"Пленительные наслаждения" - читать интересную книгу автора (Джеймс Элоиза)

Глава 10

Квил неподвижным взором уставился на огонь в камине. От ощущения вины во рту стояла горечь. Он перешел границы дозволенного. Джентльмен называется! Подхватил девушку, невесту своего брата, и пронес на глазах у доброй половины лондонцев. Но не только это. Позже…

Да, остальное было позже.

Квил вздохнул и выпрямил натруженную ногу. Каким чудом он ее не повредил, пройдя со своей ношей через весь дом графини Фестер?

Все началось в полумраке кареты. Он опустил Габби на сиденье, собираясь доставить ее домой с самыми добропорядочными намерениями, но когда она зарыдала, каким-то неведомым образом оказался рядом с ней.

Сначала он ничего не понимал из ее путаных речей, но в конечном счете вся словесная окрошка свелась к короткому и печальному заключению, с которым он, к сожалению, должен был согласиться.

— Питер никогда меня не полюбит! — судорожно всхлипывала Габби. — Он смотрел на меня с таким отвращением! О, мой отец… мой отец… — Речь ее снова стала бессвязной.

Чувствуя себя беспомощным перед таким шквалом женского горя, Квил неловко притянул ее к себе и похлопал по плечу. Только ощущала ли она что-нибудь через толстую ткань мужского фрака, который по-прежнему оставался на ней?

Она подняла голову и посмотрела Квилу прямо в глаза.

— Скажите, Питер никогда не полюбит меня так, как я его?

Квил почувствовал, как ускоренно забилось его сердце.

— Смотря как вы его любите, — проворчал он, понимая, что такой тон сейчас не к месту.

— О, я люблю его, — стенала Габби, — люблю… Он так мне понравился на портрете! Я не думала, что в жизни он другой. Одни упреки! И не хочет меня целовать, а мне так хотелось! Наверное, каждый мужчина будет смотреть на меня с таким же презрением. Я не смогу этого вынести, потому что…

Она снова зарыдала и бессильно упала ему на грудь. Квил ухватил главное. Габби хотела, чтобы Питер ее поцеловал. Естественно, сказал он себе, она в него влюблена.

Сам того не желая, он предпринял сомнительную попытку сказать неправду:

— Я уверен, Питер хочет вас поцеловать.

— Нет, не хочет, — всхлипнула Габби. — Когда я поцеловала его на балконе, он меня оттолкнул! И был очень сердит, — добавила она обиженно. Квил почувствовал облегчение. Все не так плохо, как он думал.

— Питер слишком блюдет приличия. Вы же были на балу. Он ни за что не поцелует женщину в такой обстановке.

— Почему? Тот ужасный мистер Барлоу пытался меня поцеловать.

Где же леди Сильвия? Когда нужно, так ее никогда нет рядом!

— Для Питера приличие — вопрос первостепенной важности, — неубедительно проговорил Квил.

— Я так не думаю, — прошептала Габби. Она уже начала успокаиваться и только время от времени тихонько всхлипывала. Квил вынул большой носовой платок и вытер ей лицо. От слез ее губы стали темно-малиновыми. Это отнюдь не умиротворило его душу.

— Мне кажется, Питер вообще не собирается меня целовать, — прошептала Габби, и столько отчаяния было в ее голосе, что у него защемило сердце. — Я не хочу выходить замуж за человека, которому я неприятна.

— Ваши выводы нелогичны. Если Питер так строг по части приличий, это еще не значит, что…

— Ему не доставляет удовольствия целовать меня. Это точно. Может быть, он влюблен в кого-то еще?

— Сомневаюсь, — пожал плечами Квил после короткого раздумья, с облегчением отметив, что она успокаивается, — Он вообще редко ухаживает за женщинами. Одно время ему нравилась ваша подруга, леди Софи. Но я не замечал, чтобы он был в кого-то влюблен.

— Может, он был влюблен в Софи, пока она не вышла замуж, — печально вздохнула Габби. — А теперь его самого вынуждают жениться.

— Я не видел никаких признаков любви к ней, — произнес Квил, ощущая вину перед своей будущей невесткой — так близка она была к правде. Ну по крайней мере — наполовину.

