"Зубная Фея" - читать интересную книгу автора (Джойс Грэм)Глава 21. Рождество– Какая-то сволочь подкинула мне эту банку, – зло сказал Клайв. Синяк на его щеке потемнел, напоминая цветом сливовый мармелад. – Тебя подставили, как лоха, – Терри повторил фразу из недавно виденного им по телевизору боевика. – Но кто мог это сделать? – спросил Сэм. – Кто мог умышленно оставить краску возле твоего дома. – Да, – сказал Клайв, – кто бы это мог быть? Они стояли на остановке в ожидании автобуса до города. Надпись «ДИКАЯ ШИЗА» на стене перед ними мало способствовала прояснению ситуации. Никто из местных жителей даже не попытался избавиться от граффити, и большинству этих надписей, по всей вероятности, суждено было украшать их пригородный поселок еще года полтора, а то и больше – до следующей капитальной покраски. Клайва бесило, что ни полиция, ни муниципальные власти, ни приходской совет, ни, наконец, просто добровольцы из числа сознательных граждан не предприняли ни малейших усилий для ликвидации этого безобразия. По его словам, он уже подумывал о том, чтобы самому счистить или закрасить надписи. – Зачем тебе это? – спросил Терри. – Затем, что все считают виновным меня и каждый раз, видя эту мазню, думают обо мне всякие гадости. – В том и беда! Если я займусь чисткой, это будет выглядеть как признание своей вины. Так что неважно, очищу я стены или оставлю как есть, самому мне уже не отмыться. – Попробуй им объяснить, – предложил Сэм. – Ну да. – Клайв саркастически хмыкнул. – Я могу под каждой дверью оставить записку с объяснением: мол, я ничего такого не делал, но мой моральный долг как честного гражданина призывает меня взять в руки мыло и щетку. Отличная мысль! Сэм поправил на носу очки. – Идет автобус, – сказал Терри. Когда после двадцати минут езды в автобусе они достигли города, каждому из троицы максимально опротивело общество двух других. Терри хотел побывать на открытии нового отдела спортивных товаров в большом универмаге, поскольку в этой церемонии должен был принять участие популярный игрок «Ковентри». Лишь приличия ради он предложил друзьям составить ему компанию, и те, к его удивлению, согласились. – По мне так интереснее смотреть на засохшие сопли, – сказал по выходе из автобуса Клайв. – Еще не насмотрелся? Ты у нас по сушеным соплям главный специалист, – бросил через плечо, уже уходя, Терри. Собственно говоря, Клайв и не собирался идти в универмаг. Он должен был участвовать в сеансе одновременной игры, который давал заезжий русский гроссмейстер. В Ковентри русский собирался играть сразу на двадцати четырех досках, и в предварительных состязаниях Клайв завоевал право стать одним из его соперников. Таким образом Сэм остался в одиночестве. Он стоял в центре города под часами с Леди Годивой и раздумывал, куда податься. Его цель была более прозаичной: покончить с мучительной процедурой приобретения рождественских подарков. День выдался чертовски холодный. С неба сыпала мелкая снежная крупа, но это никак нельзя было назвать настоящим снегопадом. Часы над ним начали отбивать полдень. Механическая Леди Годива показалась из дверцы и отправилась в свой ритуальный проезд по карнизу, но третий удар курантов прозвучал как-то глухо, и ее движение неожиданно застопорилось. Сэм задрал голову. Покрытое эмалью обнаженное тело наездницы слегка подрагивало, но не трогалось с места. В окошке над нею Любопытный Том успел выставить лишь кончик носа меж приоткрывшимися ставнями. Часовой механизм, очевидно, заело или прихватило морозом. Глухое бряканье колоколов продолжалось еще некоторое время, а затем и они замолчали, не отсчитав положенного числа ударов. Сэм огляделся вокруг. Никаких признаков волнения. Люди торопливо проходили мимо, кутаясь в пальто и шубы, и ныряли в гигантский водоворот