"Ярлыки" - читать интересную книгу автора (Карлтон Гарольд)

ГЛАВА ПЯТАЯ

Корал посмотрела на лежавшую на ее столе записку, и ее охватило волнение. Послание было написано на рельефной почтовой бумаге, на какой обычно писала Мэйнард. Сверху на листке стояло подчеркнутое красным карандашом «срочно». Текст был следующий: «Зайдите ко мне – немедленно!»

Она только что вернулась с показа нового популярного модельера Беттина Чиу, все вещи в коллекции которого были созданы на основе кимоно. В такси по дороге в редакцию она решила, что Берт Стерн сфотографирует некоторые из моделей на Верушке. В Бронксе были просто сказочно оформленные мужские турецкие бани, о них ей однажды рассказал Уэйленд. Что, если заполнить их сухим льдом и сделать фотографию сквозь пелену поднимающегося пара? Она попыталась представить себе, как это лучше заснять.

Нетерпеливо скомкав записку, она прошла по коридору к кабинету Мэйнард, остановилась у двери с табличкой «Главный редактор». Еще только пять минут, и все кончится, напомнила она себе.

В комнате секретарши никого не было. Корал прошла и постучала в дверь Мэйнард. Ей что-то невнятно ответили, и она вошла. Мэйнард сидела на полу в углу комнаты.

– Дорогая моя! – воскликнула Корал. – Примите мои поздравления!

Она обошла вокруг стола. Мэйнард плакала, прижав к лицу кружевной носовой платок. Корал опустилась на одно колено и заботливо склонилась к ней. К возбуждению от одержанной победы примешивалось сочувствие, которое вызывала плачущая женщина.

– Что такое! – воскликнула Корал. – Мне казалось, вы должны были бы праздновать победу!

– Вы! – Мэйнард взглянула на нее. Вокруг карих глаз была краснота, тушь расплылась, и она выглядела смешно, как клоун. – Не напускайте на себя озабоченный вид. Ликуйте! Радуйтесь! Смейтесь! Ведь вы этого больше всего хотите!

Корал отступила назад и села на стул за столом Мэйнард.

– Вы очень странно реагируете на заслуженное продвижение по службе!

Мэйнард высморкалась быстро и очень изящно.

– Продвижение! – презрительно проговорила она. – Вы и Ллойд придумали это слово, чтобы облегчить себе душу. Я по его лицу видела, что он не больше меня верит во все это! Как будто я буду при вас работать!

– А что в этом такого ужасного? – спросила Корал. – Разве я не работала при вас много лет?

Глаза Мэйнард засверкали.

– Я сделала из вас редактора модного журнала. Разве этого не достаточно?

Корал пожала плечами.

– Я не могу поверить, что вы принимаете это так близко к сердцу, Мэйнард. Повышения по службе, уход на пенсию – все это часть нашей жизни. Разве вы считали, что останетесь всю жизнь главным редактором?

– До тех пор, пока я смогла бы выполнять эту работу.

– У вас были прекрасные этапы в работе, Мэйнард. Шагайте еще выше, поднимайтесь еще на одну ступень.

Мэйнард бросила взгляд на Корал.

– Одна из моих подруг видела, как вы и Ллойд обедали вместе в «Ля Гренуилле» на прошлой неделе. Она видела, как он лапал вас под столом. Естественно, я не могу с вами в этом состязаться! Слава Богу!

Корал рассмеялась, и Мэйнард вдруг быстро, словно кошка, вскочила на ноги.

– Я никогда по-настоящему не любила вас, Корал, и никак не могла понять почему, – сказала она. – Я думаю, это потому, что, хотя вы и сделали многое, чтобы одержать победу над своим более чем скромным происхождением, вы никогда не станете леди.

Улыбка Корал исчезла, и она посмотрела прямо в глаза Мэйнард.

– Ну а вы-то, Мэйнард, леди, – выпалила она. – И вы уже не в моде! Никто больше не хочет быть похожими на леди. Разве вы об этом не слышали?