— Как бы то ни было, Питер не испытывал никакого желания целовать меня. А без этого и без истинной любви я могу умереть!

Квил отрывисто засмеялся.

— Габби, вы не находите, что это напоминает мелодраму?

— Я отвергнута моим будущим супругом. Можете считать это мелодрамой, если вам угодно, с мостов бросаются и по меньшему поводу!

— Господи, о чем вы?

— Когда к нам приезжала на гастроли театральная труппа я была на спектакле. Героиня спрыгнула с моста или с балкона — точно не помню, — потому что ее суженый любил другую. Это была самая впечатляющая сцена.

— Чушь.

— А я вам говорю, это было потрясающе. Под конец я так плакала, что мой отец до смерти перепугался и на следующий вечер не взял меня с собой.

— Я бы тоже не взял, раз вы не получили удовольствия.

— Как не получила?! — вскричала Габби. — Это было замечательно! Это была необыкновенно тонкая пьеса о любви, о человеческих страданиях, особенно женских. Женские сердца гораздо нежнее мужских.

К удовлетворению Квила, ее настроение, несомненно, улучшилось. Лицо ее сияло.

— Возьмите Офелию, — продолжала Габби. — Она стала буйнопомешанной, когда ее отверг Гамлет. И она бросилась в реку. Помните то место, где он велит ей идти в женский монастырь? Питер смотрел на меня точно так же этой ночью!

Лицо Габби снова приняло горестное выражение. Она явно отождествляла себя с несчастной шекспировской героиней.

Квил ухмыльнулся:

— Позвольте спросить вас напрямик. Из-за того, что Питер вполне резонно не стал целовать вас на глазах у всего света, вы готовы принять ванну в Серпентайне[9]? Хотите, я прикажу кучеру свернуть? Правда, сегодня жуткий ветер, но я полагаю, это вас не остановит, если вы так отчаялись.

— Вы считаете, я делаю из мухи слона? — Габби хихикнула. — Это мой недостаток.

— Чертовски неудобный, — заметил Квил.

Габби посмотрела на него прекрасными зовущими глазами.

— Вы мне правду говорите, ну… что Питер хочет меня поцеловать? Я имею в виду — так же, как вы этого хотите. — Квил распрямился, как выскочившая пружина.

— Черт подери, с чего вы взяли, что я хочу?

Габби слегка вздрогнула.

— Вы об этом не говорите, но вы так смотрите…

— Все мужчины моложе девяноста — тоже. Ваше платье специально сделано, чтобы заставить их смотреть на вас.

— Когда вы смотрите на меня, я чувствую себя… неловко.

— Звучит не очень приятно.

— Но это так. Такое ощущение, как будто по коже бегают муравьи.

— Совсем плохо, — пробурчал Квил. — Прошу прощения. Постараюсь впредь не доставлять вам неприятных ощущений.

Габби сдвинула брови.

— Я не совсем точно выразилась. Вы так смотрите, будто целуете, — прошептала она, испугавшись собственной опрометчивости. — От вашего взгляда у меня возникает дрожь… вот здесь. — Она приложила руку пониже подреберья.

Ее слова, как облачко, проплыли в экипаже, вызвав некоторое замешательство.

Она ощутила легкое прикосновение к уху. Квил, впрочем, тотчас отодвинулся и улыбнулся:

— Ну, дрожь уже началась?

— Нет! — возмутилась Габби. — Перестаньте подшучивать надо мной, Квил! Я не должна была говорить вам это.

— Верно, — согласился он.

— Питер никогда не смотрит на меня так.

— Я уверен, он хочет поцеловать вас, Габби, — не сразу ответил Квил. Дай Бог, чтобы это было так, подумал он, одновременно надеясь на то, что этого не будет вовсе. — Просто Питер боится испортить вам репутацию.

Тогда она подняла на него свои очаровательные, широко посаженные глаза, как бы говоря своим взглядом: «Поцелуй меня!»

Квил улыбнулся и наклонился к ней.

— Вы всегда будете испрашивать поцелуя? — проговорил он небрежно, как о чем-то обыденном.

На этот раз Габби не успела возмутиться — он успокоил ее, прижавшись ртом к ее губам.

