Пэлем Гринвел Вудхауз ЛЮБОВЬ И БУЛЬДОГ

После пятиминутного молчания Джон Бартон объявил, что вид на луну с террасы — прекрасен.

— Да, очень, — ответила Алина Эллисон.

— А, по-моему, Бартон, лучше всего любоваться луной на берегу Средиземного моря, — послышался вдруг сзади них знакомый голос. — Там совсем другие световые эффекты, чем здесь. Не правда ли, мисс?

Джон Бартон почувствовал сильное желание задушить этого надоедливого господина. Уже четвертый раз за сегодняшний день лорд Берти Фандалль нарушает его уединение с Алиной. В самом деле, это уже слишком!

По отношению к прекрасному полу большинство мужчин подразделяется на две категории: на молчаливых и беспокойных. Джон Бартон, принадлежавший к первой категории, в обычных условиях жизни был довольно приятным собеседником, но в присутствии Алины Эллисон сразу делался необыкновенно молчаливым. Он не принадлежал к числу тех горячих мужчин, которые при первом же знакомстве закусывают удила и немедленно предлагают красавице сердце и руку, не дав ей даже времени для размышлений. Нет, Джону Бартону приходилось долго раскачиваться, чтобы сдвинуться с места, причем к цели он стремился совсем не как метеор или курьерский поезд, а скорее, как грузный омнибус, основательно останавливающийся на всех станциях.

Приезд лорда Берти, увы, сильно помешал ему. С того дня, как мистер Кейт, хозяин дома, вернулся из Лондона и привез с собой этого наследника графства Стоклейг, положение вещей сильно изменилось к худшему. Раньше Джон был единственным кавалером Алины, и ничто не нарушало его спокойствия, кроме разве тех затруднений, которые он испытывал всякий раз, когда хотел выразить ей свои чувства.

Джон молча гулял днем с Алиной по аллеям парка, играл с ней в гольф, катался на лодке, а по вечерам мечтательно замирал, слушая разыгрываемые ею на пианино вальсы.

Хотя он и не испытывал в эти минуты полного счастья, зато, по крайней мере, горизонт не был омрачен присутствием соперника.

Но вот явился лорд Берти, принадлежавший к категории беспокойных. Не говоря уже о такой легкости, с которою он болтал о чем угодно, Берти обладал еще другим преимуществом — он довольно много путешествовал. А так как родители Алины были состоятельные люди и мать ее очень любила переезжать с места на место, то вышло так, что Алина побывала почти во всех тех местах Европы, которые были знакомы и лорду Берти. И они без устали обменивались впечатлениями своих путешествий, к величайшему огорчению Джона.

Джон никогда не ездил дальше Парижа и потому каждый раз чувствовал себя застигнутым врасплох, когда при нем начинали вспоминать какой-нибудь швейцарский пейзаж, виденный с вершины Юнгфрау, или галереи картин в Мюнхене и во Флоренции. Так и теперь, выслушивая похвалы красотам Монте-Карло, Джон ясно понял, что им опять упущен удобный случай для объяснения. Соперник его, видимо, не собирался уходить, и Алина с явным удовольствием слушала его рассказы. Поэтому, пробормотав какое-то извинение, Джон раскланялся и удалился.

Он чувствовал себя совершенно подавленным, так как на другой день должен был уехать — его вызывали в Лондон ввиду неожиданной болезни его компаньона. Правда, Джон рассчитывал вернуться через неделю или через две, но разве можно предугадать, что произойдет за такой срок? Не следует ли ему наперед приготовиться к самому худшему?

На другой день утром, когда Джон прогуливался по террасе, поджидая автомобиль, к нему подошел метрдотель Кеггс, человек внушительной и полной достоинства наружности. Джон долгое время чувствовал себя мальчишкой в его присутствии, пока, все с тем же снисходительным видом, который так шел к его величественной фигуре, Кеггс не спросил однажды Джона: не посоветует ли тот ему поставить в тотализатор на Звезду, которая, по словам одного из его приятелей, может прийти первой. Джон в рассеянности ответил утвердительно. Они поговорили о лошадях, а через несколько дней, за обедом, метрдотель, наливая вино, шепнул Джону:

— Пришла первой. Благодарю вас, сэр!

С этого времени Кеггс начал проявлять известное внимание к Джону, возвысив его до собственного уровня, и даже стал видеть в нем друга.

