"Коварная искусительница" - читать интересную книгу автора (Дайер Дебра)

Глава 13

У Эммы нож. Себастьян снова и снова напоминал себе об этом, идя по коридору к комнате, где была заперта прошлой ночью Эмма. Как же ему защититься от нее? На ум пришло лишь одно: можно только надеяться на то, что ему удастся обезоружить Эмму, пока она не успеет серьезно ранить его. И Эндовер обязан сделать это, не причинив вреда девушке. Неважно, что ему сильно хотелось схватить ее за плечи и трясти до тех пор, пока всю душу не вытрясет.

Здравый смысл подсказывал ему, что надо войти в спальню, где сидела Эмма, без предупреждения. Но, согласно правилам этикета, сначала надо было постучаться. Маркиз провел несколько мгновений в размышлении, прежде чем ударить со всей силой в дверь:

– Откройте, мисс Уэйкфилд! Это я, Эндовер.

Ответа не последовало. Через мгновение странное предчувствие охватило его душу. Что же, черт возьми, она там делает?

Себастьян дернул дверную ручку:

– Мисс Уэйкфилд!

И снова не получил ответа. И снова ждал несколько мгновений, размышляя о том, как и откуда могла бы напасть Эмма. Маркиз глубоко вздохнул, затем открыл дверь, одновременно готовясь к обороне. Никто не собирался нападать. Его Немезида сидела у окна и читала книгу. Эмма лишь бросила на него мимолетный взгляд, когда он подошел к ней. Девушка продолжала смотреть в книгу, будто она была самой захватывающей на свете.

Солнечный свет струился сквозь кружевные занавески на окнах, отбрасывая затейливый узор на лицо Эммы. Темные пятна портили кожу под прекрасными глазами. Волосы Эммы были зачесаны назад и перехвачены атласной ленточкой, украшавшей прежде занавеску. Вместо прежнего скромного платья на девушке был наряд из муслина цвета морской волны, очевидно принесенный Орлиной. Декольте было достаточно глубоким, чтобы показать полную грудь Эммы.

Себастьян понял, что мог бы простоять так и весь день, собрался с мыслями и сказал:

– Я смотрю, вы нашли себе интересное занятие.

– Бьюсь об заклад, вы не знали о том, что у Орлины есть библиотека, – Эмма продолжала смотреть на страницу книги, как будто ей не было дела до присутствия маркиза. – Книги – явно не то, за чем вы сюда приходите.

Слова Эммы ударили Себастьяна словно пощечина. Тот факт, что эта женщина столь неуважительно относится к нему, не должен беспокоить маркиза, но беспокоил.

– Я не притворялся святым, мисс Уэйкфилд, – ответил Эндовер.

– Похоже, у Орлины богатая библиотека. Ей нравится давать своим девушкам возможность развиваться умственно, когда они не занимаются удовлетворением низких инстинктов лондонских мужчин. – Эмма оторвала взгляд от книги; он был ледяным. И Себастьян почувствовал, как мороз пробежал по коже, хотя он стоял на расстоянии нескольких футов от девушки. – Вы считаете девушек, удовлетворяющих ваши низкие страсти, за людей? Или они просто физиологические сосуды для вашего облегчения?

– Я смотрю на женщин, работающих здесь, как на слуг, получающих плату за свой труд.

– Почему же здесь лучше, чем у Гаэтана? Или мужчины, приходящие сюда, лучше тех, что посещают притон этого мерзавца?

Это был страшный удар для чести Себастьяна. Его отнесли к категории мужчин, использующих женщин против их желания. Гнев вспыхнул в нем. Маркиз понимал, что это чувство абсолютно бесполезно, что из-за него можно попасть в беду. Себастьян успешно справлялся с ним до тех пор, пока в его жизни не появилась Эмма.

– Женщины, которые работают здесь, выбрали эту профессию по разным причинам. Если она им не нравится – они уходят. Право выбора, мисс Уэйкфилд, – вот в чем разница.

