"Трудное примирение" - читать интересную книгу автора (Грэхем Линн)

ГЛАВА ШЕСТАЯ

От жары Кэтрин совсем разморило. Послышались шаги, она их узнала. Большой зонт укрывал ее от солнца. Она повернула голову, подперла рукой подбородок и стала смотреть на Люка, который подошел и опустился на соседний шезлонг. Он был в белой рубашке с короткими рукавами и расстегнутым воротом и черных обтягивающих джинсах, которые подчеркивали его упругие бедра и длинные стройные ноги, он был так хорош, что мог свести с ума кого угодно. Она устало улыбнулась ему. Он тоже был явно не в лучшем настроении.

С тех пор как в «Кастеллеоне» начались свадебные приготовления, покою, уединению и размеренной жизни, которые Люк считал само собой разумеющимися, пришел конец, в дом нахлынули шумные толпы поставщиков продуктов и цветов, телефоны звонили не умолкая. Когда он понял, что значит иметь дело с сотнями подобного рода людей, энтузиазм Люка резко поубавился.

— Мне прямо не терпится выгнать их всех вон, — мрачно признался он.

— Тебе же хотелось произвести фурор, — лениво напомнила она, не проявив особого такта.

— Я думал, что тебе этого хочется! — возразил он.

— Мне бы хватило пары свидетелей и букета цветов, — призналась она, чувствуя, что ей слишком жарко, чтобы выбирать слова.

Он всплеснул руками.

— И она мне будет это говорить!

Их прервал звук позвякивающего в стаканах льда. Люк вскочил, чтобы перехватить Бернардо, пока тот не успел подойти слишком близко. Кэтрин заметила этот предупредительный маневр и позабавилась про себя. Не так уж неприлично выглядела ее обнаженная спина. Вчера низко пролетевший легкий самолет вызвал запрещение загорать без лифчика и яростные проклятия в адрес ближайшего аэродрома. Удивительно, сколько ей понадобилось времени, чтобы заметить, что у Люка потрясающе старомодный взгляд на некоторые вещи.

Он искоса посмотрел на нее.

— Не понимаю, как ты можешь лежать, будто вокруг тебя никого нет.

— Бернардо прекрасно знает, как себя вести. — Из деликатности она не прибавила, что, если бы Люк перестал суетиться, всюду вмешиваться и за всем приглядывать, порождая в людях уверенность, что даже то большее, на что они способны, все равно ничего не стоит, последние приготовления прошли бы куда спокойнее. Внушив людям, что он намерен сам за всем проследить и все раскритиковать, он не будет иметь ни минуты покоя.

«Завтра», — пронеслась блаженная мысль. Завтра она станет женой Люка. Ее вновь охватило ощущение, что она «умерла и попала в рай». С того дня, как они приехали в Италию, целыми днями она не выходила из тумана гедонистического наслаждения жизнью. Никогда раньше она не знала такой расслабленности и потакания своим желаниям. Ее вклад в свадебные приготовления ограничился двумя примерками платья. Наряд, отделанный тончайшими кружевами ручной работы, был великолепен. Просто поразительно, чего можно добиться за самый ограниченный срок, если иметь столько денег, сколько их есть у Люка.

— Завтра я разбогатею, — бездумно проговорила она.

Люк замер на миг и вдруг откинул голову и разразился смехом.

— Наверное, ни одна женщина в мире, кроме тебя, не решилась бы сказать мне такое накануне свадьбы.

Она рассеянно улыбнулась. Люк! Люк замечательный, потрясающий, красивый, великолепный, божественный. Ее глаза выражали так много, когда она перебирала в уме эти эпитеты, что он тоже послал ей горящий взгляд, проникший в самую глубь ее существа. Отчуждение, заставляющее ее цепенеть всякий раз, когда она подходила к нему слишком близко, теперь безвозвратно ушло в прошлое.