— Простите, сэр, — сказал он, — но Фредерик, которому поручен ваш багаж, просит узнать, как вы решили насчет собаки?

Вопрос шел о великолепном бульдоге по кличке «Руби». Джон привез его с собой из Лондона после настойчивых просьб Алины, которая, увидев бульдога, сразу пришла от него в восторг.

— Руби? — сказал Джон. — Ах, да, скажите Фредерику, чтобы он надел на него цепочку. А где он?

— Сэр спрашивает, где Фредерик?

— Нет, где собака.

— Она сейчас занята тем, что скалит зубы на его светлость, — ответил с невозмутимым видом метрдотель, как будто речь шла о самом обычном явлении.

— Скалит зубы на..?

— Да, его светлость взобрался на дерево, а собака стоит внизу и рычит.

Джон даже привскочил при этом неожиданном сообщении.

— Его светлость, — невозмутимо продолжал Кеггс, — всегда ужасно боялся собак. Я служил несколько лет у его отца, лорда Стоклейга, и имел возможность убедиться в этом. Всей прислуге было известно, что даже маленький померанский Лулу, принадлежавший его мамаше, внушал ему панический страх.

— А вы давно знаете лорда Герберта?

— Я в течение шести лет был метрдотелем в замке его отца.

— Но все-таки, — сказал, подумав, Джон, — надо будет снять его с дерева. И подумать только, он боится такого ласкового пса, как Руби?..

— Руби чувствует отвращение к его светлости.

— А где находится это дерево?

— В конце террасы, за балюстрадой.

Джон побежал в указанном направлении, откуда слышался собачий лай. Вскоре он увидел дерево, а под ним Руби, стоявшего на задних лапах с задранной кверху мордой и старавшегося достать до сука, на котором, отчаянно цепляясь, висел лорд Берти Фандалль. Лицо его светлости, отличавшееся обычно аристократической бледностью, стало совсем зеленым.

— Эй! — закричал он, увидев Джона, — отзовите вашу собаку! Я уже почти целую минуту нахожусь в этом положении. Никогда нельзя чувствовать себя в безопасности в обществе этих животных.

Руби повернул голову, узнал своего хозяина и в виде приветствия завертел задом, украшенным обрубком хвоста. Он посматривал то на лорда, то на Джона, как бы говоря: «А ну-ка, помоги мне его оттуда стащить!»

— Уберите же это противное животное! — кричал его светлость.

— Уверяю вас, он ласков, как овечка, и не причинит вам ни малейшего зла.

— Да! Но только если ему не представится удобного случая!.. Уведите его!

Джон нагнулся и взял собаку за ошейник.

— Ну, пойдем. Руби! Я опоздаю из-за тебя на поезд.

И в самом деле, автомобиль уже ждал у подъезда. Там же стояли Алина и ее отец, мистер Кейт.

— Как жаль, что вы должны уехать, — сказал мистер Кейт. — Но вы вернетесь, не правда ли, Бартон? Сколько времени вы рассчитываете пробыть в Лондоне?

— Я думаю, не больше десяти дней. Мой компаньон Гаммонд уже несколько раз болел этим гриппом в легкой форме, и обычно болезнь не затягивается дольше. Вы не знаете, куда девалась цепочка для моей собаки?

— О! — воскликнула с тревогой Алина, — но ведь вы не собираетесь увезти Руби с собой? Не правда ли? Это невозможно, мистер Бартон! Если вы увезете Руби, мы с вами поссоримся!

Джон посмотрел на молодую девушку и что-то пробормотал. Он хотел сказать: «Мисс, ваше желание — закон для того, кто вас любит, и это чувство не анемичная страсть, испытываемая некоторыми представителями высшей аристократии, а глубокая любовь, искренняя и горячая, любовь, какой теперь уже больше не существует. Оставьте себе Руби. Вы завладели моим сердцем, моей душой: могу ли я не отдать вам собаку? Возьмите Руби и, глядя на него, соблаговолите хоть изредка вспоминать об отсутствующем его хозяине, который непрестанно думает о вас. Прощайте!»

Но все, что он мог произнести, было:

— Гм… я… гм-гм…

Но и этого было уже много.

— Вот спасибо! — порывисто воскликнула молодая девушка. — Вы очень милы, мистер Бартон. Я буду о нем заботиться, и мы с ним не расстанемся.

