"Корунд и саламандра" - читать интересную книгу автора (Гореликова Алла)

НОЧЬ ОЖЬЕ

— Наконец-то, — вздыхаю я. В келье сумрачно, тихо и спокойно, и ждут на столе «серебряная трава», Юлина брошка, амулет короля Валерия и Сержев гномий нож. И никаких тебе интриг, кроме давно позабытых…

— И ни капельки не гордишься? — Серж усмехается. — Благодарность королевская, не абы что.

— Горжусь, пожалуй, — признаюсь я. — Заколдованный король тоже не абы что. Только здесь спокойнее.

— Это да. — Серж валится на свою койку. — Отдыхай, Анже. Ты вчера выдохся, да и до того…

— А завтра на огород? — ехидничаю я.

— Обойдешься, — парирует Серж. — Пора и за дело.

— Наконец-то, — ублаготворенно заявляю я.

Серж не замечает, как «серебряная трава» оказывается в моей руке. Да, честно говоря, я и сам этого не замечаю…

Васюра вваливается с пьяной непринужденностью, обложив руганью кого-то в коридоре и хлопнув дверью. И мгновенно трезвеет.

— Время, — почти шепотом сообщает он. — Простились?

— Да, — так же тихо отзывается Ожье. — Я готов.

— Пропуск мне пока отдай.

Ожье вытягивает из-под ворота серебряную бирку. Снимает, подкидывает на ладони:

— Держи.

— Но, Васюра… — Юлия стремительно подходит к гостю.

— Ни слова, — прерывает он. — Я все понимаю, клянусь вам, Юлечка. Я виноват перед вами, знаю. Но мужчина не может вечно сидеть при жене.

— Я только хотела знать…

— Вам незачем знать, — решительным шепотом отвечает Васюра. — И, умоляю, никому ни слова. Ваш муж проводит время с капитаном Сергием, или с отцом Лаврентием, или…

— Да, я поняла. — Юлия кивает. — Но неужели мне нельзя…

— Юли…

— Да, Ожье, — всхлипывает Юлия. Обнимает мужа, прижимается к нему — всего на миг. И отстраняется, безмолвно принимая его решение.

Ожье протягивает руку, ласково касается ее щеки. И быстро выходит вслед за Васюрой.

— С ума сбрендил. — Серж глядит на меня по-настоящему сердито. — Тебе, Нечистый тебя побери, что сказано было?!

— Но я ведь чуть-чуть…

— Ну да, чуть-чуть! Было уже с тобой, откачивали!

— Но мне совсем не плохо. Я и не устал даже!

— Болтай больше! — Серж выхватывает у меня серебряный шнурок, кидает на стол и уже тише говорит: — Пойми ты, Анже, гнать некуда. Ведь себе только хуже делаешь!

— Ладно, — вздыхаю я. — Больше не буду. Прости, Серж. Но я, правда, не устал.

Серж только рукой машет и отворачивается. Хорошо, подошло время трапезничать, а то я уж начинаю бояться, что он всерьез рассердился. Но обед приводит Сержа в благодушное настроение, и под моим умоляющим взглядом он сдается:

— Ну что с тобой поделать, друг Анже! Давай посидим чуток в саду под солнышком, а потом…

Правда, он старается сидеть под солнышком как можно больше. Но в саду стоит удивительная тишина, на ранних вишнях в робкой зелени молодых листиков уже проклевываются бутоны… И верно ведь, гнать некуда, думаю я. Когда еще случится вот так спокойно посидеть под благодатным весенним солнышком.

И, уже вернувшись в сумрачную келью, не сразу берусь я за «серебряную траву». Сначала благодарю Сержа за то, что он выпихнул меня из тьмы Смутных времен в цветущую весну.

И Господа — за свет этой весны.