Ночью Люк говорил о своей семье. Раньше он никогда о них не рассказывал. Гибель в авиакатастрофе родителей и сестры его потрясла, и он так и не смог с этим примириться. Она была абсолютно уверена, что он никогда не признается, что с момента их смерти его гнетет чувство вины. Шаг за шагом поднимаясь на вершину успеха, Люк практически потерял всякую связь с семьей.

Он делился с ними богатством, но лишил их самого себя. Дела для него всегда были превыше всего. Он оплатил им роскошный отдых словно в компенсацию за свой несостоявшийся визит — и живыми их больше не увидел. Прошлой ночью между ними состоялся один из тех откровенных разговоров, на которые он мог заставить себя пойти только в спальне, под покровом темноты. До сих пор она не представляла себе, как трудно Люку говорить о том, что действительно глубоко его задевает.

Она привстала на колени и натянула лифчик купальника. Он стрельнул глазами именно туда, куда она и ожидала, задержавшись на мелькнувшей на миг обнаженной груди. Щеки у нее запылали, однако когда она, изогнувшись, застегивала крючки на спине, то откровенность его мужского восхищения пробудила в ней чувство чисто женского удовлетворения, известного еще со времен Евы.

— А ведь тебе нравится, когда я на тебя смотрю, — довольным тоном заметил он.

Она склонила голову, чтобы скрыть смущение.

— Тебе вовсе не обязательно это замечать.

— Не могу отказать себе в этом удовольствии, в особенности когда у тебя такой чопорный вид.

Гибким движением он дотянулся до нее через разделявшее их шезлонги расстояние и схватил ее с той нежной силой, от которой у нее все таяло внутри. Свободную руку он запустил ей в волосы и принялся самым возбуждающим образом исследовать ее губы. Земной шар соскочил со своей оси и свободно закружился в пространстве, Кэтрин ослабела, в голове у нее не осталось ни одной мысли. Сколько бы раз он ни прикасался к ней, повторялось одно и то же. Так всегда было между ними. Всепоглощающая физическая связь.

И раньше это ее пугало. Она простодушно полагала, была даже уверена, что Люк, если бы захотел, мог бы испытать такое же наслаждение с любой другой женщиной. Теперь она не спешила с подобными умозаключениями. В долгие часы страсти, превращавшие ночь в день, а день в ночь, его неутолимое влечение к ней снова и снова доводило ее до полного изнеможения.

Он неохотно отпустил ее губы.

— Никак не могу тобой насытиться. — Эротический подтекст этого пронзительного признания уж никак не мог успокоить лихорадку, бурлящую в ее крови. Она положила голову ему на плечо. — Во всяком случае, — добавил он, — не думаю, что понадобится много времени, чтобы ты забеременела.

— Забеременела? — воскликнула она, отпрянув от него, первой реакцией было изумление и, как ни странно, испуг.

Он поймал ее прежде, чем она могла упасть, и страстно приник губами к ее шее, там, где пульсировала маленькая жилка.

— Только не говори мне, что веришь в аистов, — поддразнил он. — Как бы там ни было, то, чем мы занимаемся в последнее время, помимо простого наслаждения имеет и гораздо более важную цель.

Она вздрогнула.

— Да, но…

— И мы не принимаем никаких мер, чтобы предотвратить последствия, — совершенно спокойно напомнил он.

Только теперь Кэтрин наконец поняла, в чем дело. Ее потрясло, что такая важная вещь могла совершенно вылететь у нее из головы. У нее не было ни одной контрацептивной таблетки. Ну да, она больше их не принимает. А ведь когда-то она впадала в настоящую панику, стоило ей спохватиться, что она забыла их принять. Если бы Люк знал, сколько раз они могли попасться, возможно, он почувствовал бы себя примерно так же.