сезонных распродаж. Никого, похоже, не интересовало плачевное состояние Леди Годивы, Любопытного Тома и даже самих башенных часов. Каждый прохожий с тупой целеустремленностью шел по своим делам. Сэм был поражен. Почему никто не бросается сломя голову устранять поломку? Почему огромные толпы разъяренных ковентрийских патриотов не собираются на улицах с требованием немедленно привести в порядок часы, одну из главных достопримечательностей их города? Он этого не понимал, но факт был налицо: если люди и замечали неисправность часов, они на это никак не реагировали и, пригибаясь от ветра, следовали дальше. Человеческая способность оставлять без внимания сломанную и нуждающуюся в срочном ремонте вещь вызывала у Сэма гнев и отвращение. Он обернулся. На скамье у подножия часовой башни, подтянув колени к подбородку, сидела Зубная Фея. На мгновение в ушах у Сэма болезненно зазвенело; улица и дома как будто покачнулись, но тут же приняли нормальное положение. – Ты сказал им о телескопе? – спросила фея. На ее голове был красно-белый колпак Санта-Клауса, на руках перчатки, а на плечах – кожаная куртка мотоциклиста, которая была на несколько размеров ей велика. Скрючившись внутри этой куртки, она высунула наружу посиневший от холода нос, ожидая ответа. Ее полосатые обтягивающие брюки прорвались на бедре; в дыре был виден кружок белой кожи. Сэм поднял взгляд на остановившиеся часы, затем медленно его опустил. Фея по-прежнему была на месте. – Ну так что насчет телескопа? Однажды ночью Зубная Фея обратилась к нему с просьбой: она хотела, чтобы Сэм заказал своим родителям в качестве рождественского подарка телескоп. Она подчеркнула, что это именно просьба, а не требование, хотя и не преминула напомнить о помощи, которую оказала ему в той лесной истории. За это Сэм ей кое-что должен, сказала она, и это кое-что – телескоп. В случае же невыполнения ее просьбы просительница обещала принять все меры к тому, чтобы убийца бойскаута был разоблачен и сурово наказан. Фею била дрожь. – Я замерзаю. Может, зайдем куда-нибудь в тепло? Сэм проигнорировал ее предложение и почти бегом устремился к пешеходной зоне, вдоль которой сплошной стеной стояли магазины. Фея не отставала, топая ботинками за его спиной. – Ты сказал им о телескопе? Сказал? Сэм не оглядывался. – Потому что, если ты этого не сделал и я не получу телескопа, все узнают твою грязную тайну. Все узнают о трупе в лесу. Это случится в сочельник, как только пробьет полночь. Я расскажу об этом убийстве твоим родным и соседям, всему вашему поганому городишке. То-то будет рождественский подарочек! Сэм сделал резкий поворот и нырнул в двери торгового центра. Воздух внутри здания был несколько спертый, но теплый. – Уже лучше, – заметила фея, стягивая перчатки. – Мама, папа, тетя Мэдж, дядя Билл, тетя Мэри, тетя Бетти… – Сэм твердил список родственников, которым надо было сделать подарки, как заклинание или молитву, что помогало ему сдерживать страх. Он наспех выбирал подарок, расплачивался и сразу шел дальше, поднимаясь на эскалаторах с этажа на этаж, но при этом обходя стороной ту секцию, где продавалась оптика. По его просьбе Конни уже приценивалась к телескопам и нашла их непомерно дорогими. Сэм сознавал ограниченные финансовые возможности родителей и вторично поднимать вопрос о телескопе не стал бы ни под каким видом. – Я могу помочь тебе с выбором подарков, – сказала Зубная Фея, временами переходившая бег трусцой, чтобы поспевать за Сэмом. – у меня в голове масса интересных идей. – Папа, тетя Мэдж, дядя Билл… – О черт, взгляни-ка туда! Знаешь, при виде подобных вещей мне хочется рвать и метать. Нет, ты только посмотри на это! Зубная Фея возмущенно тыкала пальцем в угол зала, который занимала огромная рождественская елка, украшенная множеством