— Гм!.. гм!.. гм!.. — отвечал опять Джон.

И автомобиль укатил.

Час спустя лорд Берти Фандалль присоединился к Алине, сидевшей в тени высоких деревьев.

— Что, Бартон уже уехал? — спросил он небрежным тоном.

— Да, — ответила Алина.

Лорд Берти облегченно вздохнул. Теперь он, по крайней мере, мог свободно расхаживать, без страха наткнуться на эту ужасную собаку, вечно готовую на него наброситься. С легким сердцем он опустился в кресло по соседству с Алиной.

— Знаете, мисс, — начал было он.

Вдруг какой-то звук, похожий на сопение, раздавшийся позади, заставил его повернуть голову. Голос его пресекся, монокль от нервного движения выпал, и он подскочил, словно на пружинах.

— А вот и Руби, — сказала Алина. — Поди сюда! Куда это ты умудрился засунуть морду, что так перепачкался в грязи?.. Вы любите собак, лорд Герберт? Я их обожаю.

— Собак?.. Да, да… — произнес его светлость, вертясь с самым жалким видом, пока Руби проходил мимо. — О да!.. То есть… О да, очень!..

Алина принялась очищать морду Руби от грязи.

— Вы не находите, что можно судить о характере человека по тому, внушает ли он собакам симпатию или антипатию? Они одарены чудесным инстинктом.

— Чудесным!.. — повторил его светлость и поспешил отвернуться, встретившись с устремленными на него огромными глазами Руби.

— Мистер Бартон хотел увезти Руби, но ведь это было бы смешно, — на такой короткий срок, не правда ли?

— О да! — ответил лорд Берти. — Но большую часть дня он будет, конечно, проводить в конюшне… то есть… не будет же он все время с вами?

— Что за мысль! — воскликнула с негодованием Алина. — Руби совсем не создан для конюшни. Он все время будет со мной.

— О! В самом деле? — нервно произнес лорд Берти.

— Ну, вот, — сказала Алина, слегка отталкивая собаку, — ну вот, теперь ты чистенький… Что вы сказали, лорд Герберт?

Руби с легким рычанием сделал шаг вперед.

— Извините меня, мисс, — сказал его светлость. — Я вдруг вспомнил, что забыл написать очень важное письмо… Простите!..

Лорд Берти удалился хотя и поспешно, но зато необычайно церемонно. Он ушел, пятясь задом, с такой почтительностью, словно перед ним находилась коронованная особа.

Когда лорд Берти удалился, Алина почувствовала легкое разочарование. Она испытывала смутное чувство одиночества, ей хотелось общества. Конечно, нельзя предполагать, что отъезд Джона Бартона был этому причиной. Но все-таки после него осталась какая-то пустота. Может быть, просто потому, что он был такой большой и молчаливый. К нему можно привыкнуть, как к знакомому пейзажу. Бартон уехал, и отсутствие его чувствовалось. Да, пожалуй, так, даже несомненно так!

Тем временем лорд Берти отправился в курительную комнату, чтобы обсудить положение и выкурить несколько папирос. Там он нашел Кеггса, разбиравшего полученные утром газеты. Очень раздраженный лорд присел и стал чиркать спичкой.

— Надеюсь, ваша светлость уже не вспоминает о своем неприятном приключении? — заботливо спросил метрдотель.

— Что вы хотите этим сказать? — сухо ответил лорд Берти, не выносивший Кеггса.

— Я просто хотел сказать о собаке.

— То есть?

— Я видел, как ваша светлость изволили влезть на дерево, спасаясь от Руби.

— Вы меня видели?

Кеггс утвердительно кивнул головой.

— Тогда… вы — трижды скотина! — вскричал его светлость в гневе. — Почему же вы не поспешили мне на помощь?

Лорд Стоклейг и его сын в некоторых случаях не стеснялись в выборе энергичных выражений.

— Я не позволил себе вмешаться без разрешения мистера Бартона, так как собака принадлежит ему.

Лорд Берти со злостью бросил папиросу в окно и разрядил свою нервозность сильным ударом ноги по ни в чем не повинному табурету.

Кеггс, по-видимому, не без некоторого удовольствия наблюдал за этими признаками раздражительности.

— Я понимаю волнение вашей светлости, — заявил с вкрадчивым видом метрдотель, — так как я знаю, что ваша светлость всегда испытывали отвращение к собакам. Я хорошо помню тот день, когда ваша светлость передали мне ящик с крысиной отравой, с приказанием отравить померанского Лулу вашей матушки.