Эти воспоминания всколыхнулись в ее душе, когда Люк заговорил о ребенке, будто это было естественнейшей вещью на свете. Хотя, конечно, так оно и есть… если ты замужем. Во всяком случае, ее первая реакция, ее испуг вполне объяснимы. Но теперь ей придется привыкать к иному взгляду на потомство.

Совершенно не замечая, что в ней происходит, Люк ласково обнял ее за плечи и прижал к себе.

— Разве ты не заметила этого упущения? — спросил он нежно.

— Нет, — пробормотала она, инстинктивно чувствуя за собой вину.

— Я хочу завести детей, пока еще достаточно молод, чтобы получать от них удовольствие.

В голове у нее промелькнуло, что он мог хотя бы сказать ей об этом, прежде чем принять такое решение. Но почти сразу же перед глазами возник манящий образ — вот она носит под сердцем его ребенка! Это ощущение захватило ее, и обида улетучилась.

— Да, — задумчиво согласилась она. Люк нежно погладил ее плечо.

— Я знал, что ты со мной согласишься. Теперь, вместо того чтобы с жадностью заглядывать в чужие коляски, ты сможешь посвятить себя собственному ребенку.

— А я так делаю? — шепнула она.

— Делаешь, — усмехнулся он.

Все, что имело отношение к детям, прежде не вызывало у Люка ничего, кроме неприязни. Естественно, что ей оставалось только дивиться его внезапному желанию. Но стоило ей подумать минуту-другую, как все встало на свои места. Люк вступал в брак с тем же чувством, с каким начинал всякое новое дело, то есть ждал от него совершенно определенных вещей. Ему нужен наследник, вот и все. Нельзя создать империю, если нет династии. Но она все еще не могла заставить себя улыбнуться, как и не могла избавиться от непонятной тревоги.

Это противоречило здравому смыслу. Она любит Люка. Она любит детей. В чем же проблема? Но тревога не оставляла, в висках у нее стучала кровь. А когда зазвонил телефон, стоявший на столике, и Люк нетерпеливо схватил трубку, она вздрогнула и почувствовала приступ дурноты.

Люк совершенно спокойно заговорил по-японски с уверенностью человека, владеющего дюжиной языков. Он нахмурился, а когда положил наконец трубку, со вздохом сказал:

— Дела. Придется пойти в дом, надо кое-кому позвонить. Вернусь, как только отделаюсь.

Солнечные блики на поверхности воды в бассейне в нескольких шагах от нее слепили глаза. А когда легкий ветерок поднимал рябь, зрелище становилось почти гипнотическим. Кэтрин ни о чем не могла думать, голова просто раскалывалась. Она с опозданием поняла, что, вероятно, слишком долго пробыла на солнце.

Тут ее дремотное состояние нарушил какой-то звук. Из-за деревьев выбежал ребенок. Он быстро перебирал своими пухлыми ножками, торопясь за убегавшим мячом. Он мчался прямо к воде, и Кэтрин в испуге вскочила. Но он успел схватить мяч до того, как тот скатился в воду. Тут же на склоне, ведущем к замку, появилась одна из служанок, которая тоже бежала вниз.

— Scusi, signorina, scusi! — закричала она, горячо извиняясь за вторжение, и схватила ребенка на руки. Он яростно вырывался. Когда его уносили с его драгоценным мячом в руках, у Кэтрин перехватило дыхание.

Ее словно ударило по голове. Она оцепенела от ужаса. Дэниэл… Дэниэл! Когда она пришла в себя, прелести роскошного, отделанного мрамором бассейна больше не существовало.

Вцепившись в телефон, она набрала внутренний номер. Секретарша взяла трубку.

— Это мисс Пэрриш. — Голос у нее так дрожал, что ей пришлось прокашляться. — Узнайте, пожалуйста, номер телефона в Лондоне и соедините меня. Это срочно, — выпалила она, напрягаясь изо всех сил, чтобы вспомнить девичью фамилию Пэгги и ее адрес.