разноцветных огней и всевозможных сверкающих побрякушек. Елку венчала заводная кукла Барби в наряде феи из белого кринолина, равномерно помахивавшая волшебной палочкой со звездой на конце над головами озабоченно снующих у подножия дерева покупателей. Похоже, именно Барби-фея стала причиной столь бурного негодования. Зубная Фея раскраснелась и начала брызгать слюной. – Меня так и тянет пойти туда и сбросить на землю эту мерзкую уродину! У меня руки чешутся. Я ее изничтожу! Она продолжала угрожающе целить ногтем в сторону елки, и тут Сэм заметил на ее пальцах красные пятна. – Краска! Красная краска! – воскликнул он, осененный догадкой. – Что? – Зубная Фея недоуменно уставилась на свои пальцы. – Это от холода. У меня обморожены руки. – Почему ты все время стараешься испоганить мне жизнь? – спросил Сэм громким свистящим шепотом. – Почему? Почему?! Проходившая мимо пожилая дама с кучей пакетов и подарочных коробок замерла на месте и уставилась на него, разинув рот. Он быстро пошел прочь, пытаясь оторваться от Зубной Феи. – Ты куда?! – завопила она. – Телескопы этажом выше! – Тетя Мэри, тетя Бетти, мама, папа, тетя Мэдж… – Вот ты как?! Ну тогда берегись, маленький говнюк! – Ее вопль перекрывал шум торгового зала. – Полночь в сочельник! Я им все расскажу! Тебе крышка! Метеорологи обещали, что в этом году на Рождество выпадет снег, но посреди ночи Сэма разбудила Зубная Фея только для того, чтобы сообщить об очередном проколе метеослужбы – снегопада не было и не предвиделось. Повсюду в доме на глаза попадались неизменные атрибуты рождественских праздников: мандарины, бразильские орехи, коробки шоколадных конфет в блестящей фольге, жестянки с печеньем и такое множество прочих упаковок с соблазнительными призывами «Съешь меня до такого-то срока», что поедание их заведомо не укладывалось в указанные пределы и грозило растянуться до конца февраля. Под окном в гостиной стояла пластиковая елка, которую наряжали Конни и Сэм. – Выглядишь ты неважно, – обратилась Конни к кукольной фее – наконечнику для елки. Бедняжка лишилась доброй половины льняных волос, и теперь ее голова сияла проплешинами; некогда белое платье пожелтело от времени, а крылья смялись после долгого лежания в коробке. – Пожалуй, надо будет сшить тебе новое платьице, – сказала Конни, любовно поглаживая куклу. – Не разговаривай с ней, – сказал Сэм раздраженно. – А почему бы нам с ней не побеседовать? Она целый год провела в темноте и одиночестве, а она ведь так любит, когда с ней разговаривают. Правда, фея? – Может, лучше заменить ее звездой? – Как можно, Сэм! Эта фея каждый год сидела на верхушке рождественской елки с тех времен, когда я была маленькой девочкой. Ты ведь помнишь меня маленькой, милая фея? – Перестань с ней разговаривать! Его протесты возымели обратное действие: Конни произнесла целую речь тошнотворно-сюсюкающим голосом, держа фею на руке как перчаточную куклу. Она даже стала имитировать писклявые ответы феи, что вызвало у Сэма зубовной скрежет. Ему неудержимо захотелось рвать и метать, изничтожить мерзкую куклу, но осуществить это намерение помешал стук дверного молотка. Во рту его возник привкус золы, когда он вспомнил об угрозе Зубной Феи этим вечером объявиться и рассказать всем о его преступлении. Канун Рождества, как всегда, сопровождался визитами друзей и родственников, и некоторые из них претендовали на особо радушный прием. Приходили толстые, облитые духами тетушки в цветастых ситцевых платьях, оставлявшие отпечатки яркой губной помады на щеках Сэма; приходили тощие тетушки с лицами цвета сыворотки в платьях, выписанных почтой по иллюстрированным прейскурантам, почему-то предпочитавшие («спасибо, мне так удобнее») сидеть на жестких стульях с прямыми спинками. Они приходили в сопровождении