"Азов" - читать интересную книгу автора (Мирошниченко Григорий Ильич)ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯЧетыре атамана, закончив распоряжения и вконец усталые, улеглись спать на полу землянки. На столе лежали исписанные бумаги, стояла чернильница, перехваченная ремнем за горлышко. Свеча мигала. Ульяна не раз подходила к свече, сбивала нагар, поправляла огонь и, озираясь, вновь уходила за печку. Ульяне в ту ночь не спалось. Тревога за атамана, за своего Якуньку не давала заснуть. Туманные мысли и воспоминания плелись в голове всю ночь… Ульяна видела себя девочкой на берегу Волги, в Нижнем Новгороде. К пристани подплывали купеческие суда. С кораблей сходили нарядные горделивые купцы – степенные «гости»; бояре в высоких шапках, в широких дорогих шубах; дворяне, простые мужики. А потом она – в Москве, в наспех повязанном платке, куда-то спешит, вокруг нее толпятся купцы и бояре. Следом за нею идут казаки, а рядом – Алеша Старой… И вышел к ним навстречу царь, сам первый поклонился. А за царем вышла вся в черном костлявая старуха – неприветная, злая. Руки дрожат, пальцы теребят одежду… И вдруг все куда-то провалилось. Красные языки пламени ворвались в окна хором и стали пожирать дворцовые стены… Утренние лучи солнца пробивались в землянку. Свеча на сковородце продолжала гореть, черный фитилек упал набок и потонул в еще не остывшем воске. Атаманы спали… Ульяна услышала далекий конский топот и забеспокоилась: топот приближался. Затрещали самопалы. С крайней сторожевой башни гулко ударила пушка… С ближней протоки послышался крик: – Татары! Ульяна разбудила Старого и других атаманов, подняла тревогу. Но то были не татары. И грянул не пушечный выстрел: то был взрыв порохового погреба за часовенкой. Казаки окружили землянку. Толпа была взбудоражена, настроена зло. – Ой, лихо! – сказала Ульяна. – Не выходите, атаманы! Побьют еще вас… Впереди толпы, в синем кафтане, стоял, размахивая пистолем, высокий курчавый казак без шапки. Он грозился выстрелить в окошко землянки. Толпа кричала: – Лазутчик Ванька Поленов, стерва, поджег погреб с порохом!.. – Он с послом турским сносился, нас предает… – Атаманы спят да турские платья в подарок принимают. Дон проспите. Измена! Предводителем буянивших казаков был Тимофей Разя. У его ног на земле лежал связанный яицкий есаул Иван Поленов. На шум вышел атаман Каторжный, без шапки. Остановился перед Тимошкой, строго поглядел на яицкого есаула, лежавшего в пыли. – Гей! Вольница! Чего шумишь? Аль бунт заумыслили? Не в урочный час, казаки!.. – Иван, – сказал Тимошка, – чуй! Поленов сжег нам порох. – Я слышал взрыв… – Почто с послами торг ведете? – Ну, молви дальше! Больно горяч ты, Тимоша… – С царем кончайте дружбу! Кончай с султаном!.. – Не в лад сказал. Мели еще! – Богатство делите не поровну! – То я слышал тоже. – То все слышали. Измена вышла, атаман! – Которая, где? – Поленов выдал туркам дело наше. С послом писал он грамотки, посылали татарам крымским и ногаям. – А ну, войди в землянку. Потолкуем… Толпа стихла, а Тимофей Разя вошел в землянку. Толпа между тем все нарастала. Вокруг есаула Поленова сжалось кольцо раздраженных, злых людей. В это время по главной азовской дороге дробно застучали копыта коней. Толпа притихла, прислушиваясь. Поленов тоже приподнял голову. – Лежи, стервец! – приказал Иван Разин, сын Тимофея, оставшийся сторожить Поленова. Есаул опустил голову. Иван Разин поставил ногу на его плечо. К землянке уже подъезжало с полсотни казаков в походном снаряжении. Федор