Лорд Берти вздрогнул и поправил монокль, чтобы лучше разглядеть Кеггса, бесстрастное лицо которого оставалось непроницаемым. Его светлость, слегка кашлянув, огляделся вокруг и удостоверился, что дверь была плотно закрыта.

— Но вы этого не сделали, — сказал он.

— Потому что ваша светлость предложили мне за этот рискованный поступок слишком ничтожную награду, — презрительно ответил метрдотель, — шесть почтовых марок из коллекции и половину пари, которое будет выиграно на вашу белую крысу.

— Но вы сделали бы это, если бы я предложил вам больше?

— Это очень трудно сказать: ведь столько времени прошло уже с тех пор!

Старый граф подумывал одно время устроить своему сыну дипломатическую карьеру. Но, прочтя нижеследующие строки, легко будет понять, почему он отказался от этой мысли.

— Кеггс, — сказал лорд Берти, наклонившись вперед и понизив голос, — за какую сумму вы согласитесь отравить эту проклятую собаку?

Метрдотель сделал жест возмущения и протеста.

— О! Что вы, ваша светлость!..

— Десять фунтов стерлингов?

— О! Ваша светлость!..

— Двадцать!

Кеггс, казалось, начал колебаться.

— Ну, будем считать двадцать пять, — продолжал лорд Берти.

Но прежде чем метрдотель успел ответить, дверь отворилась, и вошел мистер Кейт.

— Сэр желает утренние газеты — вот они, — почтительно сказал метрдотель и вышел.

Несколько дней спустя Кеггс предстал перед лордом Берти, находившимся в очень подавленном настроении. Не будучи по-настоящему влюбленным в Алину (лорд Берти считал бы это ниже своего достоинства), он признавал все же, что она достаточно очаровательна и богата, чтобы стать женой отпрыска благородной фамилии Стоклейг, и решил удостоить ее этой высокой чести. Все шло бы отлично без этого проклятого бульдога. Но можно ли непринужденно объясняться и поддерживать приятный разговор, когда чувствуешь устремленные на тебя глаза свирепой собаки? Проклятый бульдог ни на минуту не покидает Алину! Он повсюду следует за ней и самым свирепым образом смотрит на каждого, кто пытается приблизиться к девушке. Нет, действительно, положение становится невыносимым, и если так будет продолжаться, он просто-напросто уедет и поживет Париже.

— Могу ли я сказать вашей светлости несколько слов? — спросил Кеггс.

— Что такое?

— Я подумал над тем, о чем вы изволили говорить со мной, ваша светлость.

— Ну, и что же?

Средство, которое предлагали вы, ваша светлость, чтобы отделаться от этого животного, представляет слишком серьезные неудобства. Начнутся поиски… расспросы… и преступник скоро будет обнаружен. Если ваша светлость разрешит мне изложить мои соображения…

— Говорите.

— Я прочел в одном журнале статью, как можно перекрашивать воробьев в снегирей или в чижей. И тут я сказал себе: почему бы нет?..

— Что — почему бы нет?

— Почему бы не подменить Руби другой собакой, подкрашенной в те же самые цвета?

— Какое идиотство! — воскликнул лорд Берти, сурово глядя на метрдотеля.

— Ваша светлость любит употреблять слишком сильные выражения.

— Идиотство, я повторяю, и вы, и ваши воробьи, и ваши снегири, и чижи!.. За кого вы меня считаете? Ведь тут вопрос идет не о птице…

— Я не вижу ничего особенного в моей идее, ваша светлость. Ведь часто бывает, что и лошадей подкрашивают… Я как раз недавно говорил об этом с шофером Робертом.

— Как! Вы позволяете себе рассуждать о моих делах с посторонними?

— О, я только с Робертом… но я не мог поступить иначе, потому что та собака, которую можно было бы перекрасить и выдать за Руби, принадлежит именно Роберту.

— Гм!

— Это тоже стоило бы справедливого вознаграждения, ваша светлость.

— Где он? — спросил лорд Берти. — Нет, не Роберт, я желаю видеть вовсе не Роберта… где же пес?

— Там, в домике, где живет Роберт. Эта собака — постоянный товарищ игр его детей.

— В самом деле? У нее хороший характер?