Квил целовал ее с той буйной сладостностью, которая накатывала на него всякий раз, когда он видел эти губы и сияющие глаза, когда слышал этот хрипловатый голос, льющийся и льющийся без конца. Взяв ее лицо в ладони, он подумал, что стоит, пожалуй, стянуть свой фрак с ее плеч, но вовремя остановился.

Что сейчас с ее лифом? Если он все еще спущен до талии, то достаточно одного движения его руки — и откроется дивная кремовая плоть.

Квил вздрогнул и впился в ее губы, превращая поцелуй в опасно страстную мольбу. Габби выгнулась и с тихим горловым стоном обняла его за шею. Фрак, соскользнувший с атласной глади плеч, упал на сиденье.

Квил тупо смотрел, как ежится пепел в камине, и недоуменно пожимал плечами. Как это могло случиться? Не иначе в приступе безумия. Этим хоть как-то можно себя оправдать. Он представил шокированное лицо Питера. Может, купить билет в Персию? Или на Северный полюс? Нет, теперь этот вариант отпадает. Не ласкал бы свою будущую невестку, оголенную, в экипаже, тогда еще мог бы исчезнуть безнаказанно.

Квил хотел рассказать все Питеру — разумеется, без лишних подробностей.

От одного воспоминания о том мгновении — хотя до просветления, конечно, прошло не одно мгновение — у него участилось дыхание и панталоны стали неудобно тесны.

Дверь кабинета тихо отворилась.

— Кодсуолл сказал, у тебя ко мне разговор? — Квил обернулся. Прежде чем он открыл рот, Питер уже закрыл за собой дверь и произнес: — Все, это конец, Квил.

В голосе брата звучало неприкрытое презрение, карие глаза светились гневом.

От ощущения своей вины и предательства у Квила внутри все перевернулось.

— Я признаюсь, что…

— Я не могу этого сделать! — продолжил Питер с несвойственной ему свирепостью. — И не сделаю!

— Не сделаешь?! Чего не сделаешь?

— Я не женюсь на этой… на этой… Габриэле Дженингем, — с отвращением выговорил ее имя Питер. — Я думал, что смогу. Но она…

Квил чувствовал, что на его брата опять накатывает истерика, после чего он обычно замыкается в себе. Такие состояния у него могли тянуться неделями. Питер продолжал разбрызгивать свои горести, словно едкую кислоту.

— Она толстая и неуклюжая. И практически…

Квил едва не задохнулся.

— И не толстая, и не неуклюжая.

— Не возражай! — простонал Питер и принялся мерить шагами комнату. — Она неряха, Квил. Самая настоящая неряха. Даже хуже — у нее нет никакого чувства такта. Я не представляю, как можно провести с ней всю жизнь! Ты был с ней лишь несколько минут, а я весь вечер. Боже, до чего же она болтлива! И мелет, и мелет, не переставая, как мельница. Клянусь, я таких еще не встречал. Тиддлбенд с Фолджером молчали, как глухонемые. Когда она ушла, Фолджер высказался по поводу ее манер — ее редкой непосредственности.

— Что в этом плохого?

— Это был ясный намек. Она болтушка, и мой друг не хотел говорить об этом прямо. Слава Богу, что его не было в салоне, когда Габби уронила свой лиф. — Питер задумчиво пнул горящую головешку. Тут же выругался и с визгом отскочил от камина. — Посмотри! Ты видишь мой ботинок?

Квил не ответил. Он никогда не отвечал на подобные вопросы брата.

— Я не женюсь на ней, — продолжал Питер. — Я вообще не хочу связывать свою жизнь с женщиной. И отец не может заставить меня, ты знаешь.

— Разумеется, учитывая его теперешнее состояние, — пожал плечами Квил.

— Я как-то выпустил это из виду. — Питер, казалось, даже воспрянул духом. Затем снова принялся пинать головешки, не замечая сажи на своих сверкающих ботинках — эта мысль не покидает меня с того момента, как ты увез ее домой. Джентльмену не пристало расторгать помолвку, но я убежден, меня не осудят слишком сурово при данных обстоятельствах. Я не могу сказать, что Габби мне неприятна. Нет, я даже мог бы увлечься ею. И мне доставило бы удовольствие прививать ей вкус к моде, но…

Квил молча выжидал. Брат вдруг показался ему очень инфантильным.