– Вот это и объясняет ваш успех, – ответила Мэйнард и сделала шаг вперед. Корал отодвинула стул назад. – Вы используете эту работу, чтобы найти в своей жизни какую-нибудь замену реальным ценностям. У меня был прекрасный муж, замечательные друзья. Ваш брак был неудачным, со своей дочерью вы даже не хотите разговаривать, вы удобно себя чувствуете только в обществе гомосексуалистов. Но в моем журнале…

Корал изобразила на лице убийственную улыбку.

– Почему бы вам не очистить ваш стол, дорогая моя? – спокойно сказала она. – Или вы предпочитаете, чтобы я выкинула содержимое каждого ящика в коридор?

Мэйнард покачала головой. В комнате было очень тихо. Обе женщины тяжело дышали. Корал уже чувствовала победу; скоро ей уступят территорию, она была в этом уверена.

– Скорее я умру, чем буду при вас работать! – сказала ей Мэйнард.

– Но право же, дорогая моя, – сказала Корал, – все становится похожим на мелодраму. Мы легко можем разработать…

Все, что случилось потом, произошло так быстро, что Корал, сколько бы ни описывала случившееся, не могла осознать, насколько стремительно развивались события. Мэйнард рванулась мимо нее и распахнула окно. Корал помнила только брошенный на нее обвиняющий взгляд, порыв ветра, крик, свой ответный крик – и Мэйнард низверглась на переполненную в часы пик машинами улицу.

Корал опять закричала, ее охватил ужас, глаза ее широко распахнулись, она не верила тому, что произошло. Было слышно, как внизу сигналили машины, пытаясь избежать столкновения, как визжали тормоза. Почти в шоке она поняла, что стала главным редактором. Королева умерла, да здравствует Королева! Кто это сказал? Она помнила, что ответила, что Королева не умрет. Что ее просто продвигают по службе. О, конечно, она слышала, как Уэйленд говорил, будто насмехаясь… Словно черная туча, нахлынуло забвение. Она теряла сознание, глаза ее закатывались, но она подумала, что надо заставить Эйвдона переделать обложку апрельского выпуска журнала.

– Поезжай к матери! Возьми такси! Случилось нечто ужасное! – Голос Уэйленда был хриплым от волнения.

– Она заболела? – Не видящими глазами Майя обвела кабинет директора, куда ее вызвали из-за срочного звонка.

– С ней все в порядке, умерла Мэйнард Коулз! В настоящий момент полиция подозревает, что твоя мать вытолкнула ее из окна с двадцать пятого этажа.

– О Боже! Уэйленд! Ты думаешь, она могла…

– Нет, конечно, не могла. Я знаю, я всегда говорил, что Корал убьет, чтобы стать главным редактором, но я не имел в виду это в прямом смысле слова. Я уверен на тысячу процентов, что это самоубийство. Но положение твоей матери очень шаткое. Думаю, с твоей стороны было бы хорошо встретить ее дома, когда она вернется.

Швейцар открыл Майе дверь в квартиру. Ее мутило. Минуту она простояла в коридоре, потом услышала, как вставили ключ в замок. Сердце у нее так и подпрыгнуло, когда она обернулась к двери.

Вирджиния, секретарша матери, открыла дверь. Корал тяжело опиралась на нее.

– Чашку чая, – говорила Вирджиния с британским акцентом, – вот что вам нужно, миссис Стэнтон. Это проверенное средство при всяких потрясениях. – Они подняли глаза и увидели, что Майя наблюдает за ними.

– Я… я… я подумала, что мне надо прийти, – запинаясь, сказала Майя. – Уэйленд позвонил мне в школу…

Корал с удивлением посмотрела на нее. Потом она улыбнулась.

– Ты видишь, Вирджиния? Моя дочь думает обо мне! Дорогая… – Она протянула к Майе руки. – Как хорошо, что ты пришла. Я имею в виду, что в данных обстоятельствах… Я ценю это.

Майя обняла мать. Она никогда не видела Корал такой слабой, такой ранимой. Это было откровением. Так вот как она все воспринимала. Ей нужна была помощь.

