"Наш добрый друг" - читать интересную книгу автора (Полянкер Григорий Исаакович)

11.

На новом месте мы себя чувствовали значительно хуже, чем там, у обрыва, перед зеленой балкой, откуда нам пришлось отступить под натиском вражеских танков.

Хотя враг и засыпал нас минами, снарядами, но глубокая наша траншея уберегала нас от осколков. Обзор там был исключительно хороший, и немцам трудно было туда добраться.

Здесь же, на второй линии, нам стало куда хуже и труднее.

В этом и крылась причина того, что мы буквально во сне видели, как опрокидываем врага и врываемся в свою старую обитель, занимая прежнюю оборону. Наш комвзвода был все время озабочен проблемой, как бы пробраться на плечах у врага в нашу старую обжитую траншею, и строил разные планы.

Враг несколько раз пытался вышибить нас и из этой траншеи, но каждый раз наталкивался на стену и откатывался, оставляя перед нашими позициями убитых и сожженные машины.

Испытав на себе наше железное упорство, он перенес удары на соседние участки. Очевидно, желая усыпить нашу бдительность, показать, что мы его больше не интересуем, он не проявлял активности, и мы оказались на время не у дел. Бои шли по соседству.

Всю ночь и полдня мы приводили нашу полуразбитую траншею в порядок, готовились к новому бою, ждали, но фашисты к нам не лезли, и мы блаженствовали в неожиданной передышке. Вот и жаркое солнце зашло, озарив полнеба багровыми полотнищами. Спала жара, и улеглась пылища. Казалось, никакая опасность пока нам не грозит. Мы хорошенько за эти часы отдохнули, и отдохнула Джулька, стала опять резвой, веселой и забавной. Вдруг небо загремело. Появилось несколько бомбардировщиков, земля вздыбилась вокруг от грохота и разрывающихся бомб. Один вражеский самолет, пикируя с диким ревом, свистом, сменил другой, и мы оказались в подлинном аду, оглушенные взрывами, засыпанные землей, густой пылью.

Началось светопреставление. И, заглушая гром с воздуха, раздался лязг гусениц. Пошли в нашу сторону вражеские танки, автоматчики. Они двигались неторопливо, уверенные в том, что их самолеты уже все совершили – очистили им путь и что ничего живого после этого страшного воздушного налета не осталось.

Действительно, трудно было разобраться, кто из наших остался жив, неоглушенный, способный отразить новую атаку врага, кто ранен.

Но удивительно! Несмотря на то, что десятки вражеских бомб было обрушено на нас и все поле покрыто осколками, чадом, пылью, дымом, только двое из наших – Шика Map-гулис и дядя Леонтий – были ранены, и мы это сочли каким-то чудом. Стало быть, и на этот раз пронесло. Сможем дальше сражаться.

С ног до головы в пыли показался Самохин. Вытирая рукавом грязное лицо, он промчался по траншее, оглядывая нас, крикнул:

– Держаться, гвардейцы! Приготовиться ударить по танкам!

Он взял из рук новичка-солдата противотанковое ружье и приготовился стрелять по головной машине, которая приближалась к траншее.

– Гранаты к бою! У кого бутылки-зажигалки, ко мне!

Не успели оглянуться, как над нами пронеслись низко-низко свои штурмовики. Они, как обычно, неслись вихрем, низко, расстреливая с воздуха вражеские танки, рассеивая пехоту.

В течение считанных секунд они навели порядок на поле боя, нанесли тяжелый удар по наступающим.

Только несколько уцелевших немецких танков и автоматчиков прорвались к траншее.

Мы встретили их сильным огнем из пулеметов, противотанковых ружей. Когда в десятках шагов от нас вспыхнули первые танки и автоматчики попятились назад, Самохин выскочил из траншеи, держа в руках гранаты, крикнул:

– Гвардия, за мной, вперед!

И понесся, перескакивая через трупы фашистов, через черневшие тут и там воронки от бомб и снарядов.

Мы бросились вслед за своим командиром, на ходу расстреливая замешкавшихся или не успевших бежать немецких автоматчиков.

Вдруг до нас донесся отчаянный лай. Это подала голос неугомонная Джулька. Дикими прыжками она догоняла и набрасывалась то на одного фашиста, то на другого, на ходу обрабатывая их так, что клочья одежды летели в разные стороны. Она нас опередила, и нам казалось – теперь Уж наверняка погибнет: отстреливаясь, немцы целились именно в нее, но каким-то чудом она уцелела.

На плечах бегущих фашистов мы ворвались в недавно оставленную нами траншею. Пришлось пустить в ход приклады, солдатские лопатки, финки, а то и просто кулаки.

После короткого боя в самой траншее и вокруг нее мы захватили, наконец, оставленные накануне позиции, закрепились снова в нашей прежней траншее, что явилось большой победой.

Джулька вскочила туда первой и, чуть живая, притаилась.

То, что нам удалось так быстро отбить нашу траншею и тут же закрепиться в ней, разгромив врага, всех нас очень радовало. Однако радость была омрачена, мы понесли потери: двух из нашего пополнения убило, ранены Шика Маргулис, дядя Леонтий и Васо Доладзе, которых необходимо было немедленно отправить в медсанбат.

Не успели мы прийти в себя, кое-как устроиться в траншее, как зазвонил полевой телефон.

