"Наш добрый друг" - читать интересную книгу автора (Полянкер Григорий Исаакович)

12.

В эту же ночь комбат пришел к нам, привел свежий взвод и сменил нас.

Вместе с ними прибыли врач и несколько санитаров.

На носилках вынесли Шику Маргулиса, Васо Доладзе и дядю Леонтия. Легкораненые тянулись сами за ними. С болью смотрели на Самохина. Он еще больше поседел, постарел, осунулся, но его глаза светились гордостью, что его ребята выстояли.

Пройдя немного, оглянулись, посмотрели на обагренный нашей кровью и потом клочок родной земли, где несколько дней и ночей мы отстаивали его от проклятого врага, низко земле поклонились. Никто бы не поверил, если бы не знал, что мы сумели несколько дней и ночей выстоять под таким адским огнем, что человек вообще способен на такое…

Но мы все перенесли. Правда, дорогой ценой. И теперь, под покровом ночи, отходили в тыл, чтобы привести себя в порядок, передохнуть, залечить боевые раны и снова идти в бой.

Джулька ни на шаг не отставала, бежала за нами, стараясь не затеряться в этом сложном лабиринте перекрестков, тропинок, дорог.

Совсем недавно ее кто-то из нас перебинтовал, но бинты уже опять почернели. Джулька сорвала их, и обнажились ее раны, которые она то и дело на ходу языком зализывала. Задыхаясь от бега, она то и дело останавливалась, оглядывалась и снова бежала за нами, боясь отстать, затеряться в этой ночной неразберихе.

Спустя полчаса, а может быть, чуть больше, спустились в балку, где виднелись санитарные палатки, копошились раненые. Метались врачи, сестры. В палатках шла большая работа. Люди в белых халатах осматривали раненых, перевязывали, определяли кого куда.

В сторонке стояли подводы, застланные соломой. Санитары бережно укладывали на них раненых. Через некоторое время длинный обоз с ранеными бойцами отправился в дальний путь.

Шика Маргулис, дядя Леонтий и Васо Доладзе лежали на одной подводе, прикрытые шинелью, и худощавый рыжеволосый мальчуган с синими глазами, в потрепанной крестьянской свитке, со страхом оглядывался на раненых, когда они стонали, Подхлестывал лошадей, чтобы быстрее шли. Дорога была разбита, и приходилось маневрировать, объезжать воронки и завалы, чтобы подводу меньше трясло. Но не всегда это удавалось. На каждом повороте зияли огромные воронки от бомб и снарядов, все вокруг изрыто, перекопано, изрешечено гусеницами танков и самоходок. И подвода то и дело подскакивала на пересохших буграх, причиняя раненым неимоверные страдания.

Подводы свернули к отдаленной железнодорожной станции, где ждал санитарный поезд, который отвезет раненых солдат и офицеров в глубокий тыл на лечение.

Но до станции надо еще добраться. Предстоит немало пережить. Самолеты то и дело угрожающе гудят где-то за облаками. И рыженький, худощавый мальчуган со страхом посматривал то на гудящее небо, то на своих необычных пассажиров. Видимо, он только о том и думал, чтобы довезти до вокзала благополучно этих израненных людей и поскорее вернуться домой.

А люди лежали молчаливые, мрачные, затаив в душе боль и горечь оттого, что в такой сложный момент вышли из строя.

Никто из троих не представлял себе, что будет дальше. Страшные картины боев еще стояли перед их глазами, а гул орудий не выходил из головы.

Сколько крови пролито, сколько прекрасных ребят погибло. «Как же теперь развернутся события?» – мучили догадки, одна горше другой.

Враг не прошел. Ему были нанесены здесь смертельные удары. Он обескровлен, но, скорее всего, еще не отказался от своей безумной затеи и продолжит безнадежные, но чреватые последствиями атаки. Кто же его остановит, если весь взвод почти вышел из строя? Правда, его сменил другой, но пришли ребята молодые, необстрелянные, не нюхавшие пороха. Выстоят ли под ураганным огнем врага?

В самом деле, раненым казалось, если они вышли из строя, то уже некому будет их заменить, некому отбивать вражеский натиск. И это мучило, терзало не меньше тяжких ранений.

Неужели пролитая кровь, пять суток беспрерывных боев, жертвы были напрасны?