Порошин легко соскочил с буланого коня и спросил: – Чего столпились? – Расправа будет, – ответил Иван Разин. – Измена вышла. – Эй, ты! Опять продал казачью честь?! – спросил Порошин, узнав в связанном есауле Поленова, и со всего размаху стегнул его по лицу плетью. Струйка крови потекла по бороде Поленова. – Шкура! Не быстро тебя мы раскусили. Кому ты только не служил, собака, – татарину и турку, боярину и ляху, царю и нам! Лазутчик подлый!.. Эй, казаки! – повернулся к толпе Порошин. – Волоките к землянке турчина-лазутчика и посольского толмача-грека. Доложили атаманам, что из-под Кагальника приехали казаки с Федором Порошиным и привезли лазутчиков. – Пускай пождет! – велели атаманы. – С Тимошкой покончим дело; выйдем вскоре. Турка и грека держите накрепко. Измена тут немалая!.. – Вот! – сплюнув, сказал Порошин. – Турча да грек были посланы Фомой по нашим крепям. Все дело б сгинуло, да доглядели казаки дозорные. Турка, привязанного к конскому хвосту, отвязали и кинули на землю возле Поленова. Туда же кинули и грека. – А ты, – сказал Иван Разин, ухмыляясь – припечатай-ка им позорное тавро. Пока будет суд да расправа, они кой о чем пусть поразмыслят. Федька Порошин изловчился, взметнул свою тяжелую плеть, и она со свистом опустилась на щеку турка, а потом – на грека. – Клейменые! И ладно будет, – сказал, отвернувшись, есаул Левка Карпов. Поленов приоткрыл глаза, посмотрел на Федора Порошина. – Ты, – сказал он, – на плетку мастак, а по уму – дурак… Бери толмача Асана. Асан всему заводчик. Как будто зажег толпу этими словами Поленов. Выхватив сабли, некоторые казаки побежали к посольской землянке, где стояли на постое турецкий посол и его толмач Асан. – Бери его! Руби! – Бери Фому!.. Хватай Асана!.. Толпа волновалась. Но вскоре атаманы позвали для допроса лазутчиков и Поленова. Привезли из-под Кагальника убитых турками пятнадцать лучших казаков. Они лежали на татарских арбах, прикрытые травой. Привез их атаман Иван Косой. Никому не говоря ни слова, он снял шапку, пригнулся и хотел было войти в землянку, но Старой, выйдя к нему навстречу, предупредил: – Пожди, Иван. Послушаем лазутчиков, потом и до тебя дойдет черед. Дело пошло немалое. Измена вскрылась! А ниточка далеко протянулась. Не осерчай… Иван Косой не торопясь надел шапку и отошел в сторону. Бугристое, рябое лицо его было сумрачно. Карпов спросил: – Татары побили аль турки? – А не един ли черт! – ответил Косой, закуривая. – Теперь молчать недолго будем. Сколько убитых привезли? – Двух есаулов из Раздорского, тринадцать казаков, Да на земле осталось, поди, с полста! Казаки молча подошли к татарским арбам и стали разгребать траву. В первой арбе лежали есаулы. Их головы были совсем отделены – срезаны саблей. Одна лежала, как ком земли, запыленная, волосатая, бородатая. Уши и нос были срезаны. На лбу зияли три сабельные раны. Глаза выколоты. – Чья голова? – спросили казаки испуганно. – Признать нельзя. Иван Косой, однако, признал: – Татаринова Максима! Обезобразили… – Ой, казаки! Брательник Мишкин! Ой, лихо! Татаринову какое горе!.. Ему неведомо? – Еще неведомо, – сказал Косой. – Всем горе. Таких терять – одна беда! Арбу облепили со всех сторон… Но тут всех отвлек шум от Прибылянских ворот. Ехали конные казаки с верхних городков. Впереди – сотник в красном кафтане. Казаки покачивались в седлах, пели песни. Толпа присмотрелась. Подъехал сотник и, не слезая с коня, хрипло крикнул: – Гей, вы! Шарпалыцики! Почто вы тут заварили со своими атаманами кашу? Без нас