"Ричард Длинные Руки — пфальцграф" - читать интересную книгу автора (Орловский Гай Юлий)

ГЛАВА 6

Зайчик шел карьером, но едва замок скрылся с глаз, я пригнулся к шее, шепнул: «Гони». Грива укрыла, как защитным колпаком, стук копыт перешел в шелест. Ветер ревел и стонал, я чувствовал, как упругое тело подо мной сперва разогрелось, затем начало накаляться. Конечно, само по себе, но я всякий раз представляю, что от трения об атмосферу. Так я сам себе кажусь значительнее, вроде «Челленджера».

Итак, замок графа Хоффмана захвачен, все его земли отошли ко мне, но граф с десятком рыцарей, как рассказали челядинцы, умчался в сторону границы с королевством Турнедо. Явно просить защиты у короля Гиллеберда, которому принес вассальную присягу.

Я, щурясь, как марсианин, высматривал из-под реющей надо мной гривы скачущих всадников. Если удастся настигнуть графа Хоффмана, могу решить вопрос сразу, но проскочил лес, поле и две реки, наконец сообразил, что Хоффман остался позади.

Это я пру напрямик, а Хоффман лоялен дорогам, выбирает переправу по мосту или через брод, так что мне либо делать засаду перед стольным градом Савуази, что ни в какие ворота, либо…

— Вперед, — сказал я Зайчику, оглянулся на неутомимого Бобика, тот ровными прыжками идет слева, пасть распахнута, захватывая встречный воздух и охлаждая чрево. — Вперед! Цель — Гиллеберд.

В стороне проплыли два небольших города, промелькнули деревеньки, а когда на горизонте прорисовались и начали укрупняться высокие остроконечные башни, я понял: это и есть Савуази, столица королевства Турнедо, которым правит энергичный и амбициозный король Гиллеберд.

Зайчик сбавил ход, по всем дорогам тянутся в обе стороны телеги, идут нагруженные кони. Мы обогнали караван из десятка верблюдов, огромные тюки свисают с каждого. Не знаю, как у Гиллеберда с военной мощью, но экономическую уже вижу: торговля процветает, разносит деньги, эту кровь державы. Во все концы королевства разносит, так что гангрены не намечается.

Правда, мелькнула мысль, военная мощь идет обычно рука об руку с экономической. Чаще всего — опережает. Много таких держав, где при слабой экономике держат крупные армии, но почти нет чудаков, чтобы при сильной экономике ограничились бы только полицейскими формированиями.

Город разросся, я уже едва охватывал его одним взглядом. Зайчик еще сбавил темп, мы идем обычной рысью, но все равно народ оглядывается: огромный черный, как вырезанный из агата, конь с длинной гривой и пышным хвостом, рядом бежит исполинский пес, таких огромных просто не бывает, не простой пес, а значит — и владелец не простой… Да и сам всадник, рослый молодой лорд с красивым надменным лицом, весь в доспехах древней работы, выглядит не совсем уж простым рыцарем, которых хоть пруд пруди…

Савуази поразила размерами и пышностью. Я всматривался в башни города, ошалелый, странное чувство копошится в душе. Столица если не уцелела еще с довоенных времен, то ее сразу же отстроили то ли горняки, что в большом количестве вылезли из нор, то ли спустившиеся с гор альпинисты, пропустившие войну. Чересчур большая разница в сравнении, к примеру, с Вексеном, что выглядит буквально коровником рядом с Савуази.

И все-таки я въехал в город, как въезжал и в Вексен: держась со спокойной надменностью лорда. Народ выглядит сытым, хорошо одет, хотя признаки сословности соблюдаются очень даже тщательно: ни разу не увидел горожанина в башмаках с носками ненадлежащей длины или в рубашке неподобающей расцветки. В то же время то в одном месте, то в другом бродячие актеры дают представление, что значит на бросаемые им монетки прожить можно. А если простой народ бросает монетки, то живут достаточно зажиточно. Или я ничего не понимаю в экономике.

Я проехал через весь город, сопровождаемый любопытными взглядами и репликами. Впереди площадь, а на той стороне огромный и почти сказочный дворец короля.

Вообще-то дворец не на той стороне площади, а посредине. Это не королевский дворец Барбароссы, у которого пустое пространство только перед фасадом, а здесь не подойти незамеченным ни справа, ни слева, ни с тыла. Да плюс дворец огорожен высоким забором из остроконечных пик, а сам забор вынесен шагов на сто от стен дворца. Я подъехал к воротам, стражники скрестили передо мной копья. Подбежал, придерживая у бедра болтающийся меч, богато одетый офицер в стальной кирасе и в шлеме с очень ярким плюмажем.

— Кто? По какому делу?

— Гроссграф Армландии, — заявил я громко, чтоб слышало как можно больше народу. — К Его Величеству по крайне важному делу.

Он опешил, да и все замерли, как будто усомнились, что расслышали верно. Офицер переспросил, запинаясь:

— Гроссграф… гроссграф Армландии?

