"Раб своей жажды" - читать интересную книгу автора (Холланд Том)

Выдержки из «С винтовками в Радже» (продолжение) ОТЧАЯННОЕ ПОЛОЖЕНИЕ

Я пробудился от звука воды, капающей на камни, и открыл глаза. Вокруг было темно. Я попробовал пошевелиться, услышал над собой побрякивание цепей и понял, что запястья мои прикованы к холодной каменной стене.

— Мурфилд! Ну, слава Богу!

Это был голос Элиота. Я попытался разглядеть его, но тьма была кромешная.

— Что случилось? — спросил я. — Как Кафф?

— Думаю, жив, но все еще без сознания. А вас сильно оглушили.

— Ничего, — ответил я. — Как вы?

— Боюсь, что тоже не отличился. Какая-то сволочь проткнула мне ногу копьем.

— Какое, черт возьми, невезение. Надеюсь, не очень болит?

Элиот слабо рассмеялся:

— Ерунда, думаю, нам осталось недолго ходить по этой земле. Так что едва ли это имеет значение.

— Мы должны бежать и немедленно! — воскликнул я.

Элиот сухо усмехнулся.

— У вас есть какие-нибудь соображения? — поинтересовался я.

Он не ответил.

Элиот? — окликнул я.

Вон там, — вдруг проговорил он.

Что?

Слушайте!

Я замер, но не услышал ничего, кроме слабого звука капающей воды.

— Слышите? — спросил Элиот.

— Что? Как вода капает?

— Ну да, — в нетерпении сказал он. — Это в дальнем углу темницы. Там, где прикован старший сержант.

Я, признаться, не сразу понял, куда он клонит.

— Вода откуда-то просачивается, — объяснил он. — Подземный источник. А раз так, в том месте, где течет вода, каменная кладка будет явно слабее.

— Почему же эти существа приковали его там? — нахмурился я.

— Не знаю, но стоит ли сейчас волноваться об этом?

Поэтому, когда Кафф очнулся, мы попросили его рвануть посильнее свои оковы.

— Хорошо, сэр, — ответил старший сержант.

Было слышно, как он дергается, затем раздалось крепкое ругательство.

— Беспросветно? — поинтересовался я.

— Пока да, сэр. Но я не собираюсь загибаться у какой-то дикарской стены. Дайте время, сэр, и посмотрим, что можно будет сделать.

Тяжело дыша, он начал вновь дергать цепи, и до нас донеслись его приглушенное бормотание и ругательства.

— Дело вроде долгое, — наконец проговорил Элиот.

— Вы не знаете Каффа, — возразил я. — Он самый крепкий парень из всех, с кем мне доводилось встречаться.

— Приятно слышать, сэр! — напряженно выдохнул старший сержант, и в тот же миг мы услышали, как стена подалась.

Раздался звон цепей, и Кафф с глухим стуком упал на пол.

— Все в порядке? — спросил я.

— Да, сэр, — ответил Кафф. — Редко чувствуешь себя лучше.

— Отличная работа!

— Большое спасибо, сэр!

По великому счастью в моих карманах оказалось несколько спичек. Я сообщил старшему сержанту об этой удаче, он потянулся за спичками и, чиркнув о камни, зажег одну из них. В краткой вспышке света я увидел, что цепи Каффа полностью выворочены из стены и сейчас он намеревается разорвать ручные оковы. Вены на его лбу и шее вздулись, и одна из оков вдруг хрустнула и подалась. После чего спичка погасла.

Старший сержант подошел к нам и ваялся за оковы Элиота. На этот раз, по-видимому, металл оказался слишком крепок для него.

— Зажгите еще спичку, — прошептал я, ибо напряженность нашего положения стала сказываться на моих нервах. — Посмотрите, может найдете что-нибудь, что поможет вам.

— Хорошо, сэр!

Он взял вторую спичку, вновь вспыхнул свет. Кафф оглядел темницу, представлявшую собой, как я теперь заметил, облицованную грубыми камнями зловещего вида камеру. Кафф заглянул во тьму дальнего угла, и, как раз перед тем как спичка вот-вот должна была погаснуть, я услышал его удивленный вздох.

— Что там, старший сержант? — спросил я, увидев, что он нагибается. — Что-то нашли?

— Да, сэр. Вроде нашел.

Он шагнул ко мне и взял третью и последнюю спичку. Чиркнув ею о стену, в свете пламени он передал мне какой-то металлический предмет. Это был ключ.

— Какого черта… — прошептал я.

Старший сержант нагнулся к Элиоту, вставил ключ и повернул его. Оковы наручников упали с запястьев Элиота.

— Отлично! — проговорил я, наблюдая за ним.

Потом спичка погасла. И в тот же миг где-то неподалеку раздались шаги. Кто-то спускался вниз, к двери камеры.

— Кафф, Элиот, — приказал я сквозь зубы. — Назад, к стене!

Они поспешно задвигались, и я принялся молиться Богу, чтобы они успели всунуть запястья в цепи. Удостовериться в этом я не успел, ибо в замочной скважине уже заскрежетал ключ, и в распахнувшуюся дверь хлынул ослепляющий свет раннего утра.

Я заморгал. В дверном проеме стояло какое-то существо. На ступеньках позади него виднелось несколько человеческих фигур, но наиболее опасным был тот, кто вошел первым. Я собрался с духом. Вошедший был бледен, как и остальные, глаз его не было видно, ибо они были полузакрыты, но я сразу эаметил, что он из другой породы, нежели существа за его спиной. От него веяло холодом, как от высеченной изо льда статуи, и все же, хотя на его лице отражались подлость и жестокость, было в нем что-то мягкое, как в избалованной женщине, а поэтому он производил впечатление ужасной, наглой силы. К тому же он напомнил мне кого-то виденного раньше. Я принялся ворошить воспоминания. И вспомнил — я видел это лицо, когда нас пленили, оно пристально смотрело на меня перед тем, как я отключился. Я почувствовал, что Элиот тоже узнал его, ибо он чуть не вскрикнул, но сдержался. Существо шагнуло вперед, и нас обдало зловонным запахом. Я сразу припомнил священника, старика брамина, которого ранил в ногу, — от него воняло точно так же.

