"Чужеземец" - читать интересную книгу автора (Гэблдон Диана)

Глава 1 Новое начало

Это совсем не походило на место, подходящее для исчезновения, во всяком случае, на первый взгляд. «У миссис Брэнд» ничем не отличался от тысяч таких же постоялых дворов на севере Шотландии в 1946 году: опрятный и тихий, с выцветшими обоями в цветочек, надраенными полами и платным нагревателем для воды в ванной комнате. Сама миссис Брэнд была маленькой и добродушной и не протестовала, когда Фрэнк забивал все пространство крошечной гостиной, уставленной букетами шиповника, горами книг и бумаг, с которыми он обычно путешествовал.

Я столкнулась с миссис Брэйд в передней, когда собиралась уходить. Она остановила меня, схватив пухлой рукой за плечо, и погладила меня по голове.

— Господи, боже, миссис Рэндалл, вы не можете вот так идти! Давайте-ка я поправлю вам здесь. Вот так! Так-то лучше. Знаете, двоюродная сестра рассказывала, она попробовала новый перманент: получается великолепно и держится — просто мечта. Может, в следующий раз вам тоже лучше им воспользоваться?

У меня не хватило решимости объяснить ей, что в своенравности моих светло-каштановых кудрей была повинна исключительно природа, а вовсе не халатность со стороны производителей средств для химической завивки. Ее собственные намертво склеенные лаком локоны не страдали подобной несговорчивостью.

— Да, я так и сделаю, миссис Брэйд, — солгала я. — Я собиралась выйти всего лишь, чтобы встретиться с Фрэнком. Мы вернемся к чаю. — Я ринулась прочь из дверей и побежала по дорожке прежде чем она успела бы обнаружить еще какие-нибудь дефекты в моей недисциплинированной внешности. После пяти лет работы военной медсестрой я наслаждалась возможностью избавиться от формы, позволяя себе надевать яркие блузки и длинные юбки, совершенно не приспособленные для того, чтобы продираться в них по кустам.

Не то, чтобы я вообще собиралась этим заниматься: мои мысли были гораздо больше посвящены сну до середины утра и долгим ленивым дням в постели с Фрэнком — без сна. Хотя поддерживать томную романтическую атмосферу, когда прямо за дверью миссис Брэйд методично орудовала пылесосом, было достаточно сложно.

— Судя по всему, это самый грязный кусок ковра во всей северной Шотландии, — заметил Фрэнк тем утром, пока мы лежали в постели, слушая чудовищные завывания пылесоса в коридоре.

— Примерно такой же грязный, как умишко нашей хозяйки, — согласилась я. — Может быть, нам следовало бы в конечном счете поехать в Брайтон. — Мы избрали север Шотландии в качестве места для отпуска прежде чем Фрэнк вступит в должность профессора истории в Оксфорде на том основании, что Шотландия была не столь сильно затронута ужасами войны, как остальная Британия, и была менее восприимчива к послевоенному исступленному веселью, захлестнувшему более популярные места отдыха.

И хотя это и не обсуждалось, думаю, мы оба чувствовали, что это станет символическим местом, в котором мы сможем восстановить наш брак: мы поженились и провели двухдневный медовый месяц в горах совсем незадолго до начала войны семь лет назад. Тихое пристанище, где, как мы, не отдавая себе в этом отчета, думали, можно заново открывать друг друга, поскольку, тогда как самые популярные в Шотландии уличные развлечения — гольф и рыбалка, то наиболее общепринятый вид спорта для дома — болтовня. И если на улице идет такой сильный дождь, какой может быть только в Шотландии, людям приходится посвящать болтовне кучу времени.

— Куда это ты? — спросила я, когда Фрэнк спустил ноги с кровати.

— Будет весьма досадно, если старушка в нас разочаруется, — ответил он. Сидя на краю антикварной кровати, он мягко приподнимался и опускался, производя пронзительный ритмичный скрип. Шум в коридоре мгновенно стих. Попрыгав так минуты две, он издал протяжный театральный стон и рухнул навзничь, заставив пружины матраса протестующе скрипнуть. Я беспомощно хихикала в подушку, чтобы не спугнуть напряженную тишину за дверью.

Фрэнк нахмурился, взглянув на меня.

— Предполагалось, что ты должна стонать в экстазе, а не хихикать, — шепотом увещевал он меня. — Она вообразит, что я недостаточно хороший любовник.

— Тебе придется поработать подольше, если ты рассчитываешь на экстатические стоны, — ответила я. — Две минуты не заслуживают ничего, кроме смеха.

— Эгоистичная девчонка. Я приехал сюда, чтобы отдохнуть, забыла?

— Лодырь. Тебе никогда не удастся прирастить новую ветвь к семейному древу, если ты не удосужишься продемонстрировать чуть больше усердия, чем в этот раз.

Страсть Фрэнка к генеалогии была еще одной причиной поездки именно в горы.

Если верить одному из потрепанных клочков бумаги, которые он таскал с собой туда-сюда, один из его дальних предков имел какое-то отношение к чему-то или кому-то в этих краях в середине восемнадцатого — или это был семнадцатый? — века.

— Если я останусь бездетным пнем в своем семейном древе, виновата в этом будет вне всяких сомнений наша неутомимая хозяйка там, за дверью. В конечном счете, мы женаты уже семь лет. Маленький Фрэнк будет вполне законнорожденным, даже если у нас не будет свидетелей, способных подтвердить факт зачатия.