толстых и тощих дядюшек, чья комплекция зачастую, хотя и не всегда, являла собой разительный контраст с телосложением их дражайших половин. Толстые дядюшки, едва войдя, начинали расстегивать пуговицы жилетов и высказывали свои мнения по тому или иному вопросу с таким расчетом, чтобы их было отчетливо слышно во всех уголках дома. Тощие дядюшки собственных мнений, как правило, не имели и ограничивались междометиями, периодически поглядывая на свои наручные часы. В этот раз гостями оказались сестра Конни, Сэмова тетушка Бетти, и ее муж, дядя Гарольд, которые прибыли с подарками и в том приятном возбуждении, какое обычно вызывается умеренными дозами алкоголя. Под сэндвичи и пикули Бетти выпила чашку чая, тогда как Гарольд, чей лысый череп был под стать розовым стеклянным шарикам на рождественской елке, предпочел пропустить стаканчик виски. Сэму был вручен аккуратно упакованный подарок. «Ни в коем случае не открывать до Рождества!» – закричала тетя Бетти, дословно повторяя собственноручную надпись на упаковке, которая в свою очередь дословно повторялась из года в год. Последовал обмен поцелуями. Хотя тетя Бетти была в числе его любимых родственников, сильнейшее искушение стереть с лица следы ее мокрых поцелуев не покидало Сэма вплоть до окончания визита. Он попытался незаметно ускользнуть из гостиной, но был перехвачен на лестнице, после чего четверо взрослых приступили к подробному обсуждению его школьных успехов, размера обуви и тому подобных вещей. Разговор постоянно вертелся вокруг Сэма, временами перескакивая и на другие предметы – они могли посплетничать об отсутствующих родственниках или посмеяться над непостижимыми для Сэма остротами дяди Гарольда, – но после таких отступлений неизменно возвращаясь к теме Саутхолла-младшего. С каждой минутой, приближавшей наступление полуночи, беспокойство Сэма возрастало. Он знал, что Зубная Фея вот-вот приступит к исполнению обещанного. Он также знал, что она постарается выбрать наиболее удобный для нее – а следовательно, самый неподходящий для него – момент. Беседа коснулась и темы граффити. Все как-то притихли, внимательно глядя на Сэма, пока тетушка Бетти не нарушила молчание, горько посетовав на моральную деградацию подрастающего поколения. – Всех, у кого волосы закрывают уши, следует немедленно обрить и засадить за решетку, – решительно Заявила она, имея в виду прически, с подачи «битлов» ставшие модными у молодежи. – У тебя самой волосы закрывают уши, – сказал Гарольд, подмигивая остальной компании. Все, кроме Сэма, рассмеялись. Бетти шутливо хлопнула его по ноге. – Всех мужчин, я хотела сказать. Этих волосатиков-тинейджеров, которые выглядят как девчонки. Сэм был близок к тому, чтобы попасть в упомянутую категорию. – Да уж, – сказал Гарольд, – никогда толком не знаешь, что с ними делать: любить иль ненавидеть. Снова раздался смех, и все стали разглядывать Сэма так, будто в срочном порядке решали, любить им его иль ненавидеть. Бетти спросила: – Он все еще встречается с тем типом? Бетти была одной из немногих родственниц, которым Конни по секрету сообщила, что ее сын время от времени посещает психиатра. В светской беседе психиатр фигурировал под кодовым названием «тот тип». Для Сэма же подобные фразы звучали как намек на иные, гораздо более зловещие встречи. – Какого типа? – спросил недогадливый Гарольд. Бетти бросила на него выразительный взгляд. – Ах да, тот самый тип. – Дядя понимающе кивнул и подмигнул Сэму. – Пустая трата времени. Сэм не нуждается ни в каких типах. – Сходи наверх и принеси свои подарки тете Бетти и дяде Гарольду, – сказала Конни. Сэм понимал, что эта реплика имела целью увести беседу со скользкой психиатрической темы, но все равно был благодарен маме за предоставленную возможность на какое-то время покинуть