Существо зашло в камеру, за ним последовали еще три фигуры с мертвенным взглядом. Предводитель их раскрыл глаза, и я увидел, что они отнюдь не мертвы, но хищно поблескивают. Он бегло осмотрел запястья Элиота и Каффа, и на мгновение мне показалось, что мы разоблачены, но существо уже склонилось ко мне и вытащило из недр своего одеяния какой-то небольшой кол. Пристально вглядевшись в мое лило, последователь Кали поднял кол, делая вид, что готовится пронзить им мое сердце. Но вдруг подмигнул мне и резко повернулся к одной из тварей у себя за спиной.

Две фигуры покатились по полу в яростной схватке, но человек с колом умудрился вытащить своего противника на солнечный свет, и сопротивление существа ночи сразу ослабло.

Я увидел, что Элиот тоже сбросил цепи и борется с одним из существ, призывая Каффа на помощь.

— Только осторожнее! Не дайте им попробовать вашу кровь! — вскричал он, вышвыривая противника на освещенные солнцем ступени.

Тут раздался страшный крик, долгий и клокочущий, и в крышу ударил мощный фонтан крови. Одно из существ лежало замертво с колом, пронзившим сердце, его кровь фонтаном хлестала ввысь и стремительно просачивалась сквозь пол. Наш спаситель поднялся на ноги и выдернул колышек из груди мертвого чудовища, направляясь к Каффу, который прижал своего соперника к стене.

— На солнечный свет! — сказал этот необычайный человек.

Кафф швырнул существо в сторону двери. Если раньше оно еле двигалось, то теперь было словно парализовано.

— Да, да, — кивнул странный человек, — давайте, прямо в сердце.

Он отдал Каффу свой кол.

— К чертям эту сосудистую деятельность!

Кафф действовал строго по инструкции, и новый фонтан крови ударил в камере.

— А теперь, — пробормотал индус, подходя к Элиоту, — покончим с последним. Отойдите-ка, Джек. Знаю, трудная работенка для нас, вегетарианцев.

Элиот улыбнулся и встал, а индус вновь исполнил свое зловещее действо. Когда все было кончено, он поднялся на ноги, пожал руку Элиоту и повернулся ко мне.

— Как бы вы сказали, капитан, — произнес он, разводя руками, — чертовски кровавое зрелище!

Я нахмурился. Не может быть…

— Неужели это вы? — изумился я. — Неужели вы… профессор Джьоти?

— Отлично!

Индус стер грим с лица, и, глядя на него сейчас, я и представить не мог, как это я не распознал его. Меня ловко одурачили, и моя озадаченность столь явно проступила на моем лице, что индус, которого я больше никогда не буду называть бабу, громко рассмеялся.

— Это действительно вы, старина, — прошептал я. — Как вам это удалось?

Профессор Джьоти почесал нос.

— Знай врага своего, — сказал он.

— Но… послушайте… ради Бога… Откуда?

Профессор распрямился во весь рост.

— Шри Сингх знает все, — гордо заявил он.

Я неверяще таращился на него, нисколько, скажу вам, не смущаясь своего изумления.

— Боже ж ты мой! — прошептал я, понимая, как я недооценил этого человека.

Даже сейчас, тридцать лет спустя, воспоминание о моем презрении к нему заставляет меня краснеть, ибо, вне сомнения, профессор оказался одним из самых отчаянных храбрецов, каких мне только доводилось встречать, а в свое время я знавал многих славных вояк. Размыкая мои наручники, профессор рассказал, что несколько дней инкогнито находился в Каликшутре и что местные приняли его за одного из себе подобных. Он видел, как мы дрались на стене, и, когда нас схватили, позаботился о том, чтобы нас не заразили смертельной болезнью. А потом, прикинув, что старший сержант Кафф — самый сильный из нас, он оставил его прикованным там, где стена была наиболее слаба, и у его ног положил ключ от наших оков.

— Тогда я не мог вас освободить, — объяснил он, — ибо, как вы сами убедились, эти несчастные сильнее всего по ночам. Днем же совсем другое дело. К счастью, — сказал он, стряхивая цепи с моих запястий и оглядывая камеру, — все прошло так, как я рассчитывал.

— Но, Хури, — вступил Элиот, — если вы все это время были среди этих людей, почему они так и не обнаружили вас? Ведь болезнь дает им возможность чуять человеческую кровь.

Профессор Джьоти засмеялся:

— Сколько раз я говорил вам, что там, где наука бессильна, за дело берется фольклор.

Глаза Элиота засверкали, как у ястреба.

— Продолжайте.

— Вы сейчас чуете меня? Как вы считаете, от меня изрядно несет?

— Да. От вас пахнет, как от браминов, что обычно живут у подножия гор.

— Это потому, что я сидел у их ног и учился у них.

Профессор снял с пояса сумку и открыл ее. Как только мы заглянули в нее, нам в ноздри ударила нестерпимая вонь. Я увидел что-то напоминающее труху растения, белую и влажную, после чего отвернулся, не в силах больше выносить смердения. Но Элиот настолько заинтересовался, что сунул палец в сумку и вынес месиво на свет.

— Что это? — спросил он.

— Большая редкость, высоко ценится в деревнях Востока. По-английски это растение называется «киргизское серебро».

— А есть у него научное наименование? — нахмурился Элиот.

— He слышал о таком[4]. И вообще, по-моему, об этом растении знают лишь брамины. — Профессор тряхнул головой и улыбнулся. — Потрите этой штукой лоб.

Элиот повиновался.

— Ну вот, — сказал профессор. — Теперь эти существа не смогут вас учуять. Легенда старая, но, как я доказал, весьма правдивая.

Он снова раскрыл сумку.

— Все вы должны намазаться этим. Нет, погуще, погуще, — пояснил он, когда я слегка мазнул себя по щеке. — Иначе… иначе у нас не будет никакой надежды выбраться отсюда.