порешили Азов брать? Ему ничего не ответили. Он повысил голос: – Почто тут атаман ваш, Старой, послал нам грамотки? Позабыл, видно, что мы ж, государевы холопи, посылали уже казаков в Смоленск, и под Азов, и на море. За атаманов, за чужую крепость помирать не будем! – Э, горлопан! Помолчи! – крикнул тогда Иван Косой. – Ты – шкура! Я знаю тебя. Твой брат был храбрым есаулом, а ты… – Ге! Брат? – рассмеялся сотник. – Да, може, мой брат кум тестю царскому. Може, я сам родня царю! – Брешешь, собачий сын! А еще сотник! Сотник продолжал: – А то ваша брехня! Попомни: головы свои мы зазря не станем складывать под каменюками крепостными. – Слезай с коня! – резко крикнул ему молодой Иван Разин. – Поговорим ужо! Сотник, не слезая, продолжал: – Атаманы торговлю заведут, казну свою богатить станут, – нам прибыли не будет!.. Так ли я сказал, казаки? – повернулся сотник к своей команде. – Истинно! Поехали назад! – Поехали! – заорал здоровенный рябоватый казак в потрепанном зипуне. – За тем ли мы сюда спешили? Пора пришла все разом выговорить атаманам. – Ну, выговаривай! – крикнул Иван Разин. – Буянить попусту не след. – А не тебе бы нам указывать! – зло гаркнул казак. – Ты сам голытьба, а почто руку атаманов держишь! Пожил бы в верхних городках и сам бы то же говорил. Батьке твоему, Тимошке, доподлинно известно, каково у нас житье-бытье. – Известно! Не сладкий мед жить в верхних городках. Сам знаю, – сказал Тимошкин сын. – А бунтовать – не то время выбрали. Тут дело изменой запахло. Порох пожгли лазутчики. – Порох пожгли! – усмехнулся казак, глянув на сотника. – Добро, у вас порох есть. А у нас и пороху нету, и жрать нечего. А землянки атаманские от добра заморского ломятся! – Верно! – поддержал казака детина без шапки, с огромными босыми ногами вдетыми в дорогие посеребренные стремена. – Атаманы у вас пообжирели, поразбогатели внизу реки, что бояре московские! Пора бы нам поменять старшину в низовьях. – Надобно выбирать ныне атаманов из верхних городков – из голытьбы! Дело! – А складно говорит казак! – заметил стоявший рядом высокий старик, опираясь на палку. – Еще бы! – продолжал рябой казак высказывать свое недовольство. – Понадобилась, видно, сила большая – и мы атаманам надобны. Вот завсегда так. Где неустойка – нас призывают. А где делят добро богатое – нас забывают! – Эх! Дурья голова! – горячо произнес Иван Разин. – Я сам бы сказал не менее твоего… Ссору нам, низовым и верховым казакам, затевать не след. Пень-голова! Внимай совету. Езжай подобру-поздорову, да не бунтуй! Казак разобиделся. Заорал крепче прежнего. Бил со злости лошаденку плеткой, ударил пятками по ее худым бокам. Сотник сказал: – Да он же прав! Побить бы всю низовую старшину да добрый бы порядок на Дону учинить немедля! Иван Косой подошел тогда к сотнику и сдернул его с коня. – Стой, сатана! А ну к арбе! Поди за мною! Сотник, слетев с седла, стал упираться. Но Иван насильно повел его за собой. Возле арбы Иван Косой остановился и показал: – Гляди! Твой брательник? Увидя срезанную саблей голову своего брата, отважного есаула Панкрата Бобырева, сотник весь затрясся… – То голова Панкрата! А где же побили их?.. Эх, турки проклятые! – Хлопцы! – приказал Косой. – Хватай-ка сотника! Он всему зачинщик! Казаки из толпы кинулись было к конным, но те сами стали слезать с коней и окружили арбу, где лежали убитые турками казаки… Вскоре на азовском тракте появился новый гонец – конный казак на гнедой кобыленке. Казак был без шапки и без сапог, в распахнутом кафтане, с запыленной