— Но я не могу вынести саму мысль о женитьбе. Я просто не представляю, как можно жить с подобной женщиной в течение… Нет, я не женюсь на ней! И отец…

Питер снова прервался, вспомнив о состоянии здоровья виконта.

— Когда ты наконец повзрослеешь? — произнес Квил раздраженно. — Можно подумать, тебя отправляют на каторгу.

— Тебе, может, и смешно, — вспылил Питер, — а для меня это ад! Разрази меня гром, но я не хочу жениться! Тем более на такой толстой…

— Почему ты не хочешь жениться, Питер? — оборвал его Квил. — Ты должен был ожидать, что рано или поздно это случится. Разве нет?

Питер повернулся к камину и, облокотившись на полку, опустил голову на руку.

Но Квил должен был получить ответ.

— Я не понимаю, Питер, почему ты не хочешь жениться? Если не на Габби, так женись на другой.

Сначала ему показалось, что брат его просто не слышит. Но через секунду Питер резко повернул к нему белое лицо. Его кудри откинулась назад, как на сильном ветру. Тогда Квил убедился, что Питер слышал его вопрос, и внезапно понял то, что наверняка давно знал и сам.

Питер вел себя так, будто вопрос и не вставал вовсе.

— Я уеду в Америку, — произнес он вполголоса.

— Я на ней женюсь, — заявил Квил.

Но его брат был слишком поглощен собственным горем, чтобы слышать его слова.

— Я думал, что смогу… но это выше моих сил, Квил. Лучше я убью себя.

— Я женюсь на Габби, — повторил Квил.

— Ты?! — Питер повернулся к нему так резко, что едва не потерял равновесие. — Это невозможно!

— Это возможно.

— Отец… говорил… ты сказал… — заикаясь, лепетал Питер, — что ты не годен для женитьбы, что ты не можешь выполнять супружеские обязанности.

Квил чувствовал, как в душе зарождается какое-то неуместное веселье и наружу рвется смех. И действительно Питер даже открыл рот от удивления.

— Я могу выполнять супружеские обязанности. И буду это делать с наслаждением.

— С наслаждением?

— Я испытываю к ней влечение. — Квил не мог сдержать усмешку — ощущение непривычное, но не сказать чтобы неприятное. К тому же Габби мне нравится. Конечно, если я женюсь и она родит сына, ты никогда не станешь виконтом.

Лицо Питера застыло.

— Это самое оскорбительное, что ты мог сказать. — Он стоял неподвижно, словно каменный, улыбка Квила мгновенно исчезла.

— Питер, я не в этом смысле. Я знаю, ты не гонишься за титулом.

Его брат оставался таким же мрачным.

— Ты советовал мне жениться на Габби, чтобы иметь деньги хотя бы на одежду. Я был пьян в тот вечер, но достаточно хорошо помнил этот разговор на следующий день. Вы оба, ты и отец, думаете обо мне как о бездельнике. Отец вообще не способен понять различие между человеком, следящим за модой, и безмозглым фатом!

— Ну что ты, Питер! Просто я пытался сделать все, чтобы мне не пришлось жениться, — признался Квил. — Прошу прощения.

— Почему ты сказал нам, что не годен для брака? — настойчиво допытывался Питер. — Это была неправда?

— Это было не так далеко от правды. Мои эпизодические контакты в течение последних двух лет доставляли мне исключительное удовольствие, но потом следовали мигрени продолжительностью до трех дней.

— О, так все дело, оказывается, в головных болях? — Лицо Питера сразу стало участливым. — И врачи ничего не могут сделать?

Квил пожал плечами:

— Видимо, нет. Это следствие травмы головы. Может пройти само, но скорее всего нет. — Питер явно испытывал неловкость.

— Фу ты, черт! Но как же ты женишься… Я могу ошибаться, но мне кажется, Габби увлечена мной.

— О да, — хмыкнул Квил, — она воображает, будто влюблена в тебя по уши.

— Тогда как же ты изменишь ее отношение ко мне? Не говорить же ей, что я отказываюсь жениться!

Спросить бы у него, что бы он стал ей говорить перед отъездом в Америку!