— Если он вообще будет зачат, — мрачно сказала я. Нас уже постигло одно разочарование за неделю до того, как мы ретировались в Шотландию.

— Со всем этим бодрящим свежим воздухом и здоровой диетой? Где же еще нам пытаться, как не здесь? — На поздний ужин вчера вечером была селедка — жареная. На обед была селедка — маринованная. А пряный запах, доносящийся с лестницы, прозрачно намекал, что на завтрак тоже будет селедка — копченая.

— Пока ты не надумал устроить очередное показательное выступление для миссис Брэйд, — предложила я, — лучше оденься. Ты ведь, кажется, встречаешься с пастором в десять. — Его преподобие мистер Реджинальд Уэйкфилд, глава местного прихода, должен был предоставить Фрэнку для проверки какие-то захватывающе интересные баптистские протоколы, не говоря уж о роскошной подшивке, собранной им из полуистлевших военных донесений или чего-то в этом роде, в которых встречались упоминания о пресловутом предке.

— Так как, ты говорил, звали твоего в шестом колене прадеда? — спросила я. — Того, который разводил кур во времена одного из бунтов? Не помню, Уилл он был или Уолтер.

— Вообще-то он был Джонатан. — Фрэнк философски воспринимал мое полное безразличие к истории семьи, но всегда был настороже, готовый превратить малейшее проявление любопытства в предлог для того, чтобы поведать все известные на сегодняшний день факты о старых Рэндаллах и их родне. Он продолжал застегивать пуговицы на рубашке, но его глаза вспыхнули страстным огоньком фанатика.

— Джонатан Уолвертон Рэндалл — Уолвертон в честь дяди его матери, мелкого рыцаря из Суссекса. Он, правда, был более известен под лихим прозвищем «Черный Джек», которое ему дали в армии, вероятно, в то время, когда его гарнизон был в этих краях. — Я уткнулась лицом в подушку и притворно захрапела. Не обращая на меня внимания, Фрэнк продолжал излагать свои научные гипотезы: — Он купил должность в середине тридцатых — то есть 1730-х — и служил капитаном драгун. Если верить тем старым письмам, которые мне переслала кузина Мэй, дела в армии у него шли хорошо. Разумный выбор для второго сына, знаешь ли: его младший брат тоже поступил согласно традиции, став викарием, но я еще не нашел о нем достаточно материалов. В любом случае Джек Рэндалл получил награду от герцога Сэндрингема за действия до и во время сорок пятого — второго бунта якобитов, ты понимаешь. — Он рассыпался с целью просветить невежественную публику в моем лице. — Знаешь, принц Чарли и все эти…

— Я не вполне уверена, что шотландцы осознают, кого именно они потеряли, — перебила я, усаживаясь на постели и пытаясь привести в порядок прическу. — Я ясно слышала, как бармен в том пабе прошлым вечером называл нас сасснеками.

— Ну, а что в этом такого? — ровно сказал Фрэнк. — В конце концов, это всего лишь значит «англичане» — или, на худой конец, чужаки, а мы — и те, и другие.

— Я знаю, что это значит. Мне не понравился тон, каким он сказал это слово.

Фрэнк порылся в ящиках комода, ища ремень.

— Ему просто обидно было услышать от меня, что у него слабое пиво. Я сказал ему, что при приготовлении истинно шотландского пива в бочку кладется старый сапог, а конечный продукт процеживается через хорошо поношенное нижнее белье.

— А, это объясняет размер счета.

— Ну, я выразился потактичнее, но только лишь потому, что в гаэльском языке нет слова, обозначающего кальсоны.

Заинтригованная, я потянулась за собственной парой.

— А почему? У древних гаэлов разве не было нижнего белья?

Фрэнк заухмылялся.

— Ты что, никогда не слышал эту старую песню про то, что носит шотландец под килтом?

— Да уж наверняка не приличные мужские трусы длиной по колено, — сухо откликнулась я. — Пожалуй, поищу какого-нибудь местного любителя килтов, пока ты развлекаешься с викариями, и спрошу у него напрямую.

— Смотри только, чтобы тебя не арестовали, Клэр. Декану колледжа святого Жиля это совсем не понравится.

Правда, как оказалось, ни в городе, ни в местных лавках не нашлось ни одного любителя килтов. Правда, там мне встретились другие люди, — в большинстве своем домохозяйки наподобие миссис Дейрит, отправившиеся за покупками. Все, как одна, болтливые старые сплетницы в твидовых костюмах… Поскольку у меня не было собственного дома, и я не вела хозяйство, мне почти нечего было покупать, — да и товаров в магазинах пока еще водилось немного, — но даже эта короткая прогулка доставила мне удовольствие.

Я долго стояла перед витриной лавки, торговавшей хозяйственными принадлежностями — вышитыми салфетками и скатертями, кувшинами и наборами стаканов, формами для домашних пирогов и вазами.

У меня никогда не было вазы за всю мою жизнь. Во время войны я жила в казарме вместе с другими медсестрами, сперва при госпитале «Пемброк», затем при полевом госпитале во Франции, но и до того мы никогда нигде не жили подолгу, чтобы позволить себе приобрести нечто подобное.

Впрочем, — заметила я про себя, — даже если бы у меня и была ваза, дядюшка Лэм наверняка приспособил бы ее под свои черепки прежде, чем я успела бы поставить в нее букет маргариток.

Квентин Лэмберт Бошан… «Кью», как его называли друзья и студенты-археологи. «Доктор Бошан» для коллег-ученых, среди которых он проводил всю свою жизнь. А для меня — просто «дядюшка Лэм».