рыжеи бороденкой. Подъехал и, еле отдышавшись, спросил: – Где атаманы? Лихо! Крымский хан Джан-бек Гирей показнил государева посла… Где ж атаманы? Сказывайте!.. Там с крепости людей наших побивают пушками, а вы прохлаждаетесь. Всех побитых казаков везут на Монастырское. – Неужто так? – спросили казаки. – Все истинно! Везут их каюками и бударами на Яр. – Ай, заварилось же недоброе! – сказал Иван Косой. – Иди в землянку! Казак вошел в землянку, а в толпе горячо рассуждали о том, что следовало бы за все злодейства и измены проучить крымского хана, азовского пашу да турецкого посла. – А не побить ли нам, казаки, до смерти турского посла, злодея Фому?.. Братцы! Побьем мы его со всеми его людьми – и делу конец! Побьем посла за поношение наших людей в чужих землях!.. И будет ли в том, братцы, измена наша государю? – Не будет измены! Побьем посла!.. Пока атаманы в землянке допытывались подлинных вестей, распутывали паутину измены на Дону, казачата изловили в камышнике, за дальней протокой, гололобого татарина, у которого под бараньим кожухом нашли «прельстительные и известительные грамотки». Казачата пасли коней, а татарин, скрываясь, полз по болоту. Казачата гурьбой поволокли к землянке татарина. Впереди всех шел черный казачонок с крутым лбом и быстрыми птичьими глазами. Брови его были нахмурены, губы сжаты. Казачонок шел торопливо, размашисто шагая босыми ногами. Он нес кривую татарскую саблю – трофей, забранный у татарина. Казачонку было не больше двенадцати лет. Холщовая рубаха в заплатках и дырах… – Гляди, казаки! Стенька татарина волокет. Не новое ль дело будет? – сказал есаул Карпов. Иван Разин, увидя меньшого брата, спросил: – Не коней ли наших татары отбили? Стенька остановился. Молчит. – Ты почто ж молчишь, глазами водишь? С делом пришел? – С татарином! – сказал Стенька. – Поведай дело. Татарина я вижу. – Поведать надо атаману, а не тебе: татарин с грамотками. Татарина приволокли за ноги. Стали его разглядывать. – Э-э! – воскликнул Иван Косой. – Да то ж Урмаметка! Почто ж ты, собака, переметнулся? Татарин с трудом выплюнул ком травы, забитый ему в рот. Стал оправдываться, быстро щелкая языком. – Брешет Урмаметка, – сказал Карпов. – Он говорит, что добывал тайные вести для нашего войска. В той болотной протоке добывал вести, что ль? Там заказано всем ходить, ползти али ехать конем. – Верно! – сказали казаки. – Не в ту протоку попал Урмаметка! Ты, Стенька, пожди, пока атаманы управятся с делом да выйдут к тебе… Стенька сверкнул недовольно глазами и, не дожидаясь, пошел к дверям землянки. – А сказано тебе, пожди! – сказал Порошин. – Ну и пожди! Чего рвешься? Но Стенька, сдвинув брови, упрямо толкнул рукой подпираемую изнутри дверь. Дверь не подалась. Стенька нахмурился, постоял, бросил на землю саблю и с силой надавил на дверь плечом. Дверь открылась. – Яке чертыня! Поперед батька в пекло лизе! – сказал запорожец, накручивая оселедец. – А все мовчит. Ха!.. Стенька достал из кармана штанов грамотку, развернул и решительно вошел в землянку. Вскоре он вышел оттуда. Его жадно обступили ожидавшие казаки. – Гей! Казаки, есаулы! – крикнул Стенька недетским, сильным голосом. – Бейте в набатные колокола на башнях! Звоните в колокола на часовне! Валите все на майдан!.. Атаманы приказали сбить наскоро круг. Вскоре выйдут и начнут чинить суд и расправу над всеми изменниками и лазутчиками… Да немедля ведите на майдан турского посла Фому и толмача его Асана! Сказав это, Стенька вихрем побежал от землянки к часовенке. |
||
|