— Очень хороший, ваша светлость. Настоящий ягненок.

— В таком случае, покажите мне ее. Может быть, что-нибудь и выйдет…

Кеггс слегка кашлянул.

— А как же насчет вознаграждения, ваша светлость? — спросил он.

— Ах, да… Я подумаю об этом. Роберт может рассчитывать…

— Я думал не только о нем, ваша светлость…

— Вас я тоже не забуду.

— Спасибо, ваша светлость… Сколько же это выйдет?

— Будем считать по два фунта стерлингов на каждого. Идет?

Кеггс закачал головой.

— Опасаюсь, что на таких условиях ничего не выйдет. Ваша светлость в последний раз говорили о двадцати пяти фунтах, что гораздо легче. Принимая же во внимание, что тут потребуется деликатная работа, я рассчитывал бы на сто фунтов.

— Вы с ума сошли!

— Боюсь, что на меньшее Роберт не согласится. Ведь у него будут еще расходы.

— Сто фунтов! Это сумасшествие!.. Нет, я не хочу.

— Очень хорошо, ваша светлость.

— Подождите минуту! Ну, а если я дойду до пятидесяти?

— Невозможно, ваша светлость.

— Шестьдесят… Семьдесят… Нет, нет, не уходите… Ну, скажем, сто, наконец!

— Благодарю вас. Пусть ваша светлость пожалует через полчаса на шоссе, к повороту дороги. Собака будет там.

Лорд Берти пришел несколько раньше, чем следовало, но ему пришлось ждать недолго. Вскоре он увидел, как вдали появились двое людей с собакой. Это были Кеггс и шофер, человек с тупым и несколько меланхоличным выражением лица. На привязи он держал бульдога грязновато-белого цвета.

Подойдя к лорду Берти, они остановились. Роберт дотронулся до своей шляпы и грустно поглядел на собаку, которая с самым благодушным видом обнюхивала лорда. Кеггс представил ее:

— Вот собака, ваша светлость.

— Гм! — произнес лорд, вставив свой монокль, чтобы лучше разглядеть собаку.

— Это та самая собака, о которой я говорил вашей светлости.

— Ага! — произнес лорд Берти. — Но эта собака — белая, и совсем не похожа на Руби.

— Да. Что касается этой стороны вопроса, то это вполне правильно. Но ваша светлость забывает подкраску. Через два дня Роберт так ее переделает, что даже сама мать Руби, будь она тут, и та ошиблась бы!

Лорд Берти с любопытством посмотрел на шофера.

— Удивительно! — сказал он. — И это действительно возможно?

Будучи скуп на слова, Роберт ограничился тем, что дотронулся до своей шляпы и опустил глаза на собаку.

— Она, кажется, совсем ручная, — заметил лорд Берти, когда собака стала лизать ему руку.

— Ничего нет ласковее ее, ваша светлость! Какая разница между нею и Руби!.. О, это стоит сто фунтов!..

В продолжение следующих дней лорд Берти колебался между сомнением и надеждой. Иногда ему казалось, что подмена вполне возможна, иногда же вся эта затея казалась ему нелепой, а Кеггс — не кем иным, как сумасшедшим. Зато, с другой стороны, Роберт казался ему более серьезным. Лорд находил даже, что у него смышленый вид. Ведь бывали же случаи, когда искусно подкрашенные лошади сходили за других! Разве не может быть то же самое и с собаками?

Во всяком случае, так или иначе, но надо было действовать, и как можно скорее. Его беспокойство и неожиданные исчезновения начинали уже раздражать Алину. Он это ясно видел.

— Послушайте, Кеггс, — сказал он к концу третьего дня, — я больше не желаю ждать. Если вы немедленно не достанете ту собаку, то у нас ничего не выйдет.

— Мы уже устроили подмену. Задержка произошла из-за Роберта: он настаивал на том, чтобы самым тщательным образом закончить работу.

— Но удалось ли ему это, по крайней мере?

— Вы сами об этом будете судить, ваша светлость. Собака лежит на террасе.

И Кеггс повел следовавшего за ним не без некоторого недоверия лорда Берти к темной массе, гревшейся на солнце.

— Разве не поразительное сходство, ваша светлость?

Лорд Берти вставил свой монокль.

— Удивительно! Неужели в самом деле…

— Пусть ваша светлость приблизится и подразнит его немножко, чтобы убедиться в мягкости его характера.