— Да, — ответил я с надменной нетерпеливостью, — И поспеши, новости срочные. Если Его Величество услышит их по твоей вине на пять минут позже, чем мог бы, я твоей карьере не завидую.

Он сглотнул слова, что уже рвались с языка, побледнел, покраснел, снова побледнел, в беспомощности оглянулся на своих солдат. Те вытянулись и смотрят оловянными глазами. Наконец махнул рукой в жесте отчаяния.

— Пропустить!… Я сам отведу во дворец.

— Благодарю, — сказало я покровительственно и добавил снисходительно с долей фамильярности: — Королю важно знать всю информацию немедленно, а не позже всех.

— Да я понимаю, — ответил он тоскливо. — Но особы такого ранга всегда прибывают по договоренности заранее.

— Бывают случаи, — сказал я многозначительно.

— Я понимаю, — повторил он несчастным голосом.

Через калитку я войти не возжелал, это роняет гроссграфскую честь, для меня поспешно открыли ворота. Я въехал на Зайчике, Бобик благовоспитанно идет рядом, ни на кого не рыкнул. Офицер торопится, я ведь спешу, спешу, неотложные вести королевской важности.

Копыта Зайчика звонко и красиво простучали по тщательно уложенному булыжнику. У широких мраморных ступенек, что ведут к огромным раззолоченным воротам дворца, я спрыгнул на землю, велел Зайчику и Бобику:

— Ждать!… Если кто попробует вас тронуть, можете разнести здесь все.

Офицер побледнел, сказал торопливо:

— Я сам прослежу, чтобы к ним никто не подходил…

— Вы останетесь здесь? — удивился я.

— Я передам вас внутренней страже, — объяснил он быстро. — Я не вхож во внутренние покои.

— Ого! Строго у вас.

— Таковы правила.

— Правила надо соблюдать, — согласился я снисходительно. — На порядке держится… э-э… порядок.

Двери в здание перед нами распахнули, мы быстро прошли через нижний зал. Богато одетые стражники смотрели с недоумением и живейшим интересом, еще два огромных зала, широкая парадная лестница, ступени покрыты пурпурной ковровой дорожкой, статуи в нишах стен, металлические фигуры рыцарей, офицер чуть ли не бежит, как будто жаждет, пока не передумал, стряхнуть меня в руки стражей главного королевского зала.

Я поспевал за ним широкими шагами, у последней двери дорогу загородили скрещенными копьями великаны-стражи. Офицер пояснил торопливо:

— Это гроссграф Армландии. Ему нужна срочная аудиенция у Его Величества.

— Не велено, — громыхнул один таким густым голосом, словно тот шел из глубины его высоких сапог. Офицер в замешательстве огляделся:

— Где сэр Ортенберг?

В нашу сторону спешил красивый рыцарь в парадных доспехах, надменный и с холодным лицом.

— Я к вашим услугам, сэр Мюрэйт! Что случилось? Офицер, что привел меня, доложил:

— К Его Величеству прибыл гроссграф Армландии. Дела у него срочные и безотлагательные.

Я молчал, с высоты моего гроссграфства и этот придворный рыцарь, начальник внутренней стражи, не больше, чем бесщитовой рыцарь. А то и простолюдин, ха-ха. Но сам не мог отвести взгляда от этого начальника дворцовой стражи.

На загорелом лице воина неожиданно ярко сверкают очень светлые глаза, даже пробрала оторопь, впечатление такое, что под жарким солнцем на раскаленных камнях сверкают гранями глыбы льда и не тают. Лицо тоже вырублено из камня, черты крупные, Господь над ними не трудился, вытютюливая каждую черточку, но для мужчины вполне, вполне. Даже пара шрамов не портят.

Он смотрел прямо и без вызова, но в каждой черточке лица та решительность и отвага, с какой встречают любую опасность. К сожалению, такие вот остаются верны своему господину, даже когда видят, что тот превращается в отъявленную сволочь. Верность — хорошо, но когда она доминирует…

Он видел, что я рассматриваю его очень внимательно, так смотрят самцы перед началом схватки, сам смерил меня недружелюбным взором.

— Гроссграф? Мы не слышали, чтобы в Армландии был гроссграф.

Я снисходительно промолчал, не тот ранг, чтобы я пускался в объяснения, это будет похоже на оправдания, а тот, кто оправдывается, всегда выглядит проигрывающим.

Мюрэйт буркнул:

— Мы многое здесь не слышали.

— Но все же, — возразил Ортенберг, — есть установленные правила…

— В Армландии что-то изменилось, — сказал сэр Мюрэйт. — Его Величество должен об этом узнать как можно быстрее. Но я не буду с вами спорить, любезный сэр Ортенберг. Вам виднее. Я передал гроссграфа Армландии в ваше распоряжение, а дальше все остальное на вашей ответственности.