К этому времени все мы освободились от своих оков и были готовы повиноваться приказам профессора. Однако перед уходом Элиот настоял на том, чтобы осмотреть всех нас. Я спросил его, что он ищет.

— Следы укусов или царапины, — ответил доктор, внимательно рассматривая мою грудь.

— Но ведь если бы болезнь проникла в нашу кровь, мы бы уже знали об этом.

— Необязательно, — вмешался профессор Джьоти. — Все зависит от силы духа жертвы. Я знал человека, продержавшегося почти две недели.

— Две недели? Боже милостивый! И кто же это был?

— Разве вы не помните? — удивился профессор Джьоти. — Ведь полковник Роулинсон упоминал вам о нем.

— Ну конечно! — вскричал я, щелкая пальцами. — Тот агент, ну, который…

— Застрелился. Да, капитан, — кивнул профессор Джьоти и пристально взглянул мне в глаза, — Это был мой брат.

Он опустил голову, повернулся и вышел из камеры. Я не пытался последовать за ним, но сочувствовал ему. Значит, его брат был таким же храбрецом. «Замечательная пара, — подумал я. — Да, замечательная пара!»

Мы вновь встретились с профессором, когда Элиот признал всех нас здоровыми. Темница наша располагалась под землей и, выбираясь по ступенькам на дневной свет, — а я уж думал, что никогда не увижу солнце, — я сразу узнал, куда дикари привели нас. Позади высился разрушенный храм, через который мы пришли накануне ночью, а впереди возвышались гигантские статуи и пустой трон. Оттуда несло запекшейся кровью, и там кишели мухи. Я взглянул на трон — кровь и внутренности на нем казались куда свежее, чем то, чего я коснулся предыдущей ночью. Все мы невольно зажали руками рты.

— Что это? — ненароком спросил старший сержант.

— Останки жертв, принесенных прошлой ночью, — медленно проговорил Элиот. — Посмотрите туда… — Он указал на огромную золотую чашу. — Помните ее? В нее собирали останки. Угощение для Кали.

Он повернулся к профессору:

— Верно, Хури? Этот пустой трон — трон Кали, не так ли?

Профессор Джьоти вскинул голову:

— Мы можем так предполагать… — 0н обвел рукой статуи шести женщин. — Хотя взгляните на эти фигуры. Согласно легендам горцев, они охраняют святыню богини, охраняют в отсутствие своей владычицы, а когда она возвращается, стражницы пропадают. Хорошо, что они здесь. Это дает основание предположить, что сама Кали отсутствует…

— Послушайте, старина, — запротестовал я. — Вы так говорите об этой женщине, что можно подумать, будто она существует в действительности.

— Действительность? — профессор улыбнулся и развел руками. — А что мы понимаем под «действительностью»?

— Черт меня побери, если я знаю. Вы профессор, вы нам и скажите.

— Если Кали существует — если, — голос его дрогнул, — то тогда она — нечто ужасное. Нечто вне человеческого понимания.

Некоторое время мы молча смотрели на профессора, затем старший сержант вежливо прокашлялся.

— И эта леди, если ее здесь нет…

— Да?

— Тогда, сэр, где же она может быть?

— А-а, — пожал плечами профессор. — Это, совершенно другой вопрос. Но сейчас ее тут нет, и это самое важное. Так что, — вдруг рассмеялся он, — в путь, друзья. Давайте воспользуемся нашим преимуществом и покинем это место как можно скорее.

И мы отправились в путь. Казалось, все вокруг заброшено, но, как и раньше, мы шли с осторожностью — хоть нас и нельзя было учуять, нас можно было увидеть. Мы шли довольно бодро, и Элиот, как я заметил, вскоре начал отставать.

— В чем дело, старина? — спросил я его.

— О, ничего, — ответил он, — только вот нога меня беспокоит.

Я взглянул на его ногу. Копье, видимо, оставило довольно глубокую и болезненную рану. Но доктор уверил меня, что все в порядке, и мы продолжили путь, хотя Элиот шел все медленнее и медленнее. Наконец он рухнул, и, вновь осмотрев его рану, я понял, что она гораздо серьезнее, чем он сам считает. Было совершенно ясно, что некоторое время он не сможет идти дальше.

По этому поводу мы созвали краткий военный совет. Будучи отважным человеком, Элиот просил нас продолжать путь, но никто на это не соглашался. Мы знали, что Пампер где-то неподалеку и, если нам удастся продержаться, все закончится хорошо. Главное же, что нас беспокоило, — это полное отсутствие боеприпасов. Но и в этом вопросе профессор вновь оказался на высоте. Он рассказал, что набрел на крупный склад оружия и взрывчатки, которые завезли русские, намереваясь использовать против британских колониальных войск. Но сейчас этот склад оказался заброшенным. Было сразу решено, что мы должны попытаться захватить его. Однако у этого плана оказался небольшой недостаток — склад находился поблизости от разрушенного города.

Так что пришлось повернуть назад, и, надо сказать, это было мучительно. Шли мы осторожно, как и раньше — периодически в тени деревьев мелькали бледнолицые существа, но мы тщательно избегали их, и, похоже, нас не заметили, хотя у меня внутри шевельнулся червячок беспокойства. Профессор Джьоти тоже насторожился — он то и дело смотрел на сверкающее в небе солнце.

— Полдень миновал, — сказал он мне на одном из привалов. — Солнце клонится к закату.

— Ну, до захода еще далеко, — возразил я.

— Да, — кивнул профессор, озираясь. — Как и до полковника Пакстона с его полком.

Наконец мы подошли к участку стены, где находился заброшенный оружейный склад. Слава Богу, оружие было еще там. Мы начали вооружаться, но Элиот, которого мы поставили часовым, вдруг воскликнул:

— А у нас компания. Взгляните-ка вон туда!

Я поднял глаза. Из развалин города появилось около тридцати фигур — существа стояли и спокойно наблюдали, как мы выкапываем оружие. Я взглянул направо… налево… вон еще сидят, стервецы, и следят за нами. Их план был ясен — они отрезали нам пути отступления, прижав к глубокой пропасти. Я взглянул на мост и, к своему удивлению, обнаружил, что его не охраняют. У башни рядом с ним тоже не было ни души.