– Я не могу представить, чтобы эти женщины были счастливы, когда их так используют.

– Как раз наоборот. Сюзанне, к примеру, надоело работать помощницей портнихи. Она любит носить красивые платья больше, чем их шить. Кларисса, прежде чем попасть сюда, была кухаркой. Нэнси работала прачкой. Она сказала мне, что зарабатывать деньги, лежа на чистых простынях, гораздо приятней, чем стирать эти простыни. Милли была…

– Есть ли здесь те, с кем вы не ложились в постель? – Эмма в гневе захлопнула книгу.

Что же увидел Себастьян в ее глазах? Кое-что гораздо более интересное, чем просто гнев. То, чего не должно быть. Ревность? Эмма относилась к нему как к собственности? Это показалось маркизу странным. Ему захотелось вскочить на стул и закричать. Но поскольку ближайший стул изящен, нежен, как пушинка, отделанная золотом, а маркиз был практичным человеком, то он остался стоять на месте, и кровь продолжала кипеть в нем.

– Примерно каждый месяц к Орлине поступают на работу новые девушки. Она даже помогает им отложить сбережения на старость, – сказал маркиз.

– Вы говорите так, будто Орлина предоставляет чудесные возможности для этих девушек.

– Когда они попадают к мадам Вашель, то Орлина учит их красиво ходить, правильно говорить. Если девушки неграмотны, она учит их писать и читать, дает им возможность жить той жизнью, которой у них не могло быть, не попади они в это заведение.

– Мне очень неприятно это осознавать, но вы правы, милорд.

– Я прав? – выражение глаз Эммы не понравилось Себастьяну.

Девушка встала и медленно пошла к нему, отчего маркизу стало не по себе.

– Вы сказали, что вся разница в праве выбора. Интересно, есть ли у женщины возможность выбора вообще, если работа в роскошном публичном доме – это все, на что могут рассчитывать эти девушки?

– Согласен, для женщины выбор ограничен. Но мне интересно…

– Девушка из высшего общества стремится выйти замуж. А еще она надеется, что человек, который будет теперь держать ее под контролем, поскольку она отказывается от большинства своих человеческих прав, когда приносит клятву перед алтарем, не сделает ее жизнь несчастной.

– Я представлял, что многие женщины…

– А если у девушки нет ни денег, ни красоты, то ее шансы на удачное замужество резко уменьшаются. Тогда остаются другие возможности.

– Похоже, у вас… – Себастьяну становилось тревожно.

– Она может стать гувернанткой, если хочет расстаться со своей семьей, и стать прислугой, в обязанности которой входит заниматься с невоспитанными ребятишками и с их неразумными родителями.

– Я понимаю, почему женщина не хочет стать гувернанткой. Конечно, это… – Себастьян стоял возле кровати, пока Эмма ходила по комнате – до камина и обратно.

– Или девушка должна стать за определенное жалование компаньонкой брюзгливой старухи, которая к своему мопсу относится гораздо лучше, чем к ней, – Эмма развернулась, пошла к окну и затем повернулась к Себастьяну. Она остановилась подле него и словно пригвоздила холодным взглядом. – А вам известно, почему у женщины так мало возможностей устроиться в жизни?

О, ему, конечно, не понравилось то, как девушка смотрела на него! Большинство женщин по своей природе непредсказуемы. Создания, которыми правят чувства, редко могут рассуждать логично. С этой женщиной не стоит биться об заклад. А где же нож?

– У меня такое предчувствие, что вы мне сейчас расскажете об этом, мисс Уэйкфилд.

– Из-за таких мужчин, как вы, лорд Эндовер. Самодовольные мужчины кичатся…

– Кичатся? Я никогда не кичился!

Эмма ткнула указательным пальцем в грудь маркиза:

– …Которые кичатся тем, что относятся к остальным с пренебрежением просто потому, что это их устраивает.

– Я не отношусь к людям с пренебрежением, мисс Уэйкфилд, – Себастьян сжал руки в кулаки, пытаясь справиться с охватившим его гневом. Этот наплыв чувств угрожал сломать его самоконтроль.