Единственный брат моего отца и мой единственный живой родственник, — я оказалась у него с пяти лет после того, как родители погибли в дорожной катастрофе. Он как раз собирался в экспедицию на Средний Восток и отложил поездку, чтобы организовать похороны, распорядиться наследством моих родителей и отдать меня в частный пансионат, куда я наотрез отказалась ехать.

Столкнувшись с необходимостью насильно отдирать мои пухлые пальчики от дверцы машины и волочь меня по ступеням школы, дядюшка Лэм, ненавидевший любые конфликты, обреченно вздохнул и, наконец, пожал плечами, наплевав на всякий здравый смысл. Он выбросил его в окошко вместе с моей новой соломенной шляпкой.

— Ужасное уродство, — пробормотал он, глядя, как она катится по дороге, едва виднеясь в зеркале заднего вида, когда мы уезжали прочь. — И вообще, женщинам они совершенно не идут. — С этими словами он сердито уставился на меня.

— Вот что я тебе скажу, — продолжил он угрожающим тоном. — Я запрещаю тебе играть с моими персидскими надгробными фигурками. Все что угодно, но только не это. Тебе ясно?

Я с удовлетворенным видом кивнула и отправилась вместе с ним на Средний Восток, затем в Южную Америку и еще в десятки экспедиций по всему миру. Читать и писать я научилась по его дневникам, выучилась копать выгребные ямы, кипятить воду и делать еще многое из того, что считалось совершенно неподходящим для юной леди, — пока наконец не познакомилась с симпатичным темноволосым историком, приехавшим к дядюшке Лэму за консультацией относительно французской философии и ее отношения к египетской религии.

Даже после свадьбы мы с Фрэнком вели прежнюю бродячую жизнь, разрываясь между конференциями на континенте и съемными квартирами в Англии, пока наконец не началась война, и он не стал офицером разведки в MI-6, а я не сделалась медсестрой. Хотя к тому времени мы были женаты уже восемь лет, лишь сейчас в Оксфорде у нас должен был появиться наш первый настоящий дом.

Покрепче зажав сумочку подмышкой, я решительно вошла в лавку и купила все три вазы.

Фрэнка я встретила на углу Хай-стрит и Герсайд-роуд, и дальше мы пошли вместе. При виде моих покупок он поднял брови.

— Вазы? — Он улыбнулся. — Великолепно. Может, хоть теперь ты перестанешь класть цветы в мои книги.

— Это не цветы. Это образцы. И ты сам первым предложил, чтобы я занялась ботаникой. Чтобы было чем заняться, — напомнила я ему.

— Верно, — добродушно кивнул он. — Но я и представить себе не мог, что отныне мне постоянно будет сыпаться на колени какая-то зелень всякий раз, как я открою книгу. Что это за бурая мерзость, которую ты сунула в Бэнкса?

— Это окопник, помогает при геморрое.

— Готовишься к моей скорой старости, да? Какая ты заботливая, Клэр.

Мы обещали зайти к Карсонам, жившим как раз за углом. Смеясь, мы прошли в калитку, и Фрэнк пропустил меня вперед на ступенях крыльца.

Внезапно он схватил меня за руку.

— Осторожно, не наступи.

Взглянув себе под ноги, я обнаружила большое красновато-бурое пятно на верхней ступеньке.

— Как странно, — заметила я. — Миссис Карсон каждое утро скребет лестницу, я ее видела. Что бы это могло быть, как ты думаешь?

Фрэнк нагнулся и принюхался.

— Сходу я предположил бы, что это кровь.

— Кровь! — Я попятилась. — Чья? — Я опасливо заглянула в дом. — Думаешь, у Карсонов что-то случилось, — не могла себе представить, чтобы наши опрятные соседи оставили кровавые отпечатки на крыльце, если бы не случилось какой-то ужасной катастрофы.

На миг я с испугом вообразила, что в прихожей притаился какой-нибудь безумный убийца с топором, готовый в любой момент наброситься на нас с душераздирающим воплем.

Фрэнк покачал головой. Привстав на цыпочки, он заглянул через изгородь в соседний сад.

— Сомневаюсь. Вон точно такое же пятно и у Коллинзов на ступенях.

— Правда? — Я прижалась к Фрэнку, — как ради моральной поддержки, так и чтобы удобнее было заглянуть к соседям. Шотландия едва ли представлялась мне подходящим местом для серийного убийцы, но с другой стороны такие люди вряд ли пользуются привычной логикой, когда выбирают место для своих преступлений. — Все это весьма… странно, — заметила я. В соседнем доме не было никаких признаков жизни. — Как ты думаешь, что тут произошло?

Фрэнк задумался, нахмурив брови, затем хлопнул в ладоши словно в поисках вдохновения.

— Кажется, знаю. Погоди секунду. — И устремился к калитке, а затем трусцой по дорожке, оставив меня одну на ступенях.

Через некоторое время он вернулся, сияя самодовольной улыбкой.

— Ну да, все точно. Во всех домах одно и то же?

— Одно и то же — что? Их также посетил маньяк-убийца? — отозвалась я чуть резковато, чувствуя досаду из-за того, что он оставил меня одну с этим кровавым пятном.

Фрэнк засмеялся.

— Нет, это ритуал. Представляешь?! — И он опустился на четвереньки в траву, с интересом разглядывая пятно.

На мой взгляд, это звучало немногим лучше, чем история с маньяком-убийцей. Я присела рядом, сморщившись от неприятного запаха. Для мух было еще слишком рано, но над пятном уже кружились крохотные прожорливые мошки.