— Какая-то подозрительно заброшенная башня. Ничего необычного за ней не числится? — обратился я к профессору Джьоти.

— Ну да, заброшенная, — медленно произнес он. — Но это не значит, что башня пуста.

«Что верно, то верно», — подумал я, но приходилось рисковать. Другого выбора у нас не было. Я раздал все, что мы нашли на складе: оружие, взрывчатку, боеприпасы. Остальное приказал скинуть в пропасть. Из глубины ее уже не поднималось огней, но для наших целей расщелина казалась достаточно глубокой. Мы даже не услышали, как выброшенные нами винтовки достигли дна. Нам пришлось отступить к мосту. Как я уже говорил, он был украшен прекрасной резьбой, но я знал, что вскоре этому шедевру суждено погибнуть, ибо у подножья стены собралась уже огромная толпа, и я боялся, что в любой момент существа кинутся на нас. К счастью, опыт сапера, подученный в Пенджабе, сослужил мне хорошую службу — я живо начинил мост взрывчаткой, и мы, укрывшись, стали ждать, как будут разворачиваться события. Однако ничего не происходило. Полуденное солнце клонилось к закату, а существа продолжали следить за нами, оставаясь у стены. Однако с каждым часом число их возрастало.

Вскоре пики на западе подернулись розовой дымкой. Во мне нарастало нетерпение. Я не хотел ждать темноты, чтобы начать сражение. Я хотел вступить в бой пораньше, чтобы задать хорошую трепку этим сволочам и показать, чего мы стоим. Взглянув в дальний край расщелины, я заметил статую Кали на ее ужасной машине, и мне в голову пришла одна идея.

— Профессор, — сказал я, — прикройте нас огнем. Мы с Каффом пойдем и сбросим этот ужасный инструмент пыток в пропасть. Если это не сработает, значит, этих тварей уже ничто не поднимет.

Профессор нахмурился и кивнул. Он опустил винтовку, и мы со старшим сержантом перебежали через мост. Когда мы кинулись к статуе, я услышал, как толпа за нами зашевелилась. Я обернулся — вперед двинулись немногие, но как только Кафф, раскачав статую, продемонстрировал наши намерения, до нас донесся низкий рев, и весь строй существ пришел в движение.

— Скорее! — крикнул нам Элиот.

Мы поднажали, но статуя все не опрокидывалась. Вдруг от толпы оторвались трое-четверо и заковыляли к нам.

— Пробуем в последний раз! — призвал я.

Позади уже слышались шаги, но мы все раскачивали, а потом старший сержант испустил ужасное проклятие, и тут же раздался грохот металла и дерева. Статуя зависла на краю пропасти. Солнце осветило блестящие крюки, на какое-то мгновение окрасив их красным, и вся эта проклятая машина рухнула в пропасть. Я проводил ее взглядом, но вдруг почуял за собой вонь разлагающейся плоти и, обернувшись, увидел прямо перед собой ужасные, мертвые глаза. Я свалил существо добрым хуком слева. Оно начало было опять подниматься, но я прострелил ему сердце, и тварь осталась лежать, дергаясь, как подстреленная птица.

«Одним гадом меньше, — подумал я. — Но сколько их тут еще?»

Мы отступали, а толпа, придя в движение, старалась отрезать нас от моста. Я уж было решил, что мы до него не доберемся, ибо эти стервецы буквально хватали нас за пятки, были чертовски близко. Мы кинулись через мост, за нами — туча преследователей, а когда мы добежали до дальнего конца моста, я услышал, как у моих ног шипя пробежал огонь по змейке фитиля к пороху. Мы рванулись вперед, упали и заткнули уши. Мост взлетел ни воздух, а наши враги посыпались вниз, в бездонную расщелину.

Все прошло как по маслу, и мы получили передышку. Толпа отхлынула от вэорванного моста, а оставшихся мы легко перебили. Но тем временем уже сильно стемнело, и я понял, что ночью начнется настоящее сражение. Вскоре на небе зажглись звезды, и мы двинулись вдоль городской стены. К счастью, мой бинокль удачно пережил последние несколько дней, и в него я разглядел, что замыслили эти проклятые твари.

— Они рубят деревья и тащат их наверх. Клянусь Господом, мы должны остановить их, прежде чем они доберутся до расщелины, — пробормотал я.

Мы устроили отличный спектакль! Как только существа приблизились, мы встретили их всей мощью ружейного огня и на некоторое время задержали. Но они не гибли… Мне раньше не доводилось сражаться с таким противником, и они, в конце концов, одолели нас своей численностью. Вскоре эти сволочи сгрудились у края пропасти, перекинули через расщелину дерево и начали карабкаться по нему. Мы навели ружья и открыли по импровизированному мосту плотный огонь. Это была чертовски трудная задача, но вскоре дерево с кишащими на нем существами рухнуло в пропасть. Впрочем, мы догадывались, что на их место встанут другие и рано или поздно они переберутся к нам. Я начал подумывать о том, что пришло время отступить, ибо на башне отбиваться будет легче, чем на открытой местности. Я отдал приказ, и мы стали готовиться к отходу. Кафф нес Элиота и ящик с боеприпасами, а профессор сопровождал их. Я же остался на позиции, побивая наступающих тварей как только мог, но положение становилось отчаянным, ибо я был похож на комара, пытающегося остановить рвущегося напролом слона. Раздался сильный треск, и второе дерево рухнуло на нашу сторону пропасти. По стволу его уже ползли бесчисленные сонмища гадов.

«Пора сматываться», — подумал я.

С достоинством я отступил к башне. Позади кучка существ пересекла пропасть и с завываниями двинулась за нами, У самой башни меня поджидал старший сержант Кафф, он и провел меня через двор в наш последний бастион. Мы оказались в длинном помещении с низкими потолками, похожем на молельню храма. Здесь, как и во дворце, главное место занимал пустой трон. Двери позади него вели в темноту, но сбоку, из незаметного коридора, изливался свет. Туда-то мы и направились. Мы взбежали по лестнице. Проход становился все уже, и на бегу я услышал шаркающие шаги наших преследователей — очевидно, существа заметили, куда мы зашли, и теперь гнали нас в ловушку. Свет становился все ярче, и наконец я увидел факел в руках профессора Джьоти — ученый поджидал нас, скрючившись в коридоре.