Горит костер, кипит в котелке похлебка, сидят рядом парни, для которых он свой. Кое с кем из них Ожье сошелся коротко еще на пути в Двенадцать Земель, с другими познакомился только неделю назад, когда выехали из Славышти на юг. Нормальные парни, не хуже и не лучше тех ребят, с которыми он простился навсегда в Корварене. Разве что с поправкой на чужие обычаи… но к обычаям он уже привык. И разве ему здесь хуже, чем там? Лучше… хотя он и сам еще не понимает толком почему. Может, из-за простоты общения, зачастую отметающей воинскую субординацию и условности благородного обхождения? Или из-за интереса к жизни, подогреваемого тем удивительным, чего не видел он ни дома, ни в Корварене? Да что говорить, хотя бы потому, что Юли рядом, что слушаются руки, что Сергий с Васюрой скучать не дают… Жизнь полна смысла, прав был король Андрий, прав! И волна горячей, истовой благодарности к новому сюзерену накрывает бывшего гвардейца Анри Грозного.

Васюра возникает из темноты, присаживается рядом.

— Еще раз, Ожье. Последние мелочи. Сейчас полнолуние, колдун ночует за оградой лагеря, под открытым небом, под луной… он ставит вокруг себя защитный круг из луноцвета. Ты увидишь. Светиться будет, слабо, но мимо не пройдешь. — Васюра достает нож и чертит на земле, в пляшущем свете костра: — Вот лагерь, вот дорога, вот постоялый двор, мы там переждем время до ночи, но ты свернешь раньше. Вот здесь… — Нож Васюры чертит извилистую линию поперек дороги. — Здесь дорогу пересекает балочка. Переждешь в ней до вечера, а потом… гляди, здесь балочка впадает в овраг, там ручей. Тебе туда нельзя. Можешь наткнуться на людей Гордия. Ты выберешься наверх раньше. И выйдешь вот сюда… — Нож чертит короткую линию от балочки в сторону лагеря и втыкается в кружок, обозначающий лежбище колдуна.

Оставив нож обозначать цель, Васюра выуживает что-то из кармана.

— Ворот расстегни.

— Что это?

— Обычный талисман. — Васюра сует ладонь Ожье под нос. На ладони спутанным комком лежит пестрый шнурок. — Голову нагни, завяжу. Волосы из грив трех кобылиц, белой, рыжей и вороной. Многие носят, особенно в дороге. Ничего необычного.

— А на самом деле?

— Соображаешь, — одобрительно говорит Васюра. — Этот не на удачу и не на путешествие. На нем три настоящих, сильных наговора. На проникновение через колдовскую защиту. На устойчивость к чужим заклятиям. И охранительный, на выживание. И еще один… — Васюра снова лезет в карман и протягивает Ожье серебряную цепочку с крохотной стальной подковкой. — Повесь тоже на шею. Эффектная дешевка для отвода глаз. Его с тебя наверняка снимут, а шнурок могут и не тронуть.

— Ничего себе дешевка… — Ожье вертит в пальцах подковку, опускает на ладонь и позволяет цепочке серебристым ручейком стечь следом. — Ты хочешь сказать, что рядом с ней этот заговоренный шнурок никому в глаза не бросится?

— Надеюсь, — вздыхает Васюра. — Да ты надень, глянь. Она тоже не пустая. «Глаз совы», пригодится, пока идти будешь.

Ожье молча надевает цепочку, прячет подковку под рубаху. И удивленно присвистывает. Ночь не становится светлее. Однако каким-то непостижимым образом он видит с удивительной, неправдоподобной отчетливостью. До каждой пряжки на сваленной в сторонке сбруе коней, до каждого листочка на кустах вокруг…

— Ничего себе дешевка, — с новым чувством повторяет Ожье.

— И самое важное! — Васюра протягивает Ожье маленькую, легко уместившуюся в кулаке склянку. — Выпей в последнюю безопасную минуту. Только не опоздай, Ожье. В последнюю на самом деле безопасную, а не когда вот-вот за шкирку схватят. Но и не слишком рано. А то в самое неподходящее время действовать перестанет.