Необычный обоз – подводы с беспомощно лежащими ранеными – втянулся в старинный лес, что в двух десятках километров от переднего края. Колеса мерно скрипели по глубоким песчаным колеям, лошади шли тяжело, выбиваясь из сил. Тишина царила вокруг, только слышен мерный и однотонный шум густой листвы. Казалось, дорога извивается по зеленому тоннелю, только изредка пробивается серебряный свет месяца и мерцают затуманенные дымкой звезды.

Но что там впереди? По сторонам дороги виднелись толпы солдат, силуэты танков, транспортеров, огромных пушек, накрытых брезентом «катюш». Оживленные воины в новеньких мундирах и касках. Сколько их! Казалось, весь лес заполнен ими и техникой.

Какая же сила находится у нас в тылу!

Должно быть, скоро будут введены все эти свежие части в бой и начнется контрнаступление. Не выдержать тогда поредевшему, полуразгромленному гитлеровскому воинству, которое так отчаянно рвалось к Москве!

Чем дальше двигался необычный обоз, тем теснее становилось в лесу от воинских частей, а они все шли и шли навстречу обозу, втягиваясь в лес, маскируясь в балках, ярах, ложбинах.

И, глядя на все это, на душе становилось легче.

Безусловно, здесь, в окружающих лесах, готовится мощный кулак, который в ближайшие дни обрушит смертельный удар по врагу и сомнет его. Как бы хотелось участвовать в этой последней битве! Вместо этого приходится лежать на подводе и тащиться куда-то в неизвестность.

– Шика, видал, брат, что тут делается? Здорово! А? – оживился дядя Леонтий, который молчал всю дорогу. – Вот какая могучая сила готовится сменить наши поредевшие части! Хитро придумали, а? Научились наконец-то воевать, бить врага. Сперва, значит, обескровить, измотать, а потом ввести свежие армии и разгромить. Понял?

– Понял, дядя Леонтий, – ослабевшим голосом произнес Маргулис, – а ведь мне казалось, что, кроме нас, и близко никаких войск нет.

– Стратегия, кацо, стратегия… – вставил Васо Доладзе, подтягиваясь на локтях, чтобы лучше увидеть боевую технику, стоявшую под вековыми деревьями.

– Все это хорошо, жаль только, что в такое время, когда дело идет к концу, нас везут совсем в другую сторону, – – отозвался после долгой паузы циркач. – Отвоевались.

– Вы что, дядюшка! – вмешался рыжий мальчуган, который внимательно прислушивался к словам раненых. – Что вы, дяденька? Как это отвоевались? В госпиталь вас привезут, а там доктора, там лекарства… Вас обязательно вылечат, и вы вернетесь в строй. А как же! Я сам слыхал, что вас только на время отправляют лечиться.

– Да, отправляют… – тяжело вздохнул дядя Леонтий, посмотрел на помрачневшие лица своих друзей и добавил, сильно закашлявшись: – Что поделаешь, повоюют без нас, а пройдем ремонт – непременно вернемся в строй. Известно ведь, что за битого трех небитых дают…

– Что вы, дяденька, какие же вы битые?! – возмутился маленький ездовой. – Да вы так давали фашистам по зубам, что пыль с них летела. В газетах писали: провалилось их наступление. И сколько техники перебили – тоже писали. Они, проклятые, битые, а не вы! Вы все герои, настоящие герои!

– Молодец, сынок, правду говоришь, – улыбнулся парнишке дядя Леонтий. – Мы, конечно, еще повоюем. У нас свои счеты с гитлеряками.

– И все же душа болит, – заметил Шика Маргулис, – что нас везут в обратную сторону от фронта. Эта сила, которая собирается в лесах, скоро вступит в бой и погонит фашистов, да так, что костей не успеют собрать, и кончится война, пока мы там будем ремонтироваться.

– Жаль. Очень жаль!… – поддержал Доладзе.

– Чего жаль? – Прервал его дядя Леонтий. – Жаль, что война скоро кончится? Она тебе еще не осточертела?

– Да нет, я не об этом! – остановил его Шика. – Я о другом. Когда наши перейдут границу Германии и начнут наступление на Берлин, хотелось бы там быть. Посмотреть своими глазами, как оно произойдет. Пусть эти подлые душегубы, их фрау и матери, которые породили таких извергов-душегубов, почувствуют на своей шкуре бомбежки, разруху, пожары.