Дрожа, точно жертва катастрофы, она успела сесть, прежде чем ноги ей окончательно отказали. Что же это за мать, которая может забыть о своем ребенке? «Боже милостивый, хоть бы я проснулась, хоть бы этот кошмар оказался сном», — молилась она.

Телефон зазвонил.

— Алло? Алло? — раздался голос Пэгги.

— Это Кэтрин. Дэниэл с тобой?

— Он пошел за сеном. Я тут совершенно замучилась с этими перестановками, — тараторила Пэгги. — У нас телефон дня два не работал, а мы и не знали. Ты, наверно, просто с ума сходила, пытаясь дозвониться?

— Да, но…

— Да чего тебе волноваться, — со своей обычной нетерпеливостью перебила Пэгги. — Я несколько раз пыталась позвонить тебе из будки в деревне, но тебя не было. Ты, наверно, истоптала там все тротуары, пытаясь найти работу, если место у миссис Энсти тебе не подошло.

— Я…

— У Дэниэла все прекрасно. Погода отвратительная. Мы вот собирались сегодня ночевать в палатке, но если ты хочешь с ним поговорить, то, конечно…

— Нет-нет, все нормально.

Меня похитили. Я в Италии. Завтра я выхожу замуж. Сказать такое было невозможно. Пэгги решила бы, что ей самое место в сумасшедшем доме. Как бы там ни было, надо успеть вернуться до того, как они приедут в Лондон. Никто не должен ничего знать, решила она в первом приступе отчаяния.

— Кэтрин, туг кто-то приехал. Ух, какая потрясающая машина. Я могу тебе перезвонить?

— Нет… нет. Я не дома… Я звоню из другого места. Поцелуй от меня Дэниэла.

Она бросила трубку, точно та жгла ей руку, и побрела к шезлонгу.

Все ужасные, абсолютно непростительные события последней недели обрушились на нее. Ее колотило, трясло, крутило. Унижение выписывало в душе огненные письмена. Дальше уже падать некуда — после всего, что Люк с ней сделал.

Пока она не имела возможности узнать, что с ней случилось, он продумал свой чудовищный план. Этого человека с характером Борджиа хлебом не корми, только дай ему интриговать и подстраивать хитроумные ловушки. Для него это было не сложнее, чем украсть конфету из-под носа у ребенка. Ребенка. Ребенка'. От этих мыслей она побледнела, ее бил озноб, она ничего не могла с собой поделать.

Целую неделю она не подозревала, что потеряла четыре года жизни. Он не оставил в пределах ее досягаемости ничего, что могло бы пробудить ее память. На милю вокруг не было ни газет, ни телевизора, ни календаря.

Все до последних мелочей было учтено самым хладнокровным, расчетливым образом. Все это было дело рук Люка. И он ни разу не ошибся. Ей бросили наживку, она заглотнула крючок, и ее вытащили, как рыбку. Только у рыбы, наверно, больше развит инстинкт самосохранения. Рыба не станет сама карабкаться вверх по леске, не будет мазохистски спешить наткнуться на нож, вспарывающий ей кишки, и поглядывать на шипящую на огне сковородку… именно то, что она и делала.

Люк добился всего, чего хотел. Ни сомнений, ни колебаний. Цена не имела значения. Его интересовал только конечный результат. Ему взбрело в голову, что она собирается выйти замуж за Дрю, а поскольку Дрю должен был вот-вот развестись, времени у него было в обрез. И уж конечно, если б она с благодарностью пала к его ногам, о женитьбе и речи бы не зашло. Но своим сопротивлением она бросила Люку вызов. А не принять вызов противоречило его натуре.

Она сжала зубы, в горле у нее стоял комок. Ее мучил неотвязный образ пойманной рыбы. Ее охватил безграничный гнев, такой гнев, какого она раньше не знала и от которого все кипело внутри.