– Чаю, – предложила Вирджиния, – очень сладкого чаю.

– Давайте я его приготовлю! – сказала Майя.

– Я сразу же укладываю вас в постель, – сообщила Вирджиния Корал.

– Не будь смешной, Вирджиния, я себя хорошо чувствую! – запротестовала Корал. – Мне надо сделать миллион телефонных звонков. Помни, что ты – моя секретарша, а не сиделка.

Все-таки она позволила Вирджинии проводить ее в спальню, согласилась лечь в кровать и укрыться пледом.

Майя принесла чай и стала наблюдать, как Вирджиния с серьезным видом кладет в него сахар.

– Теперь выпейте, миссис Стэнтон! – попросила она. Скривившись, Корал выпила немного чая и отпустила Вирджинию.

– Обо мне позаботится Майя, – успокоила она ее. Наконец Вирджиния ушла.

Корал опиралась на две пышные подушки в наволочках из набивного ситца. Она зажгла свечу, и комнату сразу заполнил знакомый запах.

– Итак, – она протянула руку, и Майя присела на краешек кровати, – мы опять одна семья! В этом единственная светлая сторона трагедий: они сплачивают семьи, даже такие крошечные, как наша. – Майя сжала руку матери, все еще не веря этой новой Корал. Может, мать в шоке, подумала она. – Я была так горда, что увидела тебя, когда Вирджиния открыла дверь, – продолжала Корал. – Ты пришла меня поддержать. Сейчас мне понадобится вся поддержка, какую я только смогу обеспечить. Этот несчастный случай не увеличит мою популярность. «Уименз Уэр» завтра же пойдет в атаку, можешь быть уверена.

– Это, наверное, было ужасно? – спросила Майя. – Бедняжка Мэйнард, как она могла это сделать?

Взгляд Корал, которым она смотрела на свою дочь, вдруг стал суровым.

– Ее карьера значила для нее больше, чем собственная жизнь. Только представь себе! Нельзя допускать, чтобы подобное произошло и с нами, дорогая!

Зазвонил телефон, испугав их. Корал подала трубку дочери.

– Скажи, что я отдыхаю, дорогая.

Звонил фельетонист из газеты, и Майя от него отделалась.

– Приготовить тебе что-нибудь поесть? Сэндвич? Суп? Корал задумалась.

– М-м-м, может быть, очень тоненький сэндвич, дорогая? Что-нибудь в английском стиле? В холодильнике, кажется, есть огурец. И унеси этот проклятый сладкий чай, который приготовила Вирджиния. Замени его на тройное бренди. Я немного вздремну.

Майя закрыла дверь в спальню матери и на цыпочках прошла на кухню. Она поджарила немного хлеба и нарезала на тонкие кусочки огурец – как любила Корал. Она подумала, что Корал, может быть, опять пригласит ее жить здесь. Заваривая себе свежий кофе, она постоянно посматривала на висевший на стене кухни телефон. Надо было при первом же звонке взять трубку, чтобы не проснулась Корал. Вдруг загорелся красный огонек: разговаривали по аппарату в спальне. Майя тихо подошла к двери в спальню и прижала к ней ухо.

– Темный серо-зеленый! – твердо говорила Корал. – Или глубокий блестящий черный! Я всегда ненавидела мягкий беж, который она использовала. Я хочу, чтобы все выглядело иначе, и сейчас я говорю не только о мебели в приемной, Ллойд. Иначе должны выглядеть все страницы, иначе надо компоновать материал, надо переделывать все! Я выкидываю все, над чем она работала. Я хочу, чтобы на каждой странице в апрельском выпуске журнала стояла моя подпись, начиная с обложки! О Ллойд, к тому времени, когда этот номер появится в киосках, никто и не вспомнит, кто такая Мэйнард Коулз.

Майя поспешила в кухню. Когда она принесла еду, Корал сидела на кровати и рылась в своих бумагах.