— Какая еще ритуальная жертва? — спросила я. — Миссис Карсон исправно ходит в церковь, как и все ее соседи. Тут нет никакого Холма Друидов или чего-то в этом роде.

Фрэнк поднялся, отряхивая брюки.

— Ничего-то ты не знаешь, детка, — возразил он. — Во всем мире больше нет второго такого места, где бы старые суеверия и магия играли такую большую роль в повседневной жизни, как в горах Шотландии, и церковь тут ни при чем. Миссис Карсон все равно будет верить в Древний Народец, как и все ее соседи. — Он указал на пятно носком начищенного ботинка. — Это кровь черного петуха, — пояснил он с самодовольным видом. — Понимаешь, ведь эти дома все новые, блочные.

Я смерила его ледяным взглядом.

— Если ты полагаешь, что этого объяснения достаточно, то подумай как следует. Какая разница, старые это дома или нет? И куда же, черт побери, подевались все люди?

— Думаю, что они в пабе. Давай пройдемся и посмотрим. — Он взял меня под руку, и, выйдя из калитки, мы двинулись дальше по Герсайд-роуд. — В старые времена, — объяснил он по пути, — и, кстати, не так уж давно, когда строили дом, был обычай убивать какое-нибудь животное и хоронить его под фундаментом, чтобы умилостивить местных земных духов. Ну, что-то вроде: «И сын его, младший или перворожденный, ляжет на фундамент, на коем ворота станут…» Эта вера стара, как сами окрестные холмы.

От такой цитаты меня невольно пробрала дрожь.

— В таком случае, похоже, просвещение здесь достигло невиданных пределов, раз уж они стали убивать кур вместо людей… То есть ты хочешь сказать, что раз дома довольно новые, то под ними никого не хоронили, и теперь местные жители стараются восполнить это упущение?

— Совершенно точно. — Фрэнк с довольным видом похлопал меня по спине. — По словм священника, многие из местных убеждены, что война случилась из-за того, что люди позабыли о своих корнях и о прежних обычаях, как, например, хоронить жертвенное животное под фундаментом дома или сжигать рыбьи кости в очаге… Кроме форели, конечно, — добавил он с улыбкой. — Знаешь, никогда нельзя сжигать кости форели, — или больше ни одной не поймаешь. Их надо только закапывать в землю.

— Ни за что не забуду, — пообещала я. — А если скажешь еще, что нужно сделать, чтобы никогда в жизни больше не видеть селедки, то моя благодарность будет безгранична.

Он покачал головой, полностью погруженный в свои воспоминания, — ему была свойственна такая увлеченность, когда он полностью терял контакт с окружающим миром и углублялся в свои научные изыскания, черпая знания из всех источников.

— Про селедку я ничего не знаю, — откликнулся он рассеянно. — Зато вот от мышей годится розмарин. «Розмарин в доме, все мыши — вон»… Что-то в этом роде. А вот что касается трупов под фундаментом, это породило почти всех местных привидений. Знаешь, Маунт Джеральд, большой дом в конце Хальд-стрит? Там живет призрак ремесленника, которого убили, чтобы похоронить под строением. Это случилось в XVIII веке, можно сказать, совсем недавно, — задумчиво прибавил он.

— Рассказывают, что по приказу хозяина дома сперва была возведена первая стена, и с нее неожиданно упал камень, и прямо на голову одному из рабочих, — какому-то особо неприятному парню, которого избрали на роль жертвы, — а затем его похоронили в подвале, а сверху возвели остальной дом. С тех пор он стал призраком и обитает в этом самом подвале постоянно, если не считать годовщины своей гибели и четырех Старых Дней.

— Старых Дней?

— Древние праздники, — объяснил он, порывшись в своих ментальных записях. — Хогманей — это канун Нового года, еще есть день Середины Лета, Белтейн, и день Всех Святых. Друиды и пикты праздновали дни солнца и дни огня, насколько нам известно. Короче говоря, в эти священные праздники призраки получают свободу и могут бродить повсюду, где пожелают, творить зло и добро, как им заблагорассудится. — Он задумчиво потер подбородок. — Близится Белтейн — кельтский праздник, так что внимательнее смотри по сторонам. — Его глаза заискрились лукавством, и я поняла, что он наконец вышел из своего научного транса.

Я засмеялась.

— Так здесь полно знаменитых привидений?

Фрэнк пожал плечами.

— Не знаю. Если хочешь, спросим мистера Уэйкфилда в следующий раз, когда его увидим.

Мистера Уэйкфилда мы встретили в тот же вечер. Вместе с другими соседями он пил лимонад в холле отеля, празднуя освящение новых домов.

Похоже, он слегка смутился, когда понял, что нам все известно, — едва ли ему стоило бы поддерживать языческие верования, но он заявил, что это просто местные предрассудки, ничего, заслуживающего внимания.

— Это довольно занятно, — поведал он, и я с подавленным вздохом поняла, что нас ждет еще одна ученая лекция. Что касается Фрэнка, то он тут же почуял родственную душу, и вдвоем они начали выделывать первые па этого исконного парного танца, который так любят все ученые академики. Они принялись обсуждать архетипы, проводить параллели между древними предрассудками и современными религиями… Окликнув проходившую официантку, я заказала еще чаю.

Зная по опыту, как нелегко бывает отвлечь Фрэнка от подобных дискуссий, я попросту поставила перед ним чашку, после чего спокойно удалилась.

