"Я вам покажу!" - читать интересную книгу автора (Грохоля Катажина)НАКОНЕЦ МЫ ОДНИЯ сидела на берегу чудесного польского моря. Дуло — хоть святых выноси. Оказалось, однако, что газеты не врут, ледниковый период не за горами, кто б мог представить себе в августе такую температуру? Я сидела в куртке, закутавшись в плед, и глазела на волны. Что-что, а уж волн правительство не отберет у меня ни за какие деньги. Утром я выползла вся разбитая, Голубой молчит, но я вижу, что он не доволен. На Мазурах, кажется, сейчас замечательно, да и погода самая что ни на есть подходящая для парусных эскапад — тоже гуляет ветер. Клянусь, никогда не буду упрямиться, настаивать на своем, убеждать. Торжественно обещаю: если Адам что-либо предложит, соглашусь, сделаю именно так, даже если его предложение будет таким же нелепым, как мое — поехать на море. Я попробовала бродить босиком по песку, но он ледяной, словно только что из холодильника, и мокрый. Адасик, тоже в куртке, сел рядом, я отвернула край пледа, и мы прижались друг к другу. — Прости, — собралась я с мужеством. — Да что там… — вздохнул он тяжело. — Ты в общем-то была права, на Мазурах наверняка такая куча парусников, что не развернешься, а здесь совсем пусто… Я уж было собралась его подколоть, но, если честно, он прав, хотя и не совсем, потому что на горизонте, со стороны Колобжега, на волнах колыхалось что-то крошечное. Так что в общем-то нельзя сказать, чтобы здесь было абсолютно пусто. Сидели мы так, сидели, пока я не почувствовала, что мне насквозь продувает голову. Тося, конечно, осталась дома, не захотела ехать, и хорошо. В кои-то веки мы можем побыть вдвоем. Я попросила мою маму, чтобы она приехала на эти пять дней — разве можно ребенка оставить без присмотра? Тося ужасно разозлилась, обозвав меня матерью-извращенкой, мол, когда она была намного младше, я поехала на Кипр, и ее можно было оставить одну, а когда она повзрослела — нельзя. Разумеется, тогда я за нее не боялась. В крайнем случае она бы осталась голодной, и это было самое страшное, что могло произойти. А теперь? Восемнадцатилетнюю девушку подстерегает масса искушений, из которых самым опасным мне представляется Якуб. Спят ли они уже? Не хочу даже об этом думать. Во всяком случае, моя мама проследит, я надеюсь, чтобы Тося не наделала глупостей. Мама сказала, что с радостью приедет, потому что надо рассадить юкки, а в сентябре у нее не будет времени. Они едут с моим отцом за грибами. И зачем они развелись? Ну конечно, они едут не вместе, а только в одно и то же место, потому что друзья папы ездят туда охотиться, вернее, они уже не охотятся, а только бывают там. У одного из приятелей есть жена, которая дружна с мамой и тоже любит собирать грибы, хотя, впрочем, всегда приятнее путешествовать вдвоем… Адам разгребал руками влажный песок, а возле самой воды сидели, свернувшись клубками, чайки и даже не поднимали головы. У меня нет никакого желания выходить замуж при таких погодных условиях. Хотелось бы, чтобы светило солнце, было тепло, а если подождать до возвращения Адама, то я могла бы сбросить пару килограммов и выглядеть божественно. Правда, хорошо бы иметь в Америке мужа, а не жениха. Однако если ему захочется выкинуть какой-нибудь номер, то он сделает это независимо от того, жена я ему или нет. И в этом случае лучше не быть женой. Но с другой стороны, хотя бы раз в жизни женщине положено счастливое замужество. Я прижалась к своему Голубому. Никто не смотрит — значит, и стыдиться мне нечего. Он обнял меня, мы посидели так молча. Он не знает — и хорошо, — что я думаю о его дурацкой, безумной идее поехать в эту проклятую Америку! Ненавижу страны, которые лежат далеко, в других полушариях! Почему Соединенные Штаты не граничат с нами? Находились бы они где-нибудь в районе Словакии — тогда, извольте-пожалуйста, можно было бы смотаться на пару деньков. Но нет, как назло, они открыты в такой дали этим идиотом Колумбом, который не ужился с женой и слонялся по морям-океанам в поисках развлечений. И почему он не плавал по Балтике и не открыл Америку здесь? Всё всегда против меня. На черта такой отпуск — наши последние недели вдвоем, а мы сидим как дураки у замерзающего моря. И все из-за меня. «Не хочу, чтобы он уезжал, не хочу! — повторяла я мысленно. — Не уезжай никуда!» — Знаешь что? — Адам