Наш новый комбат Рахматуллин, который только что сменил убитого комбата Сазыкина, бесстрашного человека и любимца всей части, вызвал Самохина:

– Докладывай, как у тебя там дела.

– Все в порядке!… Заняли свою первую траншею, закрепляемся. Подбили четыре танка.

– Молодцы! Мы с комполка наблюдали, как вы зверски деретесь. Сегодня представим всех к боевым наградам.

– Служим Советскому Союзу!… – задыхаясь от волнения, воскликнул Самохин и уже хотел было покласть трубку, но комбат задержал его:

– Послушай, мой дорогой. Чуть не забыл: что это у тебя в хозяйстве делается? Я наблюдал за вами… Что за зверь крутится возле вас? Мешает работать… Что, может, зоопарк решили открыть?

По лицу Самохина пробежала ехидная улыбка. Подумав минутку, ответил:

– Это не зверь и не зоопарк. Это Джулька наша. И она никому не мешает, наоборот, помогает.

– Ты что, родной, выпил? Я спрашиваю, что за псина возле вас бегала? Мало фашистских псов имеешь перед собой?

– Нет, комбат, это собака чудесная. На прошлой неделе прибилась к нашему шалашу и чувствует себя неплохо… Подружились…

– Брось эти шутки! – возмутился комбат. – Прогони ее ко всем чертям. Не видишь разве, что нам теперь не до шуток и не до собак?… Только их не хватает… Понял?

– Так точно, понял, но прогнать Джульку никак не можем. Ребята ее полюбили, привыкли. Когда с ней познакомитесь, уверен, тоже полюбите…

– Глупости! О какой любви может теперь идти речь? В каком уставе ты вычитал, что на переднем крае положено держать собак? Война или забава? Тоже придумали…

– Смотря какая редкая собака… – не сдавался Самохин, – такую, как Джулька, можно держать.

– Прошу прекратить болтовню. Прогони ее, чтоб не мешала!

– Наоборот, помогает! Как верный друг служит нам.

– Одно из двух: или ты пьян или спятил… Действуй по уставу!

– Я не пьян и пока не спятил, – огрызнулся Самохин, – может быть, это не по уставу, но Джулька только что так обработала двух немцев… Любо было смотреть…

– Что ты там мелешь? Я позже приду к вам…

Разговор оборвался на полуслове. Взвод занимал боевые места, готовясь встретить новую вражескую атаку. Самохин нервничал, посмотрев на раненых, которых не успел отправить в тыл. Он увидел, как все они, превозмогая боль, прижались с оружием к стенке траншеи, готовясь к бою. Джулька тоже оживилась, вскочила на край траншеи, прижалась к брустверу, вытянувшись во всю длину. Она хотела было броситься навстречу атакующим немцам, но Самохин цыкнул на нее, пригрозил.

– Лежать и ни с места! – крикнул. – Не слыхала, каналья, как мне только что влетело из-за тебя! Лежать! – гаркнул и кивнул на дно траншеи. Джулька, повиляв хвостом, спрыгнула вниз и забилась в уголок.

Она с каким-то удивлением смотрела На Самохина, не понимая, чем его прогневила. Кажется, сегодня ничем не заслужила такого нагоняя…

Мы все смертельно устали. Казалось, новой атаки нам не отбить. Раненые, хоть и стояли на своих местах, но еле держались на ногах. Шика Маргулис был смертельно бледен, из-под бинтов просачивалась кровь, глаза были затуманены. Он весь как-то съежился. Чернее земли стал Доладзе. Его лицо совсем изменилось от боли, его нельзя было узнать. Тяжело дыша, с перевязанной головой стоял дядя Леонтий, опираясь на свое противотанковое ружье.

Сердце Самохина замерло от горечи. Лучшие его ребята вышли из строя. С кем теперь держаться?

Артиллеристы наши, стоявшие за перелеском, дружно ударили по надвигавшейся вражеской цепи и двум машинам, заградили им путь и заставили отползти назад.

Самохин облегченно вздохнул, видя как враг отходит, а значит – вконец обескровленному взводу не придется снова встретиться с ним лицом к лицу.

Ночь наступила незаметно. На обширном поле боя дымились подбитые вражеские танки, блестели под звездным небом осколки, густо покрывшие землю. Казалось, орда разожгла тут и там огромные костры…

Истоптанное солдатскими сапогами, щедро политое кровью поле, исхлестанное гусеницами танков; израненная бомбами, снарядами и минами, покрытая трупами земля выглядела фантастически неправдоподобно и навевала страх.

Предельно уставшие, измученные, насквозь мокрые, мы стояли и смотрели на это чудовищно пылающее и чадящее поле, и казалось – видели кошмарный сон, забыть который никогда не сможем.

Армада фашистских зверей напирала, стремясь задавить нас, уничтожить, испепелить, горы металла обрушив на нас. А мы насмерть стояли на этом поле, зарывшись глубоко в землю, и из последних сил отбивали яростные атаки.

Они не прошли.

И это нам придало сил, помогло не отступить ни на шаг!

В этой самой траншее наша маленькая боевая и дружная семья встретила первую вражью волну, и хотя немало крови тут пролилось, немало пало прекрасных воинов, сердечных, славных, веселых и бесстрашных, но зато мы отомстили за каждого. И здесь, в этой траншее встретили последнюю вражескую волну.