И тут как раз на лестнице, идущей от замка, она увидела Люка. Ей припомнилось то, что произошло на заднем сиденье лимузина, и она почувствовала, что его смерть была бы слишком легкой карой. Она вскочила и, схватив стакан, швырнула в его сторону. Тот грохнулся на землю в нескольких шагах от Люка, и он остановился.

— Ты мерзкая, отвратительная, лживая, грязная свинья! — закричала она, схватила второй стакан и со всей силы швырнула его вслед за первым. — Гадина! — За ними последовал телефон. — Ничтожество! — надрывалась она, пытаясь сорвать с себя туфлю; оттого что она никак не могла попасть в цель, гнев ее только нарастал. — Ублюдок! — Она преодолела даже собственное отвращение к этому слову, добавив к нему для убедительности и вторую туфлю. — Убить тебя мало!

— Раз с меткостью у тебя проблемы, может, лучше воспользоваться ядом? — Люк окинул оценивающим взглядом зону обстрела. — Снайперских талантов у тебя явно не обнаружилось.

Ее ярость достигла взрывоопасных пределов.

— Это все, что ты можешь сказать?

— Самое безопасное предположить, что к тебе вернулась память, — сказал он. — Сомневаюсь, что мне сойдет с рук, если я выскажу что-то другое.

— Можешь быть в этом уверен! — Его полнейшее спокойствие ее бесило. — Я бы стакана воды тебе не подала, даже умирай ты от жажды! Я бы не дала тебе куска хлеба, умирай ты от голода! Если бы на всем свете не осталось ни одного мужчины, кроме тебя, и ни одной женщины, кроме меня, человечеству пришлось бы вымереть окончательно! Тебя мало повесить, тебя надо еще колесовать и сжечь, и, будь я мужчиной, тебе бы не поздоровилось!

— Будь ты мужчиной, вряд ли бы ты попала в подобную ситуацию, — невозмутимо вставил Люк, когда она умолкла, чтобы перевести дыхание.

— Я заявлю на тебя в полицию! — выкрикнула Кэтрин, радуясь, что перешла наконец к реальным угрозам.

Люк откинул голову и внимательно на нее посмотрел.

— За что?

— 3-за что? — Она повысила голос. — За что? За то, что ты меня похитил!

— Разве я тащил тебя силком? Физически принуждал? И что, есть свидетели?

— Я скажу, что есть, я солгу! — завизжала она.

— Но почему же ты тогда не протестовала в аэропорту, когда я объявил о нашей свадьбе? — поинтересовался Люк все с тем же невероятным, невозмутимым спокойствием.

— Ты держал меня здесь в плену целую неделю! — Чтобы уличить его в нарушении уголовного кодекса, она отчаянно бросилась к новому обвинению.

Он поднял брови.

— Разве двери были заперты? Что-то не помню, чтобы я препятствовал тебе уйти.

— А физические оскорбления! — прошипела Кэтрин сквозь зубы. — Я тебя в этом обвиню!

Люк широко улыбнулся.

— Какие физические оскорбления?

С высоты всех своих пяти футов и четверти дюйма Кэтрин закричала:

— Ты прекрасно знаешь, о чем я говорю! Пока я… пока я была не в себе, ты самым омерзительным образом мной воспользовался!

— Разве? — пробормотал он. — Кэтрин, я глубоко убежден, что в эту неделю твой разум был гораздо более в порядке, чем за последние пять лет.

— Да как ты смеешь? — взвизгнула она, готовая разрыдаться. — Как ты смеешь мне такое говорить?

Он легонько пожал плечами.

— Я говорю так, потому что это правда.

— Правда в чьих глазах? — в бешенстве кричала она. — Сейчас же возьми свои слова назад!

— Не имею ни малейшего намерения отказываться от своего мнения, — безжалостно сообщил он. — Когда успокоишься, сама поймешь, что это правда.

— Когда успокоюсь? — завизжала она. — Разве похоже, что я могу успокоиться?