прервал мои размышления. — Пойдем-ка лучше домой, сыграем в скраббл, так и быть, а потом сходим в то кафе, которое приглянулось нам вчера вечером… Съедим что-нибудь вкусненькое, выпьем немного и воспользуемся тем, что мы одни, хорошо? И может, наконец обсудим наши планы на будущее… Надеюсь, что в эти планы входит секс. Вчера после дороги мы свалились без задних ног, не помню даже, сказал ли кто-либо из нас: «Спокойной ночи, дорогой (дорогая)!» Плед не отряхивался, песок прилип намертво. Чайки вдруг взмыли вверх, хлопая крыльями. Я всегда считала, что это хорошенькие маленькие птички, и издалека они так и выглядят, но вблизи — прямо-таки Хичкок. Мы вернулись в дом пани Ирэны, и вместо того, чтобы заняться чем-то полезным, я мгновенно заснула. Голубой разбудил меня в шесть, потому что у него от голода сводило живот. В кафе было пусто, только в углу за столиком сидел один мужчина, перед ним — пиво, а сверху, на картине, — корабль, который вопреки законам природы висел на гребне вздыбленной волны, совершенно не погруженный в воду, без людей, а вдали свирепствовал шторм. Официантка принесла меню, я протянула руку, но она и не собиралась нам его дать, лишь улыбнулась: — Лучше я сама вам что-нибудь предложу, вы ведь не знаете, что стоит выбрать. — Все-таки мы хотели бы заглянуть в меню, — ответил Адам и с ликующим видом взглянул на меня, а официантка, покосившись на него с недоверием, положила меню на стол. — Как желаете, только потом без претензий. Мы взяли меню. Я начала со спиртного, потому что чувствовала, что имею на это полное право. Адам подозвал официантку: — Для начала, пожалуйста, пиво — для меня и горячий чай. Чай, разумеется, для меня. Пусть будет. Я читала перечень алкогольных напитков: «Секс на пляже», «Вдвоем», «Черное вожделение», «Марго», «Прочь, похмелье». Ни малейшего понятия, что это за напитки, но не хотелось отвлекаться на мелочи. Я листала дальше. Свиная рулька в пиве, венгерский омлет, тушеные овощи под шубой из сыра — что-то зачеркнуто, — русские пельмени, шесть штук… — Я закажу гуляш по-венгерски, — решил Адам и отложил меню. — А мне — свиную рульку, — набралась я смелости. — Будьте добры! — подозвал Голубой официантку. Она мгновенно выросла возле нашего столика — в талии у нее сантиметров сорок и довольно пышные остальные формы, Ларе Крофт [3] делать здесь нечего. Я вмиг ей позавидовала. Девушка приветливо улыбнулась: — Да, я вас слушаю. — Мне, пожалуйста, рульку. — Нет. — Есть! — Я ткнула пальцем в написанное. — Рулька в пиве. — Нет, — спокойно ответила официантка. — Я же хотела вам посоветовать, а вы пожелали сами. — Гуляш по-венгерски? — Голубой поднял голову и в конце четко поставил вопросительный знак. — Я, конечно, могу принять заказ, но мне бы хотелось, чтобы вы остались довольны, — улыбнулась официантка МОЕМУ Голубому. Я решила, что мне следует вмешаться. — А что свежее вы можете нам предложить? Девушка просияла: — Очень свежее мясное ассорти. Да-да, эта нарезка очень свежая. — Может, ризотто? — Адам наклонился ко мне и почти перешел на шепот. — Ризотто ни в коем случае, я слышу, вы собираетесь его заказать. Советую отварные овощи или что-нибудь в кляре на пиве. Это я могу рекомендовать с чистой совестью. Я в знак согласия кивнула. Адам отодвинул меню в сторону. — Тогда две порции овощей и две рюмки водки. Официантка наклонилась над столиком и изумленно посмотрела на Адама: — Простите, ваш желудок выдержит смесь водки с пивом? Адам чуть не подавился, захлебнувшись воздухом. Официантка спокойно продолжила: — У меня большие сомнения на этот счет, может быть, сделаем так: для вас — «Секс на пляже», а для дамы — «Марго», мы на спиртном не обманываем, потому что недавно была проверка. Зато на десерт, раз уж ничего хорошего нет из еды, предлагаю мороженое, такое, которое поджигается, с пламенем на столе. Услуга стоит восемь злотых, но можно то же самое мороженое подать без огня, в холодном виде. Правда, исключительно для вас могу поджечь и бесплатно, чтобы сделать вам приятное. Вас устраивает? Мы совершенно оторопели, а официантка забрала меню, обворожительно улыбнулась, так что нам было бы неловко искать другое кафе, и, не дожидаясь ответа, ушла, покачивая бедрами. Адам проводил ее восторженным взглядом. — Бесподобна! — шепнул он мне. — «Для вас — „Секс на