Нашу домохозяйку, миссис Бейрд, я нашла на диванчике у окна, где она угощалась печеньем вместе с каким-то пожилым мужчиной, которого представила мне как мистера Крука.

— Я вам о нем рассказывала, миссис Рэндолл, — заявила она с радостным видом. — Это он все знает про растения.

— Миссис Рэндолл очень интересуется травами, — поведала она своему спутнику, закивавшему с вежливым видом. — Сушит их в книгах, и все такое.

— В самом деле? — Мистер Крук с любопытством поднял кустистые седые брови. — У меня есть сушилки — настоящие, прошу заметить, — для растений и всего такого. Мне их подарил племянник, когда приезжал на каникулы после университета. Он их привез специально для меня, и мне недостало духа сказать, что я ни в чем таком не нуждаюсь. Сушить травы — это понятно… На сетке или в связках… Но зачем их расплющивать — я понятия не имею.

— Ну, может, чтоб на них полюбоваться, — любезно подсказала миссис Бейрд. — У миссис Рэндолл есть прелестные фиалки… Хоть сейчас вставляй в рамочку и вешай на стену.

— Хм. — Морщинистое лицо мистера Крука выразило величайшую степень сомнения в целесообразности такого предложения. — Ну, если они могут вам сгодиться, то забирайте эти сушилки, я все равно собирался их выкидывать. Мне они ни к чему.

Я заверила мистера Крука, что с удовольствием воспользуюсь его сушилками для растений и еще с большим удовольствием посмотрю на его коллекцию трав. Он пристально взглянул на меня, склонив по-птичьи голову набок, но, наконец, решил, что мой интерес заслуживает уважения, и мы договорились встретиться завтра утром, чтобы прогуляться по окрестностям. Я знала, что Фрэнк всю первую половину дня проведет в городской ратуше, и была рада поводу не ходить вместе с ним и не рыться в старых бумагах. На мой взгляд, все эти архивы были ужасно скучными.

И вот, наконец, Фрэнк распрощался со священником, и вместе с миссис Бейрд мы отправились домой. Мне не хотелось с ней говорить о пятнах крови на ступенях, но у Фрэнка, мы видели, на сей счет не было никаких предрассудков, и он принялся расспрашивать нашу домовладелицу о местных обычаях.

— Должно быть, традиция очень старая, верно? — поинтересовался он.

— О, да. — Миссис Бейрд, хоть и с трудом, поспевала за ним, но даже не помышляла о том, чтобы попросить нас идти помедленнее. — Обычаи такие давние, что никто и не знает, откуда они пошли, мистер Рэндолл. Наверное, еще со времен великанов.

— Великанов? — переспросила я.

— Ну да, Фион и Фейн, знаете?

— Гаэльские легенды, — с интересом заметил Фрэнк. — Местные герои. Скорее всего, с северными корнями. Вообще, здесь очень чувствуется влияние викингов, вплоть до самого побережья. Даже названия норвежские, а вовсе не гаэльские.

Я вздохнула, предчувствуя очередную тему на историческую тему, но миссис Бейрд заулыбалась и принялась расспрашивать моего мужа.

— Так, значит, это правда? Она была на севере и видела камень Двух Братьев? Значит, он и правда остался от викингов?

— Они посещали побережье многократно с шестого по четырнадцатый век, — мечтательным голосом пояснил Фрэнк, который, похоже, в этот момент видел внутренним зрением драккары, несущиеся по волнам. — Да, викинги… И они привезли с собой все свои мифы, а у них их было немало… Эти вещи тут укоренились.

Да, в это легко было поверить. Надвигались сумерки и, похоже, несли с собой бурю. Жутковатый свет сочился из облаков, и даже современные дома вдоль дороги выглядели древними и жутковатыми, равно как и обветренный пиктский камень, стоявший в сотне футов от нас на перекрестке дорог. В такую ночь хорошо было сидеть дома с запертыми ставнями.

Однако, вместо того, чтобы уютно устроиться в гостиной миссис Бейрд и любоваться развешанными по стенам картинами, Фрэнк предпочел принять приглашение на стаканчик шерри от мистера Бейнбриджа, местного поверенного, интересовавшегося городскими архивами.

Вспомнив свою первую встречу с мистером Бейнбриджем, я предпочла остаться дома.

— Постарайся вернуться до начала бури, — попросила я, целуя Фрэнка на прощание. — И передавай привет мистеру Бейнбриджу.

— Хм, да, да, конечно.

Стараясь не встречаться со мной взглядом, Фрэнк набросил на плечи плащ и, взяв с собой зонтик, вышел в коридор. Я закрыла за ним дверь, но не стала задвигать засов, чтобы он мог спокойно вернуться. Затем я прошла обратно в гостиную, невольно подумав о том, что Фрэнку будет приятно сделать вид, будто у него вовсе нет жены, и мистер Бейнбридж с удовольствием поддержит его в этом. Впрочем, мне ли его винить в этом?

Поначалу, вчера, когда мы посещали мистера Бейнбриджа, все шло не так уж скверно. Я вела себя тихо, вежливо, старалась выглядеть умной, но незаметной и хорошо воспитанной, — как полагается Идеальной Жене оксфордского дона до тех пор, пока не подали чай. Вспомнив об этом, я взглянула на свою правую руку, где до сих пор красовался ожог на всех четырех пальцах. В конце концов, не моя вина, что мистер Бейнбридж, вдовец, довольствовался дешевым жестяным чайником вместо нормального, фарфорового. Так же никто не виноват, что поверенный, желая проявить вежливость, попросил меня разлить чай в чашки. Также не его вина, что держатель, который он мне вручил, оказался растресканным, и накаленная докрасна ручка чайника обожгла мне руку.