– Мне надо было позвонить Ллойду по поводу новой обложки журнала, – оживленно сказала она Майе. – Мне пришла в голову отличная мысль: нарисовать на обложке лицо Верушки в том стиле и тонах, что и ее платье от Пуччи! Мэйнард никогда всерьез не относилась к Пуччи!

Майя осторожно поставила поднос.

– Ты получила должность Мэйнард, но все произошло так ужасно, – медленно произнесла она.

– Я это знаю, – сказала Корал и понимающе кивнула. На лице ее появилась кривая улыбка. – Во мне тоже ужасная пустота! – Она взяла сэндвич с огурцом и посмотрела на него, потом отложила в сторону. – Я совсем потеряла аппетит. Думаю, мне не повредит сбросить пару фунтов.

Майя села на краешек кровати.

– Я кое-что слышала из твоего разговора о том, чтобы заново оформить кабинет и выкинуть все, над чем она работала, из очередного выпуска журнала. Бедняжку Мэйнард еще и не похоронили…

Корал холодно на нее посмотрела.

– Ее кремируют, – сказала она.

– Ты не считаешь, что следовало бы подождать, пока все закончится?

Глаза Корал сузились.

– Поэтому ты и пришла сюда? Чтобы совать нос в мои дела? А я-то думала, что ты заботилась обо мне!

– Я и была озабочена, мама…

– Я знала, что это слишком хорошо, чтобы оказаться правдой, Майя. Маленькая семья из двух человек опять воссоединилась! Какая шутка. Ты перепутала роли. Ребенок не имеет права критиковать родителей. Я не хочу, чтобы ты сидела на шее у Уэйленда. Я буду выплачивать твое содержание. А теперь лучше иди. У меня много работы, и я предпочитаю, чтобы мои телефонные звонки не прослушивались.

Слезы жгли Майе глаза, когда она закрывала дверь спальни. Зачем было приходить, подумала она. Майя прошла по Пятьдесят седьмой улице к квартире Уэйленда. Она сердилась сама на себя за то, что жалость к Корал затуманила ее сознание.

– Она – чудовище, – Майя плакала, а Уэйленд ее обнимал. – На какое-то мгновение я подумала, что мы с мамой пойдем вместе одной дорогой. Она казалась такой слабой и потерянной… Мне надо было знать, что она просто разыгрывала представление, чтобы произвести впечатление на свою секретаршу.

– Я рад, что она тебя не отвоевала, – признался Уэйленд.

Он смешал в большом кувшине водку с мартини и налил Майе и себе по стакану. Затем подал ей стакан.

– Тебе гораздо полезнее оставаться здесь. Я-то уж научу тебя всему, что ты должна знать об индустрии моды и о чем ты боялась спрашивать.

На следующий день «Нью-Йорк таймс» напечатал некролог о Мэйнард Коулз, а в разделе новостей процитировал мнение полиции о том, что в этом деле не было грязной игры.

Фотографы устроили настоящую засаду, когда Корал посетила следователя. Яркий свет вспышек ослепил ее, когда она выходила из предоставленного Ллойдом лимузина. На ней была черная накидка от Живанши и темные очки. Фотографии появились в «Дэйли ньюс» и «УУД».

– Теперь осталось только сборищу, которое встречается по четвергам, разжевать эту новость и выплюнуть ее, – сказал Уэйленд. Придя домой с работы, он разглядывал себя в зеркале в ванной и причесывал свои редкие волосы. – Тебя я тоже беру, голубушка! Там мы встретим Колина Бомона.

– Что это за клуб? – спросила Майя, прислонившись к двери ванной.

– Очень веселый, – просиял он, – и только для занятых в индустрии моды!

В такси он объяснил:

– Мы снимаем бар в отеле по четвергам раз в две недели. Мы – это тесный круг, ядро. Мы знаем обо всем, что происходит в мире моды. Туда приходят стилисты, оформители витрин, фотографы, манекенщицы, покупатели, даже торговцы. Там довольно демократично. Научись ладить с этими людьми, Майя; ты добьешься гораздо большего в своей карьере, если они будут тебя поддерживать, голубушка. Мы довольно необычны: какое еще сообщество людей ты знаешь, которое бы основывало всю свою философию на лирике Стивена Сондхайма?