— Лучше вы сами это сделайте.

Кеггс повиновался. Собака подняла голову и опять приняла прежнее положение. Лорд Берти, удовлетворенный, приблизился, в свою очередь, и слегка толкнул бульдога. Если бы это был Руби, он не замедлил бы рассвирепеть. А этот, как доброе дитя, улегся снова, ничуть не протестуя.

— Чудесно! — воскликнул лорд Берти.

— Может быть, ваша светлость имеет при себе чековую книжку?

— Однако, вы чертовски торопитесь, Кеггс, — сказал лорд Берти не совсем довольным тоном.

— Это не я, ваша светлость, а Роберт. Он беден, а у него большая семья — жена и дети.

— Я прямо не понимаю, что случилось с бедным Руби, — жаловалась после завтрака Алина. — У него такой вид, точно он больше меня не узнает: он не подходит, когда я его зову, и только и делает, что спит.

— О! — воскликнул лорд Берти, — он привыкнет… Я хочу сказать, что это ничего не значит. Я думаю, что он просто слишком долго лежал на солнце.

Псевдо-Руби весь день продолжал быть сонным. На другой день лорд Берти видел, как он проходил по террасе, следуя за своей хозяйкой. Потом оба они расположились под высоким сикомором, и его светлость присоединился к ним.

— Как чувствовал себя Руби сегодня утром? — весело спросил он.

— Не совсем хорошо, бедняжка, — ответила Алина. — Он был болен всю ночь.

— В самом деле?

— Он, по-видимому, съел что-то нехорошее, вот почему он и был вчера такой сонный.

Лорд Берти с состраданием взглянул на животное, свернувшееся клубком у ног Алины. Как, однако, можно обмануться внешним видом! В глазах всех эта собака была Руби, его враг, а на самом деле под этой внешностью скрывался безобидный белый бульдог, относившийся к нему с симпатией.

— Бедняга! — сказал он.

И, наклонившись к собаке, он потянул ее за ухо, чтобы поиграть. Это был очень банальный прием, но он произвел неожиданный эффект — что-то вроде взрыва. Дремавшая собака вскочила с быстротой внезапно спущенной пружины, и раздалось яростное рычание.

Какой-то генерал утверждал, что искусство тактики заключается в том, чтобы знать точно, в какой момент надо отступать. Тайный инстинкт подсказал лорду Берти, что такой момент наступил, и он проделал отступление, перекувырнувшись через стул. Он поднялся, слегка ушибленный, в то время как Алина, с покрасневшим от гнева лицом, старалась обеими руками удержать собаку за ошейник.

— Зачем вы его дразните? — сердито сказала она. — Я же вам говорила, что собака больна.

— Я… я… я… — заикался его светлость.

Все случилось в одно мгновение. Собака вырвалась и ринулась, как бешеная.

— Я… я… я…

— Спасайтесь! — закричала Алина. — Я не могу ее больше держать! Бегите скорее!

Лорд Берти поспешил последовать ее совету, показавшемуся ему своевременным. Он бросился бежать во всю прыть и остановился только у большой дороги. Там, почувствовав себя в безопасности, он решил передохнуть и, чтобы прийти в себя после сильного волнения, расположился выкурить папиросу. Но спичка выпала у него из рук — так он был поражен тем, что увидел: у поворота дороги, ведущей к домику, где жил Роберт, медленно плелся толстый белый бульдог.

В буфетной Кеггс, надев синий передник, чистил серебро, насвистывая какую-то арию. К нему подошел лакей Фредерик.

— Тут один человек вас спрашивал.

— Кто такой?

— Берти.

— Что ж, если лорд Берти Фандалль желает со мной поговорить, то я к его услугам.

— Он в курительной комнате.

Лорд Берти задумчиво сидел около камина.

— Ваша светлость изволили меня звать?

— Подойдите поближе, старый мошенник!

— Ваша светлость!

— Известно ли вам, что я мог бы засадить вас по обвинению в мошенничестве?

— Ваша светлость…

— Нечего разыгрывать невинность! Вы отлично понимаете, что я хочу сказать.

— Если бы ваша светлость соизволили мне объяснить, то я убежден, что…

— Объяснить! Черт побери, я вам объясню!.. Кто дал Руби наркотик и содрал с меня деньги, выдав его за другую собаку? Вам достаточно ясно?