– Ну, это другое дело… – философски размышлял дядя Леонтий, – конечно, хочется воочию убедиться, как издохнет гадина фашистская. Но не все, к сожалению, зависит от нас. Не судьба, значит…

Он несколько раз затянулся крепкой махорочной цигаркой и протянул «бычок» Шике:

– Возьми-ка, потяни маленько… Раны не будут так печь. Отпустят…

– Зачем тебе курить, Шика? – взглянул на него с завистью Васо Доладзе. – Это мешает здоровью. Циркачи, слыхал я, не курят. Им там, на манеже, и так дают прикурить. Дай-ка лучше я потяну.

– Успеешь, – сделав пару затяжек, Шика передал «бычок» другу.

– А ты, сынок, что, разве некурящий? – уставился на паренька дядя Леонтий.

– Оно как сказать, – помялся тот, – иногда покуриваю, а нынче махоркой-то, табачком где разживешься? Сказал нам начальник, ежели благополучно доставим на станцию раненых, то табачок выдадут.

– Возьми, коли своего нету. А то пока там начальник даст, уши опухнут. – И дядя Леонтий протянул парнишке кисет.

– Спасибо, дядя. Извините, – товарищ сержант… Не разбираюсь в ваших чинах…

– Ладно, ладно, закури. Только смотри мне, кончится война – и курение кончай, а то такие усы, как у меня, у тебя отрастут.

Мальчишка рассмеялся и, заметив, как уставшие лошадки убавили шаг, подхлестнул их батогом:

– А ну-ка, веселей! Тоже мне! Только слово скажешь, а у них ушки на макушке, глядь – и остановились.

Незаметно кончился лес, и подводы выбрались на широкую, ярко освещенную луной поляну.

Дядя Леонтий приподнялся на локтях, чтобы посмотреть на изъезженную грейдерную дорогу, и не поверил глазам своим. Что это? Видение? Рядом с подводой бежала, запыхавшись, Джулька!

Дух захватило у старого солдата. Как же она сюда попала? Как нашла их? А может, это не Джулька? Нет, она! Увидев его, радостно подпрыгнула, желая, видно, вскочить на подводу, лизнуть его и всех своих…

– Гляньте, хлопчики мои, гляньте, кто нас сопровождает! Ну и сатана! Ну и каналья! Вот какая карусель! – Он не мог успокоиться, и обросшее, морщинистое, запыленное лицо его просияло.

– Что ты там, батя, увидел? – спросил Шика Маргулис.

– Да Джулька бежит за подводой, наша Джулька!

– Что ты говоришь! Не может быть!

– Как это не может быть? Джулька! Чтоб я пропал, если вру!

– Где же ты ее видишь? – попытался Васо Доладзе приподняться, но упал на солому.

– Как собаку зовут, дяденька, – Джулька? – улыбнулся маленький ездовой. – Смешная кличка. Она уже давно бежит за нашей подводой. Как только мы выехали, увязалась и бежит. Я попробовал было прогнать ее, а она не отстает. Камень бросил в нее – клыки мне показала. Зубы как у зверя. То исчезнет на некоторое время, то вперед побежит, то назад вдоль обоза. Думаю, пусть бежит, что мне жалко собачьих ног? А знаете – перепугался сперва. Думал, какая-то нечистая сила…

Все трое рассмеялись: были восхищены, что Джулька нашла их в этом страшном водовороте и не отстает.

– Ну и звереныш! – проговорил Васо. – Какое-то чудо – не собака! Умничка! Молодчина! Вот где настоящий друг. Не зря говорят…

– Друг-то друг… – отозвался Шика Маргулис. – А вот сколько километров бежит она за подводой. Видно, чертовски устала.

– Это конечно. Даже ехать на этой колымаге устали чертовски, а она, оказывается, бежит за ней все время.

Васо, напрягая последние силы, попытался было подняться, чтобы слезть с подводы и поднять собаку. Но лицо его скривилось от боли, и он закрыл глаза, чтобы не выдать своих страданий.

Дядя Леонтий осторожно приподнялся, опустил ноги, застонал, но все же слез помаленьку, позвал Джульку, взял ее на руки и бережно уложил рядом с ребятами на подводу.

Сперва Джулька испытывала какое-то беспокойство, никак не могла устроиться, непривычно ей было, но через некоторое время зарылась в солому, вытянулась во всю длину и закрыла глаза, пытаясь отдышаться.