общество взрослых. Он сколько мог затянул свой поход за подарками и спустился вниз уже к моменту отбытия гостей, которые одевались в прихожей. – Спасибо, спасибо, счастливого Рождества! Вы идете на рождественское богослужение? – Да, – сказала Конни. – Нет, – сказал Сэм. Тетушка Бетти сгребла его в охапку и облепила новой порцией мокрых поцелуев. – Дорогой мой, ты Бетти принадлежала к разряду тех святош, которые не в состоянии припомнить ни единого слова из Священного Писания, но зато с великим пылом участвуют в украшении церкви перед Праздником урожая и обливаются слезами восторга, когда им говорят: «Как хороша была сегодняшняя проповедь!» Она вновь поцеловала зажатого в тисках Сэма. – Я не отпущу тебя, пока ты не пообещаешь, что пойдешь в церковь вместе с мамой. Я буду целовать тебя, пока ты не скажешь «да». И она подкрепила угрозу новым звучным лобзанием. – У тебя нет выбора, Сэмми, – рассмеялся дядя Гарольд. В ту же минуту Сэм сообразил, что церковь в эту полночь, возможно, будет для него наилучшим убежищем. Там он окажется под защитой самого Господа. Зубная Фея вряд ли осмелится проникнуть в церковь во время рождественского богослужения. Нечистой силе нет места там, где поются псалмы, горят освященные свечи, звучат проповеди и молитвы. Таким образом Зубная Фея будет нейтрализована, а если ему повезет, так и вовсе провалится в тартарары. – Может быть, – сказал он, додумывая эту мысль, и продолжил увереннее: – Да, да, я пойду в церковь. Нев, как всегда, отказался посещать богослужение. Он удобно устроился на диване перед телевизором с бокалом пива в одной руке и щипцами для орехов в другой, наблюдая за тем, как остальные члены семьи готовятся к походу в церковь. Конни упрекнула его в отсутствии религиозных чувств, и он охотно с нею согласился. Сэм уловил в отцовском голосе иронические нотки, когда они перешагивали порог дома. – Желаю вам славно провести время, – напутствовал их Нев и с треском расколол бразильский орех. Праздничная служба должна была начаться в половине двенадцатого. Мороз крепчал, толстый слой инея равномерно покрыл все вокруг: припаркованные вдоль улицы автомобили, поверхность дороги, бордюрные камни, садовые ограды и живые изгороди. Ночь была безлунной; свет уличных фонарей с трудом пробивался сквозь морозную дымку и достигал заиндевелых тротуаров, слабыми искорками мерцая под ногами. Перед церковью стояло несколько машин. Группа прихожан переговаривалась у ворот, не спеша заходить внутрь. Ярко-желтые окна храма вносили хоть какое-то цветовое разнообразие в серебристо-черную палитру этого вечера. Мистер Филлипс, который совмещал преподавание в воскресной школе с должностью помощника приходского священника, тепло приветствовал их при входе. Он, казалось, был искренне рад видеть здесь Сэма. Атмосфера напряженного ожидания сгущалась под сводами храма. Едва они успели занять места, как орган издал мощный басовый звук. Заскрипели, распрямляясь, коленные суставы паствы, поднимавшейся для исполнения первого номера программы: «Ангелы несут нам Весть». Конни лихорадочно перелистала сборник в поисках нужного текста и запела высоким дрожащим голосом, в то время как Сэм лишь открывал и закрывал рот, стараясь подстраиваться под слова гимна. Службу вел преподобный Питер Эвингтон – слегка шепелявый, но зато смотревшийся весьма эффектно в своем золотом облачении, сияние которого удачно дополняли отблески огней, плясавшие на плеши святого отца. После его краткой речи паства вновь поднялась, чтобы спеть «Придите все, кто верует». На середине первой строфы Сэм услышал ритмичное постукивание, доносившееся из-под купола церкви. Он взглянул вверх и почувствовал, как свинцовая тяжесть сдавливает его сердце. Не делай этого, мысленно попросил он. Не здесь. Не сейчас. Высоко