пляже“!» Это что — предложение? — прошептала я Адасику, но он не успел мне ответить, потому что мужчина, сидящий под кораблем, взял свой стаканчик с «беленькой» и направился к нам. — Разрешите? Мы оба были так ошарашены, что Адам кивнул, а незнакомец, склонившись над столиком, сказал, поглядывая то на меня, то на Адама: — Я уже давно наблюдаю за вами, сижу и думаю: подойти или нет, ну и решил подойти. Потому что я здесь один. — Слушаю вас. — Адам, оказывается, не лишился дара речи. — Чем можем быть вам полезны? — В том-то и дело, что ничем. Адам развел руками: дескать, извините, но у нас тут свои разговоры. Он посмотрел на меня выразительно, но тот тип весь просиял: — Ну и отлично, отлично! Вы знаете, здесь ни у кого нет времени поговорить, а с интеллигентными людьми, позвольте так выразиться, всегда приятно перекинуться словом, раз уж вы так любезны. — Он придвинул себе стул и — о ужас! — сев за наш столик, жестом подозвал официантку: — Три водки, пожалуйста! Я бросила взгляд на прибалдевшего Голубого, и на меня вдруг напал неудержимый смех. Давай, социолог, действуй, пускай в ход свои ассертивные методы [4]! Сейчас, когда заказаны три рюмки водки! Мой Адасик, однако, окаменел. Притом полностью. Официантка молниеносно появилась с подносиком, принесла три стопки и чай с лимоном — для меня. Лучисто улыбнулась и удалилась. — Вы давно приехали? — поинтересовался приятный господин с пунцовыми щеками, похожий немножко на маленького кругляшка-тролля. Я собралась вежливо ответить, раз Адам проглотил язык, но мужчина не ждал ответа. — Я-то уже неделю здесь торчу, в отпуске я, на работе насильно выпихнули, мол, поезжай сейчас и все тут, ну я и поехал, а жене вот не дали… Да она все равно не поехала бы, потому что мы с ней живем порознь… Так с какой стати нам вместе проводить отпуск… А вам повезло — вы вдвоем… — Вот именно, — вставил Адам, к которому постепенно возвращался дар слова. — Вы нас застали немного врасплох, нам необходимо обсудить кое-какие дела… — Это же хорошо, очень хорошо! Как я удачно к вам подошел! Выпьем, чтобы лучше думалось! — Наш знакомец поднял свой стаканчик времен дремучего социализма и выпил водку. Я, вызывающе взглянув на Адама, поднесла свою стопку к губам. Брр… — Вы не кривитесь так. — Приятный господин проникновенно посмотрел мне в глаза. — Водку надо уметь пить, вот так! — Он взял стопку, втянул воздух, крякнул на выдохе и выпил до дна. — На вдохе… — А вы выпили на выдохе, — поправила его я. — Может, и на выдохе. Я уже не помню, объяснять-то я хорошо не умею, сам уже приноровился. Ох, как я рад, что могу с вами поболтать… Адам делал мне выразительные знаки, но что я могла поделать? Ровным счетом ничего. Романтический ужин втроем у моря — это именно то, чего мне недоставало для счастья. Алкоголь ударил мне в голову, стало хорошо, и это кафе показалось вполне сносным. Адам в отчаянии схватил свою стопку и выпил залпом, закашлялся, а мне становилось все веселее. — Вы тоже не умеете. — Маленький кругленький дядька посмотрел на Адама с упреком. — В каждом деле важна сноровка… Когда я был в Швеции, потому что не мог найти работу здесь, в Польше… Я-то ведь, знаете, — он наклонился к нам доверительно и неожиданно захихикал, — ни на что не гожусь! Писал когда-то в газете, в местной малотиражке, небольшие заметки, так она разорилась, потому что я там писал. Ну я и нанялся в Швецию на сбор лесных ягод. А в этой Швеции проблемы с водкой. Ягод-то я тоже не очень много собрал, и до чего же мне там хотелось картошки! А картофель дорогой и далеко. Нас ведь, представляете, поселили в какой-то лесной глуши. Иду я раз по лесу, батюшки — картофелина! Я хрясь по ней ногой… — Мужчина, перехватив взгляд Адама, быстро поправился: — Я не по злобе ее пнул, а из уважения, гляжу — куча картошки лежит! Какой-то швед выбросил! Так я эту картошку туда, в лагерь, приволок и овощную лавку открыл, заработал больше, чем на ягодах! Эх, вот времена-то были! — мечтательно вспоминал он. — Теперь за границей столько уже не заработаешь… как бывало… На семь долларов, знаете ли, можно было месяц прожить… Пан Кругляшок мне все больше нравился. Потому что — увы! — я помнила те времена. Он-то думал, что нет, и, собственно говоря, мне это больше всего и нравилось, тем паче что водочка очень душевно согрела меня