— Весьма необычная находка, — улыбнулся он нам. — Посмотрите на эти фрески. Им, должно быть, многие века.

Он поднял факел, проведя им вдоль стены, и передо мной замелькали весьма непристойные изображения — женщины, в разной степени раздетые, питались чем-то похожим на человеческие останки. Весьма подходящие к нашему положению картинки, и, признаюсь, на мгновение от этих изображений у меня захватило дух — столь живыми они были. Но времени изучить их повнимательнее не было — шаги преследователей раздавались все ближе, и, обернувшись, я увидел блеск бесцветных глаз.

— Где Элиот? — закричал я.

— Наверху, — показал профессор. — Там

мы займем оборону.

— Отлично, — ответил я, ибо почувствовал смрад существ и понял, что далеко нам не убежать — нас догонят.

Ступени вдруг стали круче. Я поднял голову и почувствовал, как в лицо мне повеял свежий воздух, увидел блеск звезд.

— Эй! — раздался сверху голос Элиота. — Кто там?

— Только мы, сэр, — отозвался старший сержант. — Правда, за нами идет кой-какая компания.

Он отступил в сторону, и профессор взобрался по ступеням. Наши преследователи тем временем почти настигли нас.

— Скорее, сэр! — крикнул Кафф, но, потеряв стольких своих людей, я не собирался рисковать жизнью еще одного человека. И это был не просто героизм — старший сержант нес ящик с боеприпасами, а я знал, что если мы лишимся патронов, то пропадем.

— Давайте же, вперед! — заорал я.

Но старший сержант не пошевелился.

— Черт вас дери, я вам приказываю! — завопил я, и лишь тогда он стал взбираться наверх.

Когда я попытался последовать за ним, то почувствовал, как чьи-то холодные пальцы схватили меня за ногу. Попробовав отбросить напавшего, я потерял равновесие и упал назад в темноту, на каменный пол. Я открыл глаза и увидел лицо. Оно казалось совершенно безгубым, ибо складки плоти вокруг рта совершенно сгнили. Но зубы были на месте, оскалены, а вонь дыхания, когда тварь склонилась к моему горлу, напомнила мне зловоние сточной канавы или смрад разрытой могилы. Все произошло в считанные секунды, и не успел я дать отпор, как услышал яростный рев. У моей головы затопали чьи-то ноги, а существо, чуть не вцепившееся мне в горло, снова подняло голову.

— Уж вы, сволочи? — раздался рев старшего сержанта, — Ублюдки! Стервецы поганые!

Существа кинулись к нему. «Ему конец», — подумал я, ибо у сержанта не было ни места, ни времени воспользоваться винтовкой. Зато у него имелся ящик с боеприпасами, и старший сержант не колеблясь швырнул его. Ящик, как я упоминал, весил довольно прилично, а Кафф швырнул его с такой яростью, что первый ряд существ почти целиком рухнул на землю.

— Болван! — заорал я. — Ты, конечно, храбрец, но дурак чертов! Марш наверх!

— Слушаюсь, сэр, — пролаял Кафф и умчался прочь.

Я последовал за ним, поспешая как мог, чтобы меня не стащили вниз еще раз. Но существа не двигались. Я оглянулся — упавшие на землю так и остались лежать. Мне были видны их глаза, следящие за мною полоумными взорами, а поодаль, в коридоре, сгрудилось множество человеческих фигур. Меня вдруг охватил отвратительный страх. Испугали меня, однако, не эти существа, а весьма странное предчувствие, что они разделяют мой страх и приближается нечто еще более ужасное, чем они. Внезапно, когда я еще пребывал во власти этого ужаса, существа зашевелились, повернулись и низко склонились к земле. Я взглянул в дальний конец коридора, но свет сразу как-то потускнел, словно из глубин земли сюда просочилась темнота. Я знаю, все это звучит как бред сумасшедшего, и даже сейчас не вполне уверен,

что именно увидел я. Но в то время у меня не было сомнений — я стал свидетелем очень скверной магии. Ибо нарастающая тьма втягивала в себя свет, как промокашка впитывает пролитые чернила. Что скрывалось в этой тьме, я не желал знать. Я вскарабкался по ступеням и вдохнул свежий воздух.

— Капитан, смотрите! — профессор Джьоти возбужденно дернул меня за рукав.

Я огляделся. Мы находились на самой верхушке храма, на его куполе. Вокруг были разбросаны уступы, усеянные каменными и деревянными статуями. Некоторые из деревянных статуй были сломаны на баррикады, очевидно, Элиотом, ибо он выглядел усталым и бледным, а из ноги его сочилась кровь. «Хотя вряд ли, — подумалось мне, — ему доведется пользоваться ею». Было ясно, что этот купол станет нашим последним оплотом.

— Капитан, да смотрите же!

Профессор жестом подозвал меня. Я поспешил к краю купола и взглянул вниз, на то, что творилось там. А там из джунглей выступила цепь солдат в красных мундирах. Впереди развивался «Юнион Джек», флаг Британской Империи, и горный бриз донес до нас слабые звуки «Марша британских гренадеров».

— Но, черт возьми, — пробормотал я, — они доберутся сюда слишком поздно…

— Что вы хотите сказать? — спросил профессор.

Я оглянулся на ступени, уходящие назад во тьму:

— Боеприпасы… Мы их потеряли.

— Потеряли?! — Профессор уставился на меня, потом на продвигающиеся вперед британские войска.

Я повернулся к стоящему на

страже старшему сержанту Каффу:

— Ну как там, шевелятся?

— Да, сэр, собирают силы.

— Подожгите баррикады! — крикнул я Элиоту. — Пусть старина Пампер знает, что мы здесь.