Уэйленд провел ее в вестибюль гостиницы, а потом они спустились по мраморной лестнице, отделанной черной сталью.

Он усадил Майю в баре на сиденье из голубого бархата, подал ей бокал вина, и они стали вместе наблюдать за появлением остальных гостей.

Гости входили по одному, по двое, по трое, иногда появлялась целая группа смеющихся людей. Все были разные.

Она поняла, что Уэйленд, стереотип гомосексуалиста, уже вышел из моды. Молодые растрепанные парикмахеры в джинсах или черной коже, вежливые интеллектуалы в костюмах-тройках, длинноволосые помощники фотографов, похожие на рок-звезд – все выглядели мужественно. Майя узнала ведущего теленовостей, актера с Бродвея, спортивного комментатора и нескольких людей, связанных с модой, которые мелькали на коктейлях у Корал. Все-таки появилось несколько женщин, одна из них – хорошо известная манекенщица, вместе с демонстратором мужской одежды, тоже знаменитым. Оба выглядели истинными американцами.

– Оба – гомосексуалисты, – прошептал ей на ухо Уэйленд. – Но они влюблены! Мы с нетерпением ждем, что же будем дальше. Может, она просто прикрывает его.

– Что значит «прикрывает»?

– Когда мужчина не хочет, чтобы все знали, что он гомосексуалист, он берет себе для прикрытия какую-нибудь девушку.

Майя внимательно посмотрела на очаровательную пару.

– Кто это, Уэйленд, – спросил приятный светловолосый парень. – Ваша дочь?

– Да, – сухо произнес Уэйленд и даже не моргнул. – От моего первого брака с Чарлтон Хестон. – Парень посмотрел на Майю, и она заметила, что его светлые ресницы подкрашены тушью. – Практически она член моей семьи, – заверил его Уэйленд. – Разве она не хорошенькая? Майя, познакомься, это Поль-Эмиль, необыкновенный художник по гриму.

– Хорошенькая! – Прищурившись, Поль-Эмиль посмотрел на нее. – Но ей просто необходимо добавить еще румян на выступающие части скул.

– Сделайте это сами, – попросил его Уэйленд. – Преобразите ее!

Поль-Эмиль потащил Майю в дамскую комнату и усадил на край раковины. Несколько умелых мазков – и она превратилась в девушку с обложки «Вог».

– Даже не верится, – сказала она, глядя в зеркало. Он провел рукой по ее волосам. Темный карандаш, румяна и тени для век совсем изменили выражение ее глаз.

Когда она вернулась к Уэйленду, он в изумлении отпрянул.

– Сами-то вы знаете, какой вы мастер своего дела? – сделал он комплимент Полю-Эмилю. Потом посмотрел на Майю и сказал: – Ты можешь быть манекенщицей, тебе это известно?

– Манекенщицей я бы хотела стать меньше всего, – ответила она.

Бар был почти полон. Тихое воркование превратилось в оживленную болтовню. Запах «Арамис» и «О Саваж», самых популярных духов в этом сезоне, был так силен, что, казалось, воздух готов был воспламениться. Главной темой было самоубийство. Все говорили достаточно громко, казалось, шло состязание в умении наиболее безжалостно, наиболее остроумно прокомментировать смерть Мэйнард Коулз.

– Уверен, что дорогая Мэйнард умерла в платье от Диора…

– Самый шикарный труп, с которым фараоны когда-нибудь имели дело.

– Думаешь, эта сатана в женском обличье столкнула ее?

– Не думаю, но знаешь ли, можно хотя бы удержать человека! Нельзя просто стоять рядом и помахать на прощанье ручкой!

Уэйленд с кем-то болтал, но он услышал комментарии и прерывистое дыхание Майи. Он быстро попросил принести еще выпить. Молодые официанты разносили выпивку на серебряных подносах. Большинство просили водку с мартини.

