выглядеть, если приму тебя обратно? — Рэнд горько усмехнулся. — Представляешь, я переживал на эту тему — и это после того, как ужасно с тобой обращался! Подумать тошно. Но я дорого заплатил за свою ошибку. Восемь долгих лет я каждую ночь ложился спать в одиночестве. Я по тебе скучал.

Норе хотелось оплакать то, что они потеряли.

— Тебе надо было позвонить, я тоже была одинока.

Помолчав, она добавила:

— Это очень тяжело.

— Да.

Движением естественным, как дыхание, Нора протянула руку и отвела волосы с его лица.

— Но теперь твоя жизнь продолжается, ты женился. Я рада за тебя.

Нора вдруг осознала, что сказала правду. «Мне очень жаль» — эти короткие слова освободили ее, превратили Рэнда в то, чем он на самом деле являлся, — в ее первую любовь. Великую любовь, возможно, но первую, когда-нибудь у нее может быть еще одна. Нора улыбнулась и лукаво изогнула брови:

— Надеюсь, ты теперь ведешь себя хорошо?

Он рассмеялся, на этот раз непринужденно:

— Даже глупая собака не попадает дважды под один автобус.

— Вот и отлично! Ты заслуживаешь счастья.

— Ты тоже.

Нора невольно поморщилась:

— Ты изменял жене, а я бросила своих детей. Это не одно и то же.

Рэнд пристально посмотрел на нее. Нора заметила глубокие складки вокруг его рта и глаз — борозды, оставленные временем, солнцем и ветрами.

— Я сказал Руби правду.

— О чем?

— О нас.

Нора почувствовала тошноту.

— Напрасно.

— А я надеялся, ты будешь довольна. Мне следовало это сделать давным-давно.

— Возможно, но когда ты этого не сделал — и я тоже, — мы похоронили ту давнюю историю. Не надо было выкапывать прошлое, теперь уже ничего не изменишь.

— Нора, — возразил Рэнд, — после стольких лет ты заслуживаешь правды.

— Ах, Рэнд, Руби так в тебя верила… То, что ты рассказал, разобьет ей сердце.

— Знаешь, чему я научился на нашем примере? — Он дотронулся до ее щеки и нежно улыбнулся. — Любовь не умирает, во всяком случае, настоящая любовь. И Руби предстоит это понять. Она всегда тебя любила, я просто помог ей это признать.

Нора подумала, что для взрослого мужчины Рэнд на удивление наивен.