Он кинул на нее оценивающий взгляд.

— Если бы ты плавала чуть лучше, я бы бросил тебя в бассейн.

— И ты ведь ни капельки ни о чем не жалеешь, правда? — Вот единственное, что она понимала. И вряд ли это могло умерить ее гнев.

Он вздохнул.

— А о чем я должен жалеть?

— О чем? О чем? — Она уже с трудом произносила слова. — Ладно, я заставлю тебя пожалеть! Мне только надо убедиться, что никаких угрызений совести за то, что ты меня здесь держал, ты не испытываешь!

— Ты права. Не испытываю.

— Ты поступил со мной так, будто я вещь, предмет, который можно, когда хочешь, взять, когда надоест, бросить! — Когда губы его расплылись в улыбке, она вдруг поняла, что может толкнуть человека на убийство.

Ресницы скрыли выражение его глаз.

— Если ты для меня предмет, то и я для тебя предмет точно в такой же степени.

Секунду, пока до нее доходил смысл его слов, она смотрела на него непонимающим взглядом.

— Я говорю не о сексе! — выпалила она наконец.

— Конечно, — согласился он. — Ну, раз обвинение в физических оскорблениях снято…

— Я его не снимала! — перебила она.

— Ты сама сменила тему, — возразил он. — Тебя влекло ко мне ничуть не меньше, чем меня к тебе.

— Ты самонадеянный болван! Я была не в себе! Я тебя ненавижу!

— Это пройдет, — заверил он.

— Ничего не пройдет! Я ухожу, уезжаю, оставляю тебя… — выпалила она.

— Типичнейшая для тебя реакция на неприятности, но на этот раз исчезнуть тебе не удастся.

— Я ухожу! — в бешенстве закричала она.

— Осторожно, стекло! — бросился к ней Люк. Но было поздно. Ступню пронзила резкая боль, и Кэтрин вкрикнула. Люк подхватил ее на руки, дотащил до ближайшего шезлонга и буквально взгромоздил на него, все время придерживая ее рукой за лодыжку.

— Не дергайся! — гаркнул он. — А то загонишь стекло еще глубже.

Рыдая от боли и обиды, она дала ему вытащить осколок и снова принялась осыпать его проклятиями.

— Так и знал, что ты снова возьмешься за свое.

— Убирайся!

— Оставить тебя среди всего этого стекла? Да к тебе пора приставить няньку для присмотра, — насмешливо сказал он, перевязывая ей ногу чистым платком. — Когда тебе в последний раз делали прививку от столбняка?

— Полгода назад! — фыркнула она, раздраженная своим беспомощным положением. — Ты слышал, что я тебе сказала? Я ухожу!

— Черта с два.

Он поднял с земли упавшее полотенце и завернул ее в него, точно куклу, что разозлило ее уже окончательно.

Она оттолкнула его руки.

— Не смей ко мне прикасаться! Что это значит — черта с два? Ты не имеешь права насильно держать меня здесь!

Он отбросил полотенце и, к ее величайшему изумлению, невзирая на яростную защиту зубами и ногтями, подхватил ее и положил себе на плечо.

— Отпусти! — визжала она, колотя его по спине кулаками. — Что ты делаешь?

— Ограничиваю твою свободу действий для твоего же собственного блага. У тебя истерика, — огрызнулся он. — И с меня хватит.

— С тебя хватит? — голос у нее сорвался. — Отпусти меня!

— Sta'zitta. Успокойся, — ответил он.

От неудобного положения у нее все время сползал лифчик, и это мешало ей работать кулаками. А он уже шел по каменной лестнице, ведущей к французскому окну на галерее первого этажа.

— Я тебя ненавижу! — всхлипывала она, обливаясь слезами ярости и унижения.

Через минуту Люк бросил ее на кровать, ничуть не более осторожно, чем заслуживал бы мешок картошки.