Вдруг ведущий фотограф Марк Рекслер встал и попросил всех замолчать.

– Было бы неправильно не сказать сегодня ничего о трагической смерти Мэйнард Коулз, – сказал он. – Она была нашим другом. Она была настоящей леди и просто очень порядочным человеком. Многие из тех, кто находится сейчас в комнате, обязаны ей своей первой удачей. Наш мир окажется гораздо беднее теперь, когда в нем нет Мэйнард.

Наступило долгое молчание, а потом все зааплодировали. Затем встал Уэйленд.

– Можно и мне кое-что добавить? – спросил он. – Я хочу развеять клевету, ту ложь, которая распространяется о Корал Стэнтон. Я хочу сказать, что она глубоко потрясена потерей большого своего друга и наставника. Она в глубокой скорби.

Ошеломленные, все замолчали, потом раздались слабые аплодисменты, кто-то заулюлюкал.

– Это правда! – угрюмо убеждал Уэйленд, поворачиваясь то вправо, то влево. Все молчали, потом вернулись к своим разговорам. Майя удивленно смотрела на Уэйленда. Таким она его раньше никогда не видела. Он сел и поцеловал ее. – Это надо было сказать, хотя бы для того, чтобы это было зафиксировано.

– Хорошо сказано, Уэйленд, – проговорил крошечный человечек, появившийся словно ниоткуда. – Пора кому-нибудь защитить нашу дорогую Корал.

– Колин! Мы тебя ждем. – Уэйленд наклонился и пожал ему руку. – Ты, конечно, знаешь Майю, дочь Корал?

– Как поживаешь, дорогая моя? – Он взял ее за руку. – И как твоя мать? Я не осмелился позвонить… Думаю, она охвачена горем.

– Она прекрасно себя чувствует, как я слышал, – сказал Уэйленд. – Майя сейчас живет со мной, Колин, – гордо добавил он. – Мне приходится опекать замечательную девушку. У нас как раз две кровати.

Майя рассказывала о занятиях на курсах в университете, когда вдруг шум в баре прекратился, и они подняли глаза. Казалось, все смотрели в сторону входа в бар. Там ощущалось небольшое движение. Кто-то подвинулся, и все увидели Корал. Она была в иссиня-черном пальто, без головного убора, коротко подстриженная, ее красные губы ярко выделялись на белом напудренном лице. Она посмотрела кругом, ее присутствие наполнило помещение. Она поймала некоторые взгляды. Было ясно, что она здесь многих знает.

– Я только что вошла! – решительно сказала она. – И все-таки я могла бы точно сказать, о чем большинство из вас здесь говорили. – Реакция последовала быстро: по всему бару пронесся волной шепот. Корал ослепительно улыбнулась. – Я никого не виню. Я бы и сама, наверное, говорила то же самое. – Она сняла накидку, и все ахнули, увидев под ней сильно облегающее черное узкое платье. Корал была просто воплощением шика, и сегодня это узнали все. – Я не обязана здесь себя защищать – это не зал суда, но я хочу сказать, что я бы отдала все – повторяю, все – чтобы вернуть Мэйнард к жизни и привести ее сегодня сюда. Я бы всем пожертвовала, чтобы она рассказала нам один из ее замечательных анекдотов о моде, чтобы она продолжала оставаться все той же незыблемой живой легендой моды… – Казалось, Корал задыхается, она театральным жестом смахнула слезинку с глаз. Раздался взрыв аплодисментов. Она завоевала сочувствие всего зала.

Уэйленд прошептал Колину, но так, чтобы не услышала Майя:

– Отдала бы все, кроме кресла главного редактора. Корал шла по бару, а все мужчины предупредительно расступались перед ней, подобно Красному морю.

То там, то здесь кто-то целовал ее бледные напудренные щеки. Корал приближалась, и у Майи внутри все переворачивалось. Она склонила голову, когда Уэйленд встал, чтобы поприветствовать Корал.