— Что это?

— Твоя надежда спастись, — бурчит Васюра. — Может быть, главная надежда…

Ожье пожимает плечами и сует склянку в поясной кошелек. Если Васюра темнит, значит, на то есть причины. Да и какая разница… сейчас не о том надо спрашивать. Есть более важное…

— Расскажи о князе.

— Князь Гордий… — Васюра смотрит на Ожье с непонятным сомнением. Демонстративно принюхивается к плывущему над костром духмяному парку. — Гордий заслуживает долгого разговора. Очень долгого. А у нас ужин готов, и еще ты выспаться должен. Что ты хочешь услышать?

— Что его злит, что забавляет, — медленно говорит Ожье. — Понимаешь… мне ведь зацепить его надо, а то сержантам передоверит и пойдет себе досыпать. Чтобы ему самому интересно было…

Ожье запинается. Васюра скрипит зубами. И отвечает:

— Ладно, понял. После ужина расскажу, чтоб аппетит не испортить. А сейчас только об одном попрошу… не зарывайся там, ладно? Ты нам еще живым пригодишься.

Ожье неловко, одними губами усмехается:

— Постараюсь.

Такого не бывало еще со мной: выныриваю из тьмы небытия, из чужой жизни, и сразу — снова. Назад. «Серебряная трава» не хочет отпускать меня. Я пугаюсь. Но я уже не понимаю, чей это страх — послушника Анже, неожиданно утонувшего в видении, или Ожье, впервые в жизни вынужденного убивать колдуна, да еще голыми руками…

Убивать голыми руками оказывается не труднее, чем шпагой или кинжалом. Разве что — намного противней. И хорошо, что не остается времени прислушаться к собственным ощущениям, — едва колдун испускает дух, один из нашитых на его куртку амулетов взрывается роем ослепительных искр. Ожье невольно заслоняется рукой, когда искры злыми осами устремляются к его лицу, успевает еще подумать — бесполезно! — и в этот самый миг срабатывает его собственная защита. Срабатывает… вот теперь сюда точно примчится весь лагерь, думает Ожье, глядя, как злые искры отскакивают от невидимого щита и вновь кидаются в атаку. Что ж, ему того и надо… Ожье выхватывает склянку, выдергивает тугую пробку, глотает… обжигающая вязкая гадость скользит к желудку комком слизи. Ожье с трудом вдыхает свежий ночной воздух, смаргивает с глаз слезы и мысленно посылает горячий привет Васюре. Уж мог бы предупредить! А вон и охраннички всполошенные бегут, четверо… нет, пятеро. Самое время изобразить озабоченность собственным спасением. Ожье отшатывается от трупа и бежит. Оглядывается на бегу. Искры остаются висеть позади мерцающим облачком. А пятеро ловцов, даже не потрудившись проверить, что с колдуном, забирают беглеца в полукольцо. Они прекрасно меня видят, понимает Ожье. Конечно, раз колдуны восточников делают такие амулеты, как его подковка с «глазом совы»… глупо не оснащать ими часовых. И всего-то через горы перешли, с неуместным восторгом думает Ожье. А в следующий миг ему становится не до восторгов.

Первого настигнувшего его часового Ожье обезоруживает и сбивает с ног. Впрочем, через пару мгновений поспевают остальные четверо, сопротивляться становится бесполезно, и Ожье с облегчением позволяет свалить себя на землю и вывернуть руки за спину: среди княжьих часовых могут быть люди Васюры, да и вообще — формально все они воины короля Андрия. Свои…

Обходится без предварительного мордобития и даже без обыска. Поставили на ноги, толкнули в спину: «Беги!» И он бежит, временами спотыкаясь и получая очередной толчок… к лагерю, мимо часовых, мимо костров, мимо отдыхающих солдат… прямиком к палатке, обозначенной знаменем с гербом князя Гордия.