– А как назвать то, что вы меня похитили?

– Я делал все, чтобы помочь вам.

– Помочь мне?! Вы всего лишь хотели меня проучить. Если это не наглость и чванство, то я не знаю, что это может быть.

– Я думал, что мне удастся показать вам, насколько опасны ваши действия. Но мои усилия были потрачены впустую.

– У вас не было права запирать меня здесь. Нечего лезть в мою жизнь.

– Если бы я увидел, что женщина собирается броситься в Темзу с лондонского моста, то я бы ее остановил. А прошлой ночью я остановил вас, иначе вы продолжали бы бегать по Лондону как сумасшедшая, – сказал маркиз.

– Вы… – Эмма ударила его книгой по груди. – Я не сумасшедшая!

– Прошу прощения, мисс Уэйкфилд, но если вы не сумасшедшая, почему же вы ее изображаете?

– Скотина.

– Безрассудная. Вы придаете слову «задира» новые оттенки значения. Я поражаюсь тому, как вам удалось выжить без посторонней опеки.

– Наглец, ничтожество… – Эмма била Себастьяна книгой, выговаривая ему о собственном благоразумии и о том, что женщина может сойти с ума, слушая стоны и возню за стеной всю ночь напролет. Во всем виноват маркиз! Она причитала по поводу мужской наглости вообще и наглости Себастьяна Эндовера в частности. Эмма говорила о том, что она может обойтись без помощи маркиза и в будущем собирается это сделать.

Если бы в руках девушки была книга побольше, то ее побои могли бы причинить вред маркизу. Но так как в распоряжении Эммы была лишь тоненькая книжечка, то каждый удар был не больнее комариного укуса. Поскольку Себастьян рос вместе с пятью сестрами, то прекрасно знал, что надо дать буре под названием «Эмма Уэйкфилд» побушевать. Так как маркиз не отвечал, то она бросила книгу и посмотрела на него.

Ярко-розовый цвет пылал на щеках Эммы, огонь ярости горел в глазах, губы раскрылись. Она тяжело дышала, будто после забега на большое расстояние. Пока девушка произносила свою тираду, лента соскользнула с ее волос, и они тяжело рассыпались по плечам. Густая прядь легла на вырез платья, привлекая тем самым внимание к ее груди.

Эмма смотрела на него. Где-то в глубине разума, там, где не было того беспорядка, в который она превратила сознание маркиза, промелькнула мысль о том, что следовало сделать замечание мисс Уэйкфилд по поводу ее поведения. Но после ее тирады Эндовер был совершенно сбит с толку и не мог делать никаких замечаний. Он мог думать лишь о своем желании заключить эту женщину в свои объятия. И Себастьян с ужасом понял, что тянется к ней. Он запустил свою руку в густые волосы Эммы.

Девушка уперлась ему в грудь ладонями.

– Что вы делаете? – спросила она. Голос Эммы был тихим, она говорила почти шепотом.

– А вот что, – Себастьян прижался своим ртом ко рту Эммы. Голос рассудка и логика, управлявшие его жизнью, не имели значения.

Маркиз ожидал, что мисс Уэйкфилд оттолкнет его, но она вцепилась в его рубашку.

Себастьян вспоминал те мгновения, когда он впервые обнял Эмму, как глупый, неопытный мальчишка. Рассудок подсказывал, что Себастьян придает слишком много значения этому эпизоду. Ни одну женщину нельзя пленить простым поцелуем. Себастьян не мог объяснить, почему его тело реагировало на эту женщину столь странным образом.

Аромат роз проникал в кровь Эндовера, пьянил его, вызывая желание пасть на колени перед мисс Уэйкфилд. Одно прикосновение к её губам не должно было зажечь этот пожар в крови. Ощущение того, как рот Эммы прижался к его рту, не должно было вызвать эту сладкую боль, эту страсть. Но маркиз стоял, словно зеленый юнец, кровь стучала у него в писках, сердце бешено билось, а разум померк.