Нет, сказала я себе, то, что я выронила чайник, — в этом не было ничего противоестественного. То, что я уронила его на ковер мистера Бейнбриджа, было всего лишь досадной случайностью, — надо же мне было его куда-то уронить. Хотя, конечно, восклицать при этом: «Твою мать!» едва ли стоило…

Оправившись от шока, мистер Бейнбридж проявил всю необходимую галантность, засуетился, перевязывая мне руку и не прислушиваясь к объяснениям Фрэнка, который смущенно принялся рассказывать, что последние два года я провела в полевом госпитале.

— Боюсь, что там моя жена подхватила пару крепких выражений от янки и всех прочих, — пробормотал Фрэнк с нервной усмешкой.

— Точно, — подтвердила я и поморщилась, оборачивая руку мокрой салфеткой. — Мужчины иногда выражаются довольно цветисто, когда вынимаешь из них осколки шрапнели.

Мистер Бейнбридж попытался тактично перевести разговор на нейтральную историческую почву и заявил, что всегда интересовался тем, как изменяется просторечный язык с течением времени. Он привел пару примеров гаэльских ругательств, и Фрэнк с удовольствием поддержал эту тему.

— Верно, — подтвердил он, убирая со лба челку. — Ругательства постоянно эволюционируют.

— Да, и это продолжается до сих пор, — подтвердила я, взяв кусок сахара щипчиками.

— О?! — вежливо обернулся ко мне мистер Бейнбридж. — Так вам встречались какие-то любопытные вариации на войне?

— Да, — кивнула я. — Любимое ругательство я подцепила у одного янки. Его звали Уильямсон, и он был родом, кажется, из Нью-Йорка. Он повторял это всякий раз, когда я меняла ему повязки.

— И что же это было за ругательство?

— «Иисусе Рузвельт Христос», — отозвалась я и уронила сахар Фрэнку в чашку.

…Посидев немного с миссис Бейрд, я поднялась к себе, чтобы успеть немного почитать до возвращения Фрэнка. Я знала, что он никогда не пьет больше двух бокалов шерри, и потому не сомневалась, что вернется он довольно скоро.

Поднялся ветер. В воздухе невольно ощущалось напряжение. Когда я принялась расчесывать волосы, они затрещали от статического электричества и тут же принялись завязываться узлами. Придется сегодня обойтись без положенных ста расчесываний, — решила я. — Достаточно и того, чтобы почистить зубы. Пряди волос упорно липли к моим щекам, сколько я ни пыталась отбросить их назад.

Воды в рукомойнике не оказалось. Фрэнк использовал ее всю, приводя себя в порядок перед встречей с мистером Бейнбриджем. Взяв бутылку минералки, я налила немного себе на ладонь, а затем провела руками по волосам. Еще немного воды, чтобы смочить щетку… После чего я зачесала волосы за уши.

Ну вот, так-то лучше, сказала я себе, вертясь перед зеркалом. Влага убрала статическое электричество, и теперь волосы тяжелыми блестящими волнами рассыпались по плечам.

Внезапно совсем рядом сверкнула молния, и послышался гром, после чего погас свет. Я негромко выругалась и принялась рыться в ящиках.

Где-то здесь были спички и свечи. В Шотландии так часто отключали электричество, что свечи стали необходимой принадлежностью любой комнаты. Я видела их даже в номерах лучшего эдинбургского отеля, — там они пахли медом и были изящно вставлены в стеклянные подсвечники с хрустальными подвесками.

Свечи миссис Брэйд оказались куда проще, — обычные белые домашние свечи, — но их было очень много, и целых три коробка спичек. Впрочем, сейчас стиль интересовал меня меньше всего.

При свете очередной молнии я вставила свечу в синий керамический подсвечник на туалетном столике, а затем прошла по всей комнате, зажигая остальные свечи, пока мягкий дрожащий свет не наполнил все вокруг. Очень романтично, подумалось мне, и нажала выключатель, чтобы когда электричество вернется, внезапная вспышка не испортила все настроение. Свечи сгорели всего на полдюйма, когда отворилась дверь и вошел Фрэнк, точнее, его внесло сквозняком, погасившим три свечи.

Дверь за ним закрылась с грохотом, от которого погасли еще две, и в полумраке он растерянно взглянул на меня, проводя рукой по растрепанным волосам. Я поднялась и вновь зажгла свечи, негромко что-то пробормотав по поводу людей, которые так грубо врываются в комнаты. И лишь когда я закончила и повернулась, чтобы спросить, не хочет ли Фрэнк чего-нибудь выпить, то обнаружила, что он бледен и взволнован.

— Что такое? — поинтересовалась я. — Увидел привидение?

— Ну, знаешь… — медленно отозвался он. — Не могу поручиться, что нет.

Он рассеянно взял мою щетку, чтобы пригладить волосы, но, обнаружив, что она мокрая, поморщился и, положив ее на тумбочку, полез в карман за своим гребешком. Я выглянула в окно, подумав, что стоит, пожалуй, закрыть ставни.

— Скверная погодка для призраков, — проговорила я. — Разве они не предпочитают тихие туманные вечера на кладбище?

Фрэнк хохотнул, но как-то неубедительно.

— Ну, должно быть, всему виной истории Бейнбриджа и его шерри… Не стоило мне столько пить. Скорее всего, это просто пустяки.

Теперь мне стало любопытно.