— Сэр! — вдруг вскричал Кафф. — Эти твари поперли наверх!

Я бросился к ступеням. Кафф отбил голову у какой-то статуи, подкатил к краю ступеней и обрушил вниз. Это был самый меткий бросок, который мне когда-либо доводилось видеть, ибо с одного удара все кегли были повалены и на некоторое время воцарилась тишина. Затем внизу, во тьме, вновь зашевелились человеческие фигуры, и у подножья ступеней заблестели хищные глаза. У Каффа в руках оказался еще один увесистый камень. Я взглянул на баррикаду. Там начало заниматься пламя. Я снова перевел взгляд на ступени. Существа подступали.

— Ну ладно, — прошептал я и взмахнул рукой. — Давай!

Вновь вниз покатился камень, сшибая существ. Но у нас уже не оставалось «кегельных шаров», ибо иссяк запас голов статуй. Тогда мы подняли каменную плиту и закрыли ею дыру, но я сомневался, что это надолго задержит противника. Тем временем в джунглях разгоралось пламя, люди Пампера уже подходили к расщелине, но и наши дела шли все хуже и хуже, ибо каменная плита начала подпрыгивать под ногами старшего сержанта, а зажженный нами огонь распространялся не так быстро. Мы все собрались у каменной плиты, стараясь удержать ее на месте, а огонь у нас за спинами только занялся и бесценные минуты тихо проходили одна за другой. Вдруг дрожь прошла у нас под ногами, и каменная плита треснула пополам. В трещину сунулись чьи-то руки, и мы все отступили.

Баррикада к этому времени уже пылала вовсю, поэтому мы поспешили укрыться за ней, ибо знали, что противник не выносит огня. И действительно, какое-то время огонь задержал их. Все больше и больше существ собиралось у ступеней, но дальше они не совались, а солдаты Пампера в красных мундирах подходили все ближе и ближе. Мои надежды начали крепнуть. И вдруг противник кинулся на нас! Мы открыли огонь, быстро истратив немногие остававшиеся у нас пули, и, хотя камни перед нашей баррикадой залоснились от крови, существа продолжали напирать, накатываясь, словно приливная волна. Мы принялись швырять в них горящие ветки. Одной твари я попал в лицо и увидел, как ее глазные яблоки сморщились и растеклись. Другое существо вспыхнуло, как мешок соломы. Снизу до нас донесся ружейный огонь, и я понял, что Пампер, наверное, добрался до подножья храма. Только бы продержаться! Только бы закрепиться! А противник продолжал напирать. Я почувствовал, как слабеют мои силы. Мы все почувствовали это. Если противник опрокинет наши фланги, мы наверняка погибнем. Отовсюду звучали пронзительные вопли, когда существ охватывали языки разбрасываемого нами пламени, но я заметил, что их численный перевес уже сказывается. Я взглянул на дальний фланг. Тело вспыхнувшего человека корчилось в пламени, но позади маячили новые существа. Дело проиграно, наш фланг опрокинут. Но внезапно твари ослабили натиск, прекратились их вопли. Не было слышно ничего, кроме потрескивания пламени. Над кошмарной сценой воцарилось затишье. Вдали, внизу, снова раздались выстрелы британских винтовок, но теперь я не поддался искушению надежды, ибо знал, что нас ожидает смерть. Я посмотрел на пламя, собрался с духом и помолился за то, чтобы не впустую отдать свою жизнь.

И тогда меня вновь охватил страх. Я боролся с ним, но, словно темная лихорадка, он не отпускал меня, намереваясь выжать всю мою душу. «Человеку всегда больно чувствовать, что храбрость оставляет его, и все же, — сказал я себе, — что такое храбрость, как не продолжение страха?» Я крепко сжал горящую палку и подошел к краю баррикады. Если уж умирать, то благородно, лицом к лицу с врагом. Я не позволю страху победить себя. Я поднял факел и шагнул вперед.

За баррикадой никого не было. Вернее, там не было никого из оставшихся в живых. Хотя трупов хватало. В огне, на куполе, на ступенях — везде валялись наши враги. Я в изумлении огляделся по сторонам, после чего вернулся к товарищам, чтобы сообщить, что мы спасены, но они тоже исчезли — я остался совершенно один в этом древнем и страшном месте. Я взглянул на огонь, горевший, словно адское пламя, и пожирающий мертвецов. Я заметил, что трупы горят, как дрова, а дым от их плоти клубится жирно и черно. Языки пламени образовали пелену, а за пеленой этой появились шесть человеческих фигур.

Я пораженно отшатнулся и решил, что, наверное, заболел и меня прихватил застарелый приступ малярии. Но в то же время я не чувствовал озноба и никогда раньше мой ум не был столь ясен и трезв. Я вновь взглянул на человеческие фигуры. Они вышли из огня и неотрывно смотрели на меня. Это были очень привлекательные женщины, и одна из них была той, которую мы захватили в плен. Она улыбнулась мне, и меня охватила животная похоть, божественная и жестокая. Моя душа словно раскрылась навстречу этим женщинам. Я шагнул к ним, но они отвернулись и покачали головами, и я заметил, что они с восхищением смотрят на трон, словно взнесенный ввысь языками пламени. Я понял. Они не заговаривали со мной, не было произнесено ни единого слова, но я понял. Мы будем жить. Мы забрели в одно из самых мрачных мест мира, но останемся в живых. Странно, но я вновь почувствовал, что меня охватывает ужас. Мой взгляд, как магнитом, притянуло к трону, и я осознал, что на нем теперь сидит женщина. Две тени выросли у нее по бокам — у одного существа было лицо как у Элиота, хотя это был, конечно, не Элиот, а другая фигура явно принадлежала европейцу, хотя человека этого я не знал. Но я. смотрел не на них, а на сидящую на троне женщину, казавшуюся мне самой желанной из всех дам, на кого я когда-либо бросал взор. Я пытался вызвать в памяти образ моей жены, но он не появлялся. Меня заполонило желание, адская, звериная похоть, которая сжигала внутренности. И в то же время нет, не только похоть я ощущал, но и ужас тоже, и все это стягивало мне голову как обручем. А когда я в последний раз взглянул на трон и тень фигуры на нем, то ощутил, что теряю сознание. На меня надвигалась тьма. Я закрыл глаза и упал на каменные плиты.