— Габби — натура романтичная, — вздохнул Квил. — Она великая выдумщица…

— То есть?

— Она постоянно что-то сочиняет. Воображает себе самые невероятные вещи.

— У вас с ней не много общего, — скептически заметил Питер.

Квил снова пожал плечами:

— Я скажу, что влюбился в нее с первого взгляда. Как только увидел ее в порту. И объясню ей, что мое чувство так сильно, что его нельзя игнорировать.

— Ты думаешь, она клюнет на это?

— Она романтик, — повторил Квил. Он вспомнил поездку в карете. Судя по всему, Габби видела, что он был на пределе.

Питер кусал губу.

— Я чувствую себя подлецом. Получается, что я сбываю ее с рук.

— Только потому, что не желаешь ее — в отличие от меня, — подчеркнул Квил. — Совершенно ясно, ваш брак был бы катастрофой для вас обоих.

— А что мы скажем отцу с матерью?

— То же, что и Габби. Я скажу, что влюбился и не мог…

— Никто этому не поверит, — прервал брата Питер. — Габби — может быть, поскольку она тебя не знает, но больше никто.

— Я так не думаю. Почему бы и нет.

— О чем ты, Квил! — снисходительно усмехнулся Питер, — Ни один здравомыслящий человек не вообразит тебя влюбленным. С твоей-то невозмутимостью! От страсти люди теряют голову. Вспомни Патрика Фоукса. Когда он влюбился в леди Софи Йорк, это было жалкое зрелище.

— Мне казалось, Патрик вел себя весьма разумно.

Питер фыркнул.

— Фоукс увел невесту у своего лучшего друга и требовал немедленного бракосочетания — всего через неделю после того, как леди Софи расторгла помолвку. Естественно, родители притормозили это дело. Но поверь мне, следующие две недели, куда бы я ни пришел — везде Фоукс, срывающий поцелуи у своей нареченной. Он был как помешанный. Никакого самоограничения, не говоря уже об уважении к обществу!

Квилу понравилась идея с поцелуями.

— Определенно, я готов целовать Габби прилюдно, если это послужит доказательством, что я в нее влюблен.

Питер брезгливо передернулся.

— А вот я никогда не смог бы этого сделать. Этой ночью… — Он запнулся.

— Габби мне рассказала, — насмешливо бросил Квил. — Она хотела тебя поцеловать, а ты отказался.

— Да, — рявкнул Питер, — она просто прыгнула в мои объятия! Дверь на балкон была распахнута, и Тиддлбенд смотрел прямо на нас. Я чуть не умер от ужаса.

— Я уведомлю мою будущую невесту, что нельзя целоваться у всех на глазах, — улыбнулся Квил.

— Благодарю Бога за эту милость! — пробормотал Питер и опять начал пинать поленья. — Квил, ты уверен, что выдержишь? Фарс должен будет длиться, по меньшей мере, три месяца. Если ты женишься поспешно, это повредит ее репутации. Ты это понимаешь?

— Разумеется. — Квил встал и направился к двери, — Завтра я сообщу мисс Дженингем, что я, гм… что я в нее влюблен. Я скажу ей об этом во время завтрака.

— Во время завтрака! В тебе нет романтической жилки, Квил. Габби моментально почует, что здесь что-то не так.

Квил с вежливо-вопросительным выражением выдержал паузу.

— Почему?

— Потому что никто, даже Патрик Фоукс, не стал бы обсуждать столь важный вопрос с утра, да еще за столом!

У Квила на этот счет было совсем другое мнение. Он бы с радостью отбросил в сторону вареные яйца и овладел Габби прямо на обеденном столе. Но разрабатывать здесь детали этого вопроса не имело смысла.

— Разговор нужно перенести на ужин, — заявил Питер. — Мы подадим шампанское — много шампанского. Ты подождешь, пока она как следует выпьет. В таком состоянии ей будет труднее осмыслить, что ты говоришь.

— Я думаю, Габби должна быть трезвой, когда я попрошу ее выйти за меня замуж, — мягко возразил Квил.

— Тогда у тебя ничего не выйдет, — убежденно произнес Питер. — Вот когда она выпьет полморя, запускай свою байку. Может, и пройдет.

— Гм… — буркнул Квил и открыл дверь в коридор.