В глазах Ортенберга на долю мгновения промелькнул испуг, никто не жаждет взвалить на себя ответственность, если можно оставить на другом, он заговорил как можно тверже:

— Его Величество изволит принимать графа Корнуэлла и графа Форрестера с их материалами. Он очень занят…

Мюрэйт повторил с облегчением:

— Это ваше дело, допускать или не допускать. Я передаю его вам. Теперь отвечаете вы.

Он козырнул и поспешно попятился. Я сказал Ортенбергу:

— Значитца, не хотите меня допустить немедленно? Хорошо, последствия падут и даже рухнут на вас. Хорошо, если всего лишь разжалуют и сошлют… гм… далеко-далеко. А могут и обвинить в государственной измене, раз намеренно задержали такого важного випа… в смысле, важное должностное лицо соседней державы.

— Я не намеренно, — огрызнулся он.

— Намеренно, — возразил я с нажимом. — Я ведь сообщил, что по важному делу.

— Насколько по важному?

— А что, — поинтересовался я ядовито, — дела государственной важности государь доверяет лично вам? Он сказал все еще зло:

— У меня строгий приказ! Я надменно усмехнулся:

— Человек, который не умеет отличить, когда нужно нарушить приказ, данный даже лично Его Величеством… ибо Его Величество не мог предусмотреть неожиданное появление гроссграфа Армландии… этот человек не заслуживает столь высокого поста! Честь имею. Буду ехать мимо рудников, обязательно заеду посмотреть, как сидят на вас цепи.

Я нагло хохотнул и медленно повернулся, всем своим видом показывая, что пойду пить и тискать здешних девок.

Он заколебался точно так же, как и первый, все-таки одинаковая служба накладывает одинаковый отпечаток. Я чувствовал его взгляд на моей спине, наконец мои настороженные, как у коня, уши уловили догоняющий голос:

— А вы уверены, что ваше дело… достаточно важное, чтобы вторгаться к Его Величеству прямо сейчас?

Он торопливо шел рядом, весь бледный и покрытый испариной. Я нахмурился.

— Я — гроссграф всей Армландии, которая для Его Величества имеет немалое значение, не так ли?

— В Армландии нет гроссграфства, — взмолился он.

— Уже есть, — отрезал я. — Разве это не есть важно и даже неотложно? И если я мчался, загоняя коня… Ладно, увидимся. Можете не провожать, дорогу в таверну я найду сам.

Я повернулся, сделал пару шагов, за спиной раздалось тоскливое:

— Хорошо. Я проведу вас. Но оставьте меч. И кинжал. Извините, но с оружием к Его Величеству никто не входит. Вот, видите, мечи графов Корнуэлла и Форестера…

Я буркнул:

— Вообще-то я не подданный Его Величества. Но все верно, в чужой монастырь…

Передав меч и кинжал, я шагнул к парадной двери. По сигналу Ортенберга ее красиво и торжественно распахнули передо мной. Я выпрямился, король должен видеть именно гроссграфа, а не просителя аудиенции, но не успел сделать и шага, как раздался строгий и крайне возмущенный оклик:

— Стоять!… Кто смеет?

К нам спешил очень грузный человек с розовым лицом, щеки на плечах, восемь подбородков уступами на груди опускаются до живота, что начинается едва ли не из-под носа. Из-под роскошнейшей тоги выглядывают толстые, как у слона, ноги.

— Как вы смеете? — завопил он. — Никто не должен к Его Величеству без записи за два месяца…

— Кто это? — поинтересовался я у Ортенберга. Он тяжело вздохнул, лицо несчастное, ответил шепотом:

— Бальза, королевский управитель…

Бальза почти подбежал к нам, смерил меня таким ненавидящим взором, что мне показалось, будто уже встречались, и даже крепко встречались.

— Назад! — велел он визгливо. — Иначе вызываю стражу!

Ортенберг сказал несчастным голосом, но твердо:

— Это гроссграф Армландии. Я верю, что у него важное дело.

— Все челобитчики в очередь! — вскрикнул Бальза. Ортенберг снова взглянул на меня, я без всяких знаков принадлежности к высшей знати, на мне разве что доспехи Арианта, но надо быть знатоком, чтобы ощутить их достоинства, и все-таки ответил неожиданно твердо:

— Сэр гроссграф не проситель. Он по делу.

— Назад! — велел Бальза угрожающе. — Или зову стражу.

Ортенберг сказал, словно бросился в холодную воду:

— Вся стража подчинена мне. Я проведу гроссграфа под свою ответственность.

Он кивнул мне на распахнутые створки, я шагнул, Ортенберг пошел следом. За спиной слышались гневные выкрики, Ортенберг часто дышал, лицо бледное, глаза стали испуганные, как у кролика.

— Как ваше имя? — спросил я.

— Райдер де Ортенберг, сэр, — ответил он и добавил: — Похоже, я свалял самого большого в жизни дурака. Теперь я закончу жизнь в рудниках.

— Нет, сэр Райдер де Ортенберг, — ответил я. — Нет, это я вам обещаю.