Князь уже знает о смерти своего колдуна. Шагает навстречу пленнику, спрашивает хрипло и зло:

— Обыскали? Коня нашли? Сообщников?

— Ищут, — коротко отвечает воин из-за плеча Ожье. — Нас сержант отправил немедля к вашей светлости. И обыскивать не велел.

— Обыскивайте, — хрипит князь.

Ожье, не обращая внимания на шарящие по нему руки, разглядывает человека, от которого зависит успех безумной (лишь теперь он осознает, насколько безумной!) затеи Васюры. Грузная, тяжеловесная стать князя, мясистое, изуродованное рваным шрамом лицо редкостно подходят к хриплому, злому голосу. Князь Гордий, пожалуй, лютее короля Анри — но куда лучший воин и командир. Солдаты должны бояться его и боготворить… Да так оно и есть, Васюра же говорил. Вспомнив Васюру, Ожье вдруг понимает, почему капитан Тайной службы предложил ему рискнуть жизнью. Нет, он сразу поверил Васюре — но сейчас именно понял. Не умом и даже не сердцем — а холодком, пробежавшим по спине. Этот князь слишком сильный, чтобы король мог терпеть его непокорство.

— Оружия нет, — докладывает обыскивающий его солдат. — Денег… — снимает с пояса пленника кошелек, вытряхивает содержимое на ладонь, — медяшки, пару раз в трактир зайти. Амулеты… — запускает руку под ворот рубашки Ожье, выдергивает наружу. — Шнурок на удачу. А вот это, господин, что-то интересное.

— Снимай, — приказывает князь.

Воин аккуратно снимает с пленника цепочку с подковкой и протягивает князю.

Ожье моргает. Вокруг смыкается тьма, разбавленная лишь тусклым огоньком светильника. Жалко…

— Еще на руке, господин, — сообщает воин. — Тоже шнурок, но таких я не встречал.

— Снимай.

«Серебряная трава» на защиту, подарок Юлечки… «Да хранит тебя любовь моя»!

— Что ты там возишься?

— Узел уж больно хитрый… ага, вот так… есть! Ишь ты… непростая, похоже, вещица.

Князь небрежно кидает цепочку и серебряный шнурок на низкий столик. И спрашивает, глядя Ожье прямо в глаза:

— Ты не хочешь рассказать все сам?

— Все? — с преувеличенным удивлением переспрашивает Ожье. — Помилуйте, ваша светлость, я ж не аббат какой ученый, чтоб все знать. Я человек простой, премудростей не превзошедши…

Удар князя внезапен и сокрушителен. Ожье подхватывают стоящие за спиной солдаты, ставят на ноги. Из разбитого носа течет кровь. Как еще не сломал… или сломал? Больно…

— Все о себе, — уточняет князь.

— Повесть моей жизни длинна и тягостна… — Ожье шмыгает носом и пытается утереть кровь о плечо. — И нету в ней ничего интересного.

— Я хочу знать, кто тебе послал и зачем, — с обманчиво ленивым спокойствием в голосе уточняет князь.

— Ох, ну так бы сразу и сказали, господин хороший! — Ожье пытается изобразить глуповатую обиду, но, похоже, затаенный смех в его голосе слышен и князю. Иначе с чего еще одна оплеуха? Ожье мотает головой… Парень, ты в плену, тебя пытать будут, что веселого?! Ну да, ты же сам решил именно так донять этого князя — после всего, что тебе Васюра о нем понарассказывал. Но чего ж тебе-то самому так весело?! И голова на редкость ясная… так что ж тебе, Ожье, море-то сейчас по колено? Васюрина гадость из склянки, трезво думает Ожье. Тоже еще, «главная надежда спастись»! Подставили тебя, парень, опоили пакостью, чтоб уж наверняка. Ага, догоняет трезвую мысль другая, не то чтобы пьяная, но отчаянно бесшабашная: а сам-то? Вот только скажи, что на самом деле ты предпочел бы гордо молчать! — Что ж вы сразу не сказали, господин хороший, — повторяет Ожье, уже не скрывая насмешки. — Я б вам сразу тогда и ответил, что не ваше это собачье дело. Князь медленно кивает:

— Хорошо. Ты выбрал. Отведите этого шута горохового к казарме, парни, И кликните дежурного палача.