— А ведь ненависть ко мне не делает тебя счастливее, правда? — насмешливо шепнул он. — Per Dio, и знаешь почему?

— Потому, что ты просто бесчувственное бревно! — выкрикнула она сквозь слезы. — И я ухожу!

— Никуда ты не уйдешь.

— Ты не сможешь меня задержать. И не заставишь выйти за тебя замуж, — заявила она, обретя вдруг уверенность, соскочила с кровати и бросилась к стулу, на котором лежал полупрозрачный халат — в купальнике ей стало неуютно. — Теперь, когда Дрю подписал контракт, ты меня больше не удержишь!

— Он подпишет его ровно через час после нашей свадьбы.

Кэтрин остолбенела. Потом резко обернулась. Во взгляде золотистых глаз мерцала почти физическая угроза.

— Я предвидел, что это может понадобиться.

— Так он… он еще его не подписал? — этот вопрос дался ей с огромным трудом.

— Такой уж я недоверчивый ублюдок, — прорычал Люк, точно разъяренный тигр.

— Ты не имеешь права завладеть мной против моей воли! — воскликнула она.

— Я уже объяснял тебе, как сильно ты заблуждаешься, — сухо заметил он. — И хочу надеяться, что завтра, когда мы прилетим в Англию, ты будешь в более покладистом настроении.

Кэтрин уловила из его речи только одно чудесное слово.

— В Англию? — повторила она. — После свадьбы ты отвезешь меня в Англию?

— По традиции смена декораций необходима. Значит, он уверен, что кольцо на пальце удержит ее не хуже цепи, приковывающей скелет к стене подземелья. Но пусть только попробует ее удержать, когда они вернутся в Англию. Пока ее паспорт у него и пока она за стенами замка, где повсюду торчит охрана со всякими электронными устройствами, бежать нечего и пытаться.

Если она заупрямится насчет свадьбы, пострадает Дрю. При этой мысли она задрожала от бешенства. Соблазнительная идея сбежать от Люка из-под венца, в самый день широко разрекламированной свадьбы, к сожалению, оказывалась неисполнимой. С самого начала было ясно, что это легче придумать, чем сделать. Ну ладно. Главное, завтра они уже будут в Англии. А там ему не заставить ее остаться с ним.

— Кэтрин, — сказал Люк, — забудь даже думать об этом.

— Хватит разговоров, — сдавленным голосом сказала она. — Я тебе уже все сказала.

— И все-таки поговорить необходимо. — Кто-то постучал в дверь. Он сделал вид, что не слышит. — Я не могу позволить тебе сорвать свадьбу.

Стук в дверь повторился.

— Avanti! — сердито крикнул Люк.

Вошел Бернардо, за его спиной маячила секретарша.

— Синьорина Перуцци. — Он с извиняющимся видом протянул радиотелефон. — Она уверяет, что ей надо поговорить с вами, синьор, по неотложному делу.

— Я не буду с ней говорить, — отрезал Люк. — Оставьте нас, Бернардо.

Дверь за ними закрылась.

— Он говорит по-английски, — дошло вдруг до Кэтрин. — Только ты мог приказать ему скрывать это от меня.

— Вся прислуга думает, что это желание исходит от тебя, так как ты хочешь попрактиковаться в итальянском.

Дрожащими руками она прикрыла лицо, потому что ей решительно отказало самообладание.

— Я тебя ненавижу!

— Ты на меня сердишься, — твердо поправил он. — И, думаю, у тебя есть для этого основания.

— Думаешь? — Она бросила на него гневный взгляд между побелевшими пальцами.

— Кэтрин, ты принадлежишь мне. Взгляни на дело разумно, ведь Бог тебя умом не обидел. — Особой оригинальностью совет не отличался. — Ведь ты была здесь по-настоящему счастлива, гораздо счастливее, чем я тебя когда-нибудь видел.

— Я жила в прошлом!

— Но почему ты выбрала именно эту часть прошлого? — Губы у него дернулись. — Подумай об этом.