— Квил! — пронзительно закричал Питер, так сильны были его дружеские чувства к брату.

— Я рассмотрю твое предложение, — угрюмо ответил Квил.

Нет, он не станет этого делать. Габби, эта романтичная натура, внушила себе, что влюблена в Питера. Это было вчера, а завтра она с такой же легкостью скажет себе, что влюблена в него, Квила. В любом случае лгать ей о своих чувствах было достаточно дурно, но напоить ее так, чтобы она оказалась под столом, — двойной грех.

День казался нескончаемо длинным. Нога давала о себе знать пульсирующей болью. Поднимаясь по лестнице, Квил заметно хромал. Проходя мимо двери в Голубую спальню, он с трудом удержался, чтобы не повернуть ручку и не войти к Габби. В спальню, где всего через несколько месяцев он будет властвовать. Квил встряхнулся, точно пес, выскочивший из лужи. Нет, он умеет ждать.

Не было еще и четырех утра, когда он осознал шаткость своих намерений. Ждать целых три месяца!

Часть проблемы заключалась в том, что было еще слишком живо то прекрасное мгновение, когда с ее плеч упал его фрак.

Квил вспомнил ее обнаженные плечи, гладкое пространство спины и медленный ласковый танец своих пальцев, когда они переместились к груди. Только тогда он позволил себе оторваться от ее губ и посмотреть на то, что оказалось в его руках.

Пробудившееся желание сотрясло тело и вселило в сознание убеждение, что, подобно Патрику Фоуксу, он не вынесет столь долгого срока. Он не сможет ждать и недели, чтобы не трогать эту атласную кожу плеч и не опускаться все ниже и ниже.

Поскольку со сном ничего не получалось, он решил основательно подготовиться к объяснению с Габби.

Габби любила театр. Прекрасно. Нужно выучить пару отрывков из пьес и устами героя поведать, как он в нее влюблен. Сам он ничего не придумает — не тот человек. В этом Питер прав.

И как только холодная заря расцветила стену в дальнем углу сада, Квил отбросил одеяло и подергал шнур колокольчика.

Появился недоумевающий слуга. Квил вежливо попросил горячую ванну и отправился в библиотеку. В бизнесе информация всегда давала ощутимое преимущество над оппонентом. К счастью, в поэзии вопросы любви были хорошо проработаны, так что занятие это оказалось исключительно приятным. Шекспир открывал широкие возможности.

Через час Квил был вымыт и усажен у ревущего камина, среди книг со вложенными закладками. Память у него была отличная. Только бы Габби не узнала более или менее известные цитаты.

Горю я, изнываю и погибну[10].

Квилу понравилось, как это звучит. Но вообще-то все это чушь, думал он. Все, кроме «горения». Он сгорал — что правда, то правда. Но существовала небольшая загвоздка. Сколько подобной чепухи нужно продекламировать, чтобы она поверила в его чувства?

В той же пьесе он нашел еще и такие строки:

Струило аромат ее дыханье;

Все в ней святым казалось и прекрасным.

Он попытался перефразировать: «Когда я увидел вас в порту, ее… нет, ваше дыхание струило аромат. И все, что было в вас, казалось мне священным и прекрасным». Нет, это не то.

А вот это совершенно правильно. Квил невнятно пробубнил:

Какие звезды озаряют небо

Такою красотой, как эти глазки, -

Ее прелестнейший и юный лик?

Он не мог заставить себя произнести это в полный голос, что, если камердинер войдет в комнату! Но кто бы мог подумать, что Шекспир писал подобную белиберду!

Глаза Габби не были похожи на звезды. Они были зелено-карие, с темным, почти черным, ободком. И они не озаряли никаких небес. Зато светились подобно золотисто-коричневому бренди. Они разговаривали. Встретить ее взгляд — все равно что принять приглашение в сумбурный мир смеха и слов, погрузиться в омут бурных эмоций и опрометчивых желаний. Целуя ее, Квил видел, как от страсти ее глаза подергиваются поволокой и цвет бренди становится сочнее.

Близилось время ставить вопрос ребром.

Квил мысленно прорепетировал то, что набрал из шекспировской «белиберды».

Было семь утра.

Идеальный час для лицедейства.