Так что же произошло? Не стану притворяться, будто знаю. Очнувшись, я не смог вспомнить ничего, что случилось после того, как наш фланг подался.

Как оказалось, ничего не помнят и мои товарищи по оружию. Они тоже потеряли сознание в эти последние минуты, поэтому нам пришлось довольствоваться тем, что рассказал нам Толстяк Пакстон. Он сообщил, что нас нашли сваленными в кучу за баррикадами, огни еще горели, а все вокруг было усеяно трупами нападавших. Некоторое время существовало опасение, что мы тоже умрем, ибо все мы находились в довольно глубокой коме и прошла пара дней, прежде чем мы очнулись. К этому времени Каликшутра осталась далеко позади, а когда я пытался вспоминать о ней, меня охватывали чередующиеся волны ужаса и провалов в памяти. Лишь недавно ко мне вернулась память о том, что произошло, и я впервые изложил это здесь, в своих записках.

Но события той странной ночи остаются тайной до сего времени. Кто восседал на троне? Кем был человек с лицом, как у Элиота, и кем был его спутник, стоящий с другой стороны трона? Почему нас пощадили? Было ли это все на самом деле? Я отдаю себе отчет в том, что меня можно принять за слегка «тронутого». Может, я действительно слегка помешался тогда, ибо время, проведенное нами в горах, было довольно бурным. Но в глубине души я не могу поверить, что стал жертвой обыкновенной галлюцинации — как же я тогда выжил, чтобы поведать вам эту историю? Окончательное суждение, однако, я должен предоставить своему читателю. Пусть он сам судит мой рассказ и мое поведение.

Мне не довелось больше побывать в Каликшутре. В определенном смысле наше задание было выполнено удачно, ибо мы могли быть уверены, что никаких русских там нет и вряд ли они появятся там в будущем. Похоже, колониальная администрация тоже была заинтересована в том, чтобы оставить это королевство в покое, ибо Памперу, как выяснилось, было строго запрещено присоединять эти места к владениям Британской короны. Я, помню, очень разгорячился, полагая, что Каликшутра может лишь выиграть от введения британского колониального правления, ибо в зловещей порочности тамошних местных обычаев не могло быть никакого сомнения. Но я знал, что Пампер вряд ли позволит себе не подчиниться приказу. И действительно, позднее под строгим секретом он сообщил мне, что будущее Каликшутры является предметом каких-то споров в очень высоких лондонских кругах. Засим мы оставили разговоры об этом королевстве, хотя, сказать по правде, я бы не очень расстроился, если бы мне довелось снова побывать там.

К моему рассказу остается добавить всего одно примечание, но примечание печальное и ужасное. Мы уже приближались к ущелью, которое должно было вывести нас на Тибетскую дорогу, и, когда мы поравнялись со статуей Кали, я увидел сидящую перед нею фигуру в одежде, посыпанной пеплом, и с головой, склоненной в пыль. .Медленно человек поднял голову и взглянул на нас. Это был брамин, старый факир. Неуверенно поднявшись на ноги, он указал пальцем на нас и принялся пронзительно кричать, а потом направился к нам. Стоило ему оказаться вблизи от Пампера и меня, его взор ужасно вспыхнул. Он напомнил мне женщину, которую мы взяли в плен, и, взглянув на его кожу, я заметил, что она блестит, как блестела у той женщины.

— Он болен той болезнью! — вскричал я.

— Вы уверены? — нахмурился Пампер и, когда я утвердительно кивнул, приказал брамину держаться подальше.

Но брамин подходил все ближе, и, хотя ему во второй раз было приказано уйти, он не послушался, так что Памперу не оставалось ничего другого, кроме как ударить его. В пылу момента Пампер влепил брамину пощечину, и старик, зашатавшись, упал в пыль. Все это выглядело очень скверно, и Пампер ужаснулся тому, что натворил, поспешил брамину на помошь, но Элиот вовремя придержал его за руку.

— Дайте ему денег, — сказал он, — но, ради Бога, держитесь от него подальше.

Пампер медленно кивнул. Он прокричал приказ своей колонне и, когда его люди проходили мимо, бросил жрецу кошелек с рупиями. Но старик швырнул деньги в грязь, вскочил и горящим взором уставился на проходящие мимо войска. Нам вслед эхом летели его проклятья. Думаю, что среди нас не было ни одного человека, кто бы не содрогнулся от этих криков.

Я спросил у Элиота, что брамин говорил нам. Элиот нахмурился, ему стало как-то не по себе, и, когда наконец он все объяснил, я тоже почувствовал себя довольно скверно. Оказалось, что деревня брамина пала жертвой болезни, и он посчитал, что это мы навлекли гнев Кали.

— А его проклятье? В чем оно выражалось? — спросил я.

Элиот посмотрел мне в глаза.

— Полковник Пакстон, берегись! — перевел доктор.

— Берегись чего?

Элиот нахмурился и пожал плечами.

— Берегись гадостей, о которых знает брамин.

Это обеспокоило меня, и я попросил Пампера следить за своими тылами. Но он был старый лев и высмеял мои страхи. Проходили дни, и я выбросил брамина из головы. Мы добрались до Симлы. Там меня на некоторое время задержали разные любители рапортов, и мне пришлось долго расшаркиваться и щелкать каблуками. Естественно, я часто виделся с Пампером, а также с Элиотом, поврежденная нога которого к этому времени стала заживать. Доктор решил вернуться в Англию, ибо его вера в исследования была сильно подорвана пережитым, и он сказал мне, что боится, что эта болезнь в Каликшутре неизлечима. Меня обеспокоили его соображения, поскольку я сам видел, как быстро эта болезнь может распространяться, и я задумался над тем, удастся ли ей навсегда остаться в пределах Гималайских вершин. Вспомнил я и о брамине. Пару раз мне показалось, что я видел его. Я сказал себе, что, по-видимому, ошибся или воображаю всякие глупости, но как-то вечером Элиот сообщил мне, что и он встретился со жрецом лицом к лицу на базаре. Брамин ускользнул, но Элиот был уверен, что это был он. Сообщили медицинским властям, и начался поиск. Однако ничего не обнаружили — ни следов брамина, ни признаков болезни.