Князь подходит к столику, наливает себе вина… Ожье хочет выйти молча, но не сдерживается, бросает через плечо:

— Нет, ну, в самом деле, мало ли какие дела бывают у честного человека ночью в полнолуние!

Князь выпил залпом, выругался. Наливает еще. Задумчиво пропускает сквозь пальцы снятый с руки лазутчика серебряный шнурок. Блестят травяной зеленью крохотные изумруды. Камни дорогие; и ладно б просто дорогие — нездешние! Кто же прислал его? Халиф? После успешных переговоров? Нет, не может быть! К тому же говор у парня не южный… хотя есть, есть в нем что-то нездешнее… что-то неуловимо чужое. А ведь это в Таргале изумруда пруд пруди! Может, Андрий не только молодую жену оттуда привез? Гордий сжимает шнурок в кулаке. Слишком долго нет вестей от соглядатая в столице! Давно надо было послать доверенного человека… впрочем, сейчас об этом думать не время. Сейчас его ждет наглый щенок, возомнивший себя достаточно сильным для тявканья на князя Гордия. Что ж, щенков учат! Князь бросает шнурок на стол и выходит.

И почти тотчас в палатку проскальзывают двое. Васюра сгребает со стола амулеты Ожье, кивает спутнику:

— Действуй, Сеня.

Сеня окидывает внутренности княжеских апартаментов цепким взглядом, подходит к столу и, закрыв глаза, шарит руками по его поверхности. Замирает.

— Великий хан шлет великому князю обещанное, — слышу я.

Глаза мои сами собой распахиваются, встречаются с цепким и тревожным взглядом Сержа.

— Что, Анже? — спрашивает Серж.

Я трясу головой. В ушах непонятный звон, голова пустая и легкая. Да что это со мной?!

Я глубоко вздыхаю и через силу, преодолевая странное сопротивление, закрываю глаза. Увиденное еще живет в памяти, вот только самый конец… Васюра берет со стола амулеты… а потом…

Я вздрагиваю. Я понял, что было потом! Понял, почему меня выбросило из видения, почему так пусто в голове, почему глаза не хотят закрываться…

— Серж, — хрипло говорю я. — Там был… как я, такой же! Васюра ради него все это затеял, чтобы он поработал в палатке князя. Так же, как я… Серж, я чуть не провалился в его видение!

Серж свистит.

— Мне надо быть осторожнее, — шепчу я. — Больше нельзя на него натыкаться. — В этот момент в голову мне приходит еще одна мысль. — Серж, послушай! Получается, я не один такой?!

— Ну, если до сих пор мы не встречали никого, наделенного таким же даром, это еще не значит, что Господь ограничился только тобой. — Серж пожимает плечами. — И ты считаешь, что и в самом деле мог увидеть его видение?

— Я уже начинал… только мне кажется, что я бы не вернулся. Просто не выкарабкался бы из него.

— Тогда тебе, в самом деле, надо быть осторожней. — Серж наливает мне вина. — На, выпей. И знаешь, давай выйдем на свежий воздух.

Я хочу возразить: Ожье…

— А то еще можем к брату библиотекарю прогуляться, — предлагает Серж.

— Хитрый! — Я слабо улыбаюсь. — Знаешь, отчего не откажусь.

— Почему сразу хитрый, — усмехается Серж. — Просто твои силы экономлю. Мне рассказывать, потом ему… а то сразу.

Ладно, думаю я. Все равно сейчас не смогу… страшно.