изнутри. Я разглядывала это милое питейное заведение с красивой картиной на стене и не чувствовала уже ни холода, ни отвращения. Мы вернемся домой, ляжем с Голубым в кроватку, никто нам не будет мешать, даже можем и завтра весь день проваляться в постели. — Причем, — пан Кругляшок вытер губы, — с женой-то я тогда в первый раз расстался. Поездки — не на пользу семье, разве не так? А ну его к лешему! Мороз пробежал по коже при мысли, что Адам уедет, но ничего, стисну зубы, как-нибудь обойдется. — Я как раз собираюсь в Америку, — сказал Адасик, который тоже опрокинул целую рюмку и немножко расслабился. — О, Америка! — обрадовался пан Кругляшок. — Вот это страна! Был-был, когда потом, после Швеции, не мог найти работу. Зять, сестрин муж, меня пригласил, ну я и поехал, потому что визу вдруг ненароком дали. В Америке, я вам скажу, дрель впервой в жизни увидал, руки-то у меня… не из того места растут. Едва я взялся за нее, как один кореш говорит мне: положь — напортачишь, ну я и не притрагивался к ней больше, а лишь развлекал там всех разными байками, они даже радовались, что я ничего не делаю. Потому что ничего не порчу — разве не так? Еще три водки, пожалуйста! Но когда я вернулся, то у меня уже не было дома… Бабы за границей тоже еще как одиноки… Ну глаза и разбегаются, а после работы тоскливо одному… Вернулся я при деньгах, а жена уже тю-тю… Он засобирался уходить. Я не жена пана Кругляшка, и переживать мне не из-за чего. И Адасю я не жена, тем более нет повода для волнений. Но лучше бы Адасику не слушать этот вздор. Мороженое мы не съели, хотя девушка предлагала поджечь его даром. С паном Кругляшком расстались далеко за полночь. Ветер стих, и мы решили возвращаться домой по пляжу. Луна выглянула из-за туч, и мир стал таким, каким он и должен быть изначально. Море шелестело, отливало серебристой чернотой. Адам обнял меня, он был уютно-теплый. Последний раз я ощущала подобное лет двадцать назад с абсолютно другим мужчиной Но я и не думала вовсе тратить столь драгоценное время на эти воспоминания. Мы были немножко пьяны и даже залезли в море, которое — о чудо! — оказалось совершенно теплым. Вернее, Адасик поначалу не хотел заходить, но когда я его легонько толкнула, то, естественно, он намок до колен, а потом этот чертов социолог схватил меня и поволок. Я вымочила ноги почти до бедра! А потом мы целовались на песке, и так приятно было думать, что через минуту-другую можно оказаться в постели, в которой не будет никаких собак, никаких кошек, никаких детей, никаких мам или пап и никаких телефонных звонков. Нас страшно развеселило воспоминание о том, что обычно мешает побыть абсолютно вдвоем. До дома мы добрались в час ночи. Наша хозяйка дала нам ключ от входной двери, но вот чудеса — как только Адам, ковыряясь, вставил ключ в замочную скважину, дверь открылась! — Ну наконец-то! — недовольно сказала пани Ирэна и удивленно уставилась на мокрые следы в прихожей. Дверь в нашу комнату с тихим треском открылась, и перед нами появился не какой-нибудь случайно забредший прохожий, не постоялец, расквартированный здесь по ошибке, не грабитель, а не кто иной, как любимый сынуля моего Голубого — Шимон, метр девяносто три ростом, а из-за его спины высунулась темная головка моей милой крошки, единственного любимого чада, окрещенного почти восемнадцать лет назад Тосей. — Чем вы занимаетесь допоздна? — спросила Тося. — Я не выдержала с бабушкой и приехала к вам, вы же сами хотели. И Шимон тоже! Вы рады? — Привет, папа! — сказал Шимон. — Мы не могли дозвониться до вас и… Адам растерянно взглянул на меня. Я поцеловала детей и тут же споткнулась о раскатанный на полу туристический коврик. В глубине комнаты стояла раскладушка. Я взглянула на Адама. Он пожал плечами, скорчил свирепую мину, а потом прыснул, тут и на меня напал хохотунчик. Я оперлась о косяк и просто надрывалась от смеха. Стоило мне взглянуть на Адама, который, скорчившись на стуле, повизгивал, как резаный поросенок, у меня начиналась икота. Шимон посмотрел на Тосю, а Тося на Шимона. — Это они, наверное, радуются, — предположила она. Следующие пять дней мы провели совсем по-семейному. И было очень, ну просто очень чудесно, только иногда, когда не слышали дети, мы заверяли друг друга, что как только вернемся домой и наконец будем одни, то… |
||
|