– Уэйленд! Здравствуй, дорогой! Колин, слава Богу, что я нашла тебя. Нам нужен портрет Мэйнард для статьи о ее заслугах, еще можно успеть в мартовский выпуск журнала. Я хочу, чтобы ты изобразил ее мягким черным карандашом. Но мне это нужно прямо сейчас!

– Что, если к десяти завтра утром? Я буду работать всю ночь.

– Ты просто ангел! – Она наклонилась, чтобы поцеловать его, и передала сверток. – Вот несколько фотографий, с которых ты можешь рисовать. Майя! – Она вдруг заметила свою дочь, и у нее широко раскрылись глаза. – А что здесь делаешь ты?

– Она со мной, Корал, – сказал Уэйленд. Корал неодобрительно осмотрела бар.

– Девочке-подростку не следовало бы появляться в чисто мужском обществе.

Уэйленд встал и посмотрел Корал в лицо.

– Я не хожу в такие места, где Майя не могла бы появляться! – сказал он.

Корал презрительно улыбнулась.

– Надеюсь, ты не имеешь в виду бары в Виллидж, дорогой!

– Насколько я помню, тебя они очень заинтересовали! – прошипел Уэйленд.

Колин потянул их обоих за руки.

– Друзья, это не место для ссоры. Здесь слишком много посторонних.

Майя слушала, не говоря ни слова. Она только что начала ощущать себя взрослой и умудренной опытом. А теперь появилась ее мать и все разрушила, заставила ее опять почувствовать себя ребенком.

– Меня ждет шофер, – живо произнесла Корал. – Я захвачу всех вас.

– Мы пока не собираемся уходить, Корал, – сказал Уэйленд.

– Колину еще предстоит рисовать портрет, – объяснила Корал. – И мне все-таки кажется, что Майе надо быть дома.

Майя почувствовала, что к горлу подступает тошнота. Она наблюдала, как Уэйленд глянул на часы.

– Действительно, уже немного поздно, голубушка, – сказал он и посмотрел на нее. В его взгляде читалось бессилие.

Корал повернулась и прошествовала впереди всех. Они последовали за ней, как послушные школьники. Они молча уселись в машину, и Корал дала водителю адрес Уэйленда.

– Кто наносил тебе сегодня грим, Майя? – спросила Корал с переднего сиденья. – Поль-Эмиль?

– Да, как ты догадалась?

– Он всегда накладывает слишком много румян. Я хочу отказаться от его услуг, потому что всех манекенщиц он делает похожими на клоунов.

Когда они подъехали к дому Уэйленда, она сказала:

– Ленч со специалистами по сбыту в пятницу. В час. Не опаздывай, Уэйленд.

Он провел Майю в вестибюль и нажал на кнопку вызова лифта.

– Я знаю, что ты думаешь, Голубушка, – сказал он и приподнял ее подбородок. – Ты права, я ее боюсь. Для нас все чертовски сильно завязывается на журнале.

Майя устало прислонилась спиной к стене лифта.

– Я знаю, она обладает несокрушимой силой, Уэйленд. Но я хочу избегать тех мест, где она может появиться.

Когда они вошли, она побежала в свою комнату, зарылась лицом в подушку и в отчаянии заплакала.

Оформителям платили в тройном размере, чтобы они работали в выходные дни. Они перекрашивали приемную Мэйнард Коулз в черный цвет. Теперь Корал с трудом могла дождаться того момента, когда она на такси отправлялась в редакцию, выпив по пути чашечку черного кофе в своем любимом кафе на Мэдисон авеню. Ей очень нравилось руководить из ее нового кабинета, оформленного самым неожиданным образом: стены были выкрашены блестящей черной краской, что выглядело очень эффектно. Ее кроваво-красные губы на белом напудренном лице озадачивали посетителей, некоторые просто пугались. «УУД» посвятил ее «рабочей обстановке» целых две страницы. В гигантского размера напольной вазе стояли свежие белые цветы. Ее огромное рабочее кресло было покрыто шкурой зебры. В кабинете стоял интригующий запах свечей. Ставни на окнах позволяли ей смотреть здесь слайды. Вдоль всей комнаты шла хромированная рейка с черными вешалками, на которых висели прекрасно отглаженные модели, ждущие своего часа. Она завтракала: жевала тоненький ломтик жареного хлеба и запивала кофе. «Таймс» был открыт на странице, озаглавленной «Стиль», рядом лежал «УУД».