— Так что же ты видел? — поинтересовалась я, усевшись на пуфик рядом с туалетным столиком. Жестом я указала Фрэнку на бутылку виски, и он тут же налил выпить нам обоим.

— Да просто какого-то человека, — отозвался он, — который стоял на дороге.

— Что, прямо на дороге? — засмеялась я. — Тогда это точно был призрак. Не могу себе представить, что живой человек мог делать снаружи в такую ночь.

Фрэнк попытался налить воды из кувшина в свой стакан и укоризненно посмотрел на меня, не обнаружив там воды.

— Нечего на меня глазеть, — заявила я. — Ты сам вылил всю воду. Впрочем, я готова пить свой виски неразбавленным. — И сделала глоток в подтверждение.

У Фрэнка был такой вид, будто он был готов спуститься за водой в ванную, но затем он отказался от этой идеи и продолжил рассказ, осторожно потягивая спиртное с таким видом, словно это кислота, а не алкоголь производства местных подпольных винокурен.

— Так вот, он стоял на краю сада у изгороди, и я подумал… — Он замялся, не сводя со стакана взгляда. -…Мне показалось, что он смотрел в твое окно.

— Мое окно! Как необычно, — но все же я ощутила легкую дрожь и поднялась, чтобы закрыть ставни, хотя для этого уж точно было слишком поздно. Фрэнк прошел за мной следом, продолжая говорить.

— Да, я и сам тебя видел снизу. Ты расчесывала волосы и, кажется, ругалась, потому что никак не могла с ними справиться.

— В таком случае, тот парень наверняка неплохо повеселился, — заметила я резко.

Фрэнк покачал головой и с улыбкой потрепал меня по затылку.

— Нет, он не смеялся. На самом деле вид у него был крайне несчастный. Впрочем, я не видел его лица, но что-то такое было в его позе. Я подошел сзади, и когда он не шелохнулся, то вежливо спросил, не могу ли я чем-нибудь ему помочь. Он сперва вел себя так, словно не слышал моего вопроса, и я решил, что, возможно, так оно и есть из-за ветра. Поэтому я повторил свои слова и потянулся, чтобы похлопать его по плечу, ну, вроде как привлечь его внимание… Но прежде чем я смог к нему прикоснуться, он внезапно развернулся и двинулся куда-то прочь с дороги.

— Может, это грубовато, но вряд ли похоже на привидение, — заметила я, осушив стакан. — А как он выглядел?

— Крупный парень, — ответил Фрэнк, нахмурившись и пытаясь вспомнить поточнее, — Шотландец в полном снаряжения, вплоть до споррана и застежки с бегущим оленем на клетчатой накидке. Я только хотел спросить, откуда у него такая, но он ушел раньше, чем я успел даже рот раскрыть.

Я подошла к комоду и налила нам еще выпить.

— Ну, в таких местах этот вид не должен вызывать удивления. Мужчины часто так одеваются в деревнях.

— Нет… — В голосе Фрэнка звучало сомнение. — Нет, странным мне показался не его наряд, но когда он прошел мимо, готов поклясться, что он был достаточно близко, и я должен был почувствовать его прикосновение, но ничего не почувствовал. Я был настолько заинтригован, что обернулся и проследил за ним взглядом. Он шел по Герсайд-роуд, но когда почти дошел до угла, то… исчез. Вот когда у меня холодок прошел по коже.

— Может, ты просто отвлекся на секунду, а он просто ушел в тень, — предположила я. — Там у перекрестка как раз растут деревья.

— Готов поклясться, что ни на миг не сводил с него глаз, — пробормотал Фрэнк. — Знаю! Теперь я понял, что мне показалось в нем таким странным, хотя сперва я этого и не сообразил.

— И что же? — Эта история с привидениями начала меня утомлять, и мне уже хотелось в постель.

— Ветер был просто ужасный, но его одежда — килт и плед, они совсем не развевались, разве что при его движениях…

Мы уставились друг на друга.

— М-да, — наконец, подтвердила я. — Звучит странновато.

Фрэнк пожал плечами и улыбнулся.

— По крайней мере, у меня будет, что рассказать священнику, когда мы в следующий раз увидимся. Может быть, это какой-то известный местный призрак, и он сможет рассказать мне о нем какую-нибудь жуткую историю. — Он взглянул на часы. — А теперь, пожалуй, пора в постель.

— О, да, — согласилась я.

Я наблюдала за ним в зеркало, пока он расстегивал рубашку и вешал ее в шкаф. Внезапно он застыл.

— А тебе доводилось выхаживать шотландцев в госпитале, Клэр? — спросил он. — В полевом госпитале или в «Пэмброке»?

— Конечно, — озадаченно откликнулась я. — Там было полно Сифортов и Кэмеронов, в Амьене, а потом, после Казна у нас появились и Гордоны. Почти все — славные парни. Очень стоически относились к боли, хотя и не переносили уколов. — Я улыбнулась, вспомнив одного из них. — Был у нас такой… Ветеран-трубач из третьего полка… Который терпеть не мог уколов, особенно в бедро. Он готов был часами терпеть боль, но никого не подпускал к себе со шприцом, даже когда мы обещали, что укол будет в руку. — Я засмеялась, вспомнив этого капрала Крисхолма. — Как он мне сказал: «Уж если я должен лежать лицом вниз с голой задницей, так пусть девчонка будет подо мной, а не сверху с булавкой!»

Фрэнк улыбнулся, хотя вид у него был слегка смущенным, как всегда, когда я рассказывала не слишком приличные военные истории.