И все равно я снова предупредил Толстяка, чтобы он был бдителен. Он согласился не расставаться с револьвером, но, думаю, больше из чувства компромисса, чем из убежденности, что ему действительно угрожает опасность. У меня создалось ощущение, что он подтрунивает надо мною. Шли дни, брамина так и не отыскали, и я уже стал задумываться, не оказался ли я в дураках. Пампер начал отпускать свою охрану. Он то и дело поддевал меня и как-то вечером в клубе заставил согласиться с тем, что опасность, видно, миновала. Он от души смеялся над моими страхами, я поддакивал ему, и тот вечер мы закончили в довольно веселом настроении. Мы вышли, пошатываясь, довольно поздно, и, поскольку Пампер квартировал ближе к клубу, чем я, он предложил мне переночевать у него. Я согласился, да и дом у Пампера был приятнее, чем моя квартира, — там чувствовался семейный дух. Тонга (двухколесная бричка) прогрохотала по мостовой и остановилась у бунгало Пампера. Мы сошли и расплатились с извозчиком. Вокруг стояла тишина, и мы задержались на веранде, засмотревшись на звезды. Как вдруг из дома донесся пронзительный крик, за которым последовал выстрел.

Мы со всех ног бросились внутрь и застали ужасную картину: там стояла госпожа Пакстон с дымящимся пистолетом в руке, а на полу лежал мертвый брамин. Я склонился над трупом. Каким-то чудом пуля попала прямо в сердце, и, перевернув тело, я довольно усмехнулся.

— Конец ему! — констатировал я.

Но госпожа Пакстон вдруг затряслась неудержимой дрожью.

— Нет, нет, — всхлипывала она. — Вы не понимаете…

Она уронила пистолет, повернулась и показала на открытую дверь.

— Тимоти… Он, — она сглотнула, — он… он мертв!

И разразилась рыданиями.

Мы кинулись в комнату Тимоти. Мальчик лежал на постели. Горло его было разорвано, а противокомарная сетка вся забрызгана кровью.

— Нет! — вскричал Пампер. — Нет!

Он упал на колени у постели Тимоти и протянул руку погладить мальчика по волосам. Мое сердце разрывалось при виде того, что этот храбрый человек плачет, как ребенок, но я знал, что ничего не могу сказать. Госпожа Пакстон подошла к нему, он приподнялся и обнял ее. Вдруг она замерла.

— Я видела, что он пошевелился! — вскрикнула она. — Говорю вам, я видела — он пошевелился!

Пампер и я впились взглядами в лицо Тимоти. Теперь на нем играла улыбка, которой совершенно точно раньше не было!

— Что же это… — прошептал Пампер.

Внезапно Тимоти открыл глаза.

— О Боже мой, — рассмеялась госпожа Пакстон. — Он жив! Жив!

— Позовите Элиота, — сказал я.

— Но зачем? — удивилась госпожа Пакстон. — С ним же все в порядке!

— В порядке? — переспросил я.

Мы вновь посмотрели на Тимоти. Он приподнялся, и в ране на его горле все еще бурлила кровь. Но что ужаснее всего, глаза его голодно блестели, побелевшее лицо мальчика словно сморщилось.

— Позовите Элиота, — повторил я.

Госпожа Пакстон зарыдала и, повернувшись, выбежала из комнаты. Пампер и я последовали за ней, заперев за собой дверь на засов.

Через двадцать минут появился Элиот. Мы с ним вошли в комнату Тимоти, и я сразу увидел на его лице отчаяние.

— Оставьте меня! — велел Элиот.

Я повиновался, а через несколько минут приехал профессор Джьоти.

— Мне сообщили, — проговорил он и без каких-либо дальнейших объяснений прошел в комнату Тимоти.

До нас донеслись приглушенные голоса, доктор и профессор, похоже, спорили. Затем дверь отворилась, Элиот вышел и заговорил с госпожой Пакстон. Он попросил разрешения оперировать, она без слов согласилась, и Элиот кивнул. Выглядел он ужасно и, судя по всему, никаких надежд не питал. Он закрыл за собой дверь, и до нас донесся скрежет ключа в замочной скважине. Появился доктор лишь часом позже. Рубашка его была забрызгана кровью, а на лице был явно запечатлен провал.

— Мне очень жаль, — пробормотал он, и. Боже мой, он действительно скорбел. Элиот подошел к госпоже Пакстон, взял ее руки в свои и сжал их. — Я ничего не мог сделать…

Он попросил Пакстона не входить в комнату, но Пампер настоял:

— Он же мой сын… был… моим сыном!

Мы вошли вместе. Вся комната была забрызгана кровью.

Тимоти лежал распростершись на кровати и походил на анатомический муляж, ибо грудь его была вскрыта, а сердце вынуто.

Пампер, казалось, не мог оторвать глаз от трупа сына.

— Неужели это было необходимо? — спросил он наконец

Профессор Джьоти, стоявший в дальнем углу комнаты, слегка качнул головой.

— К сожалению! — прошептал он.

Пампер кивнул, пристально вглядываясь в лицо Тимоти, которое абсолютно лишилось юных мальчишеских черт — перекошенное, побелевшее, заострившееся в жестокости.

— Не позволяйте моей жене заходить сюда, — сказал Пампер, повернулся и вышел из комнаты, возвращаясь к госпоже Пакстон.

Тело он приказал отвезти в морг. Вот так и закончилось наше приключение в Каликшутре.

На следующий день пришли приказы для меня. Возвращаясь назад, на равнины, я постарался выбросить из головы ужасы прошлого месяца. Впереди ждал мой полк, и вскоре у меня не осталось времени обращаться к прошлому. Новые приключения ждали меня, новые задания.