над ним, прижавшись лицом к застекленному куполу, маячила Зубная Фея. Ее спутанные волосы наполовину скрывали лицо, зубы-кинжалы сверкали в разинутом рту, а пальцы с длинными, закрученными штопором ногтями выбивали на стекле дробь, напоминавшую топот лошадиных копыт. Один-два человека из числа стоявших впереди Сэма, не прерывая пения, также задрали головы, потревоженные стуком. Сэм уткнулся носом в свой псалтырь. Крещендо рождественского гимна заглушило посторонний шум, который не возобновился и в тот момент, когда хор переводил дух перед началом второй строфы. Сэм взглянул вверх. Зубной Феи там не было. Она ушла. Слава Богу, подумал он. Слава тебе Господи! Однако радоваться ему довелось недолго; в следующую минуту звук донесся уже не сверху, а со стороны бокового окна, расположенного всего в шести футах от Сэма. Она вернулась, корча ему рожи и самозабвенно колотя по стеклу. Хуже того – она была не одна, а в компании ей подобных. Позади Зубной Феи он разглядел еще двух-трех темных тварей, которые с известной скидкой могли быть причислены к женскому полу. Скаля зубы, задорно блестя глазами и встряхивая нечесаными гривами, они подзуживали Зубную Фею, а одна из них, перегнувшись через ее плечо, тоже забарабанила в окно белыми костяшками пальцев. Некоторые участники собрания закрыли рты, подняли глаза от книжек и начали озираться, дабы выяснить происхождение шума. Они явно не видели то, что видел Сэм. Возможно, они просто не знали, куда смотреть… Волнение прокатилось по рядам верующих, вклиниваясь в рождественский гимн подобно зловещему кораблю-призраку, откуда ни возьмись прорезавшему строй судов в доселе тихой и мирной гавани. Пение начало замирать, тогда как стук в окно продолжался. Теперь уже все собравшиеся шарили глазами по стенам и куполу церкви в поисках самозваных аккомпаниаторов. Орган замолчал. Барабанная дробь становилась все громче. Паства внимала ей в гробовом молчании. Из всех присутствующих один лишь Сэм мог воочию видеть виновников этого безобразия. Но вот орган заиграл снова, кто-то в передних рядах отважно подал голос, его поддержали, и пение набрало силу. Этот дружный порыв и соединенная мощь легких, казалось, принесли желаемый результат, ибо по завершении гимна никаких посторонних звуков слышно не было. Пауза затянулась, все стояли молча и напряженно прислушивались, пока их не попросили занять свои места, и шуршание одежд опускающейся на скамьи паствы прозвучало как шелест листьев, тронутых свежим порывом ветра. В наступившей затем тишине послышался сдавленный кашель, за ним другой, и наконец преподобный Питер Эвингтон, раскрасневшись от певческих трудов и тяжеловато ворочая языком, приступил к чтению проповеди. Сэм взглянул на свои часы: было без двух минут полночь. Хотя богослужение и не предусматривало точной фиксации радостного момента, когда в наш мир явился Спаситель, Сэм с далеко не радостным чувством ждал этот самый момент, подозревая, что Он оглядел окна церкви. Нечисть исчезла, уступив место морозным узорам, быстро расползавшимся по стеклу, как будто их порождало губительное дыхание какого-то ледяного великана. В то же время слова священника нисколько не согревали душу, а его подчеркнуто классическое произношение резало слух, привыкший иметь дело с грубоватым местным диалектом. Сама проповедь представлялась унылым повторением избитых истин – ее одной, даже без хулиганского вмешательства со стороны, было бы вполне достаточно для того, чтобы разрушить волшебное очарование праздника. Сэм перестал следить за смыслом, но был бесцеремонно возвращен к действительности возобновившимся стуком, на сей раз в парадную дверь. Теперь это была уже не дробь, выбиваемая ногтями или костяшками пальцев, а полновесные удары кулаками и тяжелыми ботинками по