Он был человеком, жизнью которого правили логика и рассудок, человеком, совершенно лишенным страстей и порывов. Такое влечение не было знакомо ему прежде. Один взгляд Эммы зажег огонь в Себастьяне Эндовере.

Она была нужна ему больше, чем воздух и вода. Он хотел попробовать Эмму на вкус, исследовать каждый дюйм ее кожи, каждую впадину и выпуклость девичьего тела руками, губами и языком. Желание росло в теле Себастьяна. Жар охватывал его. Маркиз мог бы спастись от падения, если бы губы Эммы не раскрылись под его губами. Он мог бы сохранить рассудок в этом аду, если бы не почувствовал ответную страсть в поцелуе девушки. Желание захватило все.

Пожар в крови уничтожил рассудок и логику. Эмоции вырвались из заточения на волю и превратились в огромные волны страсти. Себастьян обхватил Эмму руками, прижал к себе и отдался на волю чувствам.

Чем же Эмма Уэйкфилд заслужила такую судьбу? Благоразумная женщина убежала бы из этой комнаты при первой возможности. Она знала, что маркиз не стал бы ее останавливать, вырвись она из его объятий. Он слишком гордый, чтобы преследовать девушку для столь низкой цели. Но у Эммы не было желания покинуть Себастьяна Эндовера.

Наверное, она сумасшедшая. Сумасшедшая и злая. Потому что желала маркиза с момента их первой встречи. Желала даже тогда, когда считала его нравственным чудовищем. Желала вопреки рассудку и здравому смыслу. Эмма не догадывалась о женской силе, заключенной в ней, до того, как Себастьян Эндовер впервые дотронулся до нее. Он был воплощением мужественности, силы и грации. И теперь Эмма Уэйкфилд поняла, что ей никто не был нужен больше, чем этот человек.

Эмма не могла преодолеть желание дотронуться до Себастьяна, провести руками по теплой шерсти, которой были покрыты его плечи, запустить руки в черный шелк его волос, обнимать и целовать его. Если опыта мало, то инстинкт придет на помощь. Губы девушки раскрылись под губами маркиза, женская страсть будет учить ее этому древнему танцу. Эмма наклонилась к Себастьяну, ее грудь прижалась к его твердой мужской груди. Страсть вспыхнула в ней, словно искры от костра.

– Эмма, – прошептал Себастьян ее имя, словно слова молитвы. Он целовал ее так, как будто ждал ее всю жизнь. И в этот миг девушка почувствовала, что она была нужна ему больше, чем какая-либо другая женщина.

Волшебство какое-то! Себастьян заставил ее ощутить себя прекрасной и желанной. Он целовал ее в щеки, подбородок, шею, лаская ее кожу своими губами так, как будто хотел запомнить ее вкус навсегда. Маркиз сжал руками округлости ее грудей. И как только палец скользнул по ее груди, странное ощущение пронзило мисс Уэйкфилд.

Она почувствовала, как маркиз дергал за завязки лифа ее платья, и быстро осознала все происходящее. Если Эмма не остановит Себастьяна Эндовера сейчас, все пропало. Она не могла противиться желаниям. До встречи с маркизом Эмма лишь представляла в своем воображении, что значит страсть.

Тепло рук маркиза Эндовера распространилось по плечам Эммы, когда он приспустил пеньюар. Эмма ощущала, как преображалась под взглядом мужчины. Обыкновенная женщина таяла под его теплом, словно воск на огне. Вместо нее возникла соблазнительница. Она наслаждалась нежными прикосновениями маркиза. Эмма запрокинула голову. Она поняла, почему из-за страсти падали королевские троны. Она осознала, насколько хрупка воля и эфемерен рассудок. В этот миг Эмме ничего не было нужно, кроме Себастьяна. Он прикасался к ней с той нежностью, с какой художник прикасается кистью к холсту. Этого она жаждала с момента их первой встречи.