— Не волнуйся, — заверила я его, поймав этот взгляд. — Ничего подобного я не стану рассказывать твоим друзьям в университете.

Он улыбнулся чуть более радостно и, подойдя ко мне сзади, поцеловал в макушку.

— Не тревожься, — заверил он. — В Университете тебя полюбят, какие бы истории ты не рассказывала. М-м-м, как чудесно пахнут твои волосы.

— Нравится? — В ответ его рука скользнула мне по плечам, лаская грудь сквозь тонкую ночную рубашку. В зеркале я видела его лицо рядом со своим.

— Мне все в тебе нравится, — пробормотал он. — Знаешь, ты чудесно выглядишь при свечах. У тебя глаза, как шерри в хрустальном бокале, и кожа сияет как слоновая кость. Ты настоящая колдунья. Может, мне стоит вообще отключить в доме электричество?

— Будет неприятно читать в постели при таком свете, — отозвалась я, чувствуя, как сердце начинает биться быстрее.

— В постели можно заниматься и другими вещами, — шепнул он.

— В самом деле? — поинтересовалась я и, обернувшись, обняла его за шею. — Какими, например?

Чуть погодя, уютно свернувшись калачиком рядом с Фрэнком, я подняла голову с его плеча и поинтересовалась:

— А зачем ты меня спрашивал? Ну, насчет того, не лечила ли я каких-нибудь шотландцев?… Ты ведь знаешь, что у нас в госпиталях были самые разные люди.

Он пошевелился и погладил меня по спине.

— Хм, да нет, просто так. Когда я увидел этого парня снаружи, то подумал, что это мог быть… — Фрэнк замялся и теснее сжал меня в объятиях. — Ну, знаешь, что он мог быть одним из твоих пациентов… Возможно, узнал, что ты сейчас здесь и пришел тебя навестить. Что-то в этом роде.

— В таком случае, — здравомысляще заметила я, — почему он не прошел в дом и не спросил меня?

— Ну, — подчеркнуто небрежным тоном отозвался Фрэнк, — может, он не хотел столкнуться со мной.

Я приподнялась на локте и уставилась на него. В комнате осталась гореть всего одна свеча, но я хорошо видела его лицо. С деланно-равнодушным видом Фрэнк не сводил взгляда с портрета принца Чарли, которым миссис Бейрд украсила стену. Взяв его за подбородок, я заставила Фрэнка повернуться ко мне. Он с показным изумлением раскрыл глаза.

— Ты хочешь сказать, — воскликнула я, — что тот человек, которого ты видел снаружи, мог быть каким-то… кем-то… — я замялась в поисках нужного слова.

— Твоим любовником? — подсказал он.

— Моим близким знакомым, — закончила я.

— Нет, нет, конечно, нет, — отозвался он совершенно без убеждения. Взяв меня за руку, он попытался меня поцеловать, но теперь уже пришел мой черед отворачиваться. Тогда он просто силой уложил меня рядом с собой.

— Ну, понимаешь… — начал он. — Клэр, как-никак, прошло столько лет, и виделись мы всего три раза, и в последний раз всего один день. Ничего необычного, если… Ну, то есть, все знают, что доктора и медсестры испытывают огромный стресс… и… Ну, я… Просто… В общем, я бы понял, если бы что-то случайно…

Я прервала это несвязное бормотание, вскочив с постели.

— Так ты думаешь, я была тебе неверна? — взорвалась я. — Вот как? Потому что если так, то можешь немедленно убираться из этой комнаты. И из этого дома! Да как ты смеешь говорить мне такие вещи? — Я вся кипела, и Фрэнк, сев на постели, попытался успокоить меня. — Не смей ко мне прикасаться! Просто скажи, ты и правда, увидев какого-то незнакомца, глазевшего в мое окно, решил, что у меня мог быть роман с кем-то из пациентов?

Фрэнк встал с кровати и обнял меня. Я застыла, как лотова жена, но он настаивал, приглаживая мне волосы и массируя плечи именно так, как мне это нравилось.

— Нет, ничего подобного я не думаю, — уверенно заявил он, прижимая меня к себе.

Я слегка расслабилась, хотя и не настолько, чтобы обнять его в ответ. Спустя какое-то время он пробормотал мне на ухо:

— Нет, я знаю, что ты никогда бы так не поступила. Я просто хотел сказать, что даже в противном случае… Клэр, для меня это не имеет значения, я слишком тебя люблю. Клэр, и что бы ты не сделала, я всегда буду тебя любить. — Он сжал мое лицо в ладонях и заглянул в глаза. — Ты меня простишь? — Его теплое дыхание, слегка пахнущее виски, коснулось моего лица, а губы были так соблазнительно близко.

Внезапно за окном раздался новый раскат грома, и дождь с силой забарабанил в ставни и по крыше.

Я обняла его за пояс. «Милосердие подобно дождю, — процитировала я, — падающему с небес». Засмеявшись, Фрэнк поднял взгляд. Проявившиеся пятна на потолке не предвещали нам сухой и спокойной ночи.

— Если такова твоя милость, — заметил он, — то мне был не хотелось увидеть твой гнев.

Гром гремел, словно пушечные раскаты, отвечая на его слова, и мы рассмеялись, вновь почувствовав себя добрыми друзьями.

Лишь много позднее, прислушиваясь к его глубокому дыханию, я начала задавать себе вопросы. Я сказала чистую правду: с моей стороны не было никакой неверности. Но то — с моей стороны. А Фрэнк сам сказал, что прошло слишком много лет.