дубовым панелям двери. Сэм взглянул на мать. Никогда еще он не видел ее такой напуганной. В не лучшем состоянии находились и другие. Воздух в церкви был насыщен флюидами страха, стремительно заражавшими паству. Преподобный Питер Эвингтон прервал свою речь на середине фразы. Мистер Филлипс и еще какой-то мрачнолицый мужчина поспешили к дверям и вышли на улицу. Через пару минут они возвратились; мрачнолицый плотно притворил дверь, а Филлипс приблизился к священнику и что-то прошептал ему на ухо. Затем он кашлянул, прикрыв рот ладонью, и вернулся на свое место у бокового прохода. – Мы полагаем, это шалости подростков, – сообщил собранию преподобный. – Возможно, они принадлежат к другой конфессии и решили испортить нам праздник. Сэм попытался ободрить маму улыбкой. Конни сжимала рукой воротник пальто и нервно оглядывалась вокруг. Эвингтон не успел довести до конца свою проповедь, когда на дверь обрушились удары такой силы, что затряслись даже стены деревянной церкви. Выведенный из себя священник дал знак органисту. Все поднялись и запели новый гимн – очень громко и несколько истерично. Однако грохот не утихал. Он пушечным эхом гудел под сводами церкви, задавая пению мрачный похоронный ритм. Мистер Филлипс и еще несколько мужчин устремились к выходу, тогда как певцы удвоили свои усилия. Удары не прекращались ни на секунду даже в тот время, когда мужчины находились снаружи церкви, и они вернулись, качая головами в недоумении. Сэм знал, что он может это остановить. Достаточно было выйти вперед, стать лицом к людям и сознаться в совершенном преступлении. На его руках была кровь. Он должен, склонив голову, рассказать всем, как он убил в лесу другого мальчика. Должен повести их в лес и указать это место. И тогда все закончится. Зубная Фея уже не будет иметь над ним никакой власти и уберется отсюда вместе со всей этой потусторонней шатией. Он это сделает. Прямо сейчас. Он отложит свой сборник церковных гимнов и пойдет к алтарю. Он взглянул на маму, которая с застывшим от ужаса лицом тянула высокие ноты, слишком пронзительные для праздничного песнопения. Когда он шагнул в проход, мама отвлеклась от текста. Что-то в выражении смертельно-бледного лица мальчика заставило ее умолкнуть. Также побледнев, она дотронулась до руки Сэма и посмотрела на него вопросительно. – Телескоп, – прохрипел он. – Ты купила телескоп? Конни растерянно кивнула, совершенно перестав понимать, что творится с ее сыном. Она потянула его из прохода и усадила на скамью рядом с собой, после чего вернулась к пению, найдя нужную строку и повысив голос до отчаянного вопля. Сэм почувствовал дурноту. Он уткнулся носом в псалтырь и присоединил к общему хору свой слабый голос, тонкой струйкой вознесшийся к стропилам церкви. Удары в дверь начали ослабевать и вскоре прекратились. С этой минуты их уже никто не тревожил, и оставшаяся часть службы прошла относительно гладко. В конце все стали обмениваться рукопожатиями и желать друг другу счастливого Рождества. Они выходили из церкви поодиночке, и преподобный Эвингтон крепко жал руку каждому, одновременно хватая его левой рукой за предплечье (Сэм даже вздрогнул от неожиданности). Никто не обсуждал случившееся. Казалось, они сговорились делать вид, будто ничего необычного и не произошло, хотя Сэм знал, что им всем очень не по себе. В голосах, уже на улице обменивавшихся последними рождественскими пожеланиями, были явственно слышны отзвуки недавней паники. – Ну и ну, – сказала мама, когда они вышли из церковных ворот. Весь остальной путь до дома они проделали в молчании. – И как оно там? – спросил Нев Саутхолл сонным голосом. Перед ним на полу валялись осколки блюда и рассыпанные орехи; комната была пропитана густым пивным духом. – Тинейджеры, – мрачно отозвалась Конни. – |
||
|