— Я понимаю, милорд, но обвинение не доказано.

— Старый негодяй!

— Ваша светлость, — продолжал медовым голосом Кеггс, — как я и предсказывал, сами обманулись благодаря необычайному сходству… Собака Роберта будет…

— Неужели вы имеете наглость утверждать, что собака, которую вы мне показывали, это именно вчерашняя собака, когда я только что сам видел белого бульдога Роберта?

— У Роберта их два, ваша светлость.

— Гм!..

— И один — точное подобие другого.

— Гм…

— Близнецы, ваша светлость, — тихо настаивал метрдотель.

Лорд Берти опрокинул стул.

— Ваша светлость были слишком опрометчивы в своих суждениях. Если ваша светлость припомнит, то еще в вашем детстве, благодаря поспешно высказанному утверждению, будто вы сами видели меня пьющим ликеры вашего отца, я лишился прекрасного места метрдотеля в замке Стоклейг. Лорд Берти подпрыгнул.

— Э… Что?.. Значит… Ах, я понимаю, — сказал он, — вы захотели отомстить? Не так ли?

— Ваша светлость, я ровно ничего не сделал. И к счастью, я могу это доказать.

— Докажите.

Метрдотель поклонился.

— Сходство между двумя собаками совершенно экстраординарное, — сказал он, — но не абсолютное. У Руби все клыки целы, между тем как у собаки Роберта в глубине пасти не хватает одного.

Он остановился на мгновение и потом продолжал опять с достоинством несправедливо обвиняемого человека:

— Если вы, ваша светлость, сомневаетесь в моих словах, то можете сами легко в этом убедиться. Вам стоит только открыть пасть бульдога и внимательно осмотреть ее внутри.

…Выскочив из своего автомобиля, Джон Бартон ответил Кеггсу, что он чувствует себя отлично, когда тот с почтительной заботливостью справлялся о его здоровье.

— А где же остальные? — спросил он.

— Мистер Кейт пошел прогуляться. Его светлость уехал.

— Уехал?

— Ему пришлось уехать в Париж по делам.

— А!.. А скоро он вернется?

— Неизвестно. Его светлость высказался очень уклончиво.

— А как чувствует себя Руби?

— Руби чувствует себя очень хорошо, сэр.

Озеро находилось довольно далеко от дома, и, по мере приближения к нему, Джон становился все более и более нервным. Заметив мелькнувшее из-за деревьев белое платье Алины, он остановился, но сделал над собой усилие и пошел дальше.

Алина стояла у воды и забавлялась тем, что смотрела на Руби, лаявшего на уток. Молодая девушка и Руби — оба приветствовали появление Джона, но Руби встретил его с шумным излиянием восторга, а молодая девушка — со сдержанностью, которая сразу лишила Джона дара слова.

— Я очень заботилась о вашей собаке, мистер Бартон, — сказала Алина.

Джон ощутил необходимость ответить чем-нибудь очень прочувствованным, но не нашелся.

— Ах, Руби, — сказала Алина, обращаясь к бульдогу и целуя его в морду, — как бы я хотела, чтобы ты принадлежал мне!

Это были самые обыкновенные слова, но они дали направление всем дальнейшим событиям. Джона вдруг что-то осенило, и решение было принято.

Разговор — только предохранительный клапан, и при отсутствии слов следует опасаться взрыва.

Говорят, что пещерный человек свидетельствовал свое предпочтение избранной им женщине тем, что бил ее дубинкой по голове. Но это не совсем правильно. Если он и пускал в ход дубину, то, вероятно, только после длительных размышлений в течение целого месяца о тех словах, которые нужно сказать, и только потом уже, отчаявшись, он пробовал выразить свою любовь, вместо слов, подобным способом.

Пещерный человек дремал в Джоне. У него не было дубины: он ею и не воспользовался, но он сделал то, что поистине надо было сделать.

Быстро нагнувшись, он схватил Алину за талию и поцеловал ее в губы.

Молодая девушка, пораженная, смотрела на него широко открытыми сияющими глазами. Руби, важно сидя на земле, казался арбитром положения.

Немножко раньше Джон задрожал бы под этим устремленным на него взглядом, но теперь в нем пробудился пещерный человек. Он не растерялся и, привлекая к себе девушку, прошептал:

— Ну, дорогая моя, вам придется тогда взять нас обоих.