Масса новых рекламодателей наводили справки о стоимости страницы рекламы в «Дивайн». Корал, словно горящая электрическая лампочка, привлекала к себе мотыльков из мира моды. Она сидела в своем рабочем кресле и с удовольствием осматривала свои владения. Ее взгляд упал на корзины из ивовых прутьев, заполненные браслетами, заколками, перчатками и шарфами. Корал славилась тем, что могла создать целое произведение вокруг понравившегося ей запястья, к нему она добавляла шарфы, туфли, перчатки, чулки и – как будто чисто случайно – платье или костюм. Так она создавала совершенно новый образ. В другой раз она проявляла свое ревностное, фанатичное отношение к модели, отбрасывая все, что могло бы отвлечь от нее внимание на фотографии: модель демонстрировала обнаженная манекенщица, без шляпы, даже в ушах не было сережек, которые могли бы увести в сторону взгляд читателя.

Ее вкус менялся от почти классического до экстравагантного, самого неистового в Америке. Все сходились во мнении, что мода для нее – это умение сочетать одежду и аксессуары. Самую непритязательную скучную модель она могла представить очень интересно, сделать ее достойной освещения в печати своими умными нововведениями. Иногда она была просто обязана это сделать. Как и любой другой журнал, «Дивайн» должен был осуществлять желания рекламодателей, помещавших свою рекламу на дорогих цветных страницах. Приходилось расхваливать модели, часто просто отвратительные, и тем самым удовлетворять запросы своих клиентов.

«Королева занимает принадлежащее ей по праву место» – выразил свою похвалу «УУД». К этому же мнению склонялась и вся Седьмая авеню; мешал единодушному одобрению только ее строптивый характер.

Майя стала для Уэйленда объектом постоянных забот, его любимицей, его протеже. Она обедала в лучших ресторанах города, слушала все последние сплетни, сопровождала Уэйленда на все вечера. В течение некоторого времени это сохраняло для него прелесть новизны. Но потом она начала его стеснять.

– Страдает моя сексуальная жизнь, – жаловался он из своего офиса по телефону Колину. – Даже если на каком-нибудь вечере я и положу на кого-то глаз, больше я ничего не могу предпринять.

В течение нескольких первых недель Уэйленд вел себя наилучшим образом. Он пил меньше и не пользовался своей «гадкой черной книжечкой», которая помогала ему в его часто бедной любовной жизни. Но вечно это продолжаться не могло, и однажды после ночной попойки она услышала странные звуки, доносившиеся из спальни Уэйленда. Она хотела прижаться ухом к двери, но что-то не позволило ей этого сделать. Утром она слышала, как хлопнула входная дверь. За завтраком, который она ему приготовила, Уэйленд отводил глаза.

– Ради Бога, не преврати ее в женщину, которая выйдет замуж за гомосексуалиста, – предупредил Колин.

– О, ей это уже давно не грозит! – сказал Уэйленд. – С тех пор, как она научилась говорить, я воспитывал ее на образах Бет Дэвис.

Но когда пришло письмо, сообщавшее, что она зачислена в «Макмилланз», напряженная атмосфера в их общем доме рассеялась. Они отпраздновали это событие обедом в ресторане.

Немного позже Маккензи Голдштайн была объявлена победительницей конкурса талантов-64, организованного журналом «Дивайн», в журнале также была помещена ее маленькая фотография.

Уэйленд взглянул на фото через плечо Майи.

– Она будет учиться с тобой на одном курсе, голубушка. Может быть, вы станете с ней неразлучными друзьями.

Майя застонала.

– О Боже! Надеюсь, что нет…