— Ничего я не выбирала! — запротестовала она. — И с чем я покончила, того больше нет.

— Ты и сама не хочешь, чтобы этого больше не было.

Ощущение, что ее предали, все усиливалось в ней. Он ее предал. Хуже того, она сама предала себя. Она предала все, во что верила, все, что составляло ее суть, все, что у нее оставалось после расставания с ним. Одна неделя уничтожила четыре года, за которые она обрела самоуважение. Одна неделя сломала все барьеры, которые она воздвигла, чтобы защитить себя.

— Может, ты и воду в вино умеешь превращать? — зло поинтересовалась она, стараясь скрыть свое унижение. — Небось всю неделю хохотал до слез, как легко тебе удалось обвести меня вокруг пальца!

У него заходили желваки на щеках.

— Между нами происходило совсем другое.

— Между нами всегда происходит одно и то же! — яростно возразила она. — Ты рассчитываешь, продумываешь, манипулируешь мной и всегда добиваешься того, что тебе нужно.

— Я не мог подстроить тебе амнезию.

— Но ты не упустил случая этим воспользоваться! — отпарировала она. — И так у нас было всегда. Когда мы вернулись из Швейцарии, те, у кого я работала, самым таинственным образом исчезли, галерея оказалась закрыта, и я осталась без работы! Совпадение? — ехидно спросила она. — Очень сомневаюсь. Ведь это ты все подстроил, так?

Лицо его резко потемнело, отчего глаза заблестели еще ярче.

— Да, я купил этот дом, — признался он нехотя.

— И при этих обстоятельствах было совсем не сложно убедить меня уехать в Нью-Йорк. — У нее вырвалось сдавленное рыдание.

— Я очень хотел, чтобы мы были вместе. Да, я проявил нетерпение. — Он бросил на нее откровенно призывный взгляд. — Я такой, какой я есть, bella mia, что было, то было, и не в моих силах это изменить.

— Зато в моих. Неужели ты этого не понимаешь? — Глаза у нее наполнились слезами, но она не могла допустить, чтобы он увидел, как она плачет. — В моих! — повторила она еще более раздраженно.

— Кэтрин… что ты хочешь от меня услышать? — спросил он. — Если ты хочешь, чтобы я сказал тебе правду, я скажу. Единственное, о чем я жалею, это о том, что потерял тебя. Тогда.

— Ты меня не потерял… ты заставил меня уйти! — всхлипнула она.

Он протянул к ней руки.

— Хорошо, если тебе так важен именно этот смысл, я заставил тебя уйти. Но попробуй взглянуть на дело моими глазами. Рано утром во время завтрака ты ошарашиваешь меня этим идиотским вопросом…

— Да, вопрос, конечно, самый идиотский, — дрожа от гнева, перебила она. — Полная глупость с моей стороны подумать, что тебе может взбрести в голову жениться на мне!

— Я не знал, что мне не будет прощения! — сердито отпарировал он. — Поэтому я ляпнул глупость. Это было жестоко. Признаю. Если ты хотела услышать мои извинения, тебе надо было подождать тогда, потому что сейчас я извиняться за это не могу! Я вернулся через полтора часа. Я не полетел в Милан. Но где же была ты?

То, что он тогда вернулся, потрясло ее настолько, что остановило начинающийся было новый приступ истерики.

— Ну, где же была ты? — безжалостно повторил Люк. — Тебя не было. Ты исчезла, словно примадонна, оставив все, что я тебе дарил, до последней мелочи, и если ты хотела мне отомстить, то теперь ты должна быть полностью удовлетворена!

Еле сдерживая рыдания, она бросилась в ванную, заперла дверь и, упав на коврик и зажимая себе рот руками, зарыдала так, будто у нее разрывалось сердце. Прошлое и настоящее наконец слились, и открывшаяся истина оказалась невыносимой.